Текст книги "Невероятные приключения Шарлотты Бронте"
Автор книги: Лора Джо Роулэнд
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
– Нет! – взмолилась я.
Мы проследовали в отделение для преступников. Когда меня везли по коридору, я заметила Джулию Гаррс, выглядывавшую из окошка в двери своей камеры. Каталку ввезли в палату, где стояли стол с ремнями и аппарат с электродами, ту самую, где пытали Слейда и где были убиты два санитара.
Я напрягала все мышцы, пытаясь освободиться от ремней, кричала, мотала головой. Надо мной склонился какой-то мужчина. Это был врач в белом халате, в очках, с тонзурой, окруженной седыми волосами. Я забилась еще отчаянней и еще пронзительней закричала. Он безразлично посмотрел на меня своими холодными, как ледышки, серыми глазами, словно я была насекомым на предметном стекле его микроскопа.
– Поднимите ей голову, – приказал он санитарам.
Те выполнили приказ. Он приставил к моим губам мензурку. Я попыталась отвернуться, но санитары крепко держали мою голову. Я плотно сжала губы, но врач зажал мне нос. Не имея другой возможности дышать, я открыла рот, и он влил в него какую-то горькую жидкость, от чего я закашлялась; выплюнуть жидкость тоже не получилось – большая ее часть уже попала в горло. Мои похитители собрались вокруг меня, внимательно наблюдая за тем, как я извивалась, кричала и умоляла отпустить меня. Препарат обжег внутренности и теплыми волнами разлился по всему телу, напрочь лишив меня физических сил и воли. Я больше не сопротивлялась – слишком отяжелели мои руки и ноги – и не кричала. Лица мужчин поплыли перед моими глазами, газовые лампы у них за спинами увеличились в размерах и обволоклись сияющими ореолами. Хоть мозг пылал от ужаса, тело погрузилось в неестественное спокойствие.
– Не бойтесь, – сказал врач тихим монотонным голосом. – Расслабьтесь.
Я безвольно повиновалась ему, меня парализовало ощущение отстраненности – словно я смотрела на себя со стороны. Голова оставалась ясной, и способности наблюдать я не утратила, но чувствовала себя так, будто находилась под невидимым стеклянным колпаком, герметично отделявшим меня от моих же собственных эмоций. Ужас мой ничуть не умерился, но существовал отдельно от меня. Сердцебиение унялось.
– Она без сознания? – спросил голос, исходивший от человека, мне не видимого. Я различила акцент, который слышала прежде, в Бельгии, где познакомилась с несколькими пруссаками, говорившими по-немецки. У этого мужчины был точно такой же.
– Нет, – ответил врач. – Она прекрасно все сознает.
– Хорошо, – сказал пруссак. – Пожалуйста, приготовьте гальванометр.
– Я бы не советовал, – возразил врач. – Она слишком слаба и субтильна. Гальванометр может разрушить ее мозг прежде, чем вы узнаете от нее то, что хотите.
Я вспомнила Слейда, подсоединенного к аппарату, который посылал электрические разряды в его мозг. Интеллект я ценю больше, чем что-либо другое в себе, поэтому испытала бы облегчение, услышав, что ему не будет нанесен ущерб, если бы в тот момент мне не было все равно. Мне следовало беспокоиться о том, что эти люди собирались со мной сделать, но стеклянный колпак не пропускал никаких эмоций.
– Лучше воспользоваться методом, который называется месмеризмом, – продолжил врач, кладя плоские тяжелые металлические пластины мне на грудь и живот.
– Это что? – спросил пруссак.
– Магниты. Согласно теории великого доктора Месмера, они усиливают магнитные потоки в организме и делают мозг податливым для манипулирования.
Холодная тяжесть пластин расплющивала мне грудь и ребра. Лекарство не избавляло от боли, но позволяло спокойно ее переносить. Склонившись надо мной, врач сказал:
– Не двигайтесь и не разговаривайте, пока я не велю. Вы под полным моим контролем.
Мятежная искорка вспыхнула во мне, ибо я ненавидела, когда мне диктовали, что делать, но тут же и потухла, как будто под стеклянным колпаком, накрывавшим меня, не хватало кислорода, чтобы она могла разгореться.
– Она в состоянии говорить? – спросил пруссак.
– Назовите свое имя, – велел мне врач.
– Шарлотта Бронте, – вырвалось у меня помимо воли.
Он расстегнул ремни, которыми я была пристегнута к каталке. Это был шанс убежать, но тело оставалось инертным, оно меня не слушалось.
– Поднимите правую руку, мисс Бронте, – приказал врач.
Моя рука странным образом поднялась сама собой.
– Опустите.
Рука упала, ударившись о каталку.
– Она готова, – сказал врач.
Пруссак появился в поле моего зрения и встал рядом с доктором. Я узнала в нем иностранца, которого видела во время первого своего визита в Бедлам. На его лице с плотной блестящей кожей выделялись старые шрамы. Таких бледно-голубых глаз, как у него, я не видела никогда в жизни. Они напоминали окна, на которые лучи падают под таким косым углом, что почти весь свет отражается. Создавалось впечатление, что эти глаза видят, но никого не допускают заглянуть в душу их владельца.
– Мой коллега задаст вам несколько вопросов, – сообщил мне врач. – И вы будете отвечать ему только правду.
Я догадалась, что пруссак – это Вильгельм Штайбер, царский шпион. Значит, он и впрямь с преступными намерениями превратил Бедлам в свою вотчину. Все, что говорил Слейд, оказалось правдой. Мне нужно было не сомневаться в нем, а последовать его совету: забыть о нем и перестать ходить за ним по пятам. Я думала, что он отверг меня, а он защищал меня от Штайбера. И вот я во власти злодея.
– Зачем вы поехали к Катерине Ивановой? – спросил Штайбер.
Я догадалась, что он имел в виду Катерину Великую. Каким-то образом он прознал, что я была арестована на месте ее убийства.
– Я искала Джона Слейда, – произнесла я, хотя прекрасно сознавала, что не должна говорить этого, если хочу защитить и Слейда, и себя. – Я думала, Катерина может знать, где он.
Штайбер смотрел на меня с интересом охотника, изучающего животное, пойманное в расставленную им ловушку. Похоже, он был напрочь лишен таких важных человеческих качеств, как доброта и сострадание. Он казался человеком, состоящим из интеллекта, дисциплины и целеустремленности.
– Почему вы искали Джона Слейда?
– Потому что я люблю его. – Слова, которых я никогда бы не произнесла ни перед одной живой душой, непроизвольно слетали с моих губ.
– Откуда вы знаете Слейда?
Я не собиралась ему этого говорить, но лекарство и магнитные силы лишили меня самоконтроля. История нашего знакомства сама собой излилась из меня. Я рассказала Штайберу о своих приключениях в 1848 году и описала, как мы со Слейдом отвели угрозу от Британской империи. Я не только нарушила клятву хранить тайну, я выдала собственные сокровенные секреты: несмотря на то что стыд и чувство вины молотили по моему стеклянному колпаку тяжелыми кулаками, я поведала, как мы со Слейдом полюбили друг друга.
Закончив, я увидела на лице Штайбера то выражение, какое часто замечала на лицах людей, которым была только что представлена: невозможность поверить, что это маленькое невзрачное существо и есть знаменитая Каррер Белл. Теперь вот и Штайбер не мог поверить, что я сотрудничала с королевским тайным агентом и что мы вместе спасли августейшую семью.
– То, что она говорит, непременно должно быть правдой? – спросил он у врача.
– Либо это правда, либо она думает, что это правда. В теперешнем своем состоянии она не способна лгать.
Штайбер покачал головой, озадаченный не меньше, чем модная литературная публика при первой встрече с Каррер Белл.
– Вы нашли Слейда?
Как ни молила я Бога дать мне силы защитить Слейда от его врага, губы мои все равно произнесли:
– Да.
– Где?
– В зоопарке.
– Когда?
– В воскресенье днем.
В бледных глазах Штайбера замерцало удовлетворение. Унижение от беспомощности дополнило смесь чувств, которые я тщетно пыталась скрыть от своих мучителей. Я открыла Штайберу, что Слейд еще два дня назад находился в Лондоне.
– Что рассказал вам Слейд? – спросил Штайбер.
Из меня излилось все, что Слейд поведал мне в зоопарке, плюс то, что я узнала от лорда Истбурна. Я рассказала, что Министерство иностранных дел послало Слейда помогать русским революционерам готовить восстание против царя, а также разведать, что тот замышляет против Британии. Не забыла я упомянуть и то, зачем Слейд вернулся в Англию.
– Вы пытаетесь найти Найала Кавана и его изобретение, – бубнила я, – а Слейд идет за вами по пятам, чтобы остановить вас. – В эти минуты сдержать поток моих слов было так же невозможно, как сдержать потоп, хлынувший из разрушенной плотины.
Шок погасил удовлетворенный блеск в глазах Штайбера. Видимо, Слейду удалось не выдать своих тайных намерений даже под пыткой. Теперь благодаря мне Штайбер знал все. Но до конца я не осознавала, под какую угрозу поставила Слейда и себя, пока Штайбер не заговорил:
– Вы сказали, что я пытаюсь найти Найала Кавана и его изобретение. – Он ниже склонился ко мне, буравя меня взглядом. Я могла даже разглядеть теперь более мелкие шрамы, между другими, обезобразившими его лицо. Вдохнув воздух, окружавший его, я сделала тревожное открытие: Штайбер не имел запаха. – Значит, вы знаете, кто я?
– Да. – Здравый смысл мерцал где-то вдали, предупреждая, что следует остерегаться.
– Как меня зовут?
– Вильгельм Штайбер, – ответила я. – Вы – доверенный царский шпион.
Он отпрянул – естественная реакция человека, живущего под вымышленным именем, когда он слышит, как вслух произносят настоящее.
– Что еще вам обо мне известно?
Я увидела, как передо мной разверзается пропасть. Препарат и магниты напрочь лишили меня инстинкта самосохранения. Я ступила за край обрыва:
– Вы убили Катерину.
– Откуда вы знаете? – Штайбер говорил ровным, но угрожающим тоном.
– Катерина мне сказала перед смертью.
Штайбер отвернулся. Я догадывалась, о чем он думает: моя история показалась бы почти всем нелепой, будь я обычной женщиной, но я таковой не была. Моя служба короне снискала мне доверие высших должностных лиц, и если я расскажу им о Штайбере, они могут мне поверить. Штайбер не знал, что большую часть информации я уже передала лорду Истбурну и получила резкий отпор. Он лишь понимал, что я знаю гораздо больше.
Врач приставил стетоскоп к моей груди и прослушал сердце.
– Она больше не выдержит действия магнитов. Вы закончили?
– О, да, – ответил Штайбер.
– Ваши люди могут везти ее обратно в Ньюгейт. – Доктор снял с меня магнитные пластины. Я почти не ощутила физического облегчения, ибо предчувствие гибели, словно гром, загрохотало снаружи по стеклянному колпаку.
– Нет, – сказал Штайбер.
Гладкий лоб врача покрылся морщинами недоумения:
– И что я, по-вашему, должен с ней сделать?
– Избавиться от нее, – ответил Штайбер. Это был смертный приговор, произнесенный отрывистым тоном хозяина, приказывающего слуге убрать за собакой.
– Вы имеете в виду?.. – По мере того как врач поворачивался к Штайберу, испуг все больше нарушал монотонность его речи; голос звучал все выше: – Нет! Я не могу!
– Сможете, – ровно, но властно сказал Штайбер.
– Но прежде мы никогда никого не убивали, – трусливо заблеял врач. Ах, если бы страх лишить меня жизни пересилил его страх разозлить Штайбера! – Это противоречит моим принципам.
– Ваши принципы не помешали вам брать деньги за пытки пациентов, – напомнил Штайбер.
– Это были не пытки, это были научные исследования!
Штайбер состроил презрительную гримасу и сказал:
– Нельзя допустить, чтобы она осталась в живых.
– Но как я избавлюсь от тела? – Значит, врач сдался; речь шла лишь о том, как практически ликвидировать меня. Надежда на отсрочку приведения приговора в исполнение угасла. – Что, если меня поймают? – Мой последний шанс зиждился на том, что врач испугается последствий. – Даже если мне удастся убедить начальство в том, что эта смерть была случайной, они приостановят мои эксперименты. Я лишусь практики!
– Вы лишитесь куда большего, если не сделаете того, что я велю.
Врач пальцем стер пот с верхней губы.
– Что ж, хорошо.
На несколько секунд он исчез из поля моего зрения, а когда появился снова, в одной руке у него был шприц, в другой – длинная игла. Это был тот же инструмент, которым он делал инъекцию Слейду и которым Слейд проткнул глаз санитара. Врач закатал рукав у меня на руке и ощупал локтевой сгиб. Мне надо было рвануться к двери, но я не могла преодолеть свою летаргию. Мои глаза неотступно следили за инструментом. Внутри цилиндра колыхался бесцветный яд – у врача дрожали руки. Штайбер бесстрастно наблюдал за происходившим. Я знала, что столь важное дело он не оставит без присмотра. Катерину он и вовсе убил лично, невзирая на риск и на то, что такая грязная работа не к лицу главному царскому шпиону.
Как странно, что в последний миг на земле я анализировала личность своего убийцы. Но я была неутомимым исследователем человеческой натуры и даже в тот короткий срок, пока врач готовился сделать мне смертоносную инъекцию, оказалась способна отвлечься от факта своей неминуемой гибели.
Врач нащупал вену у меня на руке и пристроил к ней иглу. Я ждала фатального укола.
И тут распахнулась дверь.
Врач выронил свой инструмент. Шприц упал на пол и разбился. Меня окружили трое мужчин в форме британской армии – в красных кителях с золотыми эполетами и пуговицами, в черных фуражках, брюках и ботинках – и с ружьями.
– Что это значит? – надменно спросил Штайбер, изображая удивление и гнев.
– У нас приказ взять под стражу эту женщину, – сказал офицер – обычный бесстрастный человек, из тех, однако, благодаря кому Британия победила в стольких войнах.
– Я не позволю, – запротестовал Штайбер. – Эта женщина серьезно больна психически. Она нуждается в лечении, которое может получить только здесь.
Офицер взглянул на врача, съежившегося у стены, потом посмотрел на Штайбера с недоверием и подозрительностью, которые каждый добропорядочный англичанин испытывает к иностранцу, и спросил:
– А кто вы, собственно, такой?
– Доктор Ричард Альберт, главный врач отделения для преступников, – не моргнув глазом, соврал Штайбер. – Я несу ответственность за ее лечение.
– Больше не несете, – ответил офицер. – Она едет с нами.
Его подчиненные повезли каталку, на которой я лежала, к выходу. Штайбер стоял, вытянув руки по швам и едва сдерживая ярость, – он не мог позволить себе быть арестованным. Когда мы проезжали по коридору мимо палаты Джулии Гаррс, она помахала мне рукой и улыбнулась. Я поняла, что, независимо от того, как военные узнали, что я в Бедламе, именно она указала им, где меня искать, когда они сюда прибыли. Она явно считала, что оказала мне добрую услугу.
Хотела бы и я быть в этом уверена.
Глава семнадцатая
Тайные приключения Джона Слейда
Июнь 1849 года. Лето в Москве цветет буйно, словно в лихорадочном страхе перед возвращением зимних холодов. В переулках вокруг Трубной площади над дверьми убогих борделей горят красные фонари. Дешевые проститутки, обвешанные кричащими украшениями, зазывают проходящих мимо мужчин. Некоторые мужчины останавливаются, перебрасываются с ними шутками и торгуются, прежде чем предаться удовольствию. Но Петр, Федор, Александр и Слейд не обращают на них никакого внимания. Крадучись, они быстро продвигаются вперед. Русские потеют в пальто, надетых несмотря на жару. У Петра под пальто спрятан пистолет Слейда. Он вызвался быть стрелком. Хотя, когда они строили планы убийства, он был уверен в себе и полон решимости. Слейд видел, что теперь его кураж иссякает. К тому времени, когда они достигают Цветного бульвара, Петр нервно дрожит.
– Успокойся, – говорит ему Федор. – Скоро все будет позади, и мы сможем выпить.
Петр отвечает ему кислой улыбкой. Слейд чувствует себя не лучше: ему-то известно, что этим русским уже никогда не суждено выпить вместе.
Вдоль бульвара располагаются элегантные особняки, в которых живут дорогие куртизанки. За бархатными шторами мерцают канделябры со множеством свечей. Из окон доносятся звуки фортепьяно и смех, но на улице – никого. Слейд и его друзья сквозь ворота проскальзывают в сад небольшого, но фешенебельного здания и прячутся за кустами. Воздух перенасыщен запахами цветов, духов и мусора. Мужчины ждут князя Орлова. В результате наблюдений за ним удалось установить, что каждую среду он проводит вечер в этом доме у своей любимой куртизанки.
Веселье стихает. Теперь дамы ублажают клиентов в своих будуарах, и улица погружается в дремотную тишину. Проходят часы. Слейд видит, что русские нервничают все сильней. Около двух часов ночи напряжение достигает предела: в этот час князь обычно покидает бордель. Слейд и остальные не сводят глаз с двери. Петр дрожащими руками достает пистолет и начинает целиться.
И тут слышится громыхание экипажа. Плеханов с шестью жандармами третьего отделения выскакивают из него, устремляются в сад и с криками набрасываются на Слейда и русских, молотя их дубинками и ногами. Те отбиваются и кричат, жандармы выкручивают руку Петру, отнимают у него пистолет и всех укладывают на землю лицом вниз. Слейд бешено сопротивляется. Жандармы отделяют его от остальных и избивают с особой жестокостью, пока им не удается его скрутить. Всем четверым связывают руки.
– Вы арестованы по обвинению в заговоре с целью убийства, – говорит Плеханов.
– Как они нас вычислили? – спрашивает Петр, когда их волокут к экипажу.
– Наверное, кто-то донес, – отвечает Федор, подозрительно переводя взгляд с одного своего товарища на другого. – Должно быть, среди нас предатель.
– Это не я, – поспешно отвечают Петр и Александр.
– И не я, – распухшими губами говорит Слейд, из носа у него течет кровь. – Просто мы были недостаточно осторожны. Вероятно, какой-то шпион нас подслушал.
– Прекратить разговоры! – приказывает Плеханов.
Когда Слейда и его друзей заталкивают в экипаж, Слейд оборачивается и смотрит на входную дверь. На пороге стоит князь Орлов – ожиревшая фигура, стального блеска лысина, формой напоминающая головку пули, голова, сидящая на толстой шее. Он разглядывает своих несостоявшихся убийц в монокль, поблескивающий в правом глазу. Его недобрый взгляд задерживается на Слейде.
*
Москва задыхалась в утренней жаре. Слейд, в перепачканной кровью рубашке, с синяками и ссадинами на лице, стоял в кремлевском кабинете князя Орлова. Князь разглядывал его, сидя за резным письменным столом красного дерева размером с Красную площадь.
– Считаю своим долгом поблагодарить вас. – В его грубом голосе нельзя было не уловить презрения. Он не любил крыс, хотя нанимал их на службу сотнями. Однако его презрение было ничем по сравнению с тем презрением, какое испытывал к себе сам Слейд. Он только что послал на смерть трех несчастных мужчин.
Князь задержал взгляд на ранах Слейда.
– Мне очень жаль, что с вашим лицом так обошлись. – На самом деле он ничуточки ни о чем не жалел. – Это было необходимо, вы же понимаете.
Слейд кивнул. В драке жандармы не делали ему скидки, чтобы не разоблачить его как предателя. Трем русским суждено было «исчезнуть», а Слейда предполагалось освободить, чтобы он продолжил работать на третье отделение. Синяки и ссадины, полученные от жандармов, должны были придать еще больше правдоподобия его легенде в глазах членов других тайных обществ, куда он уже проник. Слейд ощущал вкус крови во рту, но не испытывал к себе ни малейшей жалости. Избиение было куда меньшим наказанием, чем он заслуживал.
– Вы доказали, что как осведомитель один стоите десятерых, – признал Орлов со сдержанным уважением. – Мне нужны люди с вашими талантами. Отныне вы будете подчиняться только мне лично.
У Слейда не было победного ощущения, несмотря на то что он достиг своей цели – проник в высшие придворные круги. Он чувствовал себя не счастливее человека, стоящего перед вратами ада и наблюдающего, как они медленно отворяются.
Глава восемнадцатая
Когда бы ни отправлялась я в путешествие, меня одолевали смешанные чувства. Волнение от предвкушения встречи с неведомыми интересными местами и новыми людьми борется во мне с тревогой по поводу условий, в которых будет проходить путешествие, неизбежной нагрузки на мое слабое здоровье и неуверенностью в том, что ждет меня в конце пути. Но даже в тех случаях, когда поездка бывает вынужденной, я не теряю надежды, что все неудобства и трудности удастся преодолеть. Однако поездка из Бедлама была совсем другой: я испытывала неподдельный ужас.
День только начинался, когда солдаты подсадили меня в карету, стоявшую возле сумасшедшего дома. Солнце всходило за пеленой смога и уже разогретого дрожащего воздуха унылым оранжевым шаром. Действие лекарства и магнитов начинало ослабевать, ко мне возвращалось самообладание.
– Отпустите меня, – сказала я. Но летаргия все же еще сказывалась – я плюхнулась на сиденье обмякшая и отяжелевшая, как тряпичная кукла, набитая песком. – Куда вы меня везете?
Солдаты тоже взобрались в экипаж и сели по обе стороны от меня.
– Вам нечего бояться, – сказал их командир. – Просто расслабьтесь.
Улицы, по которым мы ехали, постепенно оживали: люди спешили на работу, хозяева магазинов открывали свои заведения, разносчики катили свои тележки. Я поняла, что звать на помощь бессмысленно. Кто посмеет мериться силами с британской армией? Мы остановились у вокзала Кингз-Кросс. Живительное покалывание пробежало по моим мышцам, они вновь обрели способность сокращаться, но когда я попыталась выпрыгнуть из экипажа и убежать, оказалось, что я еще слишком слаба: я упала на колени. Подхватив под руки, солдаты повели меня через вокзал к поезду и усадили в купе спального вагона.
– Если вам что-нибудь понадобится, просто позовите меня, – сказал офицер. – Я буду за дверью.
Значит, мне предстояло пребывать под стражей все время этого путешествия бог знает куда.
Раздался свисток. Поезд стал медленно отъезжать от вокзала. Наблюдая, как Лондон проплывает мимо окна, я впервые в полной мере осознала роковые последствия того испытания, которому меня подвергли в Бедламе. Стеклянный колпак, отделявший меня от собственных эмоций, растворился. Стыд, чувство вины и ужас накинулись на меня, словно всадники Апокалипсиса. Они терзали меня все более жестоко по мере того, как я отдавала себе отчет в том, что случилось. Я выдала все секреты, предала Слейда, свою страну, себя самое и тем самым поставила всех под страшную угрозу. Теперь, когда Вильгельм Штайбер знает, что Слейду известно о Найале Кавана и его оружии, он будет гнаться за ним на край света. И мне оповестить мир о том, что я знаю, он не позволит. За мной он тоже будет охотиться. Британская армия не сможет вечно защищать меня. Более того, мое признание передало существенную информацию о государственных секретах Британии в руки человека, служившего ее врагам. Какие опасные идеи могут вывести Штайбер и царь из моей истории? Если повторятся события 1848 года, виновата буду именно я.
Мне свойственно сурово судить чужие проступки, но не менее сурово – и свои собственные. Я всегда больше, чем хотелось бы, бичевала себя за недостаток красоты, ума, компетентности, моральной и физической стойкости. Но никогда до сегодняшнего дня у меня не было столько оснований для откровенной ненависти к себе. Я проклинала себя за то, что не смогла противостоять Вильгельму Штайберу, и мне казалось, что не существует никакой возможности исправить то зло, которое я вызвала к жизни.
Минуло много часов и миль. Меня настолько поглотили горькие размышления о собственной ничтожности, что я не замечала, в каком направлении мы едем, да мне это было и безразлично: если предстояло умереть по прибытии в конечный пункт, я это заслужила. В конце концов я настолько извела себя, что незаметно уснула. Проснулась я оттого, что за мной пришли солдаты. Со все еще скованными мышцами и в сумеречном состоянии ума я очутилась на маленькой станции. Солнце светило так ярко, что было больно глазам. Вывеска над перроном гласила: «Саутгемптон».
Саутгемптон – очаровательный приморский городок, расположенный в ста милях от Лондона, но, пока мы ехали по его улицам в карете, меня не трогали его красоты. Грязная, растрепанная, все еще в мятой тюремной одежде, под стражей, я чувствовала себя солдатом побежденной армии, которого везут в лагерь для военнопленных. Жизнь Каррер Белл, знаменитой писательницы, представлялась далеким смутным сном. Мы приехали в порт в тот момент, когда капитан объявлял в рупор: «Последний паром до Ист-Каус. Прошу всех на борт!»
Солдаты сопроводили меня на паром. Мы поплыли по широкой реке мимо рыбацких деревень и пирсов навстречу синему искрящемуся простору Английского канала.[6] Я обожаю море, и обычно его вид воодушевляет и возвышает меня, но сейчас даже оно не могло облегчить мне сердце. Я не спрашивала солдат, зачем мы едем в Ист-Каус. От отчаяния я онемела.
Паром вошел в пролив, солнце начало садиться, небо на западе сделалось ослепительно красным и отбрасывало розовый отсвет на поверхность океана. Впереди, в каких-нибудь пяти милях, виднелся остров Уайт, чьи поросшие лесами утесы пиками поднимались из воды, их верхушки утопали в сгущающихся сумерках. К берегу мы подплывали сквозь флотилию прогулочных яхт. С их палуб доносились смех, пение и музыка – там веселились хозяева с гостями. Пока паром швартовался у пирса деревушки Ист-Каус, медное солнце постепенно растворялось в океане. Мы сошли на берег и сели в экипаж, который повез нас в гору, через луга и поля, мимо очаровательных летних домов. Прохладный вечерний бриз немного взбодрил меня, но я была физически очень слаба от голода, поскольку ничего не ела весь день. У меня болела и кружилась голова, меня знобило. Сердце стало колотиться, ибо, судя по всему, мы приближались к конечной цели путешествия, где мне предстояло свести счеты с судьбой.
На обращенном к морю склоне стояло огромное поместье, которое напоминало дворец, перенесенный сюда из Италии времен Ренессанса. В последних лучах заката его белые стены, квадратные башни и черепичные крыши озарялись розовым сиянием. Меня вдруг осенило: я видела эту усадьбу прежде, несколько лет тому назад, на снимке в газете. Мои губы беззвучно произнесли: «Боже милосердный». Теперь я знала, где нахожусь. И знала, кто потребовал доставить меня сюда.
Экипаж остановился перед воротами, которые открыли два стражника, поприветствовавшие моих провожатых и сделавшие нам знак въезжать внутрь. Экипаж покатился по широкой подъездной аллее. Величественный портик освещали газовые фонари. Пока солдаты помогали мне спуститься на землю, двери дома открылись, и на крыльцо вышла невысокая женщина в светлом летнем платье. Она оказалась более пухлой, чем была, когда я видела ее в последний раз: годом раньше она родила седьмого ребенка. Лицо у нее округлилось и щеки загорели на летнем солнце, но это была та же царственная, властная особа, с которой я имела честь познакомиться в 1848 году.
Королева Виктория плавно приблизилась к краю лестницы и взирала на меня, стоявшую внизу, поверх своего длинного носа.
– Добро пожаловать в Осборн, мисс Бронте, – сказала она саркастическим голосом, исполненным неприязни. – Какие беды вы навлекли на нас в этот раз?
Глава девятнадцатая
Читатель, королева Англии меня не любила.
Несмотря на то что я спасла ее детей, она затаила неприязнь, поскольку не могла забыть, что они были похищены, когда находились под моим попечением, и, хотя понимала, что ужасные события 1848 года все равно случились бы, независимо от моего участия, в ее памяти они оказались неотделимы от моей персоны. И не важно, что она сама провозгласила тогда – мол, она вечная моя должница, простить меня она так и не смогла. А может, королева не могла простить меня именно потому, что оказалась мне обязанной. Ее Величество не любила быть в долгу у кого бы то ни было, не говоря уж о женщине, которую считала заурядной выскочкой.
Она велела солдатам проводить меня на заднюю террасу, после чего вернулась в дом. Терраса ограничивалась каменными балюстрадами и была украшена величественными растениями в кадках. Днем с нее наверняка открывался чудесный вид на океан. Белые металлические стулья окружали стол, на котором горела лампа. Сидя в одиночестве, я смотрела то вверх, на звезды, зажигавшиеся в небе, то вниз, на сад, благоухавший цветами. Я пребывала в шоковом состоянии, поскольку за какие-то двадцать четыре часа совершила ряд головокружительных перемещений: с места убийства в тюрьму, оттуда – в сумасшедший дом и вот теперь – в удаленную королевскую резиденцию.
В саду послышался детский гомон. Светловолосая девочка в розовом платьице вбежала на террасу, за ней мчался мальчик, издавая воинственные индейские кличи. По пятам следовали четверо младших детей. Увидев меня, все остановились как вкопанные.
– Вы кто? – спросил старший мальчик.
Он и девочка в розовом выросли по сравнению с тем временем, когда я спасла их от похитителя: мальчику должно было быть десять, девочке одиннадцать лет. Девочка была принцессой Вики. Мальчик – Альбертом Эдвардом, по-домашнему Берти, принцем Уэльским и наследником трона. Я не слишком люблю детей, но к этим двоим успела привязаться. Вставая, как предписывают правила общения с августейшими особами, я едва удержалась, чтобы не обнять Берти и Вики.
– Привет, – сказала я. – Вы меня не помните?
– Это же мисс Бронте! – воскликнула Вики. – Как приятно вас видеть. – Она была настоящей маленькой принцессой с галантными манерами. – А это Эллис, Альфред, Хелена и Луиза, – представила она мне младших братьев и сестер.
– Мы с мисс Бронте победили злодея-китайца и его армию, – подхватил Берти. – Вот так! – Он сгреб маленького Альфреда в охапку, и они принялись тузить друг друга, громко вопя.
– Прекратите, пока кто-нибудь из вас не пострадал! – приказала Вики. Характеры ни у нее, ни у Берти не изменились: он был по-прежнему шаловлив и беспечен, она как старшая сестра старалась блюсти порядок.
– Все, довольно, дети, – ласково, но твердо сказала им мать, появившись в дверях. Рядом с ней стоял ее муж Альберт, принц-консорт. – Идите в дом. Уже поздно, – повелела она и одарила меня взглядом, откровенно свидетельствовавшим о том, что она не желает, чтобы ее драгоценное потомство находилось рядом со мной. Когда дети направлялись к дому, Вики, обернувшись, вежливо сказала:
– Доброй ночи, мисс Бронте.
Выйдя на террасу, королева ответила на мой реверанс небрежным кивком и шлепнулась на стул.
– Присаживайтесь, пожалуйста, мисс Бронте, – сказал принц Альберт. Я повиновалась. – Я так рад снова видеть вас. Мне очень жаль, что наша встреча происходит при подобных обстоятельствах. – Он говорил в памятной мне официальной, тяжеловесной манере, но руку пожал с искренним дружелюбием. Лицо у него было бледным, влажным от испарины и усталым, брюшко отвисло, и он казался старше своих тридцати двух лет. Уже тогда, когда мы познакомились, он не отличался крепким здоровьем, и, видимо, три лишних года, проведенные рядом с королевой, нанесли его здоровью дальнейший урон. – Сожалею, что вам пришлось так долго пробыть в Ньюгейтской тюрьме и Вифлеемской клинике.
