Текст книги "Запретный рай"
Автор книги: Лора Бекитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Он рассмеялся, а Эмили сделала вид, что не заметила и не оценила его шутки.
Она поняла, что нынешней ночью может быть спокойна. Чего нельзя сказать о последующих.
Глава двадцать первая
Море нежно лизало подножия скал, лес дышал прохладой, а на небе не было видно ни облачка. Как ни странно, это утро принесло Эмили новые надежды и силы. Она решила принять приглашение Тауба обойти его владения. Надо постараться как следует запомнить местность, чтобы в случае малейшей возможности попытаться бежать.
Для начала она осмотрела дом. И стол, и стулья, и кровати были плетеными, но вдоль стен шли деревянные полки, на которых лежала уйма вещей: жестяные коробки и банки с чаем, табаком и порохом, инструменты и мотки веревок. В доме обнаружился даже таз и эмалированный кувшин для умывания, а также целый ящик твердого, как камень, желтого мыла. Не было только женских платьев.
– Ничего, – сказал Патрик, – по моему заказу первая же торговая шхуна привезет вам целый гардероб. Хотя, признаться, даже в этой одежде вы выглядите красавицей.
И Эмили тут же подумала о том, что станет делать Тауб, когда в бухту войдет какое-либо судно: запрет ее в доме, привяжет к дереву?
Деревня уже проснулась. По земле стелились волны дыма. Между хижин бегали голые дети. Темнокожие, обнаженные до пояса женщины с шапкой курчавых волос на голове помешивали над кострами какое-то варево: судя по всему, здесь не было земляных печей, как в Полинезии. Мужчины с ножами в руках собирались на работу.
Завидев Эмили, туземцы прерывали свои занятия и молча глазели на нее. Наверняка многие не понимали, мужчина она или женщина. Возможно, они вообще никогда не видели белых женщин.
– Ими легко управлять, потому что они верят во всякую ерунду, – заметил Патрик. – Впрочем, иногда это также здорово мешает, ибо если туземец что-то вбил себе в голову, так это не выбить и палкой!
Он показал Эмили аккуратно засеянные поля и подробно объяснил все особенности выращивания тростника.
– На самом деле я очень богатый человек, – сказал он. – Правда, судьба посмеялась надо мной, поскольку здесь просто не на что тратить деньги.
– Почему бы вам не вернуться в Европу?
– Потому что там меня никто не ждет. Кроме разве что госпожи виселицы. К тому же я уже привык к этому райскому месту. Собственно, единственное, чего мне не хватало, так это смысла жизни. Так же, как и ее спутницы, которой будут принадлежать все мои лавры.
– Боюсь, мистер Тауб, я не гожусь на эту роль, – твердо произнесла Эмили.
Он ухмыльнулся.
– Я не рассчитывал на скорое согласие. Поверьте, я умею ждать.
Когда Эмили сказала, что устала, Патрик повел ее домой. Они шли другой дорогой, по лесу, и молодая женщина не переставала удивляться его разнообразию и суете. Щебетали и порхали птицы, кричали попугаи, трещали обезьяны, жужжали пчелы. А великолепные бабочки медленно порхали в воздухе или неподвижно сидели на ветках, напоминая диковинные цветы.
И все же если снаружи царил веселый шум и яркие краски, то внутри ее души и сердца застыла звенящая серая тишина. Неотвязная память о прошлом не давала Эмили ни мгновенья покоя и света.
При подходе к дому Патрик сказал:
– Вы пока отдохните, а я займусь моим пленником. Туземцем, который меня предал.
– Он единственный, кто вас не побоялся?
Тауб скривил губы.
– Я уже говорил, что он не из местных. Каким-то чудом приплыл из Полинезии.
У Эмили дрогнуло сердце.
– Я могу на него посмотреть?
– Зачем?
– Вы собираетесь его убить?
– Пока не знаю, – уклончиво произнес Тауб. – Я еще не решил.
– И все же позвольте мне на него взглянуть.
– Хорошо. – Патрик ухмыльнулся. – Желание женщины – для меня закон!
Прямо за домом была выстроена большая прочная клетка. Возле нее сидел темнокожий охранник, который уставился на Эмили так, будто она была невесть знает какой диковинкой. Патрик небрежно махнул на него рукой.
– Иди, Калунга! Я тебя позову.
Эмили пригляделась: в клетке сидел человек. Хотя он опустил голову и не двигался, молодой женщине было неловко оттого, что она смотрит на него сквозь решетку, словно на дикого зверя.
Ему и впрямь были присущи звериные изящество и гибкость. От него исходило ощущение чего-то величественного и пугающе таинственного, как от неведомого идола.
В тот миг, когда ее разума коснулась невероятная догадка, он поднял на нее глаза, взгляд которых, казалось, был способен погасить пламя.
Еще в детстве Эмили слышала, как отец говорил, что его мечта – изобрести, нет, не эликсир бессмертия, а средство, помогающее человеку перемещаться сквозь расстояния и время.
Сейчас ей чудилось, будто она каким-то чудом вышла за пределы возможного, воскресила реальность прежней жизни. На несколько секунд у нее перестало биться сердце, то самое сердце, которое почти раздавили колеса судьбы. А когда Эмили вновь почувствовала его удары, она поняла, что в мире что-то изменилось. Нечто мерцающее в дали, нереальное внезапно обрело плоть и кровь.
Вот она, невероятная и нежданная встреча с Атеа! То, что она вновь увидит и своих детей, стало определенным и неизбежным. Эмили не знала, как это случится. Главное, она в это верила. Верила, что истинные чудеса творятся на длинном пути через тернии к звездам. Впервые за долгое время она бесстрашно обратила свой взор в будущее.
На мгновение молодая женщина позволила себе окунуться в темные глубины глаз Атеа. Он был ошеломлен до крайности, хотя куда больше нее верил в волшебство. В его взгляде были и радость, и непонимание, и мука.
Несмотря на то, что он прогнал ее и отверг, Эмили вновь ощутила ту непостижимо глубокую связь, какая существовала между ними на Хива-Оа.
Не Атеа разрушил их счастье. Это сделал не он, а белые люди. Боги. Судьба.
Патрик что-то говорил, и усилием воли Эмили заставила себя сосредоточиться.
В это мгновение Атеа вскочил и бросился к решетке. Он пытался сломать ее, он рвался на волю, беснуясь, словно заключенный в неволю хищник. Тауб отпрянул, тогда как Эмили взглядом умоляла Атеа успокоиться и не выдавать себя.
Но когда Патрик навел на пленника ружье, она не выдержала: оттолкнула ствол и взволнованно проговорила:
– Прошу вас, не убивайте этого человека! Позвольте ему сесть в лодку и покинуть остров!
На лице Тауба появился недоверчивый и злобный прищур. Он почувствовал нечто странное, то, чего он не понимал, не мог объяснить, но чего не должно было быть.
– Я не такой добрый, как вам кажется. И с какой это стати он вот так сразу запал вам в душу? Это обыкновенный дикарь, да к тому же бунтовщик! Он сбежал со своего острова, где за ним тоже охотились, и приплыл сюда. Я мог бы пристрелить его, а вместо этого дал ему кров и даже сделал своим помощником. В благодарность он принялся настраивать местных против меня. Он хотел меня убить и занять мое место!
Сказав это, он буквально потащил ее за собой. Эмили старалась не оглядываться. Они с Патриком говорили по-английски, и она не знала, что подумал и понял Атеа. Каким чудом она попала на этот остров? Что связывает ее с Таубом?
Она должна попытаться его освободить. Только как?
Мана есть та невидимая сила, что вызывает все, превосходящее человеческое понятие о правильном течении природы и жизни. Она не просто присутствует в чем-то, а неизбежно ведет к переменам. А еще – позволяет читать сердца и души людей, как раскрытую книгу.
Атеа не знал и даже не догадывался, как Эмили очутилась на этом острове, однако он сразу понял, что между ними до сих пор существует то, что он некогда так безжалостно оборвал. И еще он увидел, что она, так же, как и он, – пленница Тауба.
Ночью его охранник заснул, но Атеа знал, что ни один из жителей деревни не осмелится прийти ему на помощь. Если бы у него был хотя бы нож! Увы, даже самая сильная мана неспособна разрушить крепкие стены или распилить оковы.
Потому он очень обрадовался, увидев Паки. Пес стоял по ту сторону решетки, тихо виляя хвостом и глядя на хозяина с тем молчаливым обожанием, на которое способны только собаки.
– Паки, нож! Принеси мне нож! – прошептал Атеа, но пес его не понимал.
Зато он знал слово «тихо», а потому не лаял.
Вскоре Атеа пришло в голову попытаться сделать подкоп. Начав рыть землю, он едва не вскрикнул от изумления, потому что Паки стал делать то же самое с внешней стороны. Они действовали почти бесшумно, а Калунга спал крепко, и Атеа надеялся выбраться из клетки до утра.
Желание вновь увидеть Эмили придало ему сил. Молодому человеку удалось расшатать и выломать жерди, и он пролез в отверстие. Паки прыгал и бесновался от восторга.
Атеа ничего не стоило скрутить и связать Калунгу, после чего он прокрался к дому. Там было темно и тихо.
Он знал, в какой комнате спит Патрик, как знал, что тот всегда кладет рядом ружье. Наверное, Атеа сумел бы опередить его: выхватить у него оружие, может быть, даже пристрелить Тауба. Но сейчас он не мог на это решиться. Прежде надо было поговорить с Эмили.
Она спала в соседней комнате. Атеа разглядел ее силуэт; застывший в лунном свете, он казался почти невесомым. Изящные плечи, нежная шея, плавный изгиб талии.
На мгновение молодому человеку почудилось, что если он коснется Эмили, то она исчезнет, растает.
Он еле слышно прошептал:
– Эмалаи!
Она вскочила так быстро, словно ждала его прихода. Она лежала одетая, и ей всего лишь пришлось надеть на ноги башмаки.
Атеа ничего не сказал, просто схватил ее за руку и повлек за собой.
Он не знал, куда они бегут и что с ними будет, потому, немного поколебавшись, привязал Паки во дворе.
Они бежали, ныряя под нависшими лианами и перепрыгивая через поваленные стволы. Лес был темным, зато небо над головой искрило звездами так, что казалось, будто для мрака не остается места.
Когда они очутились достаточно далеко от дома Патрика, им пришлось остановиться. Эмили запыхалась и не могла больше бежать.
Она медленно опустилась на траву. Атеа присел рядом.
– Это чудо, что ты… вернулась, – нерешительно произнес он.
– Да. Но лучше б этого не было.
– Эмалаи, я…
– Нет! – прервала она, и ее лицо исказила мука. – У нас мало времени, и мы не знаем, что нас ждет, потому сперва я скажу то, что должна сказать о самом главном, что тебе надо услышать. Я отправилась в это путешествие не по своей воле. И я никогда не думала, что встречусь с тобой. Я считала, что тебя больше нет в моей жизни. – С трудом переведя дыхание, она неожиданно промолвила: – Почему прежде, чем прогнать меня, ты спросил, не беременна ли я? Ты помнишь об этом?
Глаза Атеа горели, как в лихорадке, а губы слегка подергивались.
– Я помню каждое слово. Дело в том, что если б ты носила ребенка, совет племени не смог бы тебя прогнать. В сына вождя вселяется дух-покровитель народа.
– А в дочь?
– В девочках нет божественной сути, но их тоже почитают и ценят.
Эмили смотрела не на Атеа, а куда-то во мрак, в пустоту, а быть может, в свою душу.
– Когда я приехала в Европу, у меня родились дети.
Атеа вскочил на ноги.
– Дети?!
– Мальчик и девочка. Твои сын и дочь. Маноа и Ивеа.
Она не видела его лица, но ей казалось, будто она чувствует каждым нервом, как содрогается его тело и корчится душа. Эмили ощутила странную радость. Атеа всегда желал жить вольной жизнью, подчиняясь лишь собственным желаниям, а отнюдь не прихоти судьбы. Он гордился своей независимостью. Пусть же теперь и он попадет в этот плен!
– Где они?!
– Остались там, по ту сторону земли. Меня обвинили в краже жемчужины, неизвестно каким образом оказавшейся среди моих вещей, и бросили в тюрьму. Потом сослали на остров Тасмания, откуда я сбежала, спрятавшись на корабле Патрика Тауба, – сказала Эмили и, помолчав, добавила: – С тех пор, как у меня отняли моих детей, мне казалось, что я медленно умираю. Таких мучений не испытаешь даже в аду.
– И во всем виноват я!
– Мне неважно, виноват ли в этом ты или кто-то другой. Главное, чтобы они были живы.
Атеа смотрел на нее со страстной тоской и непреодолимым страданием.
– Они живы, живы, Эмалаи! Больше того, мы их найдем.
Она горько усмехнулась.
– В Англии?
– Не знаю. Быть может, судьба принесет их сюда на своих крыльях. На свете нет ничего невозможного. Мир уже перевернулся с ног на голову. И перевернется еще раз. Теперь я это знаю.
Прошло много времени, прежде чем Эмили ответила:
– Не понимаю, почему, но… мне тоже так кажется.
Он помог ей встать, и они пошли дальше молча, думая каждый о своем и вместе с тем – об одном и том же.
– А где Рене? – через какое-то время спросил Атеа.
– Мой отец погиб. Почти сразу после того, как я родила ему внуков.
Эмили коротко рассказала, как это произошло, потом – о том, как отправилась в Англию на поиски матери и что ей пришлось пережить.
– Отец утратил главное, ради чего жил, – добавила она. – Его книга о Полинезии оказалась никому не нужной, и денег на путешествия больше не было.
– Я тоже все потерял, – сказал Атеа. – Я уже не арики. Долгое время скрывался в горах, а потом пришлось сдаться. Мне помогли, и я сбежал. На этот остров, как и ты, я попал совершенно случайно. Хотя теперь мне кажется, что таких случайностей не бывает.
Эмили искоса смотрела на своего бывшего возлюбленного. Она была уверена в том, что все произошедшее наложило на нее неизгладимый след, тогда как Атеа выглядел точно так же, как прежде. Отмеченный печатью божественного совершенства, красивый, гибкий и сильный. Только глаза у него стали другими.
Да еще на шее вместо ожерелья из акульих зубов висело нечто другое.
– Ты согласился носить крест?
– Отец Гюильмар сказал, что это нужно для моего спасения.
– А где твое ожерелье?
– Я отдал его Каапаау за убитую акулу, – сказал Атеа и добавил: – Я не собираюсь отказываться от своих богов. И вместе с тем согласен принять твоего. В конце концов, они говорят одно и то же: в человеке живет душа, а тайну его жизни откроет лишь его смерть.
Идти по ночному лесу было небезопасно, и вскоре они нашли укромное место неподалеку от берега, где решили дождаться утра.
Океан не спал даже ночью. Он вставал прозрачной стеной по другую сторону рифа, оглашая тьму своим вечным шумом. Воду озаряло слабое фосфоресцирующее сияние, отчего гребни волн отливали серебром. Волшебство возвращалось: Эмили снова видела и чувствовала красоту природы и жизни.
С неба падала звезда. Молодая женщина проследила за ней взглядом. Она знала, что, согласно полинезийской вере, это духи, изгнанные с Небес и пересекающие ночное пространство в поисках нового пристанища.
Словно прочитав ее мысли, Атеа сказал:
– Вот увидишь, наши дети будут с нами. У них тоже есть мана. А еще она также присутствует вокруг нас, мы находимся в ней, словно в коконе. Человек может делать что-то с помощью маны, но когда начинают действовать ее собственные силы, тогда происходят настоящие чудеса.
– То же самое мне нагадала одна женщина. Ты веришь в гадание?
– Да, – ответил Атеа, а после промолвил: – Скажи, Эмалаи, ты сможешь меня простить?
– Арики никогда не просят прощения.
– Я прошу. И уже просил. У Моаны.
– Вы помирились?
– Она спасла меня, после чего мы смешали кровь, чтобы породниться. Теперь Моана моя сестра. Так что ты ответишь?
Подумав о том, что нет никакого смысла лишний раз мучить его и себя, Эмили промолвила:
– Что бы я ни хотела тебе сказать, мое сердце решило за меня. Я ни на миг не переставала тебя любить. Даже когда желала возненавидеть.
– Тогда, в крепости, за меня говорили злые силы. Я начал страдать сразу после того, как ты ушла. Глядя на волны, я видел тебя. Слыша крики птиц, вспоминал твой голос. Ты уехала и вместе с тем осталась во мне. Я не знал тебя, но я тебя сразу понял. Ты стала моей с первого мига, как я на тебя взглянул, а я стал твоим. Все остальное было ложью.
– Я тоже постоянно думала о Полинезии. И о тебе, хотя эти мысли причиняли мне боль.
– Значит, ты меня прощаешь?
– Прощаю.
Он облегченно и радостно улыбнулся.
– Давай разведем костер, иначе мы будем съедены заживо.
Он добыл огонь так, как это делали его предки до появления европейцев: путем трения камня о камень.
Сначала Атеа дул на угли, а затем ворошил их веткой до тех пор, пока в воздухе не затанцевало высокое пламя. Они рисковали – костер могли увидеть! – но, с другой стороны, дым хотя бы немного отгонял кишащих в воздухе насекомых.
– Позволь мне обнять тебя?
Эмили никогда не слышала, чтобы Атеа говорил столь нерешительно и мягко, даже застенчиво. И когда она коротко кивнула, он не просто обнял ее, а закрыл своим крепким горячим телом от всего, что было вокруг, от жестокого, непредсказуемого, безумного мира.
Эмили почувствовала, что он желает не взять от нее что-то, а напротив – отдать, подарить. Свою уверенность, свою любовь, свою силу.
Проникающий сквозь ветви лунный свет обводил его фигуру серебристыми линиями и сиял в глубине темных глаз. То была почти нереальная, чувственная и вместе с тем земная красота. Поцелуи Атеа заглушали голос разума, и Эмили ощущала то, о чем почти позабыла. Она вновь очутилась в Океании, в колыбели своей мечты, и ничего другого вокруг просто не было.
Когда, не говоря ни слова, Атеа осторожно овладел ею, она не воспротивилась, потому что поняла, что тоже этого хочет. Они вновь были вместе, спаянные, соединенные навсегда.
Эмили никогда не думала, что это снова случится с нею; во всяком случае, по доброй воле. Они любили друг друга так бережно и нежно, словно боялись что-то разбить, и вместе с тем в их медленных и глубоких движениях была затаенная жадность. То был ритм жизни, естества, ритм вечности. Потерянная и в то же время так долго хранимая любовь друг к другу разливалась по их телам подобно волнам, и они не могли насытиться ею.
Утомившись, Эмили блаженно закрыла глаза, погружаясь в теплую и плотную, словно бархат, тьму. Руки Атеа обвивались вокруг нее, как лианы, он прижимался к ней всем телом, и ей доставляло неизмеримое удовольствие ощущать его вожделение и его защиту.
Рядом с ним она чувствовала себя до боли живой и удивительно сильной.
– В твоей жизни появлялись другие женщины? – спросила Эмили.
– Нет. Мне было не до женщин. К тому же я все равно бы не захотел и не смог владеть другими. В моей любви к тебе присутствует мана. Это не просто порывы тела, в ней есть душа. Такое не променяешь ни на что другое. Говоря по-вашему, любовь, благословленная Богом. Когда я предал ее, то потерял все. Но теперь утраченное вернется. Я уверен в этом.
Они ничуть не удивились, заслышав голоса и различив за завесой плотно переплетенных деревьев движущиеся человеческие фигуры. Лес сверкал огнями: в руках людей были факелы из сухих веток кокосовой пальмы.
Впереди бежала собака. Заметив хозяина, она с радостным визгом замахала хвостом, а потом сунула в руку Атеа холодный и мокрый нос.
– Паки! – сокрушенно произнес он и поднялся на ноги.
У них с Эмили не было никакого оружия. А если б они бросились бежать, Тауб наверняка бы начал стрелять им в спину.
Эмили приложила к щекам похолодевшие ладони. Несмотря на все пережитое, она никогда не думала, что конец ее любовной истории будет написан кровью.
– Ничего, – спокойно произнес Атеа, – сразимся немного раньше, чем я предполагал.
– Он просто убьет тебя! – простонала Эмили.
Тауб стоял в окружении туземцев. Здесь была не только приближенная к нему четверка, но и другие жители деревни.
– А ты не так уж умен! – зловеще рассмеялся Патрик. – Твой пес привел меня к тебе! И теперь ты никуда не денешься, потому что я твердо решил тебя прикончить.
– Отпустите Атеа! – воскликнула Эмили. – Я сделаю все, чего вы хотите.
– Конечно, сделаешь! – грубо заявил Тауб, с которого мигом слетела вся галантность. – Ты должна быть счастлива, если я соглашусь взять тебя после дикаря.
– Он роко-туи, – нерешительно произнес кто-то.
Патрик Тауб лязгнул зубами.
– И что с того? Я уже застрелил одного вождя. Убью и второго.
Когда он поднял ружье и прицелился, Атеа спокойно сказал:
– Оно не выстрелит.
Тауб расхохотался.
– Оно выстрелит, потому что оно заряжено!
Атеа сделал шаг вперед. Эмили дрожала всем телом и вместе с тем не могла сдвинуться с места. Она была не в состоянии объяснить, что происходит. Она видела, что Атеа верит в свои слова. Он позволил мане увлечь его за собой, быть им, быть… всем. Хотя, по большому счету, сейчас Эмили понимала только одно: ее разум, разум белой женщины, не в состоянии постичь происхождение и могущество тех сил, что питали веру Атеа.
Патрик нажал на курок. Раздался щелчок, но выстрела не последовало. Он повторил, и вновь ничего не случилось. Тогда он в ярости стиснул ружье руками, будто желая переломить его, словно палку.
По толпе туземцев пронесся всеобщий вздох, напоминавший порыв сильного ветра, а потом наступила тишина. Было слышно лишь потрескивание пламени факелов в их руках.
– Брось его. Оно не будет стрелять. Я предлагаю сразиться по-честному, так, как это делают благородные воины.
Мгновенно сжав его запястье, Атеа не дал Патрику выхватить нож. Блеснув лезвием, оружие упало в траву.
Тауб был полон злобы, Атеа – с виду холоден и тверд, как камень, хотя в его душе разгоралось пламя. То была борьба на пределе сил, схватка даже не двух людей, а разных миров. В Атеа не чувствовалось ожесточения, только напряженная сосредоточенность. Вместе с тем в нем угадывалось нечто отталкивающее, непостижимое, страшное. Его противник посягал на многое. На что не дано посягать ни одному смертному, даже если он белый. А возможно, именно поэтому.
Самое главное в любом бою – нанести решающий удар. Однако в этот миг, когда полинезиец был готов сразить своего противника, Маунуту, один из преданной Патрику четверки, поднял большой камень и занес его над головой Атеа.
Не зная, что делать, Эмили схватила несколько минут назад казавшееся совершенно бесполезным ружье, вскинула его и нажала на курок. Она стреляла впервые в жизни и потому промахнулась: пуля угодила не в Маунуту, а в Патрика Тауба. Однако от неожиданности и страха туземец выронил камень и тут же был сбит с ног кулаком Атеа.
Тауб был мертв, он умер сразу, потому что пуля попала ему прямо в сердце. Такие выстрелы всегда бывают случайными, хотя, возможно, то был тот самый случай, о каком говорил Атеа.
Когда он взглянул на Эмили, она прочла в его глазах все. Настоящий мужчина готов жертвовать собой, сражаться, побеждать и умирать ради тех, кого любит. И женщина не была бы женщиной, если б, иногда сама того не желая, не подчиняла себе мечты, гордыню, тело и душу существа противоположного пола. Тем более если это женщина, родившая ему детей. Ружье в руках Патрика Тауба в самом деле не могло выстрелить, а Атеа не мог умереть. Потому что он был нужен ей и их детям.
Словно во сне, Эмили услышала чей-то вопрос:
– Ты согласен стать нашим роко-туи?
Вероятно, для Атеа это прозвучало точно так же, потому что он ответил после долгой паузы:
– Я не могу быть вашим вождем, потому что принадлежу к другому народу.
– Это неважно. Белый хотел взять власть силой, а мы отдаем тебе ее добровольно в награду за то, что ты избавил нас от него.
– Хорошо, я согласен быть роко-туи. Только не здесь. Я найду другой остров. Кто поедет со мной?
Сперва вперед вышел один человек, потом еще несколько. Иные решили сразу, другие раздумывали.
– Мне нужны ваши лодки, – сказал Атеа, – а также ружья, инструменты и некоторый запас воды и продуктов из дома белого.
– Ружья, которые не стреляют? – с жалкой улыбкой спросил Маунуту. В этот миг он напоминал пса, поджавшего хвост.
– В моих руках они выстрелят.
Эмили увидела, как туземцы один за другим поворачиваются и уходят. Наверное, они понимали, что им с Атеа нужно побыть вдвоем. Он обнял ее, и она прошептала:
– Я убила человека!
– Ты плачешь поэтому? – спросил Атеа, посмотрев в ее лицо и увидев, что ее глаза застилают слезы.
– Нет. Оттого, что, несмотря ни на что, мы все же остались живы.
– Мы будем жить и дальше, только совсем по-другому.
Он оказался прав. Настало время перемен. Прежде для островитян единственным известным им миром был тот, в котором они жили. Бесконечным и непознаваемым казался только океан. Но отныне все изменилось.
Вместе с Атеа и Эмили на поиски новой родины отправилось больше половины деревни. Женщин уговаривали Аматуку и ее мать. Мужчины решали сами, собравшись в кружок и обсуждая, насколько сильна мана нового вождя и является ли препятствием то, что он иного рода и племени.
Кто-то из стариков вспомнил, что еще прежде слыхал, что сюда приплывали люди не с черной, а с золотистой кожей. Это было задолго до того, как здесь появились белые. Но они никогда не оставались на этих островах, а всегда следовали дальше.
Можно быть незнатным и бедным и вместе с тем жить в полной гармонии с окружающим миром – это не было секретом ни для полинезийца, ни для фиджийцев. День, когда несколько лодок, на носу одной из которых сидел гордый Паки, мягко врезалось в песок неведомого острова, стал переломным моментом в их судьбе.
Атеа знал, что жизнь в новом месте будет сложной. Пока не вырастет таро, им придется довольствоваться фруктами и рыбой, к тому же могут возникнуть проблемы с пресной водой. Надо было построить жилища, сплести сети и соорудить ловушки для морских обитателей, а кроме того, тщательно исследовать остров.
Старикам и детям поручили самое немудреное дело: собирать кокосовые орехи. Женщины и девушки взялись за плетение циновок и корзин, мужчины – за постройку хижин.
Лагуна – основной источник жизни – оказалась глубокой и чистой, а остров – довольно большим и богатым дарами природы. Пассы – каналы, соединяющие океан с внутренними водами лагуны, – буквально кишели трепангами, морскими черепахами и рыбой.
Эмили ни разу не слышала, чтобы фиджийцы пожаловались на тяжелые условия и беспрестанный труд. Именно так они и жили, пока белые не пришли на их острова, чтобы оторвать их от натурального хозяйства и нарушить традиционный уклад.
Хотя, на первый взгляд, все складывалось на редкость удачно, Эмили не переставала грустить. Пробуждаясь от лучей яркого тропического солнца, океанского гула и шепота деревьев, мысленно она всегда возвращалась в туманный Лондон. Она знала, что Атеа посадил две кокосовые пальмы и назвал их Маноа и Ивеа: так делали члены его племени на Хива-Оа. Он пытался расспрашивать ее о детях, но она не могла говорить: это было слишком больно.
Однажды Эмили сказала:
– Ты их не видел, не держал на руках, не ощущал их тепла, не смотрел им в глаза. А я – да. Я не могу жить в ожидании чуда: с каждым днем моя вера убывает, и я чувствую, как вновь отдаляюсь от них.
– Я знаю, – ответил Атеа, – надо что-то делать. И я даже знаю, что. Я уже выбрал деревья, которые предстоит срубить для постройки корабля. Мы соорудим большое прочное судно, на котором можно преодолевать огромные расстояния, и отправимся на Нуку-Хива. Пришла пора навестить настоящую родину.
– Но это опасно! Тебя могут схватить.
– Мы будет осторожны. Высадимся на берег поздним вечером или ночью. Поговорим с отцом Гюильмаром. Возможно, он сообщит нам что-то новое или подскажет, что нужно сделать.
Постройка судна продолжалась несколько месяцев. Атеа тщательно выбрал деревья, предназначенные для выделки различных частей судна, внимательно осмотрел топоры и тесла. Он же прочел все положенные молитвы богу Тане, а после некоторых колебаний помолился и христианскому Господу.
Под его руководством мужчины и женщины плели веревки из волокна кокосовой кожуры для соединения досок. День изо дня Эмили наблюдала, как судно оснащается мачтами, веслами, каменными якорями и парусами, сшитыми из плетеных циновок.
Корабль вождя было положено окрасить в красный цвет смесью глины и древесного угля. Не доверяя столь важное дело рядовым членам племени, Атеа собственноручно скрепил балансир с лодкой и приладил рулевое весло. По его мнению, такое судно могло выдержать полсотни человек. Оставалось дать ему имя.
Важнейшие части судна были названы мужскими именами. Но сам корабль получил имя «Эмалаи».
