Текст книги "Без жалости"

Автор книги: Лоис Гилберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Перегнувшись через край замерзшей протоки, Винсент достал пистолет, поднялся на ноги и направил забитый снегом ствол на меня.

Со стороны леса послышался голос Ноа:

– Не двигайся, бросай оружие – или я стреляю!

Винсент повернулся на крик, вскинул пистолет и выстрелил в Ноа, который находился от него на расстоянии примерно тридцати ярдов.

Меня волной захлестнула ярость. Впервые в жизни у меня появилось желание убить человека. Не избить, не отдать под суд, а именно убить.

Винсент стоял от меня в двух шагах, расставив ноги и держа пистолет в вытянутой руке. Он высматривал Ноа, который укрылся за заснеженным стволом дерева.

Я подползла к Винсенту, подтянула к груди ноги и, распрямив их с силой стальной пружины, ударила снизу вверх каблуками промеж его широко расставленных ног. Он вскрикнул, упал на спину и заскользил по льду к краю обрыва головой вперед. Поверхность замерзшего водопада была такой скользкой, что ему лишь в последний момент удалось ухватиться рукой за обломок скалы и избежать падения в пропасть.

«Я достану тебя, ублюдок», – с жестокой радостью подумала я, увидев, что голову Винсента отделяет от края пропасти каких-нибудь пара дюймов.

Перекатившись на живот, я поползла к нему, желая столкнуть его вниз. В этот момент он поднял голову, увидел меня и вскинул руку с пистолетом. Черный зрачок ствола смотрел мне прямо в лицо.

Винсент выстрелил, и на мгновение мне показалось, что к щеке приложили раскаленный металлический прут.

Не обращая внимания на жгучую боль, я обхватила противника за ноги и подтолкнула вперед – к краю пропасти.

Он перевалился через край, издал дикий вопль и полетел в пропасть – прямо на лед, к подножию водопада Депатрон-Холлоу.

Я подползла к краю скалы и свесила голову: Винсент, отчаянно молотя по воздуху руками и ногами и оглашая окрестности пронзительным криком, падал вниз, временами ударяясь то боком, то головой о ледяные глыбы. После глухого удара вопли Винсента стихли и наступила мертвая тишина.

Я увидела Ноа, который полз ко мне по гребню скалы.

Когда он приблизился и схватил меня за руку, у меня из глаз потекли слезы и я дрожащим голосом пролепетала:

– Винсент меня ранил…

– Да, щека у тебя кровоточит, – серьезно сказал Ноа и склонился надо мной, чтобы получше рассмотреть рану.

Через минуту он с облегчением перевел дух и произнес:

– Ничего страшного. Входного отверстия не видно, стало быть, пуля прошла вскользь и только обожгла кожу.

Я кончиками пальцев ощупала рану, поняла, что Ноа прав, и тоже с облегчением вздохнула. Пуля и впрямь прошла по касательной.

– Как ты меня нашел? – спросила я.

– Я проснулся среди ночи от неприятного предчувствия и решил, что с тобой что-то случилось. Пошел проверить, все ли у вас в доме спокойно. У входа я заметил свежие следы, которые тянулись через поля в сторону леса, и пошел по следу.

– А где же твое ружье? – поинтересовалась я.

– Да не было у меня никакого ружья, – сказал он и развел руками.

– Винсент мог тебя убить! – воскликнула я.

– Но не убил же.

Ноа перегнулся через край пропасти и взглянул на черный силуэт Винсента, лежавшего на льду.

– Как ты думаешь, он умер?

При мысли о том, что противник валяется на дне пропасти, я ощутила животную радость, которая больше пристала дикарю, чем цивилизованному человеку.

– Даже если он и не умер, то скоро умрет. – Я знала, что, как только температура тела Винсента опустится ниже восьмидесяти трех градусов по Фаренгейту, спасти его будет уже невозможно.

Ноа покачал головой.

– Здесь слишком крутой спуск. Один я, пожалуй, оттуда его не вытащу. Надо звать людей с носилками и веревками…

– Оставь его. Пусть лежит.

Ноа отлично понимал, что значат эти слова. Пожав плечами, он снова переключил внимание на мою особу.

– Тебе необходимо отогреться, – сказал он. – Ты ходить-то можешь?

– Могу.

Не без труда я поднялась на ноги, отошла от края скалы и стала осторожно спускаться по узкой боковой тропинке, которая вела к выбоине под водопадом.

– Бретт, куда это ты, скажи на милость, направилась? – с удивлением спросил Ноа.

– Оставайся здесь. Я скоро приду.

У меня уже выработался иммунитет к опасности, я ничего не боялась и твердо ставила ногу в сапоге с рифленой подошвой на засыпанную снегом узенькую обледеневшую дорожку.

У меня не было больше сомнений насчет завещания. Теперь, когда Винсент лежал на дне пропасти, прятать бумагу уже не имело смысла. Пора было передать бабушке и Райану документ, который они так стремились заполучить.

Я разбросала куски льда и обломки гранита, которые скрывали непромокаемую сумочку с завещанием, сунула ее в карман и отправилась в обратный путь к вершине.

Примерно через час я уже находилась дома и лежала в гостиной на диване. Меня до подбородка укутали одеялами, а бабушка подложила мне под ноги грелку с горячей водой. Райан принес мне таблетку аспирина и горячий чай. Я с благодарностью приняла из рук брата кружку с горячей жидкостью и мельком взглянула на Ноа, который сидел у камина на стуле с высокой прямой спинкой. Эми сидела на полу рядом с диваном и прижималась щекой к моей ноге.

Критическая ситуация на время всех нас сблизила, и было приятно видеть суетившихся бабушку и Райана. Но самую большую радость мне доставила Эми, чьи теплые прикосновения напоминали о том времени, когда мы с дочерью были по-настоящему близки.

Теперь, когда непосредственная угроза миновала, я почувствовала сильнейшее утомление и мне стоило немалого труда отвечать на вопросы родственников.

– Итак, Винсент признался тебе в том, что это он убил Эдварда, – произнес Райан, повторяя то, что я сообщила ему, как только вернулась домой.

– Да, – сказала я, тараща на него начинавшие слипаться глаза.

В сущности, сказав об этом Райану, я лишь немного покривила душой. Ведь Винсент не отрицал, что ненавидел Эдварда, не так ли? Конечно же, это он убил отца – кто ж еще?

– Слава Создателю, он умер, – громко сказала бабушка, поправляя на мне одеяло.

– Так что же мы скажем полиции? – спросил Райан.

– Правду, – ответила я.

Райан пристально посмотрел на меня. Я знала, что выглядела паршиво: лицо у меня распухло и было разукрашено кровоподтеками – не говоря уже об отметине на щеке, оставленной пулей Винсента. По счастью, брат дал мне сильное обезболивающее.

– Но почему Винсент похитил тебя и потащил в лес – да еще в такую погоду? – спросила бабушка.

– Он знал, что я спрятала завещание где-то у водопада.

Кружка у Райана опасно накренилась, и если бы он не подхватил ее другой рукой, чай, наверное, пролился бы.

– И где же оно сейчас?

– В кармане моей куртки, – сказала я.

Бабушка чуть ли не подпрыгнула в своем кресле, когда это услышала. Поднявшись с места, она выбежала на кухню, где Ноа повесил мою куртку.

– Аллилуйя! – громко крикнула она, возвращаясь в гостиную с завещанием в руках. – Да благословит Господь и тебя, Бретт, и бедного Эдварда Мерси! Впрочем, разве он бедный? Эдвард Мерси был богатым человеком. Райан, наша ферма спасена!

Глаза Райана алчно блеснули.

– Ну-ка, давай его сюда, – сказал он бабушке.

Бабушка протянула завещание внуку, он быстро просмотрел его и расплылся в довольной улыбке.

– Если нам потребуется еще одно доказательство преступления Винсента, то оно здесь, в тексте завещания. Отец написал, что в случае если его смерть произойдет при загадочных обстоятельствах, то полиции следует арестовать Винсента.

По идее, эта информация, которая подтверждала мои слова, должна была меня обрадовать, но я ничего не чувствовала, кроме огромного желания забраться в свою постель и уснуть.

Эми посмотрела на меня, зевнула и спросила:

– С тобой ничего не случится? А то я так устала, что у меня глаза слипаются.

Я кивнула.

– Отправляйся, детка, и спи сколько захочешь – хоть до обеда.

Эми поднялась и, прежде чем уйти, поцеловала меня в лоб.

– Я люблю тебя, – прошептала я.

– Я тоже тебя люблю, – проговорила Эми и стала подниматься по лестнице, предварительно пожелав доброй ночи Райану и бабушке.

Когда она ушла, ко мне подошел Ноа и, наклонившись ко мне, прошептал:

– Я пойду к себе в бунгало, а тебе советую ложиться спать. Ты сильно вымоталась.

– Хорошо Ноа, я скоро лягу. Спасибо тебе. Я перед тобой в долгу.

Он ухмыльнулся и едва слышно произнес:

– Я запомню твои слова и зайду получить должок, как только ты окончательно придешь в себя.

После этого Ноа отвесил поклон бабушке и Райану. Те, не поднимая на него глаз, почти синхронно кивнули.

– Доброй ночи! – крикнула я вслед Ноа, когда он выходил из гостиной.

Бабушка присела на подлокотник кресла Райана, и они с ним с головой ушли в изучение текста завещания. Казалось, более счастливых людей, чем эти двое, на свете не существовало.

– Нам нужно купить новый трактор, – с улыбкой сказала Эмили. У нее был такой вид, будто она помолодела лет на двадцать.

– Заметано, покупаем, – сказал Райан, и они с бабушкой громко засмеялись, не имея сил скрыть своей радости. – Кроме того, ба, – добавил Райан, – я намереваюсь обновить и перестроить весь дом – от фундамента до крыши. Мы настелем новую крышу, заменим негодные доски, укрепим стены, все заново покрасим, переделаем ванные комнаты, завезем новую мебель… Господи, как хорошо иметь много денег! Можно ни в чем себе не отказывать – ни в новой одежде, ни в новом автомобиле. Тот, у кого есть деньги, может позволить себе покупать все самое лучшее.

«А ведь ему нужны деньги, очень нужны», – подумала я. В этом Винсент был прав. Когда Райан мне говорил, что ему наплевать на деньги, он врал, и я только что в этом убедилась. Тут я вспомнила, как мне хотелось верить Райану, когда он стал уверять меня, будто совершенно переменился, потерял интерес к материальной стороне жизни и готов в том случае, если завещание отыщется, предоставить свое наследство в распоряжение бабушки. Черта с два он откажется от этих денег – пусть они и окроплены кровью Эдварда! Это очередная ложь – и ничего больше. Мало, что ли, он мне лгал за последние тридцать лет?

– Как ты думаешь, Билли поможет нам в переустройстве дома? – спросила бабушка у Райана. – Я была бы рада видеть его у нас.

Райан беспрестанно улыбался.

– Какой разговор? Конечно, поможет, – произнес он, а потом обратился ко мне: – Ну а что хочет наша любимая сестренка? Новую машину? Небольшую частную клинику? Или, быть может, мне следует заплатить за обучение Эми в частной школе?

У меня перед глазами замелькали картины, одна соблазнительнее другой: собственный дом, дорогая одежда, толстая чековая книжка, белый пароход, на котором мы с дочерью отправляемся путешествовать. И все это будет оплачено деньгами моего отца. Кровавыми деньгами.

– Мне нужно кое о чем у тебя спросить, Райан, – сказала я и со значением взглянула на бабушку. – Не могла бы ты, ба, оставить нас наедине?

Бабушка удивленно выгнула бровь и посмотрела на Райана, который вдруг перестал улыбаться и сидел тихо. Потрепав внука по плечу и подмигнув ему (дескать, не волнуйся, все будет хорошо), она поднялась с места.

– Что ж, если это так необходимо, я уйду. Хотя заснуть мне вряд ли удастся. Придется принять снотворное.

– Я тоже скоро лягу, – произнес Райан и, в свою очередь, подмигнул ей.

Потом бабушка подошла ко мне и чмокнула в щеку.

– Еще раз спасибо тебе, детка. Ты всех нас спасла.

Я кивнула ей, пожала руку и даже изобразила бодрую улыбку.

Когда она вышла из гостиной, Райан пересел ко мне на диван.

– Я правду говорю, Бретт, – произнес он. – Проси у меня чего хочешь.

Я посмотрела на брата так, будто видела его впервые в жизни.

«Удивительный человек – мой брат, – подумала я. – Смотрит мне в глаза и лжет – да как убедительно!» Но я-то знаю, что он при этом чувствует. Сегодня я тоже совершила убийство и теперь отлично понимаю, какое удовлетворение может испытывать человек, убивая себе подобных.

Райан наклонил голову набок и поднял на меня глаза.

– Ты ведь обо всем догадалась, верно?

– Да, – сказала я.

Брат прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана.

– Ну и как ты намереваешься теперь поступить?

– Прежде всего я хочу понять, зачем ты это сделал? – сказала я, не сводя с Райана глаз. – Неужели ты его до такой степени ненавидел?

В глазах Райана промелькнуло что-то неуловимое – не то печаль, не то удивление.

– Странное дело, Бретт, – произнес он с улыбкой, – с тех пор как Эдвард умер, у меня напрочь пропало желание играть в азартные игры и ходить в казино.

– Ты хочешь сказать – с тех пор как ты его убил?

Мне сразу же вспомнились остекленевшие глаза отца и его развороченный выстрелами в упор живот с вывалившимися наружу внутренностями. «Такой смерти, – подумала я, – не заслуживает ни один человек на свете».

Райан опустил глаза, потом заговорил снова – отрывисто и с болью в голосе:

– Каждый раз, когда я видел отца, меня начинало поташнивать. И тогда я начал играть: пытался с помощью сильных ощущений освободиться от того мерзкого чувства, которое всякий раз охватывало меня после встреч с ним. Тогда я делал это неосознанно, но сейчас точно знаю, что именно так все и было, поскольку после того, как отец умер, всякое желание играть у меня пропало.

«Стало быть, для того чтобы излечиться от пагубной страсти к игре, тебе понадобилось убить отца», – подумала я, но ничего Райану не сказала – вовремя прикусила язычок.

– Да, я его ненавидел. Он всегда пытался мной манипулировать. Он был хитрым сукиным сыном. Очаровательным внешне и гнилым, растленным внутри.

– Но зачем было его убивать – он бы и сам через неделю-другую умер?

Райан пожал плечами.

– Он сказал, что порвет завещание, если я не позволю ему остаться в нашем доме. Кричал, что отдаст все деньги Винсенту.

– И тогда ты хладнокровно его пристрелил – так, что ли?

В лицо Райану бросилась кровь.

– Да какая разница! – вскричал он. – Все равно Эдвард должен был умереть. Впрочем, если тебе так больше нравится – считай, что я убил его не моргнув глазом.

– Нет! – послышался взволнованный голос бабушки. Она неожиданно появилась в залитом лунном свете дверном проеме и прошла в комнату с исказившимся от душевной боли лицом. – Не смей так говорить, Райан! Я тебе не позволю!

– Уходи отсюда! – прошипел Райан. – Тебе не надо этого слушать.

Бабушка села на диван между мной и Райаном.

– Успокойся, Райан. Я не позволю тебе взваливать на себя столь тяжкое бремя. В этом нет нужды.

– О чем это вы говорите? – спросила я.

Бабушка повернулась ко мне.

– Райан все еще думает, что ему удастся оградить тебя от мерзостей этого мира.

– Замолчи, – процедил сквозь зубы Райан.

– Пусть будет что будет, – сказала бабушка. – Пора ей узнать об Эдварде правду.

Глава 9

От этих слов на меня повеяло холодом. В душе старой женщины существовала некая запертая на замок дверца, за которой она скрывала тщательно оберегаемые ею семейные тайны, и я всегда считала, что эти тайны имеют отношение к моим родителям. И вот теперь, когда эта дверца должна была приоткрыться, к большому своему удивлению, я поняла, что от этого как-то не по себе.

Стоило бабушке обратиться мыслями к прошлому, как черты лица у нее сделались мягче, морщины разгладились, и я подумала, что в молодости она была прехорошенькая.

Когда она наконец заговорила, голос ее зазвучал негромко, мелодично и проникновенно, он завораживал – как голос Шахерезады из сказок «Тысяча и одна ночь»:

– Твой отец, Бретт, женился на твоей матери почти сорок лет назад. Тогда мне было только тридцать шесть, и твой дедушка, Бретт, был еще жив. Когда твои родители переехали к нам на ферму, я не сомневалась, что буду жить с Кларенсом до конца своих дней. Дедушка очень нежно относился к Каролине, и когда она объявила, что беременна и хочет выйти замуж за Эдварда, он не стал ей перечить.

Я слушала рассказ бабушки, не пытаясь вставить хотя бы слово. Я была занята возведением вокруг себя глухой стены, которая должна была оградить меня от того, что мне предстояло узнать.

– Когда на ферме появился Эдвард, меня поразила его энергия. В этом смысле он был полным антиподом тихоне Кларенсу. Эдвард был артистичен, остроумен и очень хорош собой. Каролина была от него без ума.

Бабушка глубоко вздохнула и продолжила свой рассказ:

– Каролина была красива, но мыслила она прямолинейно, и ей не хватало душевной тонкости. Разговаривать с ней было непросто – прямо как с Кларенсом, из которого я каждое слово вытягивала как клещами. Кроме того, она не мыслила себе жизни вне фермы и страдала, если ей приходилось отсюда уезжать, пусть и ненадолго. Это она настояла на том, чтобы они с Эдвардом жили с нами на ферме.

Думаю, Эдвард ее любил, что не помешало ему прийти к выводу, что Каролина – копия своего отца, так сказать, папенькина дочка. Когда Эдвард пытался за обедом шутить, я умирала со смеху, Каролина же и Кларенс лишь недоуменно переглядывались и хлопали глазами. По этой причине мы с Эдвардом невольно стали единомышленниками – хотя бы по той причине, что наши близкие нас не понимали.

По воскресеньям мы стали ездить верхом. Это лучшее развлечение из тех, что может себе позволить обитатель фермы. Часами катались по округе и без конца болтали, поскольку дома нам все больше приходилось помалкивать. Говорили об искусстве, литературе, философии и обсуждали книги, которые читали. Наша семья, таким образом, разделилась на два маленьких лагеря с собственными интересами, которые почти не пересекались с интересами другой стороны.

Когда родился Райан, мы все четверо сразу вокруг него забегали: делили заботы по уходу за ним, всячески опекали и баловали, читали книжки и играли с ним. На целых семь лет жизнь на ферме превратилась в настоящую идиллию. Маленький Райан собрал вокруг себя все наше семейство, и интересы ребенка стали для всех нас определяющими.

Потом заболел твой дедушка. Поначалу у него была простуда, на которую никто из нас не обратил особого внимания, но простуда переросла в бронхит, а бронхит – в вирусную пневмонию. Прошло каких-нибудь девять дней – и его не стало.

Это был страшный удар – для меня и Каролины. Для Каролины в особенности, поскольку она была беременна тобой. Она сразу же слегла и не встала с постели даже в день похорон Кларенса. Впрочем, я и сама ходила по дому как сомнамбула, так что все заботы взял на себя Эдвард. Он похоронил твоего дедушку по первому разряду, а также занялся переоформлением собственности и прочими бумажными делами, хотя своим душеприказчиком Кларенс в завещании назначил меня.

Бабушка посмотрела на меня, и в ее глазах блеснули слезы.

– Ты родилась через две недели после того, как умер твой дедушка. Каролина пребывала в депрессии еще несколько месяцев, поэтому о тебе и о Райане заботилась я. Это позволило мне вновь обрести душевное равновесие, я очень привязалась к тебе с Райаном и полюбила вас как собственных детей. Каролина же, наоборот, ушла с головой в свое горе, и я уже стала подумывать, что она будет предаваться скорби и печали вечно. Она занавесила окна своей комнаты черными шторами, редко поднималась с постели, и жить с ней было все равно что жить с призраком. Главное же, она никого не хотела видеть: ни меня, ни Эдварда, даже вас с Райаном.

В те годы врачи мало что знали о депрессии и не умели ее лечить. Правда, нашелся умник, который предложил вывести Каролину из ступора с помощью шоковой терапии, но я, разумеется, это предложение отвергла.

Так все и шло – я чувствовала себя без Кларенса одиноко, а Эдвард был глубоко несчастен с Каролиной. Стоило ему только подняться к ней в комнату, как она сразу же его оттуда гнала. Это повторялось несколько раз, и он перестал к ней заходить. Через два месяца Эдвард подошел ко мне и сказал, что ему нужно серьезно со мной поговорить. Я догадывалась, что разговор предстоит неприятный, но тем не менее на его предложение согласилась.

Мы прогулялись по лесу до нашего фамильного кладбища, где Эдвард, стоя среди надгробий, сказал, что мириться с нынешним положением вещей он больше не в силах, и сообщил мне о своем намерении уехать с фермы. Я умоляла его остаться, поскольку мысль о двух маленьких детях и больной дочери на моем попечении приводила меня в отчаяние.

Бабушка перевела дух, а когда заговорила снова, голос у нее дрожал.

– Стояло лето, всюду бурлила жизнь, а в ветвях дерева пела свою песенку малиновка. Эти звуки были такими чарующими и одновременно такими печальными, что я не выдержала и расплакалась. Эдвард, желая успокоить, обнял меня… А потом произошло то, чего я до сих пор не могу себе простить. То ли от жалости к себе, то ли от одиночества, то ли по той причине, что объятия Эдварда особенно остро напомнили мне о потере мужа, но я обхватила лицо Эдварда руками и поцеловала его в губы.

Лицо Райана болезненно сморщилось, а все мое тело стало сотрясаться от противной мелкой дрожи. Бабушка, глядя прямо перед собой, продолжала говорить:

– В нас обоих оказалось столько нерастраченных сил и скрытых желаний, что мы, раз поцеловавшись, уже не могли остановиться.

Я замерла, отказываясь верить услышанному.

– Нет, – прошептала я едва слышно, чувствуя, что еще немного – и я потеряю сознание.

Бабушка сверкнула глазами.

– Я была тогда не в себе – как ты не понимаешь? – сухо сказала она.

– Стало быть, ты с ним трахнулась? – высоким, срывающимся голосом произнесла я и залилась истерическим смехом.

Бабушка отвела взгляд и обиженно сжала губы. Немного успокоившись, она заговорила прежним – ровным и спокойным – голосом:

– Мне не хочется вдаваться в детали. Я просто пытаюсь объяснить, как все это произошло.

– Но как ты могла так поступить? – спросила я. – Это же было предательством по отношению к твоей дочери!

Бабушка замолчала и стала смотреть на затухавший огонь в камине.

– Заканчивай свой рассказ, раз уж ты его начала, – прошептал Райан.

Прошла минута, потом бабушка откашлялась и продолжила свое повествование:

– Я знала, что совершаю нечто совершенно непозволительное. Я знала, что это ужасная ошибка, но остановиться не могла. А Эдвард и не хотел останавливаться. – Бабушка покривила рот в горькой улыбке. – Моему зятю это понравилось.

– Ты сказала дочери, что спишь с ее мужем? – спросила я.

– Конечно же, нет, – бросила бабушка.

– А Эдвард? Он ей об этом сказал?

Глаза у бабушки потемнели, а зрачки расширились – казалось, она впала в состояние транса. Думаю, впрочем, что она просто собиралась с мыслями, поскольку через несколько минут она, тряхнув головой, заговорила снова:

– После этой прогулки по лесу я дала себе клятву сохранить свой грех в тайне и сделать все, что в моих силах, чтобы побыстрее поставить Каролину на ноги. С Эдвардом же случилось другое. После того как мы нарушили табу, в него словно вселился дьявол. Он совершенно переменился и при малейшем удобном случае пытался напомнить о том, что между нами было. Это несказанно его возбуждало. Стоило мне зайти на конюшню, чтобы задать корм лошадям, как он тут же входил за мной следом и начинал приставать. Он так и норовил залезть под юбку, не беря при этом в расчет, нравится мне это или нет. «Отдайся мне», – требовал он, как будто я была его собственностью, его рабой.

Демон, скрывавшийся в его душе, очнулся от сна, и вернуть его в прежнее состояние анабиоза уже не представлялось возможным, как нельзя было изменить того, что случилось, и снова вернуться в незамутненное, безгрешное прошлое. Куда бы я ни шла – в птичник ли, чтобы собрать яйца, в сад ли, чтобы подвязать фруктовые деревья, Эдвард всегда оказывался у меня за спиной и шептал мне на ухо: «Отдайся мне, Эмили, отдайся мне». Жизнь моя превратилась в ад, и я была глубоко несчастна. Что самое интересное, Эдвард об этом знал, но своих домогательств не прекращал. Ему нравилось длить мои мучения.

Глаза у бабушки загорелись и сверкали в полутьме комнаты, как два голубых карбункула.

– Тысячу раз я ему говорила, чтобы он оставил меня в покое, но ему не хотелось терять той власти, которую, как ему казалось, он надо мной обрел. Как-то раз ночью он прокрался в мою комнату и забрался в постель. Я спала, и мне казалось, что рядом со мной находится Кларенс. В полусне я занялась с Эдвардом любовью, но, когда я окончательно проснулась и увидела, кто рядом со мной, я вырвалась из объятий и стала выгонять его. Тогда он сказал, что, если я не уступлю, он расскажет обо всем Каролине. «Отдайся мне, – говорил он снова и снова, – я хочу тебя, отдайся мне».

– Это в духе Эдварда, – процедил сквозь зубы Райан.

Прежде в моих девичьих мечтах отец, которого я никогда не видела, казался мне рыцарем без страха и упрека, неспособным на подлость или злое деяние. Теперь этот мифический образ без следа испарился, а на его месте в моей душе осталась зияющая пустота, которую уже ничем нельзя было заполнить.

– А что же случилось с моей матерью? – спросила я.

– Как это ни странно, Эдвард стал уделять ей больше внимания: он разговаривал с ней, всячески старался ублажить – короче, хотел вернуть себе ее благосклонность. В нем пробудилась колоссальная сексуальная энергия, и меня одной ему было уже недостаточно. Прошло какое-то время, и Каролина стала отвечать на его ухаживания и даже спать с ним. Все было бы хорошо, если бы он отказался от меня. Но ему были нужны мы обе.

Я покривила рот в горькой улыбке.

– И как долго продолжались у тебя отношения с Эдвардом?

Бабушка смутилась.

– Это не было отношениями, Бретт. Это было непрекращающимся насилием. Любовью здесь и не пахло. Всякий раз, когда Эдвард был со мной, он брал меня силой. Я же продолжала хранить молчание и ничего Каролине не говорила. Если бы она об этом узнала, она бы, наверное, умерла. Весь этот кошмар продолжался около двух лет – пока Эдвард не взял на работу Винсента.

– Значит, гарем Эдварда увеличился еще на одного человека?

В глазах бабушки промелькнуло отвращение.

– Нет. Эдвард сразу переключил внимание на Винсента и перестал ко мне приставать.

– Тебе, можно сказать, повезло.

Бабушка пропустила мое саркастическое замечание мимо ушей и продолжала рассказывать:

– Я сразу догадалась, что Винсент хочет соблазнить Эдварда. Не трудно было также сообразить, что Эдвард перед его напором не устоит. Опасаясь, что дело может зайти слишком далеко, я подошла к Эдварду и заявила, что расскажу о его шашнях с Винсентом Каролине. Он расхохотался и сказал: «Поступайте, как сочтете нужным, Эмили».

– Ты рассказала Каролине о Винсенте? – спросила я.

– Я сделала кое-что похуже. – Бабушка тряхнула головой, словно для того, чтобы привести в порядок мысли. – Однажды Каролина прибежала ко мне на кухню вся в слезах и сказала, что видела, как Эдвард целовал Винсента в губы, Я сказала ей, что Эдвард и Винсент просто дурачатся, и предложила не обращать на это внимания. Она немного успокоилась и, пока я мыла посуду, стала жаловаться на недостаток внимания со стороны Эдварда.

Я кивала ей, сочувственно вздыхала и время от времени ободряла ее словом – короче, предоставила ей возможность выговориться. Среди прочего Каролина упомянула о том, что Эдвард не спит с ней вот уже два месяца. «Это так на него не похоже, – сказала она. – Он всегда так любил заниматься сексом».

Я отчетливо помню тот момент. Я стояла на кухне, вытирала полотенцем тарелки и машинально, не отдавая себе в том отчета, брякнула: «Я знаю».

Наступила мертвая тишина. Когда я повернулась к дочери, то увидела, что она с подозрением на меня смотрит. «Я знаю…» – повторила она мои слова, не сводя с меня глаз. Должно быть, выражение моего лица выдало меня, поскольку в глазах Каролины проступило понимание. Прежде чем я успела хоть что-то сказать, она вскрикнула, как будто ее ударили ножом, выбежала из кухни, взлетела вверх по лестнице и заперлась у себя в комнате.

Она отказалась спуститься к обеду, а вечером я слышала, как она в своей комнате ругалась с Эдвардом, обвиняя его в том, что он завел со мной интрижку, и он сознался. Потом он засмеялся и сказал, что надо было быть слепой, чтобы этого не заметить. В следующую минуту в комнате раздался грохот. Кто-то швырнул настольную лампу, и она вдребезги разбилась о стену. Потом послышались звуки потасовки, и Каролина пронзительно закричала. Я была бы рада ей помочь, но войти в ее комнату так и не осмелилась. Каролина и Эдвард попеременно то дрались, то ругались на протяжении нескольких часов. После этого захлопали дверцы шкафов, и я поняла, что Эдвард начал собирать вещи.

Утром Эдвард и Винсент уехали.

Бабушка откинула голову на подушки и тяжело вздохнула. Кожа у нее на лице стала желто-серой, как старая штукатурка. С минуту помолчав, она едва слышно сказала:

– А через неделю твоя мать покончила с собой. В тот момент, когда я дотронулась до ее холодного тела, мир для меня перестал существовать и я почувствовала, что сию минуту умру. Ни осознать, ни принять кончину дочери я была не в силах. Я легла рядом с ней на постель, обняла ее и пролежала с ней бок о бок несколько часов, не желая размыкать объятий.

Мою дочь и твою мать, Бретт, убил Эдвард. Я не могла спокойно жить в мире, где благоденствуют такие, как он, и дала себе слово, что, если он когда-нибудь вернется в эти края, я ему отомщу.

Логика бабушки была мне не до конца понятна.

– Думаешь, ты здесь ни при чем? – спросила я. – Каролина покончила самоубийством из-за того, что ты ее предала.

Бабушка бессильно уронила:

– Нет, Бретт. Виноват Эдвард. Это он манипулировал всеми нами.

Я в упор посмотрела на брата.

– Ты знал о том, что было между Эдвардом и бабушкой?

– Я не хотел этого знать, Бретт, – ответил Райан. – И я бы дорого дал, чтобы ты никогда об этом не узнала.

– Ты не хотел знать, но знал. Так кто же тебе об этом рассказал? – спросила я.

– Об этом написала мать в своей предсмертной записке. Я прочитал ее, когда обнаружил ее тело, – ответил Райан. Потом он вздохнул, посмотрел на бабушку и тихим голосом произнес: – Может, хватит разговоров, ба? Мы и так уже наслушались всяких ужасов.

Бабушка положила руку Райану на плечо.

– Извини, дорогой. Я понимаю, к чему ты клонишь, но считаю, что Бретт имеет право узнать правду – всю как она есть.

Бабушка, продолжая машинально разглаживать морщинки на рубашке Райана, повернулась ко мне и сказала:

– В прошлый вторник Эдвард подошел к двери нашего дома. – Бабушка перевела взгляд на Райана и спросила: – Ведь он говорил тебе, что придет, верно?

Я неожиданно пришла к выводу, что всей правды – правды как она есть – мне знать все-таки не хочется. Уж лучше бы этот разговор вообще не имел места, подумалось мне. Я боялась того, что готовилась сообщить бабушка.

Первым, однако, заговорил Райан:

– Эдвард привык манипулировать людьми. Он хотел контролировать всех: бабушку, меня, Винсента, был уверен, что может любого обвести вокруг пальца.