Текст книги "Ярче, чем солнце"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
Глава четвертая
Поскольку фильм произвел на Миранду и Дилана сильнейшее впечатление, они проговорили о нем всю обратную дорогу.
В «Нетерпимости» были показаны сразу четыре эпохи: Древняя Иудея, Вавилон, средневековая Франция и современный мир на пороге гибели. Миранду больше всего поразили истории из прошлого, а Дилана – видения Апокалипсиса.
– Лилиан Гиш[5]5
Гиш Лилиан (1893–1993), одна из самых знаменитых и значительных актрис американского немого кино.
[Закрыть] сыграла просто великолепно – такое выразительное лицо! Со временем она наверняка затмит Мэри Пикфорд, – сказала Миранда.
– Поражаюсь, как Гриффиту удалось объединить столько тем!
– Я не ожидала, что невинно осужденного Дженкинса все же помилуют.
– Спасение в последнюю минуту – это конек Гриффита. Впрочем, как и искупительная жертва.
– Вы видели другие его картины? – поинтересовалась Миранда.
– Только «Много лет спустя».
– Надеюсь, этот режиссер снимет еще много фильмов.
– Мне очень понравились слова, произнесенные в финале: «Истинная любовь принесет нам вечный мир», – сказал Дилан.
Несмотря на сумерки, Миранда заметила краску в его лице. Ей нравилась его застенчивость, хотя вообще-то она предпочитала парней посмелее.
Почему-то ей казалось, что Дилан Макдафф еще не знал женщин, а ведь ему наверняка было не меньше двадцати трех.
Запертая в четырех стенах, Миранда, тем не менее, стремилась быть современной девушкой: она много читала, в том числе и о вопросах пола. Отправившись в библиотеку, она набирала кучу целомудренных, чопорных, скучных романов, которые демонстрировала матери, а сама тем временем прятала под матрасом что-то более откровенное. Поскольку сама Эбби никогда не ходила за книгами (она интересовалась в основном журналами по домоводству, которые выписывала на дом), Миранда не опасалась того, что библиотекари расскажут матери об ее истинных пристрастиях.
Дилан Макдафф хорошо разбирался в современном кинематографе, знал имена известных режиссеров и знаменитых актеров. А еще он признался, что дома у него есть новенький патефон известной английской компании Parlophone Lindex с кучей модных пластинок.
– Вы танцуете? – оживилась Миранда.
Он вновь смутился.
– Немного. А вы?
Она не удержалась от горькой усмешки.
– Я танцую у себя в комнате, тайком, наедине с собой и без музыки. Меня никуда не пускают.
– Жаль. Мне бы очень хотелось послушать пластинки вместе с вами.
– Едва ли это возможно, – сказала Миранда, хотя она многое отдала бы за то, чтобы увидеть, как он живет.
– Как вы думаете, а я могу к вам прийти? – робко спросил Дилан. – Я согласен увидеться с вами в присутствии вашей матушки и отца.
То, что он сразу заговорил о визите к ее родителям, свидетельствовало или о его крайней неопытности, или о пресловутых «серьезных намерениях».
Миранда втайне улыбнулась.
– Я поговорю с мамой. Думаю, она позволит мне пригласить вас в гости.
Дилан просиял.
– Я был бы счастлив!
Миранда чувствовала, что он говорит правду, так же, как знала, что даже оставшись с ней наедине, Дилан Макдафф не позволит себе никаких вольностей.
Если бы, несмотря на его богатство, с ним было неинтересно общаться или он бы повел себя высокомерно и властно, она бы без колебаний прекратила это знакомство, но он казался таким любознательным, живым и одновременно милым…
– Так вы не против… встречаться со мной?
Подумав о веренице дней, наполненных чем-то предсказуемым и незначительным, дней, которые текли уже много лет, не принося ничего нового, Миранда искренне ответила:
– Я согласна.
– Что, если ваша мама разрешит вам прогуляться со мной в парке? А еще у моего отца есть машина, и я…
– Не стоит спешить, – перебила Миранда.
– Вы сердитесь? – казалось, он искренне испугался.
Она рассмеялась.
– Не очень.
Миранде нравилось его преклонение перед ней. Она легко могла представить этого юношу обнимающим ее колени, словно она была богиней.
Миранда невольно сравнила Дилана с Кермитом, и сравнение оказалось не в пользу последнего. На фоне Дилана Кермит выглядел необразованным, грубым человеком, одержимым чисто плотскими страстями.
Было довольно поздно, потому они простились. Миранда обещала поговорить с матерью и завтра же передать Дилану ее ответ.
Она была уверена в том, что этот молодой человек с его мягкими, приятными манерами произведет на Эбби самое выгодное впечатление, но войдя в квартиру, поняла, что не хочет, чтобы Дилан Макдафф приходил к ней домой.
Что он скажет о старой мебели, выцветших обоях, следах от мыльных брызг в ванной комнате, о скоплении ненужных вещей в тесной прихожей?
А что он подумает о ее матери? Эбби Фишер наверняка наденет платье с пышным декоративным треном, какие уже никто не носит. У нее было одутловатое лицо, слишком пристальный взгляд и неряшливые пряди седых волос на висках, напоминавшие паутину.
Чего доброго, она начнет напрямую выспрашивать Дилана, как он относится к ее дочери, или интересоваться семейным предприятием Макдаффов! А не то начнет жаловаться на свои многочисленные придуманные болезни.
«Какая ирония – супруга врача и так больна!» – скажет она, и Дилан наверняка удивится: «Почему же он не может вас вылечить?»
«Потому что мой отец не психиатр», – подумала Миранда, продолжая воображаемый разговор.
Но, с другой стороны, он же придет не к ее родителям, а к ней!
Она была драгоценной жемчужиной в грязной раковине, но едва ли это помешает Дилану, если она ему по-настоящему нравится. И вряд ли он решит, что обстановка ее жилья неотделима от ее самой.
В голове Миранды промелькнула весьма практичная мысль о том, что у него есть шанс стать прекрасным принцем, освободившим ее из заточения. Такой человек, как Дилан, наверняка позволит своей жене сделать модную стрижку, накупит ей нарядов и отправится с ней в путешествие по Европе. У него куча денег, и она найдет способ крутить им, как хочет. Только как заставить его сделать предложение? Пожалуй, это будет не такой уж сложной задачей, если он в нее влюблен, а Миранда видела, что так оно и есть.
И самое главное – в этом случае ей не придется отделять выгоду от удовольствия.
Когда Эбби принялась выговаривать дочери за то, что та задержалась, девушка сказала:
– Фильм шел дольше, чем мы думали.
– И ты сразу пошла домой? – с подозрением спросила мать.
– Конечно. Мистер Макдафф проводил меня, и мы тут же расстались. Кстати, мама, он бы хотел зайти к нам на чай. Он вовсе не против познакомиться с тобой и с папой.
– Вот так сразу?! – всполошилась Эбби.
– Почему нет? Разве ты не хочешь его увидеть?
– Да, но он живет в роскоши, а у нас… – Эбби развела руками.
– Мне кажется, он не из тех людей, которые судят о вещах по их стоимости.
– Я должна посоветоваться с твоим отцом.
– Я сама поговорю с папой.
В это же время Дилан Макдафф возвращался домой в весьма приподнятом настроении. Миранда Фишер казалась ему воплощением того, что он всегда мечтал найти в девушке. Целомудренная и в то же время откровенная, обаятельная, умная и гордая! Дилан жаждал заключить в объятия ее совершенную красоту и вместе с тем возвышенно преклонялся перед нею. Его тело и душу обжигало безумное желание, и приятно охлаждали романтические мечты. Он грезил наяву. Детали их разговора с Мирандой, ее взгляды, движения мелькали перед ним, как на экране.
Пребывая в абсолютно расслабленном состоянии и будучи бесконечно далеким от действительности, Дилан содрогнулся всем телом от резкого окрика:
– Эй ты, постой!
Он оглянулся: к нему приближалась темная фигура.
Дилан остановился. Он много раз говорил себе, что должен быть сильным и храбрым. Что может быть хуже потери ощущения собственной личности перед нашествием грубой силы? В этом случае должна восторжествовать если не справедливость, то его собственная воля. Но он столько раз пугался самого себя, что ему ничего не стоило замереть от окрика незнакомого человека.
– Что вам нужно? – Дилан старался, чтобы его голос не дрожал, и пытался сделать все для того, чтобы волна паники не затопила его разум.
Навстречу шагнул молодой мужчина, неприятно дерзкий и поразительно уверенный в себе. От него исходило ощущение презрительной злобы.
– Ты не помнишь меня?
– Нет. Кто вы? И почему обращаетесь ко мне на «ты»?
– Потому что я тебя знаю. Ты был розовым поросенком, а сейчас превратился в бледную рыбину. Но твоя сущность не изменилась.
Дилан вздрогнул.
– Я вас не понимаю, – холодно произнес он, невольно вовлекаясь в разговор, – думаю, вы обознались.
– Ничего подобного. Когда-то я тебя ударил. А теперь – способен убить, – просто произнес незнакомец, и Дилан сразу вспомнил один из кошмаров своего детства.
В те времена он терпеть не мог себя, неуклюжего толстого мальчика в нелепой одежде, не любил вечно суетящихся тетушек с их назойливой опекой, его раздражало все, что его окружало.
К тому же однажды какой-то уличный мальчишка ни с того ни с сего схватил его и принялся избивать! Дилан так и не понял, почему он сделался предметом столь неистовой ненависти!
Однако именно после этого он начал рисовать. Ему было необходимо уйти в какой-то другой мир. Он ощущал почти невыносимую потребность избавиться от того «я», которое его мучило.
Сейчас его более-менее устраивала собственная внешность. А вот внутренние ощущения – нет.
Случившееся полностью подтверждало это. Стоило какому-то дерзкому человеку грубо окликнуть его на улице, как его рассудок и самообладание оказались парализованными.
– Что вам от меня нужно? – повторил Дилан.
– Ничего. Просто если ты думаешь, что можешь заполучить все самое лучшее только потому, что у тебя есть деньги, то ошибаешься.
– Я никогда так не думал.
– Я тебе не верю и потому хочу предупредить: если ты решил увиваться за Мирандой Фишер, тебе не поздоровится!
Услышав имя Миранды из уст этого человека, Дилан был ошеломлен. Неужели они знакомы? Что еще такого есть на свете, о чем он не имеет понятия, что в очередной раз способно разрушить его мечты?!
Невероятным усилием воли взяв себя в руки, он спокойно произнес:
– Я вас не боюсь.
Незнакомец ухмыльнулся.
– Нет, боишься.
Это была правда, которую знали оба.
– Я не желаю продолжать этот разговор. Дайте мне пройти! – нервно произнес Дилан.
– Так иди. Тебя же никто не держит.
Его в самом деле никто не держал, и Дилан понял, что вновь позволил завлечь себя в ловушку.
Нелл с замиранием сердца открыла дверь комнаты. Похоже, Хлоя спала или делала вид, что спит.
На небе ярко сияла луна, ее блики усыпали помещение, как бриллианты.
Нелл чудилось, будто она отделена от прежнего мира прозрачным, тонким, но твердым и прочным стеклом. Как быстро это произошло! И едва ли она теперь сможет достучаться до Хлои!
Вопреки ее ожиданиям, свидание закончилось хорошо. На обратном пути Кермит ни словом не обмолвился о фильме (который очень понравился Нелл), зато немного рассказал о себе, а также спросил, как и где она жила до приезда в Галифакс. А после продолжил увлекательное повествование о городе.
Нелл с изумлением услышала, что на кладбище Фэрвью-Лоун похоронено больше ста жертв крушения «Титаника»! Она мало что знала об этой катастрофе (как и вообще о том, что творилось на свете), и Кермит подробно рассказал о том, как считавшийся непотопляемым корабль столкнулся с айсбергом. Он столь красочно описывал, как волны захлестывают палубу тонущего судна, в то время как из груди несчастных пассажиров рвутся вопли о помощи, что девушке чудилось, будто она видит все это своими глазами.
Кермит предложил Нелл провести ее на кладбище и показать ряды могил с памятниками из серого гранита, на многих из которых начертан только номер и дата смерти, и посмеялся над суеверными страхами девушки, когда она сказала, что грешно тревожить покой усопших. А после добавил:
– Хотя на самом деле это ужасно. Не думаю, что нам доведется стать свидетелями подобной катастрофы. Хотя кто знает! Ведь реальная жизнь куда более непредсказуема, чем выдуманные фильмы.
– Как страшно быть похороненным безымянным!
– Думаю, мертвым все равно. Надо пожалеть тех, кто так и не узнал, что стало с их родными.
Проводив Нелл до дома, Кермит пригласил ее на новое свидание, и девушка согласилась. В нем было некое грубоватое, но властное обаяние, которому было трудно противиться.
Хлоя пошевелилась, и Нелл всей кожей почувствовала ее возмущение. Она хотела извиниться, но подруга заговорила первой:
– Ты ушла, ничего не сказав, попросту бросила меня! Что я должна была думать? Имей в виду, я больше не буду о тебе заботиться! Теперь-то я вижу, что ты всего лишь шлялась с парнем!
Этот тон и слова изменили намерения Нелл: на смену чувству вины пришли обида и упрямство.
– Я вовсе не шлялась! Я просто сходила в кино.
– С Кермитом Далтоном.
– Ну и что? Ты ревнуешь?
– Ревную? Пока что я в своем уме! А вот ты успела его лишиться, хотя прошло всего несколько дней, как ты приехала в Галифакс. Подумать только, для этого тебе стоило всего лишь раз сходить на танцы! Полагаю, вскоре ты потеряешь еще кое-что. Кермит Далтон охотно тебе поможет. Ну и пусть. Я не намерена за тобой присматривать.
– Да ты только и делаешь, что следишь за моим поведением! – с досадой произнесла Нелл.
– Я уже сказала, что больше не буду этого делать. Найди себе другую квартиру и живи, как хочешь!
На губах Нелл задрожала жалкая улыбка.
– Хлоя, ты же знаешь о том, что у меня нет ни цента.
Подруга с иронией приподняла брови.
– Кстати, где деньги, которые я дала тебе на хлеб?
– У меня их нет. Когда я встретила Кермита, то уже купила булку.
– И куда ты ее подевала?
– Мы… мы ее съели.
Да, они так и сделали, а перед этим Кермит зашел в аптеку и взял себе и Нелл содовой воды. Булка оказалась удивительно свежей; Кермит разломал ее и протянул Нелл больший кусок. Когда она шла по улице рядом с красивым парнем, поедая мягкую сдобу и запивая ее прохладной содовой, ей чудилось, будто она дрейфует в океане блаженства.
Хлоя спустила босые ноги на пол.
– Чем он тебе понравился?
– С ним интересно.
Нелл показалось, что возмущение Хлои исчезло в одно мгновение. Ее лицо сделалось спокойным и серьезным. Чувствовалось, что она приняла какое-то решение.
– Ладно, знаю. Я встречалась с ним в прошлом году.
Нелл остолбенела. Сперва внутри сделалось пусто, а потом эту пустоту заполнила мучительная боль. Ей захотелось очутиться далеко-далеко отсюда. Закрыть глаза и ничего не видеть, заткнуть уши и ничего не слышать. И все же она заставила себя спросить:
– Между вами что-нибудь было?
– Ничего. Он два раза проводил меня до дому. Мы даже не целовались.
– А… потом?
– Я видела его на улице идущим под ручку с Беллой Макнейл, весьма доступной девчонкой. Уверена, он переметнулся к ней потому, что сразу понял: от меня ничего не добьешься. А через некоторое время знакомые девушки рассказали, что он влюблен в Миранду Фишер, причем безнадежно и давно.
– Я видела ее сегодня. Кермит смотрел на нее таким взглядом, что я сразу догадалась: это она, – призналась Нелл.
– И где это случилось?
– В кино. Она была с молодым человеком.
– Вот как? И кто он?
– Не знаю. Я смотрела не на него, а на нее.
– Она красавица.
– Это правда. И все же… Хлоя, неужели я не могу понравиться Кермиту!
– Откуда мне знать! Он же позвал тебя в кино!
– И пригласил на второе свидание. Думаешь, мне не стоит идти?
Хлоя вздохнула.
– Иди. Только не позволяй Далтону воспользоваться твоей наивностью.
– Он даже не пытался меня поцеловать!
– Ничего, он сделает это во второй или в третий раз. А теперь давай спать.
Нелл послушно разделась и легла. Ей очень хотелось побольше узнать о Миранде Фишер, но она запретила себе расспрашивать Хлою. Если она в самом деле хочет встречаться с Кермитом Далтоном, лучше вести себя так, словно у него не было и нет никаких иных увлечений.
Глава пятая
Как и следовало ожидать, Эбби Фишер была очарована гостем, его скромностью, грамотной речью и безукоризненными манерами.
Она провела его в гостиную, где стоял круглый стол под пыльной скатертью, на которой были небрежно расставлены чашки из старого и уже неполного сервиза, чашки, которые не мешало бы вымыть получше.
К чаю были поданы пирожные со взбитыми сливками, на которые Дилан посмотрел с явным ужасом. Но он все-таки съел одно, при этом с ангельским терпением слушая рассказы Эбби о каких-то пустяках. Она допустила бестактность, сперва поинтересовавшись здоровьем его матушки (которая умерла, когда Дилану было два года), а после – начав расспрашивать, почему и как это произошло.
Миранда в темном шерстяном платье, оттенявшем белоснежную кожу, которое она надела вопреки протестам матери, заявившей, что у него слишком глубокий вырез, с блестящими волосами, приспущенными полукружьями на уши, а сзади закрученными в изящный узел, с трудом сдерживала раздражение против родителей.
Колин Фишер, ввиду такого события вернувшийся из больницы раньше обычного, сначала спас положение, а после усугубил его, как всегда начав рассказывать о больных и раненых. Вероятно, он считал, что гостю будет интересно поговорить о войне, а также выслушать его соображения относительно положения в Европе.
Ему тоже понравился Дилан. Мистер Фишер терпеть не мог напористых людей, старавшихся задавать тон, выставлявших свое богатство напоказ и вообще живущих на широкую ногу. Этот же юноша держался совсем иначе.
– Те, кто предлагает молодым канадцам вступать в армию, играют на их сокровенных чувствах, – говорил Колин. – А нашим юношам не приходит в голову, что никакие идеалы и принципы не могут быть важнее жизни. Суть в том, что гибель не бывает ни героической, ни благородной. Ни один мертвый не встанет и не скажет, стоит ли умирать, но глядя на покойников, никому не покажется, что смерть хороша.
– Вы считаете, наша страна должна держаться в стороне от войны? – спросил Дилан с уважением молодого человека, прислушивающегося к мнению старшего.
– Нет, я так не думаю, потому что знаю: это невозможно. Отголосок столь масштабных сражений так или иначе долетит до всех уголков земли, отдастся пусть даже слабеньким эхом. Однако довольно того, что порт Галифакса является сырьевой базой, поставляющей боеприпасы в Европу, и что он принимает суда Антанты. Мы готовы отдать свою дань войне, но только не жизнями, только не жизнями!
– Бога ради, папа! – не выдержала Миранда. – Найди другую тему!
– Что поделать, если она злободневна! А мистер Макдафф лучше чем кто-либо знает, что война – это нажива.
Было заметно, как сильно смутился Дилан.
– С началом войны фабрика стала работать с двойной нагрузкой, но, поверьте, ни отец, ни я…
– Я имел в виду вовсе не это! – перебил Колин Фишер. – Просто дочь сказала, что вы изучали экономику в университете Торонто.
– Это правда.
– А чем плох Далхаузи? Я сам в нем учился.
– Просто мне хотелось увидеть большой город, – уклончиво произнес молодой человек, а мистер Фишер проворчал:
– Вот-вот, на войну тоже идут, надеясь на новые впечатления. Хотя по мне только безумцы способны рассматривать эту бойню как шанс изменить свою жизнь. Впрочем, горлопаны, призывающие молодежь воевать, умеют разглагольствовать, как никто другой! Иные из них даже умудряются заявить, что война способна открыть человечеству новые горизонты!
Дилан подавленно молчал. Сам того не желая, Колин Фишер выставил их с отцом хладнокровными дельцами, которые наживались на крови и несчастьях людей!
Будучи врачом, отец Миранды спасал людей, причем зачастую бескорыстно, жертвуя всеми силами, а что делал Грегори Макдафф? Снабжал фронт галетами, беззастенчиво набивая свои карманы деньгами! Дилан знал, что с начала войны семейное состояние увеличилось в несколько раз. И он… он был единственным наследником этого состояния.
Вскоре доктор Фишер, извинившись, удалился к себе. Ему было необходимо как следует отдохнуть перед завтрашним днем: с утра ожидалось прибытие корабля, нагруженного ранеными.
Эбби милостиво позволила дочери показать мистеру Макдаффу комнаты, и Миранда провела Дилана к себе.
По сравнению с другими помещениями обстановка в комнате девушки была почти спартанской. Безликие безвкусные обои (кое-где Дилан заметил грязные подтеки), никаких салфеточек, безделушек и подушечек, только книжные полки. И, конечно, зеркало. Еще на стене висели фотографии, выполненные несколько лет назад с помощью фотопластин.
Дилан обрадовался, увидев, что на большинстве из них запечатлен Галифакс. Это облегчало переход к разговору о его рисунках. Однако прежде ему хотелось помолчать, глядя на Миранду и наслаждаясь тем, что он видит.
Это длилось недолго. Нервно сжав руки, девушка сказала:
– Я прошу прощения за поведение своих родителей. Они никогда не задумывались о том, что говорят.
– А мне показалось, они говорят именно то, что думают. По-моему, у вас довольно дружная семья.
– Не знаю. Мама всегда заботилась только о себе. А отец был поглощен своими больными.
– А мой – фабрикой.
– Я заметила, что вам не понравились пирожные, – вспомнила Миранда. – Мама купила их в кондитерской на углу. Наверняка по сравнению с бисквитами, которые производит фабрика вашего отца…
– Нет-нет, – поспешно перебил Дилан, – дело в том, что я вообще не ем сладкого.
Миранда насторожилась.
– Почему? Проблемы со здоровьем? – Ей хватало постоянных жалоб матери.
– Просто не люблю. Причем с самого детства.
Неожиданно девушка рассмеялась.
– Вижу, у нас с вами много общего! На фабрике вашего отца делают столько вкусностей, а вы их не едите. Мой отец врач, а я не могу слышать о болезнях и страданиях людей и уж тем более видеть все это!
– Да, такова ирония судьбы. Как говорят, мало кому удается и выпекать торты, и лакомиться ими. Порой самое главное от нас не зависит.
Услышав его слова, Миранда была поражена: то же самое говорил Кермит Далтон! Она хорошо запомнила его фразу: «Мне с детства пришлось познать один жестокий закон: от нас ничего не зависит». Хотя, глядя на Дилана, ей хотелось сказать: «Неужели вы, человек, у которого столько денег, не способны распоряжаться своей жизнью?».
– Наверное, вы правы, – довольно сдержанно произнесла она, – а вот мой отец – далеко не во всем. Если говорить о войне, то кое на что она все-таки повлияла и в положительном смысле. Взять хотя бы моду.
– Я плохо разбираюсь в этом.
– Но вы хорошо одеваетесь, – заметила Миранда.
– Просто покупаю то, что мне нравится.
«Если бы я могла делать то же самое!» – с досадой подумала девушка.
Поскольку она продолжала благосклонно улыбаться, Дилан спросил:
– Как вы думаете, теперь ваши родители позволят мне приходить к вам?
– Надеюсь, что да. Если вас не отпугнула обстановка нашего дома.
– Мне у вас нравится.
– Разве вы не замечаете, что на всем, что вас сейчас окружает, лежит печать запустения?
«Тем разительней по контрасту кажется ваша красота!» – хотел сказать Дилан, но не осмелился.
Поскольку он молчал, Миранда задала очередной вопрос:
– Вам было интересно учиться?
– Вовсе нет. – Дилан обрадовался тому, что может быть откровенным с нею. – Меня никогда не привлекали точные науки. Просто я единственный сын своего отца, и мой долг изучать то, что пойдет на пользу делу. По крайней мере, так мне всегда говорили.
– А что вы любили или любите?
Он набрал в легкие побольше воздуха, словно собираясь броситься в глубину океана, а потом просто произнес:
– Рисовать.
– Вот как? – в глазах Миранды вспыхнул огонек любопытства. – И что вы рисуете?
– То, что вижу вокруг.
– Людей?
– Нет. Мне кажется, я плохо знаю человеческую натуру, потому в основном это пейзажи.
– Вы мне покажете?
– Покажу. Я принес их с собой.
– И где они?
– Я оставил папку в прихожей.
– Мне не терпится их увидеть!
Дилан радостно встрепенулся.
– Хорошо, я сейчас принесу.
Миранда не ожидала, что он так хорошо подготовился: подумать только, даже взял с собой папку!
Она с нетерпением и одновременно с тревогой ждала, пока он развяжет тесемки и вытащит пачку листов с акварелями.
Зарисовки Торонто выглядели жесткими и холодными. В них ясно ощущалось чувство оторванности, некая опустошенность. Зато пейзажи Галифакса были великолепны. Хотя Миранда плохо разбиралась в живописи, она с уверенностью могла сказать, что на этих рисунках прекрасно изображена погода, изумительно передана атмосфера; они дышали, жили и невероятно притягивали к себе. Они не казались статичными, им была свойственна некая волшебная изменчивость. На этих рисунках была запечатлена, на первый взгляд, ничем не примечательная жизнь небольшого провинциального городка во всех ее проявлениях.
Стальные нити мостов, дым уходящего поезда, мелкая зыбь в заливе и корабли, корабли, корабли. А какие цвета! На акварелях Дилана даже банальный серый имел удивительно много оттенков.
Миранда поняла, что он решил показать ей свои рисунки не для того, чтобы похвастать и произвести впечатление, а потому что хотел поделиться с ней сокровенным.
Дилан смотрел на девушку тревожным, почти умоляющим взглядом.
– Вам нравится?
Она решила не кокетничать с ним и не мучить его. Дилан вообще был человеком, с которым легко быть откровенной.
– Очень! Вы где-то учились?
– Нет.
– Впрочем, вам и не нужно. Вы художник от Бога.
– Не думаю. Просто я всегда посвящал этому занятию очень много времени, – ответил Дилан и попросил: – Только никому не рассказывайте, хорошо?
– Не расскажу. Я рада, что вы поделились со мной своей тайной.
– Ваше мнение значит для меня слишком много!
– На самом деле я не разбираюсь в живописи. Я только знаю, что в нашем мире все, в чем есть душа, воистину бесценно.
– Миранда! – восхищенно воскликнул он и тут же спросил: – Вы не сердитесь, что я назвал вас по имени?
– Нет. Только не делайте этого при родителях, – ответила девушка, чуть не добавив: «Пока не делайте».
Ей захотелось как-то поощрить Дилана, приблизить его мечты к реальности, и она сказала:
– Хотите потанцевать? Правда, без музыки, но я могу напеть какую-нибудь мелодию! – И, не дожидаясь его ответа, запела модную песенку.
Дилан был сражен пикантностью ситуации и неожиданной смелостью Миранды, а особенно – близостью ее тела. Обняв девушку за талию, он почувствовал под рукой твердые пластинки корсета. Он слышал шелест ее нижней юбки, вдыхал аромат ее кожи, и эти мгновения казались ему прекраснейшими мгновениями на свете.
И все-таки Дилан чувствовал, что в его душе поселилась крохотная червоточинка. Ему очень хотелось знать, какие отношения связывают Миранду Фишер с тем человеком, который напугал его в подворотне! От него исходило ощущение бесстрашия, безрассудства, желания рисковать, чего никогда не было в самом Дилане. Потому последнего мучили подозрительность и ревность, то, в чем он не мог признаться Миранде.
Кермиту Далтону снилось, будто он лежит поперек двух параллельных, блестящих, отливавших металлом стержней, а над головой сияет пустое синее небо. Откуда-то доносится ужасающий грохот. Вскоре он понимает, что под ним рельсы, а шум – это звук приближающегося поезда. Он не может встать, он вообще не в силах сдвинуться с места. Кермит пытается закричать, но из его горла вырывается лишь нечто похожее на комариный писк, и тогда он стискивает зубы.
То был один из повторявшихся детских кошмаров, не оставлявших его даже тогда, когда он стал взрослым. Ведь его отец погиб точно так же, причем неизвестно, сделал ли он это добровольно или под влиянием помешательства. Когда его нашли, у него были отрезаны ноги, и все-таки он еще не умер; это случилось в больнице, спустя несколько часов. И все это время его сын просидел рядом, отчаявшийся, неподвижный и бледный, похожий на безмолвно молившегося истукана.
Как обычно Кермит проснулся до того, как его смяла грохочущая громадина. Сны тем и отличаются от жизни, что в них нельзя умереть. Зато там возможно все остальное.
Кермит знал, что любые чувства способны задушить человека, если позволить им пустить корни и разрастись. Потому он быстро встал, оделся и умылся, пытаясь думать о том хорошем, что предстоит ему этим днем.
Кермит далеко не всегда просыпался от кошмара: чаще – от шума близкого порта и от восходящего солнца, лучи которого били сквозь тонкие занавески, озаряя вопиющую убогость его жилья.
Он снял эту комнатушку в самом бедном районе Галифакса два года назад, потому что ничего другого не подвернулось и ни на что иное тогда и не было денег, да так и остался тут.
Многие ощущали себя в безопасности в этом доме только тогда, когда двери были крепко заперты на ключ, а еще лучше – заложены палкой или шваброй. Но Кермит не относился к их числу. Он охотно спустил бы с лестницы любого, кто посмел бы нарушить его пространство, состоящее буквально из нескольких футов, на которых с трудом помещались кровать, тумбочка, стул и переносная газовая плитка, точно такая, как в комнате Хлои Чапман, только залитая сбежавшим кофе и заляпанная жиром от бекона.
В комнате было маленькое окно с перекошенными створками, облупившиеся стены и некрашеный пол. Впрочем, это не имело значения. Зачастую Кермит приходил сюда только спать, да и то если не оставался ночевать у очередной подружки. Иногда какая-нибудь девушка соглашалась прийти к нему, хотя в своей комнате ему нравилось быть одному.
Сегодня его душу согрела мысль о свидании с рыжей девчонкой по имени Нелл. Почему он связался с ней? Кермит любил все яркое, и его поразили ее будто сделанные из медной проволоки волосы, словно обрызганные солнцем щеки, а еще – удивительно живые глаза, смотревшие на мир любознательно, наивно и страстно.
Кермит знал: стоит ему захотеть, и их отношения зайдут как угодно далеко. Но он еще не решил, надо ли это делать. За строгой красоткой стоит ухаживать с серьезными намерениями, а таковых он не питал. Вместе с тем если соблазнить честную, но податливую девушку, сложностей не оберешься. Впрочем, девицы с опытом ему порядком надоели. Если хочешь чего-то подобного, куда проще пойти в бордель. А он жаждал свежести, искренности и новизны. Только такая девушка могла помочь ему хотя бы на время забыть Миранду.
Кермит довольно долго встречался с Нелл, прежде чем впервые поцеловал ее в кино. Сперва она запаниковала, но быстро расслабилась, и теперь он раздумывал, не пригласить ли ее к себе для более тесного знакомства. К Нелл не удастся пойти, потому что она до сих пор жила с подругой.
Как недавно выяснилось, этой подругой была Хлоя Чапман, которую Кермит пару раз проводил домой. То было досадное недоразумение, но он разрядил обстановку, уверив Нелл, что между ним и Хлоей не было ничего «такого» (что, впрочем, являлось чистейшей правдой) и что он расстался с ней потому, что она показалась ему чопорной и скучной (тут он тоже не солгал). Однако Кермит представлял, что могла наговорить о нем Хлоя: ведь она жила в Галифаксе два года и постоянно посещала танцы, с которых он почти всегда уходил с новой девушкой.
