Текст книги "Без жалости"

Автор книги: Лоис Гилберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Извините, что пришлось вас побеспокоить, – произнес он, снимая шляпу. – Меня зовут Винсент Де Лука. – Тут он протянул мне руку, которую пришлось пожать. Рука у него оказалась сильная, а на ногтях я заметила маникюр.

– Чем могу помочь? – спросила я.

– Эдвард пропал. Вот уже три дня, как о нем нет никаких известий, и я, понятное дело, волнуюсь. – Тут он сделал маленькую паузу, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. Его озабоченность была даже сильнее, чем мне показалось вначале. Вдохнув, он продолжил свою маленькую взволнованную речь: – Погода стала ухудшаться, и я забеспокоился еще больше. Вот я и подумал: вдруг вы мне скажете, куда он подевался?

«Может, его Райан знает?» – подумала я, оглядывая этого холеного, хорошо одетого человека. Мне почему-то пришло на ум, что он «голубой». О ком это он говорил и за какого Эдварда так беспокоился? Об этом я не имела ни малейшего представления.

– Что ж нам под снегом-то стоять? – сказала я. – Давайте войдем в дом, там и поговорим.

– Господи, – сказал незнакомец, не сдвинувшись с места, – я только сию минуту осознал, что вы, должно быть, и есть Бретт!

– Да, – сказала я.

– Не могу поверить, что это вы. Я знал вас еще ребенком. Кстати, Райан дома?

– Нет его. Он отправился по вызову.

Винсент устремил на меня проницательный взгляд.

– Вы Эдварда видели? Он очень болен и хотел посетить эти места, прежде чем болезнь окончательно его доконает.

– Боюсь, я не знаю, кто такой Эдвард, – сказала я и вежливо улыбнулась.

– Уверен, он вам сказал, кто он, – произнес Винсент. – Ведь Эдвард – ваш отец.

Улыбка застыла у меня на губах. Что бы ни говорил этот человек, мне не хотелось впускать в свое сознание его слова.

– Боюсь, здесь какая-то ошибка. Быть может, вы просто заехали не на ту ферму?

Гость сунул руку во внутренний карман пиджака, извлек оттуда фотографию и протянул мне.

Лицо человека, который улыбался мне со снимка, и впрямь было мне знакомо – но не потому, что он был моим отцом. Я почувствовала, что мои ноги сделались ватными.

– Я думаю, нам следует все-таки войти в дом и присесть, – едва слышно пробормотала я.

Между тем Винсент Де Лука продолжал говорить, все повышая голос, в котором можно было уже различить панические нотки.

– Очень жаль, что я ворвался к вам вот так, без приглашения, и, возможно, нарушил своим появлением ваши планы. Но вы и меня поймите – я так волнуюсь за Эдварда. Он обещал позвонить, когда доберется до этих мест, но так ни разу не позвонил. А с тех пор, между прочим, прошло три дня. Эдвард не такой человек, чтобы обещать что-то и не выполнить.

Я, стараясь не вслушиваться в то, что он говорил, проводила его на кухню. Собаки, как обычно, пережидали непогоду, собравшись в кружок вокруг печи. Чтобы пройти к газовой плите и поставить чайник, мне пришлось переступать через них. Мыслей у меня не было никаких; можно сказать, что мой мозг неожиданно онемел – как немеет рука или нога, когда долгое время сидишь в неудобном положении. У меня было только одно желание: чтобы этот человек поскорее уехал.

Винсент остановился в дверях и опасливо посмотрел на собак.

– Не бойтесь, – пролепетала я. – Они не укусят.

Гость осторожно протиснулся в кухню, снял пальто, аккуратно положил его на стул и только после этого уселся сам.

Наливая чайник, я каким-то чужим, мертвенным голосом произнесла:

– Видите ли, мистер Де Лука, здесь имел место несчастный случай.

– Прошу, называйте меня Винсент, – сказал он.

Я повернулась к нему.

– Боюсь, что Эдвард, за которого вы так беспокоитесь, мертв.

Винсент сидел молча, а выражение лица его напомнило мне пятилетнюю Эми, когда она свалилась с пони. Она была тогда в ужасе, не понимала, что с ней произошло, и все старалась и никак не могла сделать вдох. Вопль, который вырвался потом из ее уст, мгновенно разрядил ситуацию…

Затаив дыхание, я ждала, как отреагирует на мои слова Винсент. Не вопля, конечно, я ждала – но хотя бы чего-нибудь: жеста, вскрика, удара кулаком по столу. Это означало бы, что шок так или иначе преодолен.

Наконец лицо Винсента покраснело, а глаза его наполнились слезами.

Я с шумом втянула в себя воздух и присела на стул рядом с ним. Неожиданно он взял мою руку и сжал ее в ладонях.

– Мне очень жаль, – пробормотала я.

Винсент покачал головой.

– Он был болен. Я знал, что это путешествие – слишком тяжелое для него испытание. Мне следовало ожидать такого финала.

– Его убила не болезнь. Он был застрелен.

Винсент оставил мою руку и вытер ладонью струившиеся у него по щекам слезы.

– Застрелен? Кому могло прийти в голову застрелить Эдварда? Или это произошло случайно?

«Ни в коем случае, – подумала я. – Я же видела рану».

Впрочем, говорить об этом свалившемуся как снег на голову Винсенту я не собиралась.

– Никто ничего не знает. Я нашла тело сегодня утром. Его увезли за несколько часов до вашего приезда. Скажите, а зачем этот ваш Эдвард сюда приехал?

Винсент с удивлением посмотрел на меня.

– Потому что он ваш отец – вот зачем. Он хотел с вами встретиться. Более того, хотел провести с вами День благодарения.

– Извините, но этого не может быть, – сказала я, с силой вцепясь пальцами в край стола. Хотя моего отца и вправду звали Эдвард, он умер, когда я была еще малышкой. Так говорила бабушка, так говорил Райан. Да об этом все знают. Мой отец лежит в могиле вот уже тридцать лет.

– Бретт, вашим отцом был Эдвард, которого я разыскиваю. Жаль, конечно, что у него не было возможности сказать вам об этом лично, но это так.

Я почувствовала у себя желудочный спазм.

– Никто из нас никогда не разговаривал с этим человеком, но я не думаю, что это мой отец. Мой отец умер много лет назад.

– Нет, – сказал Винсент. – Он не умер. Он жил на Манхэттене вместе со мной.

– Что вы хотите этим сказать?

Винсент поднял на меня глаза. Мне показалось, что он хочет причинить мне боль, как только что это сделала я, сообщив ему о смерти Эдварда.

– Когда-то я работал на этой ферме, Бретт. – На лице Винсента появилась едва заметная улыбка. – Вы, конечно, меня не помните, потому что были тогда ребенком. Скажите, у вас на ферме до сих пор выращивают кормовую траву?

Я почувствовала, что боюсь его слов – вернее, того, что он скажет в дальнейшем.

– Да, выращивают.

– Тридцать лет назад меня наняли сюда, чтобы я помогал косить, сушить и укладывать сено. С вашим отцом мы работали тогда по двенадцать часов в сутки – и так все лето. Мне тогда было шестнадцать лет, а вашему отцу – тридцать один год.

Я слышала его слова, но всячески отгораживалась от заключенного в них смысла и повторяла про себя, как молитву, то, что, как мне казалось, я знаю наверняка: мой отец погиб вместе с матерью в автомобильной катастрофе, когда я была еще ребенком. Их склеп находится на фамильном кладбище рядом с могилой прадедушки Мэтью, прабабушки Абигайль и дедушки, которого звали Кларенс. Сердце мое билось, как птица, которую хотели поймать и посадить в клетку.

Винсент продолжал гипнотизировать меня.

– Ваша мать целиком посвятила себя детям, тратила все свое время на вас и не замечала того, как близки мы были с Эдвардом.

Я попыталась улыбнуться и сказать что-нибудь вежливое, приятное для гостя.

– Стало быть, вы были близки с моим отцом…

Винсент кивнул:

– Очень близки.

Улыбка у меня получилась искусственная, как наклеенная, – у меня даже стало сводить губы.

– Вы хотите сказать, что мой отец был гомосексуалистом?

Винсент опустил глаза, зачем-то поковырял пальцем столешницу, после чего снова посмотрел на меня в упор. На кухне установилась мертвая тишина.

– Да, – одними губами произнес он.

Глава 3

Я отказывалась верить в то, что сказал Винсент. Это что же получается? Что мой отец влюбился в мальчика и ради него бросил всех нас? Более того, вернее, хуже того, оказывается, все эти годы мой отец был жив и умер всего несколько дней назад? От всего этого улыбка у меня на лице стала непроизвольно шириться, а под конец даже вырвался глупый смешок.

– Так отчего же он не приезжал сюда раньше?

Винсент вскинул руки, потом уронил их и покачал головой.

– Как бы я хотел, чтобы вы спросили об этом у него сами!

Жест Винсента был проявлением чувства, но глаза его смотрели холодно. Он продолжал изучать меня.

Я поднялась с места, попыталась налить в чайник воду, затем вылила зачем-то всю ее в раковину и начала сначала. Я никак не могла объять своим разумом то, что стало вдруг мне известно.

Краем глаза я заметила какое-то движение в дверном проеме, повернула голову и увидела Эми, которая стояла, прижавшись к стене, рядом с кухней, и слушала, о чем мы говорили с Винсентом.

– Что стоишь в углу? – хриплым голосом сказала я. – Заходи, раз пришла.

Эми подошла к гостю.

– Это моя дочь Эми, – сказала я, когда она протягивала руку.

– Винсент, – представился гость и потряс руку Эми.

– Значит, вы жили с моим дедушкой? – спросила она. Голос у нее был далеко не такой суровый, как у меня.

Он кивнул и смахнул рукой слезы, которые снова потекли у него по щекам.

– Извините, – сказал он. – Никак не могу свыкнуться с мыслью, что его уже нет.

Потом он закрыл лицо руками и разразился самыми настоящими рыданиями. Мы с Эми обменялись недоуменными взглядами. Его скорбь казалась нам какой-то излишне театральной. Наконец он достал носовой платок и высморкался.

– Извините, – снова сказал он. – По-моему, я все делаю не так. Думаю, Эдварду мои рыдания вряд ли пришлись бы по вкусу.

– Может, хотите чаю? – спросила Эми.

Винсент посмотрел на нее и вздохнул.

– Не откажусь.

Эми направилась к кухонному шкафу, достала три кружки, положила в каждую по пакетику с чаем, включила под чайником газ.

После этого она уселась рядом с Винсентом. Я знала, что все происходящее ужасно интересовало ее. Пока Эми занималась чаем, я, сложив руки на груди, стояла у стойки, напряженная, как стальная пружина.

– А чем Эдвард занимался в Манхэттене? – Поначалу выговаривать имя отца мне было довольно трудно.

– Как чем? Он был архитектором. Разве вы об этом не знаете? Когда вы познакомитесь с его работами, вы, ручаюсь, будете им гордиться. Он был одним из лучших в мире дизайнеров по конструированию частных домов, Люди, у которых не было времени заниматься строительством собственного жилища, целиком полагались на его вкус.

– А сами вы чем занимаетесь? – спросила Эми.

Винсент покривил рот.

– Я был помощником вашего отца. – Его взгляд принялся блуждать по стенам кухни, и я на мгновение увидела ее глазами гостя: закопченные балки под потолком, обшарпанный стол, жирное пятно сажи рядом с печью. Кухню требовалось как следует отмыть, а стены не мешало бы покрасить.

Когда Винсент заговорил снова, его голос прозвучал тихо, как шепот:

– У нас с Эдвардом была небольшая фирма в Нью-Йорке. Сказать по правде, в День благодарения мы должны были обедать с одним из наших клиентов. – Тут Винсент тихонько рассмеялся. – Но Эдвард решил провести этот День благодарения с вами. Он сказал, что другой возможности навестить вас ему уже не представится.

Закипел чайник. Я налила в кружки кипяток, поставила их на стол и присела рядом с Эми. Мне хотелось выяснить, не лжет ли Винсент, а если лжет – то в чем именно. Это позволило бы мне вернуться к прежней, такой удобной для меня теории – что я наткнулась в лесу на труп совершенно незнакомого человека.

– Почему он не подавал нам весточек, не сообщил, что жив? – спросила я.

Винсент кашлянул, деликатно прикрывшись рукой. Потом искоса посмотрел на меня. Взгляд у него был прежний – холодный, испытующий.

– Ваш брат знал, что он жив, – произнес он.

– Этого не может быть, – сказала я. Когда Райан смотрел на труп, в его глазах не промелькнуло и тени узнавания. Я хорошо помнила, как он отступил от трупа на несколько шагов и покачал головой.

– Они встречались с Эдвардом по крайней мере два раза в год. Он, надо сказать, получил от него изрядную сумму денег. – Во взгляде Винсента промелькнуло осуждение.

– Я вам не верю.

– Спросите его сами.

– Обязательно.

– Эдвард не мог не видеться с сыном. Когда он уезжал, мальчику было уже девять лет. Вы-то были еще крошкой, и Эдвард решил, что вам же будет лучше, если вы ничего не будете о нем знать. – Винсент намеренно говорил об этом небрежно, с легкостью – знал, что это причинит мне душевную боль.

Эми посмотрела на меня с сочувствием – как примерно смотрят на человека, которому наступили на ногу.

– Но как ему могло такое прийти в голову? – спросила я. Я слушала Винсента, впитывая каждое слово, и знала, что буду прокручивать этот разговор снова и снова.

Винсент пожал плечами.

– Он был сражен смертью своей жены – вашей матери и, как я полагаю, чувствовал себя ответственным за ее смерть.

– Но с какой стати ему было испытывать чувство вины за смерть матери? Она ведь погибла в автокатастрофе… – Тут я замолчала, поскольку вспомнила, что историю о том, как отец с матерью разбились вдвоем в машине, мне рассказала бабушка. Похоже, ее рассказ тоже нуждался в проверке.

Винсент сложил пальцы на руках вместе и снова тихо заговорил:

– Ваша мать покончила с собой. Приняла большую дозу снотворного… Через неделю после того, как мы уехали.

Внутри у меня все окаменело: только так я могла защитить свою душу и сердце от сыпавшихся на меня все новых и новых ударов.

– Моя мать себя не убивала, – твердо сказала я.

Очевидно, Винсент лжет и обращать внимание на его слова не следует.

– Я сказал вам правду, – произнес он.

– Она погибла в автокатастрофе, – продолжала я настаивать на своем.

– Никакой автокатастрофы не было. Имело место самоубийство, но родственники, как известно, не любят распространяться о семейных скандалах и драмах… Вы уж мне поверьте, я знаю.

Винсенту удалось пробить возведенную мной стену, которой я пыталась от него отгородиться. Сама того не желая, я ему поверила. То, что он говорил, было страшно и ужасно, но, как ни крути, логика в его рассказе была. Я сразу же вспомнила, что бабушка не любила заводить речь о моих родителях, а если что и говорила, то отец и мать представали в ее рассказах не существами из плоти и крови, а какими-то нереальными, вымышленными, почти сказочными персонажами. Разумеется, положительными – как же иначе? Мне было неприятно думать о паутине лжи, которую бабка за эти годы сплела вокруг меня. Если присовокупить к этому тот факт, что Райан знал о побеге отца и самоубийстве матери, то ложь, которой меня окружили, неизмеримо возрастала.

Впрочем, все было верно только в одном случае: если этот самый Винсент – не помешанный и говорит правду.

Винсент, однако, на помешанного похож не был. Когда я работала в госпитале, мне приходилось диагностировать психические заболевания, но у Винсента, на мой взгляд, никаких признаков отклонения от нормы не наблюдалось.

У меня задрожали ноги, и я, чтобы избавиться от дрожи, скрестила их в щиколотках. Поверить в рассказанную Винсентом историю мне пока было не по силам, и я, чтобы немного успокоиться, переключила внимание на конкретные предметы: на ложечку, которая лежала рядом с моей чашкой, на трещину, которая, извиваясь, шла по столу в конец столешницы.

– Ваша бабушка все еще жива? – спросил между тем Винсент.

– Да, – сказала Эми. – Она у себя в комнате, наверху.

Винсент удивленно выгнул бровь, но ничего не сказал и принялся за предложенный ему чай. Мы с Эми тоже взялись за свой. Ноги затекли, и я ощутила во всем теле неприятное покалывание. Никаких других эмоций или чувств я в этот момент не испытывала и вся словно одеревенела.

– Вы когда-нибудь задавали себе вопрос, почему у вас не отцовская фамилия? – спросил, нарушая затянувшееся молчание, Винсент. – Думали ли вы, почему она заставила вас взять свою фамилию?

Я так крепко вцепилась в свою чашку, что испугалась, что она вот-вот треснет. Тем не менее, выждав минуту, я заговорила:

– Бабушка в соответствии с законом оформила над нами опеку, когда мне было два года. Мне всегда казалось естественным, что мы носим ее фамилию.

Винсент снова удивленно выгнул бровь, но опять ничего не сказал и продолжал прихлебывать чай.

Лицо мертвого человека, которого я нашла, снова возникло передо мной – с тех пор как я наткнулась на труп, оно появлялось перед моим мысленным взором постоянно. Особенно меня поражали глаза мертвеца – голубые, остекленевшие, похожие на прозрачные камушки. Его каштановые, с сединой, поредевшие волосы чем-то напоминали мне волосы брата – похоже, волосы Райана через двадцать – тридцать лет будут выглядеть точно так же. А еще у меня в памяти отпечатался рот мертвеца, приоткрывшийся в предсмертном вопле. «Мертвец» – так я называла про себя лежавшего на тропинке человека и никак не могла отвыкнуть от этой привычки. А пора бы. Как выяснилось, его звали Эдвард и он был моим отцом.

– Вы можете рассказать мне о том, как умер Эдвард? – спросил Винсент.

– Ну… прежде всего никто не знал, кто это такой. Документов при нем не нашли, – сказала я. Мои слова падали тяжело, словно камни.

– Неужели Райан его не узнал?

– Нет.

– А должен был, – произнес Винсент.

– Вы его сами об этом спросите, ладно? – сказала я. Я тоже готовилась учинить брату по этому поводу небольшой допрос – из-за лжи, которую он вокруг меня нагородил. Что и говорить, я была зла на брата, чертовски зла.

– Когда вы обнаружили его тело? – продолжал Винсент.

Первой откликнулась Эми:

– Сегодня утром. Мама нашла его на тропинке, которая ведет к Депатрон-Холлоу, – неподалеку от водопада, примерно в миле отсюда.

– У полиции уже есть подозреваемые?

– А как же, – сказала Эми. – Мы эти самые подозреваемые и есть. Все до одного.

– Я полагаю, у каждого из вас есть алиби? – задумчиво произнес Винсент.

Во мне начал закипать гнев, и я приветствовала его приход. Я со стуком поставила чашку на стол, едва не расплескав чай.

– Наверняка есть, – продолжал гнуть свое Винсент.

– А у вас? – резко спросила я. – Кто является наследником Эдварда после его смерти – уж не вы ли? Кому теперь принадлежит его бизнес?

Глаза Винсента холодно блеснули, и я подумала, что у меня одним врагом может стать больше.

– Полагаю, копия завещания находилась у Эдварда, – произнес он.

У меня по спине пробежала холодная дрожь – предчувствие опасности.

– Как я уже сказала, при нем не было никаких документов, и потом – с какой стати ему носить при себе копию своего завещания?

– Думаю, Райан мог бы ответить на этот вопрос, – сказал Винсент.

Я отодвинула стул, взяла кружку с недопитым чаем и направилась к мойке.

– Райана не будет дома еще несколько часов.

Мне неприятно было ощущать присутствие этого человека у себя за спиной. Грудь мою теснили не пролившиеся еще слезы, и мне не хотелось, чтобы он их увидел.

Неожиданно на кухню вошла бабушка – в том же траурном облачении, которое она надела, когда мы ждали полицию. При виде сидевшего за столом Винсента она поправила воротник блузки.

– Кто это? – спросила она, заранее растягивая губы в вежливой улыбке. Эми с недоумением посмотрела на нее.

– Меня зовут Винсент Де Лука, – сказал гость вставая.

– Винсент Де Лука, – повторила бабушка, на лице которой не проступило даже тени узнавания.

– Я здесь работал. Тридцать лет назад, – сказал он.

– О Господи, – медленно, чуть ли не по слогам произнесла она.

– Винсент знает того человека, которого я обнаружила на лесной тропе, – сказала я хриплым от волнения голосом. – Он утверждает, что это мой отец.

Бабушка тяжело опустилась на стул.

– Нет, – выдохнула она.

Эми смотрела то на меня, то на бабушку. Ее глаза блестели от возбуждения. У меня сложилось впечатление, что ей хочется посмотреть на то, как мы с бабкой будем ссориться и сводить счеты. Прежде мы выступали против нее единым фронтом, и она, должно быть, надеялась, что, если этот фронт развалится, она, воспользовавшись расколом в наших рядах, получит возможность поступать, как ей вздумается.

Я поняла все это в долю секунды, но сдерживаться была уже не в силах.

– Ты лгала мне на протяжении многих лет, – заявила я бабушке дрожащим голосом.

– Ох, Бретт, – сказала она и протянула ко мне руки, чтобы меня обнять.

– Не надо, – сказала я. – Не дотрагивайся до меня, Эмили.

Услышав, что я назвала ее по имени, она часто-часто замигала.

– Я – твоя бабушка, – сказала она.

– Можешь отправляться к черту… бабушка!

Бабушка поднялась с места, подлетела ко мне и схватила меня за плечи сильными, будто железными, пальцами.

– Мы обсудим все это позже, – сказала она тихим голосом. – А пока что изволь взять себя в руки и успокоиться. Поди в конюшню и проверь, задан ли корм лошадям. Мне все равно, что ты думаешь обо мне в данную минуту, но я не хочу, чтобы этот человек стал свидетелем нашей ссоры.

Я довольно грубо оттолкнула бабушку и, сняв с гвоздя куртку, отворила дверь и вышла из дома. На улице было темно и дул пронзительный ветер, швырявший в лицо пригоршни мокрых снежных хлопьев. К дому, переваливаясь с боку на бок, подъезжал, купаясь в грязи, пикап Райана.

«Пусть Райан разбирается с Винсентом, – злорадно сказала себе я. – Пусть они с бабкой сами с ним разбираются».

Снегопад все усиливался.

«Отлично, – подумала я, – по крайней мере не приедут Фарнсуорт с Дэном».

Я не желала никого видеть. Чтобы переварить услышанное от Винсента, мне требовалось какое-то время побыть наедине со своими мыслями.

Я прошла через двор и подошла к конюшне, где всегда находила прибежище, когда уставала от людей и разговоров и хотелось побыть в одиночестве.

Я открыла дверь и неожиданно увидела Ноа. Остановившись у двери и сжав с досады кулаки, я стала наблюдать за тем, как он при свете тусклой лампочки чистит скребницей Каледонию. У меня было такое ощущение, что мне помешали, хотя это я явилась незваной на конюшню, которая считалась царством Ноа.

Он кивнул мне и вернулся к работе.

– Ну как, вам сейчас лучше? – спросил он, когда молчание стало затягиваться.

«Глупейший вопрос», – подумала я, продолжая молча смотреть на Ноа.

– Похоже, на душе у вас по-прежнему тяжело, – сказал между тем Ноа, принимаясь костяным гребнем расчесывать хвост Каледонии.

Я подошла к загончику и прислонилась к стене. Меня так и подмывало вернуться домой, но я знала, что, пока Винсент сидит на кухне, я не могу этого сделать.

Искоса посмотрев на меня, Ноа спросил:

– Может, хотите присесть?

Стараясь успокоиться, я несколько раз глубоко вздохнула.

Погода продолжала меняться. Теперь в окна конюшни дробно стучала ледяная крупа, а ветер изменил направление и стал поддувать в открытые ворота. Я выглянула в окно. Кругом было белым-бело. Снег успел замести даже мои следы, хотя я вошла в конюшню всего несколько минут назад. Пикап Райана мирно стоял у крыльца рядом с «саабом» Винсента, а окна большого дома уютно светились.

Я вновь переключила внимание на Ноа и, стараясь придать голосу ровное и спокойное звучание, сказала:

– Вообще-то чистить Каледонию должна была Эми.

– Я не против того, чтобы сделать это за мисс Эми.

– Позвольте мне вам помочь.

Двигаясь как автомат, я подошла к стенду, на котором висели различные щетки, выбрала одну из них и стала гладить лошадь по спине. Каледония обнюхала мой карман в поисках своего любимого лакомства – моркови, но, не обнаружив таковой, снова опустила голову и принялась мерно жевать сено. Разглаживая шкуру на спине у лошади, я смотрела, как быстро и аккуратно действует костяным гребнем Ноа, расчесывая хвост кобылы. Он не тянул, не дергал, а тщательно обрабатывал одну прядку за другой.

«Так и надо, – подумала я. – Любое дело можно уладить, только надо подходить к нему методично, не спеша и разбираться с ним постепенно, пункт за пунктом».

– Это вы сняли желтую ленту, которой полицейские оклеивают место преступления? – спросила я.

– Но лошадей, хочешь не хочешь, выводить-то надо, – ответил Ноа.

– Будем надеяться, что полицейские согласятся с вашей точкой зрения.

– Животные не могут находиться в стойле до бесконечности. Не известно еще, когда полиция появится на ферме в следующий раз. Да и стойла надо регулярно чистить.

Ноа, разумеется, был прав. Только я не знала, как отреагирует на его инициативу тот же Фарнсуорт. Темное пятно в центре конюшни исчезло, а на его месте красовалась груда свежих опилок.

Я выглянула из дверей. Снега намело столько, что полицейские машины в ближайшее время вряд ли смогли бы подъехать к дому. Нужно было ждать, пока снег растает, а дороги немного просохнут.

– Полицейские вам ничего нового не сказали? – спросил Ноа.

Я покачала головой.

– Есть у вас подозрения на тот счет, кого все-таки убили? – задал новый вопрос Ноа.

– Да, – сказала я едва слышно.

– Вот оно как. – В голосе Ноа не прозвучало ни удивления, ни заинтересованности, и я невольно спросила себя – с чего бы это? – Я видел парня, которого застрелили. В прошлый вторник – как раз перед тем, как вышел на охоту, – сказал он.

У меня перехватило горло.

– Почему же вы ничего не сказали об этом Фарнсуорту?

Ноа пожал плечами и с минуту помолчал. Потом, когда заговорил снова, голос его зазвучал мягко и проникновенно:

– Фарнсуорт спросил меня, знаю ли я этого человека. Я и вправду никогда его раньше не видел. Но во вторник, когда я шел на конюшню, как раз перед тем, как отправиться на охоту, я услышал, что оттуда доносятся голоса. Говорили двое – вернее, не говорили, а о чем-то спорили. Одним из этих двух был ваш брат. Когда я подошел к двери, они замолчали. Так вот, с Райаном разговаривал человек, которого потом застрелили.

Похоже, охватившее меня ужасное чувство тревоги сразу проступило у меня на лице, поскольку Ноа опустил гребень и озабоченно посмотрел на меня.

– Если это вас так уж расстраивает, я и словом об этом никому не обмолвлюсь. Мне неохота, чтобы ваш брат попал в беду.

Подумать только! Отец и Райан спорили о чем-то в нашей конюшне – и, вполне возможно, в тот самый день, когда все произошло. Невероятно! Неужели в убийстве замешан Райан? Этого я представить себе не могла – это было, что называется, выше моего понимания.

Я продолжала машинально водить щеткой по спине Каледонии, но мысли метались, а дыхание сделалось частым и поверхностным.

– А о чем они спорили, вы не помните? – выдавила я наконец из себя.

– Они о деньгах что-то говорили и о склонности Райана к азартным играм. – Ноа поднял глаза, увидел мой испуганный взгляд и, обойдя вокруг лошади, взял меня за руку. – Черт, надо было мне все-таки держать язык за зубами: вон как сильно я вас расстроил.

– Вы здесь ни при чем, – сказала я.

Рука у Ноа была большая и теплая, а мои душевные силы были уже на пределе. Я не выдержала и, прислонившись на мгновение к плечу Ноа, всхлипнула. Потом, правда, отпрянула, вытерла глаза и как ни в чем не бывало спросила:

– Как прошла охота?

Он снова взялся за гребень и, небрежно махнув им в воздухе, произнес:

– Неудачно я тогда поохотился.

– А вот я видела у водопада крупного горного козла. Я сегодня утром как раз за ним отправилась.

– Чей это «сааб» стоит у крыльца? – неожиданно спросил Ноа.

– Этот «сааб» принадлежит человеку, который знал убитого.

– Значит, вам уже известно, кого убили? – спросил он.

– Если верить тому парню, который прикатил сюда на «саабе», убитого звали Эдвард Мерси и он был моим отцом.

– Но вы же его не узнали?

– Естественно. Я его не помню. Он бросил нас, когда я была еще младенцем.

– Но что заставило его сюда вернуться?

– Откуда мне знать? Вот Райан – он, может, знает, – сказала я, покривив рот в горькой улыбке. Обхватив руками голову Каледонии, я зарылась лицом в ее густую гриву. Щетка со стуком упала на пол.

– Только не надо так расстраиваться, – сказал Ноа. Он подошел ко мне и обнял сзади. Я повернулась к нему и вдруг расплакалась – уже по-настоящему. От моих слез у него на рубашке стало расплываться большое темное пятно. Впрочем, слезы слезами, но от его прикосновений у меня по телу стал растекаться позабытый уже жар, который чувствует женщина, оказавшись в мужских объятиях. Прошло три года с тех пор, как мужчина прикасался ко мне с нежностью или вожделением.

– Нас будут подозревать – всех, – сказала я, вытирая рукавом залитое слезами лицо и отодвигаясь от Ноа.

– А как насчет того парня в «саабе»? Как его имя?

– Его зовут Винсент Де Лука.

– Его-то что связывало с мертвецом? – спросил Ноа.

– Они были любовниками.

– Вот так штука! – почесав затылок, сказал Ноа.

Я уселась на брикет сена чуть в стороне от загончика Каледонии. Мне хотелось забыть все – в особенности отца, которого я нашла мертвым на лесной тропинке и который бросил меня тридцать лет назад. Я знала, что его образ будет преследовать меня до конца жизни, но думать об этом сейчас как-то не хотелось.

– Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? – сказала я.

– Конечно, – произнес Ноа с виноватым видом. Как будто это он затеял разговор о недавнем трагическом происшествии. – И о чем бы вы хотели?

Я вспомнила, как утром сказала Дэну, что ничего не знаю о том, кто такой Ноа. Почему, в самом деле, он нанялся к нам на ферму три недели назад? Райан платил ему мало, и было ясно, что этот человек мог заработать куда больше в любом другом месте. Может быть, он тоже был знаком с моим отцом и имеет отношение к его убийству? Я хотела знать правду – загадок с меня на сегодня было достаточно.

– Расскажите мне о себе, Ноа.

– Да нечего особенно рассказывать.

– Что-то мне не верится.

– Я говорю правду.

– Это не правда, а полуправда. Вы ведь родом не из этих мест, верно?

– Верно.

– Ну так расскажите мне, откуда вы приехали.

– Я из Таоса, Нью-Мексико. – Он уселся рядом со мной, слишком близко. Я поднялась с места и подошла к Каледонии, чтобы ее приласкать.

– Ну и как там, в ваших краях?

Ноа заложил руки за голову и откинулся спиной на брикеты.

– Там красиво, – негромким голосом произнес он. – Высокие горы… Сангре-де-Кристо знаете? Наш городишко находится прямо у подножия этой горы. Это высоко – семь тысяч футов над уровнем моря.

– А чем вы там занимались?

Ноа задумчиво поскреб подбородок.

– Родился, рос, ходил в школу, работал у отца на ранчо.

– Скажите, сколько вам лет?

Он улыбнулся.

– В августе исполнилось тридцать два.

– Да мы же ровесники! – воскликнула я с энтузиазмом. – И когда у вас день рождения?

– Двадцать седьмого.

– И у меня двадцать седьмого!

Взгляды наши встретились, и мы улыбнулись друг другу. Потом настала минута тишины – я думала, о чем бы его еще спросить.

– У вас там, в Таосе, есть семья?

– Уже нет. В прошлом году у меня умер отец.

– А какой он был, ваш отец?

Сначала Ноа молчал, а когда заговорил, то говорил так тихо, что мне приходилось вслушиваться.

– Он был твердым, как кремень. Справедливым, умным. Никогда на меня не кричал, никогда не тронул меня даже пальцем. Упрямцем он был большим – это да, но учиться любил. Если мне удавалось в споре доказать ему что-нибудь, используя цитату из книги, он всегда улыбался и, по-моему, был этому очень даже рад. Книги он уважал. Даже Чосера читал на староанглийском. «Кентерберийские рассказы» всегда лежали у него на столике рядом с кроватью. Он то и дело их перечитывал.