Текст книги "Невероятные приключения Шарлотты Бронте"

Пока экипаж ехал по Гайд-парк Гарденз, мистер Теккерей спросил:

– Какую пьесу вы выбрали для нашего развлечения, мисс Бронте?

– «Происшествие в Уайлдвуде», – ответила я.

– Ничего о ней не слышала, – сказала миссис Брукфилд.

– В каком театре ее играют? – поинтересовалась миссис Кроу.

– В «Королевском павильоне», – сообщила я.

– Где это, прости господи? – воскликнула миссис Брукфилд.

– В Уайтчепеле.

Было очевидно, что ни миссис Брукфилд, ни миссис Кроу не имели ни малейшего желания смотреть спектакль, не рекомендованный критиками, к тому же в беднейшей части Лондона. Должна признаться, что их смятение меня немного позабавило. Они обратили умоляющие взоры на мистера Теккерея, но тот сказал:

– Я обещал мисс Бронте, что она может выбрать пьесу по своему усмотрению, а мужчина должен выполнять свои обещания.

Дамы милостиво уступили и вежливо болтали со мной до самого Уайтчепела. Красочная дневная круговерть закончилась. Теперь под мерцающими газовыми фонарями вдоль главной улицы стояли проститутки, зазывая мужчин. Кабаки наполнились пьяницами, оттуда доносились взрывы грубого хохота и резкая, диссонирующая музыка. Вокруг прилавков все еще толпились люди, но повсюду, словно растения, расцветающие только по ночам, возникли новые приманки. В матерчатых балаганах расположились паноптикумы, их афиши обещали зрелища вроде волосатых мужчин и голых собак, горилл и великанов, ацтеков и бородатых женщин. Возбуждение и опасность витали в нечистом задымленном воздухе. Боковые улицы являли собой темные угрожающие тоннели.

Было совсем нетрудно поверить, что убийца резал и увечил своих жертв именно здесь.

– Господь милосердный, – пробормотала миссис Брукфилд, а у миссис Кроу глаза сделались еще огромней от страха. Даже мистер Теккерей выглядел смущенным.

Экипаж остановился у входа в «Королевский павильон». Со своими греческими колоннами и грязным оштукатуренным фасадом он напоминал руины классического храма. Публика, втекавшая внутрь, состояла из представителей низших общественных классов: мужчины в рабочей одежде, женщины в дешевых украшениях. Когда мы выходили из экипажа, поглазеть на нас собралась толпа. Мы были не к месту разодеты. Мальчишки свистели и выкрикивали насмешливые замечания в наш адрес. Мы проследовали ко входу сквозь строй уставившихся на нас грубых лиц, подталкиваемые в спину местными завсегдатаями. Мистер Теккерей кивал, улыбался и раскланивался, словно явился на прием в Букингемский дворец. Миссис Брукфилд и миссис Кроу ежились от страха. Я прочесывала взглядом толпу в поисках Слейда, но тщетно.

Подойдя к кассовой кабинке, мистер Теккерей купил четыре билета в переднюю ложу. Обветшалый убогий зал был тускло освещен лишь расположенными вдоль рампы огнями. Когда мы шли по проходу, подошвы прилипали к полу. Большинство мест уже было занято. Громкие разговоры и смех сливались в общий рокот, поднимавшийся до самой галерки. В воздухе пахло газом, табачным дымом, мочой, пивной и луковой отрыжкой и гнилыми зубами. Когда мы занимали свои места, зрители указывали пальцами и таращились на нас. Пока не начался спектакль, мы оставались центром всеобщего внимания.

В первой сцене участвовал скаредный старик – владелец мельницы в выдуманном городке под названием Уайлдвуд. Щеголяя черными усами и шляпой, он урезал жалованье своим рабочим, ходил с самодовольным видом, ухмылялся и считал пачки денег. Это был нелепо карикатурный персонаж, которого зрители освистывали с большим энтузиазмом. Мистер Теккерей терпеливо посмеивался. Миссис Брукфилд и миссис Кроу не скрывали скуки.

Но когда мельник позвал жену, в зале воцарилась выжидательная тишина. На сцену вышла молодая женщина. Она была худа, как призрак, и одета в белое прозрачное платье, облегавшее ее полную грудь. По спине рассыпались черные локоны. Черты лица у нее были определенно славянскими, глубоко посаженные глаза горели страстью. Портрет на афишке ни в коей мере не передавал ее красоты. Все взоры устремились на нее. По залу пробежала волна шепота: «Катерина Великая». Кто-то прошептал: «Еврейка из России». Я никогда прежде ее не видела, но была так ошеломлена узнаванием, что не удержалась и вскрикнула. Второй раз с момента моего приезда в Лондон происходило воскрешение мертвого. Катерина Великая была моей сестрой Эмилией.

Она напоминала Эмилию не внешне, а, скорее, внутренне – горела тем же внутренним огнем и выглядела именно так, как, по моим представлениям, выглядела бы Эмилия, совершившая путешествие в рай и в ад и вернувшаяся обратно.

Катерина произнесла свою первую реплику:

– Я здесь, мой муж.

Это была простая фраза, отнюдь не принадлежавшая перу великого драматурга, но своим трепетным духом актриса вдохнула в нее жизнь. Ее глубокий, совершенно лишенный какого бы то ни было иностранного акцента голос заполонил все пространство зала. Такой же силой обладал голос Эмилии. Эмилия говорила редко, но когда говорила, не слушать ее было невозможно. Сейчас зал во все уши слушал Катерину. Мы с восторгом и ужасом следили за тем, как мельник заставлял жену прислуживать ему за обедом, словно рабыню, а когда она нечаянно расплескала суп, запустил в нее миской. За пережаренное мясо он отхлестал ее по щекам, а потом набросился на нее с грубой бесстыжей похотью. Катерина терпела все унижения, сохраняя достоинство, словно святая. Ночью в одиночестве она пела похожую на плач песню, от которой дрогнуло бы даже самое жестокое сердце. Я ощущала, как сочувствует ей зал и как ненавидит он ее мужа. Но я была взволнована по другой причине.

Вот так же терпела жизненные невзгоды Эмилия. Она чувствовала себя счастливой только дома, когда оставалась одна, любая необходимость покинуть Гаворт была для нее мучительна. Но когда она сопровождала меня в Бельгию, где мы учились в школе, и когда в 1848 году отважно покинула дом, чтобы помочь мне в моих приключениях, она демонстрировала такую же храбрость и стойкость, какую демонстрировала сейчас Катерина. Видеть это и вспоминать было почти невыносимо.

Сюжет совершил драматический поворот, когда после войны с Наполеоном вернулся домой сын мельника, красивый молодой человек по имени Ричард. Ричард и Катерина полюбили друг друга и мечтали пожениться, но, разумеется, не могли этого сделать, пока был жив мельник. И тогда они замыслили убийство. История отдаленно перекликалась с греческим мифом о Федре, а еще больше – с репортажами, которые нередко печатались в грошовых газетенках. Актер, игравший Ричарда, был заурядным любителем, но игра Катерины возносила дешевую убогую пьеску до шекспировских высот. Актриса то была чиста и бескорыстна, как монахиня, борющаяся с искушением, то превращалась в бесстыжую соблазнительницу. Она завораживала зрителя.

– Весьма недурно, – пробормотал мистер Теккерей.

– А я нахожу ее излишне вульгарной, – фыркнула миссис Брукфилд.

Миссис Кроу отнеслась к Катерине с благоговейным ужасом.

– Я чувствую в ней дух, злой дух, – прошептала она. – Эта женщина – сам дьявол!

Когда Ричард стрелял в мельника, я от волнения сдвинулась на краешек стула. Прихватив деньги мертвеца, любовники сбежали. Но полиция нашла их, прятавшихся в маленькой гостинице. Ричард был убит при попытке к бегству. Катерину арестовали и судили за убийство мужа. Когда шла сцена суда, зал освистывал каждого свидетеля, дававшего показания против нее; когда присяжные огласили обвинительный вердикт, поднялся жуткий шум; а когда судья вынес ей смертный приговор, в него полетели пивные бутылки. Стоя на эшафоте, Катерина произнесла свое последнее слово:

– Я признаю, что убила мужа, – теперь в ее голосе звучала нечеловеческая мука. – Я виновна в обыденном, но не в высшем смысле. За зло и платить надо злом: око за око – так сказано в Библии. – Лицо Катерины исказила демоническая гримаса. – И аз воздам! – От этих слов меня пробрала дрожь: в тот миг актриса была воплощением ненависти и безумия. – Лишь Бог мне судия, – воскликнула она, и выражение ее лица резко переменилось, вмиг она стала похожа на ангела небесного. – Я предстану перед Ним с отвагой невиновного.

Палач накинул петлю ей на шею, и звук тяжелого удара эхом разнесся по залу. При помощи какого-то волшебного театрального трюка Катерина повисла на веревке, казалось, что ее обмякшее тело ничем не поддерживается снизу. Занавес. Зрители повскакали с мест и бешено зааплодировали. Я тоже стояла, слезы катились по моим щекам, и я аплодировала так страстно, что у меня болели ладони. Магнетизм, который излучала Катерина, был потрясающим, и он произвел эффект почти невыносимого катарсиса. Занавес поднялся, актеры вышли на поклон. Когда появилась Катерина, зал словно взбесился. Даже мистер Теккерей закричал:

– Браво! Браво!

Миссис Кроу воскликнула:

– Я чую дух! – и без чувств повалилась на руки миссис Брукфилд.

Миссис Брукфилд помимо своей воли казалась потрясенной.

– Увезите нас отсюда, Уильям, – с мольбой обратилась она к мистеру Теккерею.

В зале зажегся свет, толпа устремилась на выход. Я протискивалась к сцене против течения: мне необходимо было поговорить с Катериной. Пройдя через дверь, ведущую за кулисы, я очутилась в темном коридоре, но заметила свет, лившийся из комнаты в самом его конце, подошла к дверному проему и заглянула внутрь. Катерина сидела за туалетным столиком спиной ко мне, но я видела ее отражение в зеркале. Она снимала грим. Актриса оказалась старше, чем я думала, – вероятно, моего возраста.

Ее глубокие черные глаза сверкнули, когда она заметила меня.

– Никому не позволено тревожить меня после спектакля. Уходите. – В ее речи слышался русский акцент, с которым она успешно справлялась на сцене. Поскольку я не двинулась с места, она спросила: – Вы кто?

Я все еще видела в ней призрак Эмилии.

– Меня зовут Шарлотта Бронте, – промямлила я.

– И чего вы хотите?

– Я кое-кого ищу. Думаю, это наш общий друг, – ответила я.

Катерина обернулась и посмотрела на меня в изумлении, словно считала, что у таких, как я, не может быть общих знакомых с такой, как она.

– И кто же это?

– Его зовут Джон Слейд. Но он может называть себя и Джозефом Типинским.

– Ни одно из этих имен мне не знакомо, – безразлично проговорила Катерина, но я только что убедилась, какой талантливой актрисой она была. – Почему вы решили, что я знаю вашего друга?

– У него в комнате была афишка с вашим портретом.

– Эти афишки разбросаны по всему Лондону. Многие мужчины хранят их, потому что обожают меня. Это вовсе не значит, что я с ними знакома.

– Но вы из России, – не сдавалась я. – А Джон Слейд отправился в Россию три года тому назад. Может, вы там с ним встретились?

При упоминании родины глаза у нее потемнели.

– Я приехала в Англию десять лет тому назад, спасаясь от еврейских погромов, – холодно ответила она. – Поначалу зарабатывала на жизнь тем, что пела на улицах, пока меня не увидел режиссер «Королевского павильона». За эти десять лет я ни разу не была в России, я отряхнула ее прах со своих ног. И я не знаю никакого Джона Слейда. Если вы сейчас же не уйдете, я велю вышвырнуть вас.

Оставаться здесь далее не имело смысла. Я извинилась за беспокойство и покинула театр через служебную дверь, потом, пройдя по боковой аллее, вышла на главную улицу и нашла там мистера Теккерея и его подруг.

– О, мисс Бронте! – воскликнул он. – А я уж думал, мы вас потеряли.

Миссис Брукфилд поддерживала под руку бледную, едва стоящую на ногах миссис Кроу.

– Ах, как бы нам раздобыть экипаж, – сказала она.

Это и впрямь оказалось трудно. Наемные экипажи выхватывали у нас из-под носа расходившиеся из театра зрители. Нам пришлось прождать полчаса; мои спутницы демонстрировали нетерпение, я была подавлена, потому что поиски Слейда зашли в тупик. И тут я услышала, как кто-то выкрикнул:

– Вот идет Катерина Великая!

Из боковой аллеи появилась Катерина под руку с мужчиной. На ней был темно-красный плащ с капюшоном. Она шествовала сквозь строй зевак с такой царственной осанкой, словно и впрямь была королевой. Но ее я почти не замечала. Все мое внимание было поглощено мужчиной.

Это был Слейд.

В элегантном черном вечернем костюме, ослепительно белой рубашке и черном цилиндре, он являл собой чудотворное исцеление от недуга невменяемости. Лицо его было гладко выбрито, волосы аккуратно подстрижены и причесаны; серые глаза смотрели так же ясно, как тогда, три года назад, когда мы с ним прощались. Глядя на своего давно потерянного возлюбленного, я почувствовала, как тяжело мне стало дышать и как бешено забилось сердце, протестуя против очевидного. Чувства мои метались от горестного страдания к невыразимой радости.

– Джон Слейд! – окликнула я его.

Он и ухом не повел. Я поспешно выбежала вперед и остановилась прямо перед ним и Катериной, преградив им путь. Оба смотрели на меня: она – с раздражением, он – с недоумением.

– Прошу прощения, мадам? – вежливо сказал Слейд.

У него был такой же русский акцент, как у Катерины. Это меня не удивило: чтобы вести шпионскую работу в России, он должен был выучить язык. Что удивило, так это отсутствие малейшего намека на узнавание по отношению ко мне.

– Я – Шарлотта Бронте.

Он окинул меня взглядом, в котором не было даже тени воспоминания обо мне и о том, что три года назад он просил меня выйти за него замуж. Я стояла, онемев от потрясения, а он сказал:

– Мадам, боюсь, вы приняли меня за кого-то другого, – и повел Катерину к экипажу. Он помог ей взобраться в него и сел рядом. Когда экипаж проезжал мимо нас, я успела мельком разглядеть их в окошке. Слейд сидел ко мне спиной, повернувшись к Катерине, обнимая и страстно целуя ее.

Экипаж скрылся из виду, а я осталась стоять на тротуаре одна, хоть и в компании своих спутников.

– Что это было? – с удивлением спросил мистер Теккерей.

Глава восьмая

Тайные приключения Джона Слейда

Март 1849 года. Московская зима постепенно ослабляла свою морозную хватку. Грязный снег, смешанный с землей и навозом, постепенно таял. Люди высыпали на улицы, нежась на потеплевшем солнце. Они наслаждались прогревающимся воздухом и мечтали о долгожданной весне.

На Пресне груженные углем повозки грохотали мимо фабрик, чье оборудование беспрерывно лязгало, гремело и ревело. Дым и пар вырывались из бани, расположенной неподалеку от рабочих бараков. Войдя, Джон Слейд снял одежду в предбаннике, прошел в кабинет и лег на мраморную скамью. Банщик окатил его горячей водой, намылил и стал скрести, мять и растирать. Слейд выдержал этот энергичный массаж и хлестание веником, способствовавшие стимуляции кровообращения. Потом окунулся в ледяной бассейн и проследовал в парилку. Там он сел на скамью, обернув одним полотенцем бедра, другим – голову и плечи, чтобы защититься от клубов горячего пара, и стал ждать.

Трое интеллектуалов-русских поочередно присоединились к нему. В те дни они тщательно старались не появляться на публике вместе, поэтому встречались в разных местах, где их никто не знал. Когда все расселись, Петр, поэт, сказал:

– Плохие новости, товарищи. Вчера вечером во время собрания устроили облаву. Саша, Илья и Борис арестованы.

Федор, журналист, выругался. Аресты становились все более частыми: третье отделение усилило слежку за инакомыслящими. За Слейдом с января, когда он опубликовал в некоем журнале статью в поддержку революции, тоже ходил полицейский в штатском. Слейд легко засек его и так же легко избавлялся от слежки, когда хотел. Остальное время он водил своего «хвоста» по городу, притворяясь, будто не видит его, и держа на воображаемом поводке с целью использования в дальнейшем.

– На прошлой неделе ко мне приходили из третьего отделения, – сказал Федор, бледный, несмотря на жар в парилке. – Явились домой втроем. Предлагали сотрудничать – писать пропагандистские тексты во славу самодержавия. Сказали: если откажусь, меня сошлют в Сибирь.

Ссылка в этот холодный далекий пустынный край была обычным наказанием для тех, кто выступал против царского режима. Обозы, набитые ссыльными, ежедневно отправлялись туда из Москвы.

– У меня тоже плохие новости, – сообщил Александр. – Сегодня меня выгнали из университета. Третье отделение убедило администрацию, что я оказываю дурное влияние на своих студентов. – Сняв очки, он вытер не то пот, не то слезы. – Они устраняют нас одного за другим. Надо что-то делать!

– Давайте соберем экстренное собрание, – предложил Федор, – и обсудим эту проблему.

– Разговоры нас никуда не приведут, – вскинулся Петр.

– Он прав. – Слейд маскировал свои истинные цели страстной мечтой о восстании, которая была частью его легенды. – Пора действовать.

Петр с готовностью заглотил наживку.

– Да! Мы должны нанести ответный удар! – Он впечатал кулак в ладонь. – С огнем надо бороться с помощью огня!

– Но мы же поклялись никогда не прибегать к насилию, – возразил Федор. – Если мы так поступим, то станем ничем не лучше своих врагов.

Но Слейд видел, что он готов дать себя уговорить.

– Они не оставили нам выбора! – не сдавался Петр.

– Это война, – подхватил Слейд. – А на войне все средства допустимы.

Федор согласно кивнул, но даже после этого Александр сказал:

– Как мы сможем вести войну против царского режима? Он слишком силен. А нас мало, мы слабы и неорганизованны. Кроме того, у нас недостаточно оружия.

Вот он, шанс, для которого Слейд готовил почву с тех самых пор, как познакомился с Петром, Федором и Александром. Русские стояли у того края, к которому Слейд подспудно и тщательно их подводил. Близость победы будоражила его, но в то же время ему было стыдно от того, сколь легко он ее достиг. Манипулирование людьми было одним из главных его шпионских талантов и одной из причин, по которым ему поручили это задание. Но никогда еще ему так не претило пользоваться им против доверившихся ему, ничего не подозревавших людей.

Слейд заговорил быстро, чтобы не дать своим собеседникам, да и себе самому, опомниться:

– Существуют военные операции, которые можно проводить силами нескольких человек. У меня есть пистолет, а больше нам и не понадобится.

По лицам русских было ясно, что они все поняли.

– Ты имеешь в виду убийство? – уточнил Федор.

Слейд развел руками, словно говоря: «А что еще остается?»

– Я – за, – объявил Петр.

Шокированный таким поворотом в разговоре, Александр сказал:

– Если вы думаете об убийстве царя, то это невозможно. Для этого надо было бы пробраться в Кремль.

– Не царя, – ответил Слейд. – Кое-кого, кто не так хорошо охраняем, но в не меньшей степени является нашим врагом. Кое-кого, чье убийство вселит ужас в самое сердце самодержавия и вдохновит интеллигенцию, рабочих и крестьян объединиться и восстать против царя.

– Князь Алексей Орлов, – догадался Федор. – Шеф третьего отделения.

Орлова повсюду боялись и ненавидели. Он был именно той мишенью, которую Слейд имел в виду.

Федор и Петр, возбужденные собственной дерзостью, принялись убеждать Александра, что князя необходимо убить. После долгих споров тот сдался.

– Но как мы это сделаем? У нас ведь нет опыта в подобных делах.

Трое русских посмотрели на Слейда. Сердце у него упало словно под тяжестью всего того снега, который покрывает Москву всю зиму. Он был вынужден напомнить себе, что должен хранить верность не русским друзьям, его долг состоит в другом.

– У меня есть план, – сказал Слейд. – Слушайте.

Глава девятая

Один и тот же ночной кошмар часто тревожил мой сон. В нем я встречалась с людьми, дорогими моему сердцу, но те глядели на меня с полным безразличием. Нередко это были две мои старшие сестры, Мария и Элизабет, умершие четверть века тому назад. В этой версии сна я – ученица школы-интерната, в которой обе они смертельно заболели туберкулезом. Школьная наставница сообщает мне, что ко мне приехали посетители. Я вхожу в гостиную и вижу Марию и Элизабет. Меня охватывает несказанная радость оттого, что они живы! Но сестры сильно изменились по сравнению с тем, какими я их помнила. Они элегантны и надменны. Они забыли все, что некогда имело для нас значение. Я раздавлена и просыпаюсь с чувством облегчения, что это был лишь сон.

Увы, моя встреча со Слейдом не была ночным кошмаром, она была абсолютно реальна. Когда-то он любил меня, но там, возле театра, холодно от меня отвернулся.

На всем пути от «Королевского павильона» до Глостер-террас я едва сдерживала слезы и по возвращении домой провела ужасную бессонную ночь. Одинокая и опустошенная, я рыдала до утра. Но надежда упряма, и разум склонен интерпретировать факты скорее в соответствии с нашими желаниями, чем с логикой. Заря нового дня вливает силу даже в самое разбитое сердце. Когда первые лучи солнца заглянули в мое окно, я села в кровати и по-новому взглянула на события минувшего вечера.

Человек, которого я видела, – Слейд, это несомненно. Вероятно, он лишь притворился, что не узнал меня, по соображениям, связанным с его службой секретного агента. Вероятно, он работает под прикрытием и не может рисковать раскрыть кому бы то ни было свою подлинную личность. Но как быть с Катериной Великой? Не имея возможности игнорировать ее, я предположила, что она – часть выполняемой им миссии, в чем бы та ни заключалась. Слейд не мог быть таким непостоянным, таким бесчувственным.

Или мог?

Прошло три года, в течение которых я стала старше и изменилась. Жизнь Слейда на протяжении этих лет наверняка была куда более богата событиями, чем моя; он мог измениться еще больше. К тому же нельзя было сбрасывать со счетов тот факт, что он был пациентом отделения для преступников в Бедламе и обвинялся во множественных жестоких убийствах. Неужели с ним случилось нечто ужасное, что превратило его из благородного человека в монстра?

Я не могла прийти ни к какому определенному заключению и не видела для себя иного способа действий, кроме как узнать правду о Слейде, и утро принесло подсказку, как это можно сделать. Я встала, умылась и оделась. Еще несколько лет тому назад я бы, возможно, не решилась отправиться в Лондоне куда бы то ни было одна, но приключения, о которых я уже упоминала, придали мне определенную независимость духа. Я уехала так рано, что Смиты еще спали, остановила экипаж и отправилась в город, выглядевший таким же пустым и одиноким, как я. Было воскресенье, семь часов утра, в городе царила тишина; на улицах я заметила лишь несколько человек. Желтоватый дым, изрыгаемый фабричными трубами, висел в воздухе, уже прогревшемся и душном. К моменту, когда мы выехали на Даунинг-стрит, уныло, словно свинцовые, начали бить церковные колокола. Я вышла из экипажа, расплатилась с извозчиком и несколько минут в нерешительности стояла перед шеренгой суровых серых домов.

В них располагалось Министерство иностранных дел, в чьем ведении находились все зарубежные дела Британии, и здесь сидели начальники Слейда. Если кто-то и знал, что с ним случилось, так это, безусловно, они. Я, конечно, не могла быть уверена, что застану кого-нибудь на месте воскресным утром, но в некоторых окнах горел свет. Сделав глубокий вдох, я вошла. Франтоватый служащий занимал свой пост за стойкой в вестибюле.

– Чем могу служить, мадам? – спросил он.

– Я хотела бы видеть лорда Истбурна.

Этот господин был непосредственным начальником Слейда. Все эти три года я просматривала газеты в поисках каких-либо материалов, имеющих отношение к Слейду, и как-то прочла, что лорд Истбурн занял пост, освобожденный предыдущим начальником Слейда, лордом Ануином. Хитрый, эгоистичный и некомпетентный, лорд Ануин в свое время саботировал усилия Слейда и мои по спасению королевской семьи от безумца. Министр иностранных дел в наказание сослал лорда Ануина в Индию, на какую-то малозначительную должность. Там он полгода тому назад умер от холеры, я видела некролог. Как же я надеялась, что лорд Истбурн окажется на месте и сможет пролить свет на нынешнюю ситуацию, связанную со Слейдом.