Текст книги "Невероятные приключения Шарлотты Бронте"
Автор книги: Лора Джо Роулэнд
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
– Я тоже свободен.
Беседа начинала приобретать оборот, который мне совсем не нравился.
– Сэр, мне было приятно поговорить с вами, но меня ждут друзья. Мне надо идти.
Присоединившись к Смитам возле экипажа, я тут же забыла о мистере Хелде – ведь это была всего лишь случайная встреча, не имевшая никакого значения, по крайней мере так мне казалось в тот момент. Мои мысли вернулись к Джону Слейду.
Я знала, что должна вернуться в Бедлам и еще раз взглянуть на того безумца.
Глава четвертая
В процессе сочинения я все больше осознавала, что рассказываемая мной история содержит гораздо больше того, что испытала лично я. Будучи некой целостностью, она включает важнейшие аспекты, с которыми я никогда не соприкасалась так близко, как те лица, которые вызвали их к жизни. Я могла лишь строить догадки по поводу связанных с ними обстановки, ощущений и переживаний. В этом, видимо, состоит ограниченность способа изложения от первого лица, что я почувствовала, уже когда писала «Джейн Эйр». Другие персонажи могли были быть нарисованы лишь такими, какими видела их она. Только от нее зависело, как будут представлены их действия и чувства. С той же проблемой я столкнулась, когда писала историю своих приключений 1848 года. Многое, что очень важно для понимания общей картины, происходило не со мной, тем не менее, я была единственным рассказчиком. И тогда я решила воссоздавать находящиеся вне моего опыта аспекты повествования, используя свое воображение, знание фактов и писательское умение. Так же я буду поступать и теперь.
Читатель, простите, если я допущу вольности в деталях. И будьте уверены, что по сути мое сочинение полностью соответствует правде. Итак, я начинаю рассказ о человеке, вокруг которого и вращается моя история.
Тайные приключения Джона Слейда
1848 год, декабрь. В Москве бушует метель. Крыши, купола, башни и шпили исчезают в вихрящейся белизне низкого неба. Ранее выпавший снег насыпью подпирает стены домов, тянется сплошными сугробами вдоль всех улиц. Сани с шумом носятся по городу, скрипя полозьями и звеня упряжью, из заиндевелых лошадиных ноздрей клубами вырывается пар.
Джон Слейд шел по Тверской, наклоняясь вперед, чтобы защититься от холодного ветра, вонзавшего в лицо колючие снежинки. За первые два месяца, проведенные в Москве, он идеально адаптировался и теперь ничем не выделялся из среды русских, а казался лишь одним из сотен кутающихся в подбитые мехом пальто мужчин в зимних шапках и ботинках. Никто бы не распознал в нем англичанина. Днями напролет изучая город и вступая в разговоры с незнакомцами, он научился находить тех людей, с которыми хотел познакомиться.
Вдоль улицы тянулись рестораны и кабаки. За окнами, затуманенными паром, горел свет. Слейд вошел в Филипповскую булочную. Его обдало жаром от ярко пылающего камина и обволокло по-восточному сладковатым дымом русских папирос. За столиками кафе, расположенного внутри булочной, собрались молодые мужчины, увлеченные громкой, возбужденной беседой. Официанты разливали чай из самоваров. Слейд уселся за свободным столиком в углу. Он скинул на спинку стула пальто, снял шапку, закурил папиросу и заказал чай. Прислушавшись к разговору расположившихся неподалеку мужчин, узнал их имена и род занятий.
– Черт бы побрал этих цензоров! – воскликнул неопрятный, с растрепанными волосами парень по имени Федор – журналист некоего прогрессивного издания. – Они запрещают все мои статьи!
– Царь не хочет, чтобы западные идеи свободы распространялись в нашем народе, – сказал Александр, державшийся с достоинством человек в очках, преподававший философию в Московском университете.
Их третьим товарищем был дородный бородатый поэт по имени Петр. Стукнув кулаком по столу, он заявил:
– Революция грядет, хочет того Его Величество или нет! – Слейд придвинул свой стул к их столу. – Революция уже приходила в большую часть Европы и зачастую терпела крах благодаря нашему царю. Он посылал войска куда мог, чтобы расправиться с восставшими. И он решительно настроен не пустить ее сюда. Не зря его называют жандармом Европы. Если мы хотим что-то изменить, нельзя ограничиваться разговорами.
Мужчины повернулись к Слейду.
– Вы кто? – спросил Федор.
– Иван Зубов, – ответил Слейд. – Я журналист из Санкт-Петербурга.
По-русски он говорил безупречно – результат врожденных лингвистических способностей и усиленных занятий с носителями языка. Прежде чем приехать в Москву, он несколько месяцев жил в Петербурге, где специалисты натаскивали, тренировали и тщательно готовили его. Практика продолжалась до тех пор, пока он полностью не удостоверился, что готов к той роли, которую выбрал себе в качестве прикрытия. Однако мужчины за столом смотрели на него с подозрением: они не могли позволить себе довериться незнакомцу, случайно забредшему в обычное место их встреч. Слейд как раз собирался начать убеждать их, что он – их единомышленник-радикал, когда дверь распахнулась и в зал ворвалась дюжина здоровенных мужчин со свирепыми лицами, в серых шинелях с капюшонами, вооруженных дубинками и пистолетами. Кто-то закричал: «Жандармы!»
Слейд знал, что жандармы были воинской силой третьего отделения – секретной службы, призванной осуществлять политический надзор за гражданами и цензуру всех публикаций с целью выявления заговоров против царя и его режима. Оно располагало огромными людскими ресурсами – полицейскими, шпионами, осведомителями, агентами-провокаторами – и сотнями арестовывало интеллектуалов, разделявших западные идеи государственного реформирования. Очевидно, им стало известно, что такого рода интеллектуалы избрали филипповское кафе местом своих встреч.
Повскакав с мест, посетители бросились к черному ходу. Слейд, так же как его новые знакомые, не желал быть арестованным и последовал за ними. Жандармы устремились за убегающей толпой. Их первыми жертвами стали те, кто был либо слишком пьян, либо недостаточно проворен. Слейд слышал, как хрустят кости под ударами дубинок и кричат от боли пострадавшие. Ему самому удалось вырваться от жандарма, который уже было схватил его, но Александр, профессор, оказался не столь ловким. Жандарм сгреб его, и он закричал: «На помощь!» Петр и Федор уже готовы были бежать ему на подмогу, но Слейд крикнул им: «Уходите! Я спасу вашего друга!»
Он сзади набросился на жандарма, избивавшего Александра, жандарм повернулся и замахнулся на него дубинкой, но Слейд увернулся и с силой впечатал кулак ему в живот. Жандарм зарычал от боли и сложился пополам. Вырвав дубинку у него из рук, Слейд обрушил ее ему на голову. Жандарм рухнул без сознания. Пока Слейд тащил Александра к выходу, другие жандармы открыли огонь из пистолетов. Выстрелы грохотали за спиной Слейда, пули вонзались в стены, крушили оконные стекла. Наконец Слейд с Александром выбрались наружу, где бушевала метель.
Петр и Федор ждали их.
– Быстрей! – закричали они. Поддерживая Александра, у которого была повреждена нога, они повели Слейда через лабиринт переулков. Позади они слышали скрип снега под сапогами бежавших жандармов и крики преследуемых ими людей. Продолжали трещать выстрелы. Слейд и его спутники, скатившись по обледенелым ступенькам, очутились в подвале какого-то кабачка. Раздетые, скорчившись и дрожа от холода, они сидели там, пока не наступила ночь и не стихли все звуки.
– Спасибо, – сказал Слейду Александр. – Если бы не вы, я был бы уже мертв.
Остальные согласно кивнули. Подозрительность в их взглядах сменилась уважением.
– Возможно, вы и новичок в нашем городе, но вы – наш товарищ, – добавил Петр.
Пожимая руки своим новым друзьям, Слейд испытывал смешанное чувство удовлетворения и печали. Ему нравились эти люди, он сочувствовал их делу, но долг повелевал ему использовать их в своих целях. Он всегда сожалел, что дружеские отношения, которые он завязывал в процессе работы, зачастую плохо заканчивались для обеих сторон.
Глава пятая
Приняв решение вернуться в Бедлам, я почувствовала себя лучше, но не могла пойти туда одна, а доктор Форбз наверняка больше не захотел бы сопровождать меня. На следующее утро за завтраком я рассказала Джорджу Смиту о том, что произошло накануне, и попыталась склонить его быть моим провожатым. Но он ответил:
– Мне очень жаль, Шарлотта, но, полагаю, доктор Форбз прав: вы ошиблись. Лучше вам поскорей забыть обо всем этом.
– Уверена, мисс Бронте, что вы не станете втягивать в это Джорджа, – поспешно вклинилась в разговор его мать. – Тем более в субботу. – В ее голосе можно было различить как огорчение тем, что я посмела нарушить его священный выходной, так и возмущение тем, что я оказалась замешанной в сомнительных делах.
– Боюсь, пока не выясню, кто этот безумец, я не смогу сосредоточиться на работе, – ответила я.
Это был чистой воды шантаж. Миссис Смит проглотила уже готовое было сорваться с языка язвительное замечание: она знала, насколько благополучие «Смита, Элдера и Компании» зависит от меня. Джордж возразил, что еще одно посещение Бедлама лишь ухудшит мое душевное состояние, но в конце концов сдался.
Пока мы ехали по Лондону, начался дождь. Мы быстро поднялись по ступенькам Бедлама, успев, однако, промокнуть до нитки, и заплатили за вход. Когда тащила Джорджа через лечебные отделения, я заметила, что медсестры и санитары, сбившись в кучки, что-то обсуждают низкими взволнованными голосами. Пациенты все так же слонялись без дела, но выглядели более возбужденными, чем накануне. Возле отделения, где содержались невменяемые преступники, мы увидели полицейского констебля в форме, охранявшего вход.
– Что происходит? – спросил Джордж.
Констебль был молод, свеж лицом, как мальчик с фермы, но явно удручен:
– Произошло убийство.
Слово пронзило меня насквозь, всколыхнув чудовищную тревогу. Страх за Слейда нахлынул с еще большей силой.
– Кто убит? – спросил Джордж.
– Я не имею права это разглашать, – ответил констебль. Когда я бросилась к двери, он загородил мне дорогу. – Прошу прощения, мэм, вам туда нельзя.
Прочтя имя на бляхе констебля, Джордж сказал:
– Послушайте, констебль Райан, я Джордж Смит из издательства «Смит, Элдер и Компания», комиссар полиции – мой друг. – Это было правдой, Джордж имел много друзей в самых разных кругах. – Пропустите меня или при следующей встрече с комиссаром я скажу ему, что вы чинили мне препятствия.
Констебль Райан заколебался, разрываемый между чувством долга и страхом, что Джордж может представить его в невыгодном свете перед высшим начальством. В конце концов он открыл дверь и отступил в сторону.
– Я посмотрю, что там случилось, – сказал мне Джордж. – Вы оставайтесь здесь.
– Нет! Я иду с вами!
Я говорила с такой решимостью, что его воля уступила моей. Мы вместе вошли в отделение для невменяемых преступников, встреченные вонью и воплями больных.
– Боже праведный! – пробормотал Джордж.
Повинуясь исключительно интуиции, я вела его через коридоры темницы. Перейдя почти на бег, я мысленно кляла себя за то, что накануне позволила доктору Форбзу выпроводить меня из Бедлама, и за сомнения относительно того, что тот сумасшедший был Слейдом. Неужели он мертв? Могла ли я спасти его? Взвинченная и запыхавшаяся, я домчалась до камеры, в которой видела Слейда. Сквозь открытую дверь доносились голоса. По камере расхаживали два констебля, осматривая стол с кожаными ремнями и странный аппарат. Еще двое и человек в черном плаще стояли, глядя вниз, на что-то, распростертое у их ног. Я почувствовала резкий запах – сладкий и соленый одновременно, с металлическим привкусом.
Запах крови.
Казалось, он ворвался в меня через ноздри и, словно когтями, сжал какое-то чувствительное место внутри. Кровь была свежей и шокирующе красной. У меня невольно вырвался крик:
– Слейд! Нет!
Мужчины обернулись, уставившись на меня и при этом немного сдвинувшись со своих мест, так что я смогла увидеть то, на что они смотрели. На полу лежали двое мужчин, одетых в простые хлопчатобумажные брюки и больничные робы. Один – скорчившись на боку; кровавый нимб окружал его голову. Другой – на спине, раскинув руки в стороны. Из его левой глазницы торчал тонкий стеклянный цилиндр с поршнем, такой же, каким накануне орудовал иностранец. Его игла глубоко проникла в мозг мужчины.
Я испытала целую бурю чувств: облегчение, смятение и изумление.
Ни один из убитых не был Слейдом.
Чуть не лишившись чувств, я повалилась в объятия Джорджа. Обозрев открывшуюся перед ним картину, он воскликнул: «Боже милостивый!» – и развернул меня лицом к своей груди, чтобы я не видела всего этого.
*
Мне удалось не потерять сознания; приключения 1848 года закалили меня и снабдили запасом стойкости. Но я была так слаба, что не могла идти. Джордж на руках понес меня из отделения, взывая о помощи. Меня посадили в инвалидную коляску и отвезли в комнату, использовавшуюся для консилиумов. Врач принес нюхательную соль, медсестра – чашку горячего чая. Выпив его, я немного ожила. Джордж сидел за столом рядом со мной и платком вытирал пот со лба.
– В жизни не видел ничего ужасней, – сказал он. – Но я рад, что убит не ваш друг. – Потом помолчал и добавил: – А кто такой этот Джон Слейд?
Я не сказала ему, что Слейд – шпион на службе короны. Предполагалось, что это известно лишь нескольким посвященным.
– Он священник из Кентербери, – такова была легенда, которой когда-то пользовался Слейд, я решила: пусть так и будет.
– Как вы с ним познакомились?
Я была связана клятвой о неразглашении обстоятельств нашего знакомства, поэтому ответила:
– Через общих знакомых.
«Общей знакомой» была Изабел Уайт, из-за убийства которой я и оказалась втянутой в события 1848 года.
Джордж почесал подбородок; казалось, он не может решить, уместно ли продолжать эту тему.
– Могу ли я поинтересоваться, насколько хорошо вы знаете мистера Слейда?
Я не сомневалась: ему не хотелось услышать, что Слейд – мой поклонник. И уж, конечно, он не желал, чтобы знаменитая писательница, автор его издательства, оказалась связанной романтическими отношениями с пациентом психиатрической клиники. Можно было представить себе, какой шум подняли бы газеты вокруг этого факта! Да мне и самой не хотелось рассказывать ему о том, что было между мной и Слейдом.
– Мистер Слейд – мой добрый друг, не более того, – решила я ответить.
Джордж пристально посмотрел на меня, и я отвела глаза, заметив подозрение, затаившееся в его взгляде. К счастью, наш разговор прервало появление мужчины в черном плаще и женщины средних лет в сером платье с белым передником и в белом чепце. У нее были чопорно поджатые губы, острый нос и острый взгляд и румяные, покрытые крапинками щеки, наливные, словно яблоко.
– Я – Генриетта Хантер, старшая сестра Вифлеемской больницы, – сказала она. – Вам уже лучше?
Я ответила утвердительно. Человек в черном плаще сказал:
– Хорошо, потому что у меня к вам несколько вопросов. – Высоко поднятые сутулые плечи, черное облачение и худое удлиненное лицо делали его похожим на грифа. Он сверкнул на меня зеленоватыми глазами, будто я была падалью, над которой он размышлял: есть или не есть. – Я инспектор-детектив Харт из столичной полиции.
Джордж встал и спросил:
– Что здесь происходит? Кто те убитые люди? Кто их убил и как это случилось?
– Мистер Смит, если не ошибаюсь? – спросил инспектор-детектив с бесстрастной улыбкой. – Вы путем запугивания заставили моего констебля пропустить вас на место преступления. Вам не следовало этого делать. Теперь у него будут неприятности, как и у вас, если вы не сядете и не будете вести себя тихо.
Джордж нехотя повиновался.
– Так-то лучше, – сказал инспектор, взял стоявший рядом со мной стул, поставил его напротив, чтобы смотреть мне в лицо, и сел. Сестра Хантер осталась стоять возле меня, как конвоир. Спросив, как мое имя, и получив ответ, Харт задал следующий вопрос:
– Что вам обо всем этом известно, мисс Бронте?
Положение знаменитой писательницы придавало мне уверенности и позволяло, не робея, достойно противостоять ему.
– Я отказываюсь говорить что бы то ни было, пока вы не ответите на вопрос мистера Смита, – сказала я.
Инспектор-детектив Харт был удивлен и раздражен. Я сложила руки на груди. Изобразив на лице снисходительность, он сказал:
– Жертвы были санитарами. Их убил заключенный.
Несмотря на облегчение, испытанное мной после того, как я узнала, что Слейд не является жертвой убийства, теперь я почувствовала холодное, зловещее прикосновение страха.
– Насколько можно судить, они снимали его с процедурного стола, – продолжил Харт. – Они считали, что он без сознания, но он притворялся и, когда они расстегнули ремни, напал на них. Одного он ударил по голове дубинкой, в процессе борьбы со вторым схватил шприц и всадил ему в глаз.
Джордж Смит с изумлением и осуждением покачал головой. Мне было невыносимо спрашивать, является ли убийцей Слейд, но я должна была знать:
– Этот больной был высоким худым мужчиной лет сорока с густыми черными волосами и серыми глазами?
Во взгляде Харта промелькнул интерес, вид у него стал еще более плотоядным, чем прежде.
– Так мне сказали. А откуда вам это известно?
Значит, случилось то, чего я боялась: полиция считала Слейда убийцей.
– Одна медсестра сообщила, что вчера какая-то дама из числа посетителей проникла в отделение невменяемых преступников, – сестра Хантер вперила в меня испытующий взгляд. – Это были вы, мисс Бронте? Тогда-то вы и видели больного?
– Ответ на оба вопроса – да. Но он не убивал этих людей!
– Почему вы так уверены? – спросил инспектор. – Вы с ним знакомы?
– Да, – ответила я с горячностью. – И уверена, что Джон Слейд невиновен.
– Похоже, вы совсем не знаете этого человека, – заметил детектив Харт с неприятной самодовольной ухмылкой. – Его зовут не Джон Слейд. Он – Джозеф Типинский. И крайне сомнительно, чтобы вы когда-нибудь с ним встречались. Он – беженец из Польши.
*
В первый момент я была огорошена этой новостью, и моя уверенность в том, что человек, которого я видела, действительно Слейд, поколебалась.
– Так я и думал, – мягко сказал Джордж. – Вы ошиблись.
Но потом я вспомнила, что в силу своей профессии Слейд часто пользовался вымышленными именами. Мастерски умея имитировать разные акценты, он с легкостью мог изобразить из себя польского беженца. Однако ничего этого я не могла сказать детективу, поскольку была связана клятвой хранить тайну.
– Я хочу его повидать, – сказала я. – Где он?
– Я тоже хотел бы повидать его, но в настоящий момент это невозможно, – ответил инспектор Харт. – Он сбежал.
Чувство облегчения боролось во мне с новым страхом: Слейд больше не в заключении, но стал беглецом, его разыскивают.
– А вообще-то за что этот Джозеф Типинский был препровожден в Бедлам? – спросил Джордж.
– Я не имею права говорить об этом, – заявила сестра Хантер. – Информация о пациентах конфиденциальна.
Я должна была разыскать Слейда. Мне было необходимо услышать от него самого правду об этих убийствах.
– Куда он мог направиться?
Глаза инспектора Харта сузились:
– Вы ведь не собираетесь предпринять самостоятельные поиски, не так ли? – Он встал и отошел от меня, словно уже обглодал мою тушку до костей. – Всякая информация, связанная с полицейским расследованием, является закрытой. Ради вашей собственной безопасности будет лучше, если вы отправитесь домой и станете держаться подальше от всего этого.
Ведя меня через больницу на выход, Джордж сказал:
– Мне плевать на инспектора-детектива, но он прав. Я отвезу вас домой. Вам нужно отдохнуть и обо всем забыть.
– Нет! Я не могу! – Сопротивляясь Джорджу, тащившему меня за руку, я заметила, что несколько человек из числа больничного персонала праздно стоят в сторонке, наблюдая за мной. Один из них был иностранцем. Указав на него, я сказала: – Это человек, о котором я вам говорила, тот самый, которого я видела с мистером Слейдом!
Иностранец встретился со мной взглядом, глаза его были белесыми, словно обесцвеченными щелоком, взгляд зловещим. Холодок пробежал у меня по спине, как будто на меня пахнуло сквозняком из чужедальней страны с холодным климатом. Интуиция подсказывала, что следует избегать внимания со стороны этого человека, но было слишком поздно, к тому же он знал то, что необходимо было узнать мне.
– Я должна спросить его, что он делал вчера с мистером Слейдом, – заявила я. – Вероятно, ему известно, что сталось с мистером Слейдом и кто убил санитаров.
Иностранец развернулся и тут же исчез за углом.
– Какой человек? – спросил Джордж, вывернув шею назад и никого не увидев. Потом сокрушенно покачал головой: – Шарлотта, нам надо идти.
Следуя по коридору через женское отделение, я услышала окликнувший меня тихий голос: «Шарлотта!» – и увидела Джулию Гаррс, выглядывавшую из дверного проема. Она кивком подозвала меня. Сегодня она была не так похожа на мою сестру Анну, как показалось мне вчера; сегодня я знала, что она – детоубийца. Но мне было жаль ее, потому что она была так молода и, очевидно, обречена провести остаток своих дней заточенной в Бедламе в бесконечных поисках несуществующего младенца.
– Пожалуйста, подождите меня минутку, – попросила я Джорджа и, поспешно подойдя к Джулии, сказала: – Не лучше ли вам войти в палату, пока вы не накликали на себя неприятностей?
Приложив палец к губам, Джулия втащила меня в кладовку, где стояли тазы, швабры, метлы и ведра. Закрыв дверь, она улыбнулась своей милой улыбкой:
– Вчера вы были так добры ко мне, я хотела вас поблагодарить, – сказала она и с тоской добавила: – Вы мне нравитесь. Как бы я хотела с вами подружиться. Меня здесь никто не навещает.
Вероятно, друзья и родственники отказались от нее. Как дочь священника я чувствовала себя обязанной утешить несчастную, но пребывание наедине с Джулией нервировало меня.
– Как вам удалось выйти из палаты? – спросила я.
– Один сумасшедший сбежал. Поднялся такой переполох, что кто-то впопыхах оставил дверь незапертой. – Джулия с откровенным любопытством разглядывала меня. – Вас интересует этот сумасшедший, Шарлотта, ведь правда?
– Да. Но как вы узнали?
Ее улыбка сделалась хитроватой.
– Люди говорят, я слушаю.
Должно быть, в Бедламе слухи распространялись быстрее, чем в литературном сообществе.
– Что вам о нем известно? – нетерпеливо спросила я.
– Я видела, как полицейские привезли его. Они сказали, что он совершил нечто ужасное.
– Что именно? – Я боялась услышать, но должна была знать.
– Этого они не сказали. Зато сказали, где он был арестован.
Сердце у меня екнуло – это был пусть хилый, но все же ключик.
– И где же?
– В доме восемнадцать на Трол-стрит, – сказала Джулия. – В Уайтчепеле.
Глава шестая
Суббота в Уайтчепеле – базарный день, и, несмотря на дождь, лондонский Ист-Энд был забит повозками и омнибусами. Из-за запрудивших главную улицу толп экипаж, в котором ехали мы с Джорджем Смитом, вынужденно замедлил ход. Груды фруктов и овощей были вывалены перед витринами магазинов, располагавшихся на первых этажах высоких зданий с черепичными крышами и дымящими трубами. Домохозяйки торговались с продавцами у прилавков с игрушками, коврами, рыбой, глиняной посудой, щетками для волос, цветами и всевозможными прочими товарами, включая мебель. На мясном рынке с крюков свисали сотни туш. Я ощутила запах выгребных ям и гниющего мусора, увидела шныряющих торговцев наркотиками, безногих нищих, шарманщиков в сопровождении своих дрессированных обезьян и женщин, продающих счастливые билетики. Здесь был не элегантный Лондон модных литературных салонов, здесь царила грубая, бодрящая витальность.
Джордж не хотел ехать. Он считал, что лучше предоставить моего безумца заботам полиции. Однако я энергично настаивала, что не обрету покоя, пока не сделаю все, что в моих силах, чтобы больше разузнать о сумасшедшем, которым, как я по-прежнему верила, был Слейд. И Джордж в конце концов сдался.
Наш экипаж свернул с главной улицы, и базарное бурление осталось позади. Улицы, располагавшиеся в глубине Уайтчепела, были узкими, серость дня усугублялась здесь тенями, падавшими от нависающих над ними высоких домов. Концентрация запахов становилась настолько высокой, что превращалась в острую вонь. Это был Лондон в своей убогости и нищете. Промозглые переулки, дорожки, ведущие к домам, и лестницы кишели ребятней. Женщины перекрикивались из окон на языках, которые я не могла распознать. В витринах лавок, под вывесками, написанными буквами семитского алфавита, были выставлены колбасы и какие-то другие специфические продукты. Возле кабаков слонялись, куря трубки, иммигранты с континента. На нас с Джорджем, когда мы выходили из экипажа на Трол-стрит, они поглядывали с подозрением.
– Мне это не нравится, – сказал Джордж.
Трол-стрит была особенно вонючей и тусклой улицей. Дом под номером восемнадцать оказался одним из ряда закопченных доходных домов. Над входом висела табличка «Комнаты внаем». Людская очередь тянулась вдоль тротуара и поднималась по лестнице. В ней были женщины с грудными детьми на руках, вездесущая молодежь и смуглый мускулистый мужчина в перепачканном кровью мясницком фартуке. Когда мы с Джорджем попытались пройти к лестнице, мясник загородил нам дорогу.
– В очередь! – Он говорил с сильным иностранным акцентом.
– В очередь – за чем? – спросил Джордж.
– Чтобы посмотреть комнату убийцы.
В мое сердце закралось дурное предчувствие:
– Какого убийцы?
– Поляка, – пояснила одна из мамаш, лондонская кокни. – Джозефа Типинского. Того, который укокошил трех женщин – Мэри Чэндлер, Кэтрин Медоуз и Джейн Андерсон.
– Он их заколол и вырезал у них внутренности, – с энтузиазмом добавил какой-то молодой человек.
Этих людей расспрашивал Джордж, я была слишком расстроена, чтобы говорить. Мы узнали, что жертвами были три уличные женщины. Их убивали в переулках поздно ночью и находили утром лежащими в лужах крови, с вырезанными женскими органами. По Уайтчепелу поползли слухи о разгуливающем на свободе монстре. Свидетель – никто не знал, кто это, – заметил Джозефа Типинского возле места последнего преступления, совершенного минувшим летом. А женщина с маленьким мальчиком сообщила, что видела, как полицейские выволакивали Типинского из его жилища в доме восемнадцать.
– Он был в наручниках, – доложила она. – Они бросили его в свой фургон и увезли.
– Что ж, – сказал мне Джордж, – это объясняет, почему он оказался в Бедламе, в отделении для преступников. Он не просто серийный убийца – нужно быть психически больным, чтобы делать такие чудовищные вещи.
– Хозяйка квартиры разрешает посмотреть его комнату за один пенни, – сообщил какой-то юнец.
Я подумала: должно быть, лондонцы – самые алчные в мире искатели любопытных зрелищ. Они толпами стекаются на Великую выставку, в Бедлам и даже в жилище убийцы.
– Но, может быть, он этого не делал, – запротестовала я. – Свидетель лишь заметил его рядом с местом преступления. Никто ведь не видел, как он убивал этих женщин, правда?
В толпе дружно закачали головами, но один старик с палкой возразил:
– Наверняка он это сделал. Иначе его бы не арестовали.
Его заявление было встречено общим одобрением. Джордж сказал:
– Шарлотта, мы узнали достаточно.
– Нет. – Хоть мне было дурно уже и от того, что я услышала, я встала в конец очереди и сказала: – Я хочу увидеть.
Джордж обреченно вздохнул и присоединился ко мне.
– Вы должны учесть вероятность того, что, даже если этот Джозеф Типинский – ваш друг Джон Слейд, это уже не тот человек, которого вы знали.
Я задумалась: что же такое могло случиться со Слейдом, чтобы превратить его из здравомыслящего и благородного человека в безумного убийцу? Если что-то и случилось, то я не в состоянии была даже вообразить, что именно. Так или иначе, мне нужно было знать правду, и жилище Джозефа Типинского, похоже, было единственным местом, способным дать ключ к разгадке.
Мы простояли в очереди целый час, дюйм за дюймом продвигаясь по грязной лестнице, такой узкой, что люди, спускавшиеся вниз, вынуждены были с трудом протискиваться мимо нас. Наконец мы достигли последнего пункта: площадки перед дверью на третьем этаже. Там, словно Цербер, охраняющий врата ада, стояла хозяйка дома. Она и впрямь напоминала маленького, но свирепого бульдога. Опрятное черное платье и белый чепчик придавали ей видимость респектабельности, которую, однако, компрометировала трубка, зажатая между острыми желтыми зубами.
– С вас два пенса, – сказала она. Джордж заплатил. – У вас пять минут.
Мы вошли в комнату. Хозяйка заняла позицию в дверном проеме – следить, чтобы мы ничего не украли. Комната представляла собой крохотную каморку с таким закопченным окном, что свет едва проникал в нее; из мебели здесь имелись только железная кровать и умывальный столик. В углу стоял видавший виды черный чемодан. Я ощутила запах, который обрушил на меня поток воспоминаний.
Запахи – все равно что машина времени, они мгновенно переносят человека в давно забытые места, к давно потерянным людям. Мое реальное окружение померкло. Я лежала в лесу со Слейдом, он обнимал меня, наши губы смыкались в поцелуе. Это был запах Слейда – мужской, солоноватый от пота, но свежий, несмотря на убогость условий, в которых он теперь, очевидно, жил. На меня нахлынули такая нестерпимая тоска и такое страстное желание, что на глаза навернулись слезы.
– Тут ничего особенного нет, – голос Джорджа Смита мгновенно вернул меня к действительности.
Он осматривал одежду, разбросанную по неубранной постели. Я украдкой вытерла глаза и присоединилась к нему. Одежда была именно такой, какую носят бедные иммигранты из Европы: потертые брюки, рубашка, белье, куртка, пара носков. Мне не верилось, что Слейд мог оставить вещи в таком беспорядке. Однажды он несколько дней прожил в моем доме и показал себя аккуратным и необременительным гостем.
Джордж открыл чемодан.
– Пусто.
Я взглянула на хозяйку. Должно быть, это она выложила вещи Слейда, чтобы любопытствующим было на что поглазеть. Мне хотелось схватить его рубашку, зарыться в нее лицом и вдыхать остатки его присутствия, но не хотелось выдавать свои чувства. На умывальном столике лежали полотенце, расческа, мыло, помазок, стояла чашка. Я увидела запутавшиеся между зубцов расчески черные волосы. Моя рука невольно потянулась к ним, но хозяйка рявкнула:
– Не трогать! – Я отдернула руку, а она добавила: – Бритву забрали полицейские. Они думают, что ею он полосовал тех женщин.
Я невольно вздрогнула.
– Даже если он не убийца, – сказал Джордж Смит, – будем надеяться, что ваш друг Джон Слейд это не Джозеф Типинский. Очень сомнительно, чтобы он пользовался вымышленным именем.
Однако я вполне могла допустить, что у Слейда была уважительная причина представиться польским иммигрантом. Вероятно, он выполнял секретное задание Министерства иностранных дел, того подразделения британского правительства, на которое работал. Возможно, он не связался со мной потому, что не мог рисковать разоблачением. Но этого я Джорджу сказать не могла. Не только из-за клятвы хранить тайну – просто он никогда бы мне не поверил.
