Текст книги "Домик в прерии ч.2"

Автор книги: Лора Инглз Уайлдер

Лагерь в большой прерии

Папа разбил лагерь как всегда. Сначала он распряг Пэт и Пэтти, потом вбил в землю железный колышек, прикрепил к нему длинные веревки и привязал мустангов. Теперь они могли щипать траву на таком расстоянии от колышка, какое позволяли веревки. Когда Пэт и Пэтти распрягали и привязывали к колышку, они первым делом ложились и начинали кататься по траве, чтобы стало легче их спинам, уставшим от сбруи.

Пока Пэт и Пэтти валялись и кувыркались, папа вырвал всю траву на большом круглом участке земли для костра. У корней зеленой травы оставалась высохшая прошлогодняя трава, а папа не хотел, чтобы в прерии начался пожар. Ведь если сухая трава загорится, все вокруг выгорит дотла.

– Лучше сразу сделать все как следует, чтобы потом не попасть в беду, – сказал папа.

Расчистив землю, он собрал сухую траву в кучку посередине участка, принес из поймы ручья охапку хвороста, уложил на нее мелкие ветки, потом сучья побольше, потом поленья и разжег костер.

Огонь весело затрещал в кольце голой земли, но вырваться оттуда не мог.

Потом папа сходил к ручью за водой, а Мэри с Лорой тем временем помогали маме готовить ужин. Мама отмерила в ручную мельницу кофейных зерен, и Мэри их смолола. Лора налила в кофейник воды, а мама поставила на горячие угли кофейник и железную духовку.

Пока духовка нагревалась, мама размешала в воде кукурузную муку, добавила соли, замесила тесто, наделала небольших лепешек, потом смазала духовку кожицей от свиного сала, положила в нее кукурузные лепешки и закрыла железной крышкой. Папа подсыпал на крышку горячих углей. Потом мама нарезала солонины и положила ломти жариться в таганок-паучок. Чтобы паучок стоял на угольях, к нему были приделаны коротенькие ножки, без ножек это был бы не паучок, а просто сковородка.

Кофейник кипел, лепешки пеклись, мясо жарилось, и все это так вкусно пахло, что Лоре страшно захотелось есть.

Папа снял с фургона сиденье и поставил у костра. Они с мамой сели на сиденье, а Мэри с Лорой – на дышло фургона. Кроме жестяной тарелки каждый получил вилку и нож с белыми костяными ручками. Мама с папой пили кофе из жестяных кружек, у Крошки Кэрри была своя отдельная кружечка, а у Мэри и Лоры – одна кружка на двоих. Они пили воду. Когда они вырастут, им тоже можно будет пить кофе.

Пока они ужинали, вокруг костра сгустились лиловые тени. В бескрайней прерии стало темно и тихо. Только ветер шелестел в траве, а на огромном небе мерцали огромные звезды.

У горящего в прохладной тьме костра было тепло и уютно. Жирная свинина хрустела на зубах, лепешки были очень вкусные. В темноте за фургоном паслись Пэт и Пэтти. Они щипали траву и с хрустом ее пережевывали.

– Побудем здесь денек-другой, а может, и совсем останемся. Земля тут хорошая, в пойме ручья отличный лес, и кругом полно дичи, Чего еще человеку надо? Как по-твоему, Каролина?

– Тут очень хорошо, а дальше может оказаться хуже‚– согласилась мама.

– Ладно, завтра я еще осмотрюсь. Возьму ружье и принесу свежей дичи.

Папа достал из костра горящий уголек, раскурил трубку и с удовольствием вытянул ноги. В теплом воздухе вокруг костра разлился густой запах табака. Мэри зевнула и соскользнула на траву. Лора тоже зевнула. Мама быстро вымыла тарелки, кружки, ножи и вилки, вычистила духовку и таганок и выполоскала кухонное полотенце.

Вдруг она оставила работу и прислушалась. Из прерии донесся пронзительный вой. Все знали, что это за звук. У Лоры от него мороз всегда пробегал по спинному хребту и застревал где-то в затылке.

Мама выжгла полотенце и положила его сушиться на высокую траву подальше от костра. Когда она вернулась, папа сказал:

– Это волки. Они примерно в полумиле отсюда. Раз тут есть олени, значит, будут и волки. Жалко, что...

Он не сказал, чего ему жалко, но Лора и так догадалась. Ему было жалко, что с ними нет Джека. Когда в Больших Лесах выли волки, Лора знала, что Джек не даст ее в обиду. В горле у нее застрял комок, нос зачесался, она быстро замигала, но все-таки не заплакала. Тот самый, а может, другой волк опять завыл.

– Маленьким девочкам пора спать! – весело сказала мама.

Мэри встала и повернулась спиной, чтобы мама расстегнула ей платье, а Лора вдруг вскочила и застыла на месте. Она что-то увидела. В темноте за костром почти у самой земли светились два зеленых огонька. Это были чьи-то глаза.

Холод опять пробежал у нее по спине, кожа на затылке сжалась, волосы встали дыбом. Зеленые огоньки зашевелились, сначала погас один, потом другой, потом оба опять загорелись ровным светом и двинулись к костру. Они двигались очень быстро.

– Папа! Папа! Смотри! Волк! – закричала Лора.

Казалось, что папа не спешит, но на самом деле он очень быстро выхватил из фургона ружье и прицелился. Глаза застыли на месте, но по-прежнему смотрели на него из тьмы.

– Что-то не похоже на волка. Разве только он бешеный,– сказал папа.– Но и на это не похоже. Слышите, как ведут себя лошади?

Пэт и Пэтти спокойно щипали траву. Мама подсадила Мэри в фургон.

– Может, это рысь, – сказала она.

– Или койот, – отозвался папа, схватил палку, громко закричал и швырнул ее туда, где горели глаза. Зеленые огоньки спустились к самой земле, словно зверь присел, готовясь к прыжку. Папа держал ружье наготове. Зверь не шевелился.

– Не надо, Чарльз, – проговорила мама, но папа медленно пошел туда, где горели глаза, а глаза медленно стали подползать к нему. Когда зверь приблизился к свету, Лора увидела, что он рыжевато-коричневый и пятнистый! Тут папа закричал, а Лора взвизгнула.

В тот же миг она уже гладила Джека, а он подпрыгивал, тяжело дышал и теплым мокрым языком лизал ей лицо и руки. Потом он вырвался, бросился к маме и папе, а от них снова прыгнул к ней.

– Уму непостижимо! – воскликнул папа.

– Да, но зачем же будить ребенка? – сказала мама и принялась снова укачивать Крошку Кэрри.

Джек был цел и невредим. Он улегся рядом с Лорой и глубоко вздохнул. Глаза у него покраснели от усталости, на животе налипли комья грязи. Мама дала ему кукурузную лепешку, он ее полизал, вежливо виляя обрубком хвоста, но есть не мог. Он слишком устал.

– Мы ведь не знаем, сколько времени он проплыл и куда его отнесло течением, прежде чем он вылез на берег, – сказал папа.

А когда он наконец добрался до них, Лора приняла его за волка, а папа чуть его не застрелил.

Но Джек знал, что они этого совсем не хотели.

– Ты ведь знал, что мы этого совсем не хотели, правда, Джек? – спросила Лора.

Джек в ответ завилял обрубком хвоста. Конечно знал.

Было уже очень поздно. Папа привязал Пэт и Пэтти к кормушке, прикрепленной к задку фургона, и насыпал им туда кукурузы. Крошка Кэрри опять уснула, а Лоре и Мэри мама помогла раздеться, надела им через голову длинные ночные рубашки, а они засунули руки в рукава и сами завязали тесемки на вороте и ленточки ночных чепчиков. Джек три раза повернулся кругом и лег спать под фургоном.

Мэри с Лорой прочитали молитву и забрались в постель. Мама их поцеловала и пожелала им спокойной ночи.

За парусиновым навесом жевали кукурузу Пэт и Пэтти. Когда Пэт совала голову в кормушку, у Лоры под самым ухом раздавался хруст. В траве что-то шуршало, на деревьях, росших у ручья, раздавались крики сов. «У-у-у-у!» – ухала одна; «О-о-о-о!» – вторила ей другая. Где-то далеко в прерии выли волки, под фургоном глухо ворчал Джек, но внутри было уютно и спокойно.

В откинутый верх заглядывали большие блестящие звезды. Они висели очень низко, и Лора подумала, что папа может достать их рукой. Хорошо, если б он сорвал самую большую звезду с веревочки, на которой она висит, и подарил бы ей! Спать ей ничуть не хотелось, она никак не могла уснуть и вдруг ужасно удивилась. Большая звезда ей подмигнула!

Когда она проснулась, уже настало утро.

День в прерии

Над самым ухом Лоры раздавалось фырканье, а в кормушку с шумом посыпалось зерно. Папа кормил завтраком Пэт и Пэтти.

Отойди, Пэт! Не жадничай! Ты же знаешь, что сейчас очередь Пэтти, – говорил папа.

Пэт топнула копытом и заржала.

А ты, Пэтти, не лезь. Там место Пэт.

Потом заржала Пэтти.

Ну что, получила по носу? Так тебе и надо. Я же тебе говорил, чтобы ты не хватала чужой корм.

Мэри и Лора поглядели друг на друга и рассмеялись. Пахло ветчиной и кофе, на сковородке что-то шипело. Девочки вылезли из-под одеяла.

Мэри надевала платье сама, только еще не могла застегнуть среднюю пуговицу у себя на спине. Лора застегнула ей эту пуговицу, а потом Мэри застегнула все пуговицы Лоре. Они вымыли лицо и руки в жестяном тазу, который стоял на ступеньке фургона. Мама расчесала им волосы, а папа тем временем принес из ручья свежей воды.

Потом все уселись на чистую траву, положили на колени жестяные тарелки и позавтракали ветчиной и оладьями с патокой.

Всходило солнце, и по траве вокруг фургона колыхались тени. Луговые жаворонки пели песни, взлетая из травы к ясному небу. В бесконечной синеве проплывали жемчужные облачка. На каждой травинке качалась и щебетала крошечная птичка. Папа сказал, что это овсянки. Лора стала им подпевать, но мама сказала:

Сиди спокойно, Лора. Даже за тысячу миль от города нельзя забывать про хорошие манеры.

Отсюда всего сорок миль до города Индепенденс, Каролина,– мягко возразил папа, – да и поблизости наверняка найдутся соседи.

Сорок так сорок. Но все равно неприлично петь за столом. Или за едой, – добавила мама, потому что никакого стола у них не было.

Вокруг простиралась огромная пустая прерия; по траве, сменяя друг друга, пробегали волны света и тени, высоко над головой сияло голубое небо, в небе порхали птицы, радостными песнями приветствуя восход солнца. И нигде во всей этой огромной прерии не было никаких признаков того, что здесь когда-либо ступала нога человека.

Посреди этого бесконечного пространства земли и неба одиноко стоял маленький крытый фургон. Возле него завтракали папа, мама, Лора, Мэри и Крошка Кэрри. Мустанги жевали кукурузу, а Джек сидел смирно, изо всех сил стараясь ничего не выпрашивать. Лоре не разрешали во время еды кормить Джека, но она приберегала для него лакомые кусочки. А мама спекла ему большую оладью из оставшегося теста.

В траве было множество зайцев и степных куропаток. Но Джек в этот день не пошел с папой на охоту добывать себе дичь на обед. Он остался сторожить лагерь.

Папа привязал мустангов к колышкам, снял с борта фургона деревянную бадью и наполнил ее водой из ручья, потому что мама собиралась стирать.

Потом он заткнул за пояс острый топорик, повесил рядом рог с порохом, положил в карман мешочек с дробью, коробок спичек, взял ружье, сказал маме:

– Не торопись, Каролина. Мы не тронемся с места, пока не захотим. Времени у нас хоть отбавляй, – и с этими словами ушел.

Некоторое время над высокой травой еще виднелись его голова и плечи, они становились все меньше и меньше, пока наконец совсем не скрылись из виду, и в прерии стало пусто.

Пока мама убирала в фургоне постели, Мэри с Лорой вымыли посуду, уложили чистые тарелки в посудный ящик, собрали оставшийся хворост, бросили его в костер, а толстые сучья прислонили к колесу. В лагере стало чисто.

Мама принесла из фургона деревянную коробочку с мягким мылом. Подоткнув юбки и засучив рукава, она встала на колени перед бадьёй, выстирала простыни, наволочки, белое белье, платья и рубашки, потом выполоскала все в свежей воде и разложила на чистой траве сушиться.

Мэри с Лорой решили осмотреть места, где они остановились. Уходить далеко от фургона мама им не велела, но они с удовольствием бегали по высокой траве, радуясь ветру и солнцу. Прямо у них из-под ног выскакивали большие зайцы, вспархивали и снова садились птицы. Кругом было множество овсянок. Их крошечные гнезда прятались в высоких стеблях. И повсюду прыгали маленькие полосатые суслики.

Эти коричневые зверьки были на вид мягкие, как бархат. Выскочив из норки, суслик застывал на своих коротеньких ножках, поводил морщинистым носом и круглыми блестящими глазенками смотрел на Мэри и Лору. Потом садился на задние лапки, передние складывал на груди, и если бы не блестящие глазки, можно было подумать, что это не живое существо, а торчащий из земли сучок.

Мэри и Лоре очень хотелось поймать суслика, чтоб показать его маме. Суслик стоял неподвижно, но когда девочкам казалось, что они вот-вот его схватят, он неожиданно исчезал в своей круглой норке.

Лора носилась взад-вперед, но ни одного суслика поймать не могла. Мэри спокойно сидела над норкой, ожидая, пока оттуда вылезет суслик. Суслики весело скакали вокруг, потом садились и смотрели на нее, но из норки так никто и не появлялся.

Вдруг по траве проплыла тень, и все суслики дружно исчезли. Над прерией парил ястреб. Он летел очень низко и круглым злобным глазом смотрел прямо на Лору, а его острый клюв и кривые длинные когти готовы были обрушиться на добычу. Но кроме Лоры, Мэри и пустых норок в земле ястреб ничего не увидел, и пришлось ему убраться и искать себе обед где-нибудь в другом месте, а все суслики тотчас же снова выскочили из норок.

Близился полдень. Солнце стояло почти в зените. Мэри с Лорой нарвали в траве цветов, чтобы отнести их маме вместо суслика.

Мама уже складывала высохшее белье. Нижние юбочки и панталончики стали белее снега. От них веяло солнечным теплом и запахом свежей травы. Мама убрала белье в фургон, взяла цветы, налила в кружку воды, поставила букет на ступеньку фургона, и в лагере стало красиво.

На обед мама дала Мэри и Лоре холодных лепешек с патокой. Обед был очень вкусный.

– Мама, а где индейчонок? – спросила Лора.

– Не разговаривай с полным ртом, – заметила мама.

Лора быстро прожевала, проглотила остатки лепешки и сказала:

– Я хочу посмотреть на индейчонка.

– Не понимаю, зачем тебе индейцы? Подожди, скоро мы увидим их столько, что ты больше не захочешь.

– Но они ведь нас не обидят? – спросила Мэри. Она всегда хорошо себя вела и никогда не разговаривала с полным ртом.

– Конечно нет! С чего ты это взяла?

– За что ты не любишь индейцев, мама? – спросила Лора, слизывая с пальца патоку.

– Просто не люблю, и все. Не облизывай пальцы, Лора! – отозвалась мама.

– Но ведь здесь Страна индейцев. Если ты их не любишь, зачем мы тогда приехали в их страну?

Мама ответила, что не знает, где начинается Страна индейцев и где проходит граница Канзаса. Но все равно, индейцы здесь надолго не останутся. Один человек из Вашингтона говорил папе, что Индейскую Территорию скоро откроют для поселенцев. Может, ее уже открыли, а они об этом просто еще не знают, потому что Вашингтон отсюда очень далеко.

Затем мама вынула из фургона утюг и поставила его греться на костер. На сиденье фургона она постелила одеяло и простыню, побрызгала водой платье Мэри, платье Лоры, платьице Крошки Кэрри и свое узорчатое ситцевое платье и погладила их горячим утюгом.

Крошка Кэрри спала в фургоне. Мэри с Лорой и Джеком улеглись в тени на траве, потому что на солнце стало очень жарко. Джек открыл пасть, высунул длинный красный язык и моргал сонными глазами.

Мама тихонько напевала, аккуратно разглаживая все морщинки на платьях.

Вокруг до самого края земли колыхалась под ветром трава, а высоко в голубом небе изредка проплывали легкие облачка.

Лоре было очень хорошо. Ветер, шелестя в траве, пел свою заунывную песню. По всей прерии стрекотали кузнечики. С деревьев, росших в пойме ручья, доносилось еле слышное жужжание. Но все эти звуки сливались в бесконечную теплую радостную тишину. Лора никогда еще не бывала в таком прекрасном месте.

Она незаметно уснула, а когда проснулась, Джек был уже возле нее и вилял своим обрубленным хвостиком. Солнце стояло низко, а по прерии шагал папа. Лора вскочила, побежала к нему, и по волнистой траве навстречу ей двинулась длинная папина тень.

Папа показал ей свою добычу. Такого огромного зайца и таких жирных куропаток Лора еще в жизни не видела. Она радостно захлопала в ладоши и с веселым визгом, ухватившись за папин рукав, вприпрыжку побежала рядом с ним по высокой траве.

– Дичи здесь видимо-невидимо. Мне попалось не меньше полсотни оленей, антилоп, белок, зайцев и разных птиц. В ручье полным-полно рыбы. Здесь есть все, что душе угодно. Каролина! Мы заживем по-царски!

Ужин был чудесный. Сидя у костра, все вдоволь поели сочного, нежного, ароматного мяса. Отставив наконец свою тарелку, Лора вздохнула и подумала, что больше ей на свете ничего не надо.

На огромном небе таяли последние краски, и ровная земля погружалась в тень. В воздухе повеяло ночной прохладой, но у костра было тепло и уютно. Из леса в пойме ручья доносились печальные крики чибисов. Ненадолго запел пересмешник, потом загорелись звезды, и птицы умолкли.

Папа тихо заиграл на скрипке. Временами он напевал, а временами скрипка пела одна, тонким голосом выводя свою песенку:

 
Кто узнает тебя, тот полюбит навек.
Дорогая, ты в сердце моем!
 

В небе висели большие яркие звезды. Они опускались все ниже и ниже, мерцая в такт музыке. Лора вдруг охнула, и мама быстро подбежала к ней:

– Что с тобой, Лора?

– Я слушаю, как поют звезды, – прошептала Лора.

– Ты, наверное, уснула, – отозвалась мама. – Это поет скрипка. Маленьким девочкам давно пора спать.

Мама переодела Лору в ночную рубашку, завязала ей тесемки чепчика и уложила в постель.

Скрипка все еще пела, звездная ночь полнилась музыкой, и Лора была уверена, что вместе со скрипкой поют огромные яркие звезды, что качаются в небе над прерией.

Дом в прерии

На следующий день Мэри с Лорой поднялись задолго до восхода солнца. Они позавтракали кукурузным пюре с подливкой из степной куропатки и помогли маме поскорее вымыть посуду. Папа тем временем складывал в фургон вещи и запрягал Пэт и Пэтти.

Когда солнце взошло, фургон уже катился по прерии. Дороги теперь не было. Пэт и Пэтти бежали прямо по траве, и за фургоном тянулся след колес. Незадолго до полудня папа остановил лошадей и сказал:

– Вот мы и приехали, Каролина. Здесь мы построим себе дом.

Мэри с Лорой торопливо перелезли через кормушку и спрыгнули на землю. Вокруг до самого края неба простиралась поросшая травою степь.

Рядом, к северу от них тянулась лощина, по дну которой протекал ручей. Над неровными краями обрыва поднимались темно-зеленые верхушки деревьев, а за ними торчали пучки степной травы. Далеко-далеко к востоку вилась неровная линия более светлой зелени. Папа сказал, что это река Вердигрис.

Они с мамой сразу же принялись разгружать фургон. Сложив все вещи на землю, они накрыли их парусиной, которую сняли с фургона вместе с дугами. Потом сняли с него даже кузов. Лора с Мэри и Джеком смотрели, как от фургона, который так долго служил для них домом, осталось только днище да четыре колеса на осях. Пэт и Пэтти папа не выпряг. Он взял ведро, топор, уселся на остов фургона, направился в глубь прерии и вскоре скрылся из виду.

– Куда папа поехал? – спросила Лора, и мама ответила:

– Он поехал к руслу ручья рубить бревна.

Было как-то непривычно и даже жутко остаться без фургона посреди огромной прерии. Земля и небо казались слишком большими. Лора почувствовала себя маленькой, как степная куропатка, и ей захотелось притаиться в высокой траве, но вместо этого она принялась помогать маме, а Мэри села на траву нянчить Крошку Кэрри.

Сначала мама с Лорой постлали под парусиновой палаткой постели.

Потом мама расставила ящики, разложила узлы, а Лора вырвала траву с небольшой площадки, чтобы расчистить место для костра. Когда папа привезет дров, они разведут огонь.

Больше делать было нечего, и Лора стала осматриваться. Неподалеку от палатки она нашла в траве какой-то странный туннель. Если смотреть на колышущиеся верхушки трав, он был не виден, но если подойти поближе, между стеблями травы можно было различить узкую, прямую, плотно утоптанную тропинку, которая уходила в бесконечную даль прерии.

Лора немножко прошла по тропинке. Она шла все медленней и медленней, потом остановилась, и ее охватил страх. Она повернулась и быстро пошла назад, потом поглядела через плечо, ничего не увидела, но бегом кинулась к палатке.

Когда папа, сидя на бревнах, вернулся с ручья, Лора рассказала ему про туннель.

– Там какая-то старая тропа, я ее еще вчера заметил,– сказал папа.

Вечером все сидели у костра, и Лора опять спросила папу, когда она увидит индейчонка, но папа и сам этого не знал. Он объяснил ей, что индейцев никто не может увидеть, пока они сами не захотят, чтобы их увидели. Когда он мальчиком жил в штате Нью-Йорк, ему приходилось встречать индейцев. А Лора их еще ни разу не видела, Она знала только, что это краснокожие дикари и что их топоры называются томагавками.

Раз папа знает все про диких зверей, он должен знать и про диких людей. Лора надеялась, что папа когда-нибудь покажет ей индейчонка. Ведь показывал же он ей оленят, медвежат и волчат.

_____

Несколько дней папа возил бревна. Он сложил их в две кучи – одну для дома, а вторую для конюшни. То место, по которому папа ездил к ручью и обратно, стало похоже на дорогу. По ночам папа привязывал мустангов на веревки возле кучи бревен, и постепенно они общипали там всю траву до самых корней.

Первым делом папа начал строить дом. Он отмерил шагами место, где будет стоять дом, и по обе стороны этого места вырыл лопатой две мелкие канавки. В канавки он уложил два самых больших бревна. Бревна были толстые и крепкие, потому что на них должен держаться весь дом. Назывались они лежнями.

Потом папа выбрал еще два больших крепких бревна и вкатил их на концы лежней. Получился пустой прямоугольник. Папа взял топор и на концах поперечных бревен вырубил широкие глубокие выемки, потом перевернул поперечные бревна так, чтобы выемки плотно охватили лежни. Лежни были наполовину врыты в землю. Выемки были глубиной в полбревна, и поэтому поперечины тоже легли на землю и получился фундамент в одно бревно высотой. Концы бревен за выемками торчали наружу.

На следующий день папа начал складывать стены. К каждой стороне фундамента он подкатил по бревну и сделал в них выемки, которые охватывали нижние бревна. Получилась стена высотой в два бревна.

Бревна крепко держались по углам. Но совершенно ровных бревен не бывает, и у каждого бревна один конец толще другого. Поэтому в стенах оставались щели, но папа сказал, что он их потом законопатит.

Стену высотой в три бревна он сложил сам, а дальше ему стала помогать мама, Папа поднимал на стену один конец бревна, а мама держала бревно, чтобы он мог поднять второй конец. Потом папа, стоя на стене, делал в бревне выемку, а мама помогала ему перекатывать и поддерживать бревно, пока он укладывал его так, чтобы углы получались ровными.

И вот бревно за бревном они складывали стены, и постепенно стены поднялись так высоко, что Лора уже не могла через них перелезть. В конце концов ей надоело смотреть, как папа с мамой строят дом, и она пошла побродить по высокой траве, но вдруг услышала голос папы,

– Бросай! Отойди в сторону! – кричал он,

Большое тяжелое бревно съезжало со стены! Папа изо всех сил старался его удержать, чтобы оно не свалилось на маму, но не смог. Бревно рухнуло вниз, и Лора увидела, что мама, скорчившись, лежит на земле.

Она подбежала к маме почти одновременно с папой.

Бревно свалилось ей прямо на ногу. Папа приподнял бревно и, когда мама вытащила из-под бревна ушибленную ногу, стал проверять, целы ли кости.

Он страшным голосом звал маму, а мама, задыхаясь, лепетала:

– Ничего, ничего, Чарльз.

– Подвигай руками, – сказал он. – Спина не болит? Голову поднять можешь?

Мама подвигала руками, повернула голову в одну сторону, потом в другую.

– Слава Богу, – сказал папа. Он помог маме сесть.

– Ничего, Чарльз, – повторяла мама. – Мне только ногу ушибло.

Папа снял у мамы с ноги ботинок и чулок, прощупал все кости, подвигал лодыжку, подъем и пальцы.

– Очень больно? – спросил он.

у мамы стало совсем серое, губы были плотно сжаты.

– Не очень,– отозвалась она.

– Все кости целы. Просто сильный ушиб,– успокоил ее папа.

– Ушиб скоро пройдет. Не огорчайся так, Чарльз,– бодро твердила мама.

– Это я виноват. Надо было скаты сделать, – сказал папа.

Он довел маму до палатки, разжег костер, согрел воды, а когда вода стала такой горячей, какую только можно было терпеть, мама опустила в нее распухшую ногу.

Ногу маме не раздробило каким-то чудом, лишь потому, что она попала в маленькую ямку.

Папа все время подливал в бадью горячую воду. Нога у мамы покраснела, лодыжка распухла и стала багровой. Мама вынула ногу из воды и плотно перевязала лодыжку чистым лоскутом.

– Ну вот, теперь все в порядке,– сказала мама.

Однако ботинок ей на ногу не налез. Тогда она обвязала ногу еще одним лоскутом и, прихрамывая, добралась до костра. Ужин она сготовила, только медленнее, чем всегда. Папа сказал, что пока нога не заживет, помогать ему мама не будет.

Он сделал скаты. Это были два длинных горбыля. Одним концом они упирались в землю, а второй лежал на стене. Поднимать бревна теперь будет не нужно, они с мамой смогут вкатывать их наверх по горбылям.

Лодыжка у мамы все еще болела. Вечером, когда мама развязывала ногу, чтобы погреть ее в горячей воде, лодыжка была багровая, черная, зеленая и желтая. Значит, дому придется подождать...

Однажды папа вернулся с охоты раньше, чем его ожидали. Весело насвистывая, он появился на тропинке, ведущей вверх от ручья.

– Хорошие новости! – крикнул он еще издали.

Оказалось, что у них есть сосед, всего в двух милях отсюда на другом берегу ручья. Папа встретил его в лесу, и они решили помочь друг другу строить дома.

– Он холостяк, – сказал папа. – Говорит, что ему легче обойтись без дома, чем тебе и девочкам. Поэтому сначала он поможет мне, а когда он нарубит себе бревна, я пойду помогать ему.

Теперь не придется долго ждать, пока дом будет готов, и маме не придется больше помогать папе.

– Что ты на это скажешь, Каролина? – весело спросил папа, а мама сказала, что это очень хорошо и она очень рада.

На следующее утро к ним пришел мистер Эдвардс. Он был высокий, худой и загорелый. Маме он отвесил поклон и учтиво назвал ее «мэм», а Лоре сказал, что он – бродяга из Теннесси. На нем была рваная рубаха, высокие сапоги и енотовая шапка.

Лора никогда не видела никого, кто умел бы так далеко плеваться табачной жвачкой, да еще и попадать точно в цель. Лора изо всех сил старалась плюнуть так же далеко и так же метко, как мистер Эдвардс, но у нее ни разу ничего не получилось.

Работал он очень быстро. Всего за один день они с папой сложили стены. За работой они шутили, пели песни, а из-под топоров у них только щепки летели.

На стенах они установили стропила – прямые тонкие жерди для крыши. В южной стене дома прорубили высокое отверстие для двери, а в западной и восточной стенах – прямоугольные отверстия для окон.

Лоре не терпелось заглянуть внутрь дома. Как только в стене прорезали высокое отверстие, она вбежала в дом. Там все было полосатое. Полосы солнечного света проходили сквозь щели в западной стене, а сверху падали тени от стропил. Руки, плечи и босые ноги Лоры покрылись полосками света и тени. Сквозь щели в стенах полосами виднелась прерия. Аромат степных трав смешивался с ароматом свежеоструганного дерева.

Когда папа начал прорубать в западной стене отверстие для окна, внутри дома засветились яркие квадратики, а когда окно было готово, на землю лег большой солнечный прямоугольник.

По бокам отверстий для окон и двери папа с мистером Эдвардсом прибили к обрубленным концам бревен тонкие доски, и дом был готов. Не хватало только крыши. Стены были крепкие, дом был большой – гораздо больше палатки – и очень красивый.

Мистер Эдвардс сказал, что ему пора домой, но папа с мамой пригласили его поужинать. Ради гостя мама приготовила особенно вкусный ужин – тушеную зайчатину с клецками из белой муки и много-много подливки. Толстую горячую кукурузную лепешку, испеченную на свином сале, намазывали сверху патокой. Кофе всегда пили с патокой, но сегодня у них был гость, и поэтому мама достала маленький бумажный кулек со светло-коричневым покупным сахаром.

Мистер Эдвардс поблагодарил маму за прекрасный ужин.

Потом папа достал скрипку. Мистер Эдвардс растянулся на земле и приготовился слушать. Но сначала папа сыграл и спел песню для Мэри и Лоры, Лора любила эту песню больше всех, потому что, когда ее пел папа, голос у него звучал все ниже, ниже и ниже.

 
Я цыган, я цыган, я цыганский барон,
в жизни я грусти не знаю.
Я прихожу и ухожу,
когда и куда пожелаю!
 

Потом голос стал еще ниже – ниже, чем кваканье старой-престарой лягушки.

 
Я –
цы-
ган-
ский
ба-
рон!

 

Все засмеялись, а Лора хохотала громче и дольше всех.

– Еще раз, папа! Пожалуйста, еще раз! – кричала она, пока не вспомнила, что детей должно быть видно, но не слышно, и только после этого умолкла.

Папа заиграл снова, и все пустились в пляс. Мистер Эдвардс сначала оперся на локоть, потом сел, а потом вскочил и тоже заплясал. Он скакал и подпрыгивал так, словно кто-то дергал его за веревочку. Папина скрипка все пела и пела, сам он отбивал ногой такт, а Лора с Мэри хлопали в ладоши и притоптывали.

– Вот это скрипач так скрипач! – восторженно воскликнул мистер Эдвардс.

Он все плясал, а папа все играл и играл.

От музыки Крошка Кэрри никак не могла заснуть. Сидя у мамы на коленях, она большими круглыми глазенками смотрела на мистера Эдвардса, хлопала в ладоши и весело смеялась.

Пламя костра тоже плясало, а вокруг него плясали черные тени. Только новый дом тихо и мирно стоял в темноте, а потом большая луна. поднявшись, осветила его серые стены и рассыпанные вокруг желтые щепки.

Мистер Эдвардс сказал, что ему пора. До его лагеря за лесом на другом берегу ручья очень далеко. Он взял свое ружье, пожелал спокойной ночи маме, Мэри и Лоре. Он сказал, что холостяку порой бывает очень одиноко и что он с удовольствием провел вечер в их семейном кругу.

– Сыграйте еще, Инглз,– попросил он папу.– Поиграйте, чтобы мне веселей было идти.

Мистер Эдвардс зашагал вниз по дороге к ручью, и, пока он не скрылся из виду, папа все играл и играл, и все трое – он, мистер Эдвардс и Лора – во весь голос пели:

 
Старый Дэн Таккер был славный старик:
Мыться в кастрюле Дэн Таккер привык,
Кудри колесной расчесывал спицей,
Помер от боли зубной в пояснице.
Освободите для Дэна дорогу,
К ужину Дэн припозднился немного —
Может достаться из-за проволочек
Только обгрызанной дыни кусочек!
Старый Дэн Таккер трясется на муле,
Мчится собака за Таккером пулей...
 

Далеко по прерии разносились густой папин бас и тонкий голосок Лоры, а внизу, в русле ручья, им еле слышно вторил мистер Эдвардс:

 
Освободите для Дэна дорогу,
К ужину Дэн припозднился немного!

 

Когда скрипка умолкла, голоса мистера Эдвардса уже совсем не стало слышно. Только ветер шелестел в степной траве. Высоко над головой плыл огромный желтый шар луны. Небо было такое светлое, что на нем не мерцало ни единой звездочки, а прерию окутывала мягкая тень.