Текст книги "Влюбленная Пион"

Автор книги: Лиза Си

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Быстрее! – воскликнула бабушка, когда зазвенели тарелки и послышался гром барабанов. – Поторопись!

– Но моя дощечка...

– Забудь о ней на время, – велела бабушка. – Веселись на своей свадьбе, потому что больше тебе такого случая не представится, – во всяком случае, все будет не так, как ты представляла, лежа в одиночестве в постели много лет назад. – Она на секунду закрыла глаза и хитро улыбнулась. Открыв глаза, она звонко хлопнула в ладоши. – Поторопись!

Я прекрасно помнила все, что от меня требовалось. Я три раза поклонилась матери, встав на колени, и поблагодарила ее за все, что она для меня сделала. Потом три раза поклонилась бабушке и поблагодарила и ее тоже. Они расцеловали меня и подвели к кукле. На моей табличке не была поставлена точка, и я не могла попасть внутрь и потому просто обернулась вокруг куклы.

Бабушка была права. Я наслаждалась свадебной церемонией, и это не составило мне труда.

Тети восхищались моей красотой. Сестры просили прощения за свои детские выходки. Их дочери сказали, что сожалеют о том, что никогда не знали меня. Затем Вторая и Четвертая тети подняли меня, поставили на стул и вынесли из комнаты. Мама и бабушка присоединились к процессии женщин семьи Чэнь, шествовавшей по коридорам, мимо павильонов, пруда и каменной горки к залу с поминальными дощечками. Над алтарным столиком, рядом со свитками бабушки и дедушки, висел портрет моей матери. Ее кожа казалась прозрачной, волосы были заколоты вверх, как у юной невесты, а полные губы складывались в улыбку. Должно быть, так она выглядела, когда они с папой поженились. Теперь ей не нужно было бранить домашних, чтобы они вели себя, как подобает; вместо этого она вдохновляла их своим примером.

Все предметы на алтарном столике были представлены нечетным числом. Это был знак того, что сегодня состоится необычная свадьба. В три жаровни были воткнуты семь благовонных палочек. Папа дрожащими руками налил разным богам и богиням девять чашек вина. Затем он предложил три чашки каждому из моих предков. Кроме того, он положил на столик пять персиков и одиннадцать дынь.

Потом мой стул подняли и поднесли к главным воротам. Я так долго мечтала, что выйду через эти ворота, чтобы проследовать к дому моему мужа, и наконец это случилось. Как всегда во время свадеб призраков, Ива держала над моей головой решето для просеивания риса, чтобы укрыть меня от бездонного неба. Куклу усадили не в красный, а в зеленый паланкин. Носильщики пронесли его вокруг озера, подняли на вершину горы Ушань и проследовали мимо храма к дому моего мужа. Дверь паланкина открылась, мне помогли выйти из него и усадили на другой стул. Мама и бабушка стояли на ступеньках рядом с госпожой У, которая по обычаю встречала меня. Она повернулась, чтобы приветствовать моего отца. Во время свадеб призраков родители обычно радуются тому, что отвратительная дощечка покидает их дом, и потому остаются дома, чтобы не слишком явно выказывать свое ликование, но отец последовал за мной. Он ехал за моим зеленым паланкином, чтобы весь Ханчжоу знал, что его дочь – девушка одной из самых уважаемых и богатых семей в городе – наконец выходит замуж. Когда меня перенесли через порог дома семьи У, мое сердце переполнилось такой радостью, что жемчужины посыпались через край, и, казалось, ощущение счастья разлилось по всей усадьбе.

Процессия, состоящая из призраков и живых людей, проследовала к залу с поминальными дощечками предков семьи У. Красные свечи отбрасывали тени на стены зала. Жэнь ждал меня здесь, и, когда я увидела его, чувства захлестнули меня. Он был одет в свадебный костюм, который я сама для него сшила. Я стала призраком, но в моих глазах он по-прежнему был красавцем. Единственное, что отличало его от любого другого жениха, – это черные перчатки. Они напоминали всем присутствовавшим на церемонии, что, какой бы радостной она мне ни казалась, она была связана с печалью и тайной.

Церемония закончилась. Слуги подняли мой стул и стали раскачивать его, чтобы я вместе с мужем поклонилась моим новым предкам. Это был знак того, что я покинула родную семью и стала частью семьи моего мужа. Начался обильный, роскошный пир. Денег на него не пожалели. Прибыли мои тети и дяди, их дочери, их мужья и дети. Они заполонили все столы. Бао – такой же толстый, с похожими на бусинки глазками – уселся рядом с женой и сыновьями, тоже упитанными и с близко посаженными глазами. Прибыли даже наложницы семьи Чэнь. Им накрыли стол в конце зала. Они возбужденно переговаривались щебечущими голосами, потому что были счастливы отправиться на прогулку. Мне отвели почетное место. Справа от меня сидел муж, а слева отец.

– Кое-кто из моих родственников думал, что я выдаю дочь за человека, занимающего более низкое положение, – сказал отец Жэню, когда слуги поставили на стол последнюю, тринадцатую, тарелку. – Действительно, достаток и положение наших семей различались, но я любил и уважал твоего отца. Он был хорошим человеком. Наблюдая за тем, как вы с Пион растете, я понимал, что вы будете прекрасной парой. Она была бы с тобой счастлива.

– И я был бы с ней счастлив, – ответил Жэнь. Он поднял бокал и отпил глоток, а затем добавил: – Теперь она всегда будет рядом со мной.

– Пообещай заботиться о ней.

– Обещаю. Обещаю.

После банкета нас с Жэнем отвели в комнату новобрачных. Куклу-невесту положили на кровать, и все вышли из комнаты. Я робко улеглась рядом с ней и стала наблюдать за тем, как Жэнь раздевается. Он долго смотрел на раскрашенное лицо куклы, а затем лег на кровать.

– Я все время думал о тебе, – прошептал он. – Я никогда не переставал любить тебя. В моем сердце ты всегда была моей женой.

Затем он обвил куклу руками и притянул ее к себе.

Утром в дверь тихо постучала Ива. Жэнь уже проснулся и сидел у окна. Он разрешил ей войти. За Ивой последовали моя мать и бабушка. Служанка поставила поднос, па котором стояли чайник, чашки и нож. Она налила Жэню чай, а затем подошла к кровати. Склонившись над куклой, она стала расстегивать ее тунику.

Жэнь вскочил со своего места.

– Что ты делаешь?

– Я пришла, чтобы взять поминальную дощечку маленькой госпожи, – кротко ответила Ива, опустив голову, – Ее нужно поставить на алтарный столик вашей семьи.

Жэнь прошел через комнату, взял у нее нож и положил его в карман.

– Я не хочу, чтобы ее резали. – Он пристально посмотрел на куклу. – Я так долго мечтал о том, что Пион будет со мной. Пусть все остается так, как есть. Подготовь комнату. Там мы будем воздавать ей почести.

Я была очень тронута, но этого нельзя было допустить. Я повернулась к маме и бабушке.

– А как же моя дощечка? – спросила я.

Они беспомощно всплеснули руками и испарились в воздухе. На этом моя свадьба и ощущение величайшего счастья подошли к концу.

Как предсказывала И, свадьба призраков утихомирила жителей усадьбы. Все вернулись к своим будничным обязанностям, и она могла спокойно вынашивать ребенка. Жэнь подготовил для кукольной невесты красивую комнату с окном, выходящим в сад. Ива заботилась о ней. Жэнь приходил туда каждый день и иногда оставался на час-другой. Он любил читать или писать там. И выполняла все обычаи и традиции и относилась ко мне так, словно я была настоящей первой женой: приносила мне жертвенные дары и читала молитвы. Но в душе я тихо стонала. Я любила эту семью. Они исполнили мое желание и устроили свадьбу призраков, но пока моя дощечка – отвратительная дощечка – оставалась без точки, я была голодным духом, хоть у меня появилась новая одежда, туфли и бинты, подаренные мне мамой и бабушкой. Разумеется, я и не вспоминала о том, что мама и бабушка просили меня закончить комментарий. Я не буду заниматься сочинительством, пока И не родит ребенка.

Наступил последний месяц беременности. И, как ей советовали, не мыла волосы двадцать восемь дней. Я следила за тем, чтобы она была спокойна, не взбиралась по лестницам и не переедала. Когда наступило время родов, госпожа У провела специальную церемонию, чтобы ублаготворить злых демонов, которые стремятся навредить роженицам. Она поставила на стол тарелки с едой, благовониями, свечами, цветами, бумажными деньгами и двумя живыми крабами и пропела защитные заклинания. Когда церемония была окончена, госпожа У велела Иве взять крабов и выкинуть их на улицу, потому что, по поверью, уползая, они заберут с собой демонов. Они завернули в бумагу пепел, оставшийся от благовоний, и повесили его над кроватью И. Пепел осыпется там в течение тридцати дней после рождения ребенка, чтобы его мать не попала на Кровавое озеро. Однако, несмотря на все предпринятые усилия, И пришлось нелегко.

– Злой дух мешает ребенку войти в этот мир, – сказала повитуха. – Это особый вид демонов – возможно, кто-то явился из прошлой жизни, чтобы потребовать возвращения неоплаченного долга.

Я покинула комнату, испугавшись, что она имеет в виду меня, но вернулась, когда крики И усилились. Как только я вошла в комнату, она успокоилась. Повитуха вытирала ей лоб, а я озиралась по сторонам. Я никого нe видела, но чувствовала присутствие некоего духа, злого духа, до которого не могла дотянуться.

И очень ослабела. Когда она стала звать свою мать, Жэнь ушел, чтобы привести предсказателя. Тот осмотрел комнату – скомканное постельное белье, кровь на ногах И, растерянную повитуху – и приказал установить еще один алтарь. Он достал три заколдованных амулета, представляющих собой листы желтой бумаги семь сантиметров шириной и почти метр длиной. Один он повесил на двери спальни, чтобы не дать войти злым духам, другой – на шею И, а третий сжег, смешал пепел с водой и заставил И выпить это варево. Затем он поднес к огню бумажные деньги, произнес заклинания и полчаса колотил по столу.

Я была напугана. Ребенку было больно. Его держало нечто такое, чего не видел и не мог остановить никто из нас. Я так старалась, чтобы преподнести мужу этот подарок. Я сделала все, что от меня зависело, разве не так?

Когда предсказатель сказал: «Ребенок хватается за внутренности матери. Злой дух хочет забрать жизнь вашей жены», повторив те самые слова, которые он произнес, стоя у кровати Цзе, я поняла, что должна решиться на отчаянный поступок. Я приказала предсказателю снова пропеть свои заговоры и заклинания, госпоже У – протереть живот роженицы горячей водой, Иве – сесть сзади, чтобы поддерживать ее, а повитухе – открыть родильный канал. Затем я поползла внутрь ее тела и вскоре столкнулась лицом к лицу с сыном Жэня. Его шея была замотана пуповиной. После каждой схватки она затягивалась все туже. Я взяла конец пуповины и потянула ее, чтобы вырвать у таившегося вверху существа. Она отскочила назад, и ребенок резко вздрогнул. Там было холодно, а вовсе не тепло и уютно. Я проскользнула под пуповину, чтобы ослабить давление на шею младенца, затем схватила дальний конец и рванула его как можно сильнее, чтобы вырвать пуповину у того, кто ее держал. Мы стали медленно продвигаться к выходу. Я смягчала каждую схватку, защищая сына Жэня, пока мы не выскользнули в руки повитухи. Но радоваться было рано.

Даже после того, как младенец сделал первый вдох и его положили на грудь матери, он оставался вялым и синюшно-бледным. Мне было совершенно ясно, что на него напали некие враждебные силы, и я боялась, что он не выживет. Об этом беспокоилась не только я. Госпожа У, Ива и сваха помогали предсказателю выполнить другие защитные ритуалы. Госпожа У принесла штаны своего сына и повесила их в ногах кровати. Затем она села за стол и написала на листке красной бумаги четыре иероглифа, составивших фразу «пусть все злые духи уйдут в эти штаны», и затолкала листок в карман брюк.

После этого госпожа У и повитуха перевязали ступни и ручки ребенка красными тесемками, на каждой из которых звенел кусочек серебра. Серебро оберегало младенца от злых духов, а узлы означали, что ребенок не будет непослушным или неуправляемым ни в этой, ни в одной из будущих жизней. Ива взяла желтый лист бумаги, обвязанный вокруг шеи И, и сложила из него шапочку, а затем надела ее на голову младенца, чтобы сила матери защищала ребенка. Тем временем предсказатель снял с двери бумажный амулет, сжег его и смешал пепел с водой. Через три дня эту воду использовали для того, чтобы впервые искупать новорожденного. После обряда очищения мертвенная синева наконец исчезла, но его дыхание оставалось неровным. Сыну Жэня требовались другие амулеты, и я позаботилась о том, чтобы их собрали вместе, завязали в мешок и вывесили за дверь. Это были волосы, выметенные слугами из темных углов дома (они должны были уберечь ребенка от испуга, если он услышит собачий лай или мяуканье кошек), уголь, который превратит его в сильного мужчину, луковицы, чтобы он был догадливым, и приносящие успех и удачу косточки апельсина.

Мать и младенец преодолели первые четыре недели, и в честь первого месяца со дня рождения ребенка устроили грандиозный пир. На нем подавали множество красных яиц и сладких пирожных. Женщины восторженно охали и ахали, глядя на ребенка. Мужчины гладили его по спине и пили крепкое вино. Когда банкет подошел к концу, женщины вернулись во внутренние покои, сгрудились вокруг И и ее ребенка и стали шептаться о первом визите императора Канси в Ханчжоу.

Он хотел впечатлить всех своей любовью к искусству, но каждый цунь пройденного им стоил жителям нашей страны цунь серебра, – жаловалась Ли Шу. – Путь, по которому он следовал, был вымощен плиткой императорского желтого цвета, а стены и балюстрады были украшены резными статуями драконов.

– Император обожает пышные церемонии, – добавила Хун Чжицзе. Мне было приятно видеть, что дочь Хун Шэня превратилась в красавицу и сама стала признанной поэтессой. – Он скакал по полю на лошади, стреляя из лука. Каждая стрела попадала в цель. Даже когда рысак встал на дыбы, император не промахнулся. Это зрелище потрясло моего мужа. Той ночью его стрелы также попали в цель.

Ее признание заставило других женщин сознаться в том, что подвиги императора вдохновили и их мужей тоже.

– Не удивляйтесь, если через десять месяцев начнется шквал торжеств по случаю первого месяца со дня рождения ребенка, – заметила одна женщина, и все с ней согласились.

Ли Шу закрыла рот руками, чтобы не засмеяться. Она наклонилась вперед и, понизив голос, призналась:

– Император говорит, что вскоре в нашей стране наступит эпоха процветания, но я беспокоюсь. Он очень враждебно настроен по отношению к «Пионовой беседке». Он говорит, что эта опера развращает девушек и слишком много внимания уделяет цин. Моралисты ухватились за его слова и теперь с удвоенным усердием унавоживают улицы своими зловонными высказываниями.

Женщины старались утешить друг друга смелыми речами, но их голоса дрожали от страха и неуверенности. То, что раньше лишь время от времени произносил то один, то другой ученый муж, теперь превращалось в государственную политику.

– Я считаю, что никто не может запретить нам читать «Пионовую беседку» или что-то еще, – убежденно сказала Ли Шу, но никто не верил в это.

– Но как долго это продлится? – жалобно спросила И. – Я ведь ее еще даже не читала.

– Ты ее прочитаешь.

В дверях стоял Жэнь. Он прошел по комнате, взял сына из рук матери, подержал его минуту у своей груди, а затем опять положил на руку, чтобы малышу было удобнее.

– Ты долго и тяжело работала, чтобы научиться читать и понимать мои любимые произведения, – сказал он. – Ты подарила мне сына. Кто может запретить мне разделить с тобой то, что так много для меня значит?

Зал облаков

Слова Жэня вновь пробудили во мне желание продолжить работу над комментарием, но ни я, ни И не были готовы к этому. С тех пор как я смотрела представление оперы, прошло пятнадцать лет. Мне казалось, за это время я научилась обуздывать свою разрушительную энергию, но мне хотелось быть в этом уверенной, потому что в доме появился ребенок. Кроме того, И нужно было многому научиться, чтобы быть способной оценить «Пионовую беседку» по достоинству. Мне пришлось попросить о помощи Ли Шу, Жэня и госпожу У. Вместе со мной они готовили младшую жену моего мужа. Затем, спустя еще два года, во время которых благодаря моей заботе в семье У не происходило ничего плохого, я наконец позволила моему мужу подарить И том «Пионовой беседки», над которым раньше работали я и Цзе.

Каждое утро, после того как И одевалась, она шла в сад и срывала там пион. Затем она останавливалась у кухни и брала там свежий персик, миску с вишнями или дыню. Отдав указания повару, она относила жертвенные дары в зал с поминальными дощечками предков.

Сначала она зажигала благовония и кланялась предкам семьи У, а затем клала фрукты перед поминальной дощечкой Цзе. Выполнив свои обязанности, она отправлялась в комнату, где лежала моя кукла, и ставила в вазу пион. Она разговаривала с поминальной дощечкой, спрятанной в животе куклы, рассказывала ей о надеждах на будущее сына, своей привязанности к мужу и беспокойстве о здоровье свекрови.

Затем мы шли в павильон Любования Луной, где И открывала «Пионовую беседку» и просматривала сделанные на полях заметки о любви. Она читала до тех пор, пока не наступало время обеда, – распущенные волосы свободно свисали ей на спину, платье развевалось, а личико хмурилось, когда она размышляла над тем или иным отрывком. Время от времени она останавливалась на какой-либо строке, закрывала глаза и сидела совершенно неподвижно, глубоко задумавшись над тем, о чем прочитала. Я вспомнила, что когда смотрела оперу, то видела, что Линян делает то же самое: она замирала, чтобы люди в зрительном зале углубились в себя и обнаружили самые сокровенные чувства. Мечты, мечты, мечты – разве не об этом была написана «Пионовая беседка»? Разве не они дарят нам силу, надежду и желание?

Иногда И откладывала книгу в сторону и начинала бродить по усадьбе в поисках Жэня, Ли Шу или госпожи У. Я заставляла ее задавать им вопросы об опере, полагая, что чем больше она узнает, тем более восприимчивым сделается ее ум. Я велела ей спрашивать о комментариях, написанных другими женщинами. Она очень огорчалась, если ей говорили, что они были утеряны или уничтожены.

– Как же так получилось, – спрашивала она Ли Шу, – что мысли стольких женщин уподобились цветам, улетевшим вслед за порывом ветра и не оставившим за собой никакого следа?

Ее вопрос поразил меня. Он показал, что она многому научилась.

Свойственное И любопытство никогда не делало ее назойливой или бесцеремонной. Она всегда помнила, в чем состоит ее долг жены, снохи и матери. Она страстно полюбила оперу, но я внимательно следила за тем, чтобы ее увлечение не превратилось в наваждение. Благодаря ней я больше узнала о жизни и любви, чем когда была жива или руководила действиями второй жены моего мужа. Мои девические мечты о нежной любви улетучились, так же как и пришедшие позже плотские желания. И сумела сделать так, что я научилась ценить любовь, идущую из самой глубины сердца.

Я видела эту любовь в том, как И нежно улыбнулась Жэню, когда он, чтобы избавить ее от страха во время беременности, заявил, что не боится призраков. Я видела ее в том, как она смотрела на него, когда он сажал сына на колени, мастерил вместе с ним воздушных змеев, наставлял его, чтобы, став мужчиной, он сумел позаботиться об овдовевшей матери. Я видела ее в том, как И восхищалась даже самыми незначительными достижениями мужа. Он не был великим поэтом, которым я считала его в девичестве, но не был и посредственным человеком, как оскорбительно называла его Цзе. Он был обычным человеком, и у него были достоинства и недостатки. Благодаря И я поняла, что истинная любовь означает любить человека, несмотря на его несовершенство, и даже за него.

Прошло несколько месяцев. Все это время И продолжала читать и писать. В один прекрасный день она подошла к сливовому дереву, служившим мне пристанищем. Она полила корни вином, а потом сказала. «Это дерево – символ Ду Линян. Я отдаю тебе свое сердце. Пожалуйста, помоги мне лучше понять двух первых жен моего мужа».

Жизнь подражает искусству, и действия И казались точным воспроизведением той сцены из оперы, в которой Ши Сяньгу делает ритуальное жертвоприношение в память о Линян. Но от этого поступок И не стал для меня менее значимым. Линян ответила на доброту служанки, обдав ее душем из лепестков; я была слишком осторожна, чтобы сделать нечто столь же выразительное, но подарок И доказал мне, что она готова к работе. Я подвела ее по коридору к Залу Облаков. Комната была небольшой, но очень красивой. Ее стены были выкрашены в цвет неба, а в окнах блестело голубое стекло. В серовато-зеленой вазе на скромном столике стояли белые ирисы. И села за него, положила том «Пионовой беседки», развела тушь и взяла в руки кисть. Я заглядывала ей через плечо. Она перевернула страницы и нашла ту сцену, где призрак Линян соблазняет Мэнмэя. «Характер Линян виден в том, как робко она приближается к ученому, – написала И. – Она призрак, но в душе остается целомудренной».

Клянусь, это не я нашептала ей эти слова. Она написала их без подсказки, но они были вполне созвучны моим мыслям. И продолжила писать, и следующее предложение убедило меня в том, что ее мысли были далеки от тех, которые я некогда смаковала, лежа в своей постели: «Матери следует быть очень осторожной, если ее дочь начитает мечтать о дожде и облаках».

Затем И задумалась о своей юности и о нелегком уделе женщины: «Линян застенчиво и боязливо говорит: “Бесплотный призрак может отдаться на волю страстей, но женщина должна помнить о приличиях ”. Она не распутница. Она живая девушка, которая хочет быть любимой женой».

Эти слова полностью отражали мои мысли! Я умерла молодой, но после всех моих странствий я поняла, чем жена отличается от девушки, предающейся мечтам, когда она остается в комнате в одиночестве.

Стиль каллиграфии Тан Цзе напоминал мой собственный. В этом не было ничего удивительного, ведь я так часто водила ее рукой. Я надеялась, что, когда Жэнь увидит, что все записи сделаны словно одним почерком, он сразу поймет, что это значит. Но теперь меня это не волновало. Я хотела, чтобы И гордилась своей работой.

Она написала еще несколько предложений и подписала эти строки своим именем. Подписала своим именем! Я никогда не делала ничего подобного и не позволяла этого Тан Цзе.

И в течение нескольких месяцев каждый день приходила в Зал Облаков и записывала на полях книги свои мысли. Постепенно начало происходить нечто удивительное. Мы с ней стали переговариваться. Я шептала, а она писала: «Жалобные песни птиц и насекомых, дыхание ветра, несущего дождь: призрачность, свойственная словам и ощущаемая между строк, непреодолима». Записав мою мысль, она погрузила кисть в тушечницу и добавила собственные слова: «Как страшно читать об этом, сидя в одиночестве угрюмой ночью!»

Воспоминания о собственных переживаниях вдохновили ее на такие строки: «В наши дни многие прекрасные союзы расстраиваются, потому что люди слишком придирчивы, когда речь заходит о положении семьи. Они настаивают на том, чтобы родители невесты присылали большое приданое. Когда же с этим будет покончено?» Кому, как не ей, было знать, что в браке важнее всего любовь, а не деньги, положение семьи или связи, ведь она испытала это на себе.

Иногда мне казалось, что ее слова, падающие с ее кисти, можно уподобить цветам: «Мэнмэй изменил имя после того, как увидел сон. Линян заболела во сне. Они оба страстно любили. Им обоим снились сны, и они верили в них. При_зрак – это всего лишь сон, а сон призрачен». Прочитав это, я тут же позабыла о наваждении, не оставлявшим меня долгие годы, и засияла от гордости за И, которая была так проницательна и непоколебима.

И отвечала на то, о чем писала я, а иногда продолжала записи, сделанные кистью Цзе. Все это время я иногда так ясно слышала голос Цзе в отдельных отрывках, словно она не оставляла нас. Прошло много лет, и я видела, что она сделала куда больше, чем мне казалось. В отличие от нас, И не выказывала склонности к любовному томлению, но у меня было чувство, что ее присутствие объединяло нас. Мы отвечали ей, омывая слезами строки написанных кистью иероглифов и обнажая перед ней свои мысли, которые она читала на страницах книги.

Я радовалась, когда И дополняла комментарий своими мыслями, и старалась во всем помогать ей. Если она читала ночью, я делала пламя свечи ярче, чтобы у нее не уставали глаза. А если они начинали слезиться, я советовала ей наполнить чашку зеленым чаем и подержать ее сначала у одного глаза, а потом у второго, чтобы убрать красноту. Я вознаграждала жену моего мужа за каждый прочувствованный ею отрывок, за каждую найденную цитату, за каждое яркое мгновение, пережитое в ее сердце и в дальнейшем описанное на полях книги. Я присматривала за ее сыном, когда он гулял в саду, не позволяла ему падать с каменной горки, отгоняла жалящих его насекомых, удерживала малыша, когда он хотел выбежать за ворота. Я подстерегала духов воды, чтобы не дать им увлечь мальчика в пруд и утопить его, и духов деревьев, чтобы он не спотыкался о корни.

Я также начала изменять кое-что в доме и оберегать его. При жизни Цзе я не видела почти ничего, кроме спальных покоев. Тогда мне казалось, что этот дом куда хуже, чем усадьба семьи Чэнь. Но то, что я считала прекрасной особенностью моего родного дома, на самом деле был холод и отчуждение, неизбежные спутники роскоши – в нашем доме жило слишком много пальцев, и нигде нельзя было найти спокойного, уединенного, тихого уголка; все только сплетничали, лгали и пытались улучшить свое положение. А этот дом был прибежищем художника и писательницы. Постепенно И превратила Зал Облаков в свое убежище, где она скрывалась от расспросов домашних, спокойно писала и приглашала мужа, чтобы провести наедине тихий вечер. Я старалась сделать ее пребывание в этой комнате еще приятнее: посылала в окно аромат жасмина, дышала на голубые оконные стекла, создавая ощущение прохлады, и пробегала пальцами по цветущим деревьям в саду, чтобы их кружевные лепестки отбрасывали на стены дрожащие тени.

Я открыла для себя большой мир и покорила его. Мои чувства проявлялись в пышном цветении пионов весной – я надеялась, что члены семьи У вспомнят обо мне, увидев их красоту и почувствовав аромат; в снеге, падающем на ветки деревьев зимой, в то время, когда я умерла, и легком ветерке, поднимающем ивовые ветки, – я хотела напомнить Жэню о том, что он всегда будет моим Лю Мэнмэем; в тяжести плодов сливового дерева, я верила, что обитатели дома наверняка оценят это чудо по достоинству. Это были мои подарки Жэню, И и их сыну.

Я должна была отблагодарить их и выразить признательность за пожертвованное мне вино.

Однажды, когда И проветривала книги из библиотеки Жэня, из одного тома выпало несколько листков бамбуковой бумаги. И подняла хрупкие, смятые листы и громко прочитала: «Меня учили вышивать бабочек и цветы...»

Я написала это стихотворение незадолго до смерти и спрятала его вместе с другими стихами в библиотеке моего отца. Бао продал их Жэню, когда Цзе лежала при смерти.

Третья жена прочитала и другие листки – все они от времени пожелтели и стали ломкими. Она заплакала, а я подумала о том, как много времени прошло с тех пор, как я умерла. Крошащаяся бумага напомнила мне о том, что мое похороненное тело тоже разлагается.

И отнесла стихотворения к своему письменному столу, села за него и перечитала их несколько раз. В тот же вечер она показала их Жэню.

– Мне кажется, теперь я понимаю Тун. Ах, любимый, когда я читаю ее слова, мне кажется, что мы давно знакомы. Но тут многое пропущено.

Когда Жэнь купил эти стихи у моего усыновленного брата, он был вне себя от горя и потому прочитал их только сейчас. Их писала юная несмышленая девушка, но когда он вспомнил обо мне, его глаза заблестели и наполнились мечтательным выражением.

– Она бы тебе понравилась. – Он никогда не говорил ничего подобного, никогда не подходил так близко к признанию о том, что мы встречались наяву. От радости я взмыла в воздух.

На следующий день И переписала мои стихи на свежую бумагу. Она сочинила несколько строк взамен тех, что уничтожило время.

Вдруг, пока она писала, с полки упала книга. Она распласталась на полу, и из нее выпало несколько страниц. И подняла их. Это была «истинная» история комментария, который я продиктовала Цзе. Но та вырвала эти страницы и спрятала их. Потом их нашел Жэнь и опять спрятал. Эти клочки бумаги не были старыми, хрупкими или разорванными на мелкие кусочки. Они казались такими же новыми, как и прежде. И отдала их Жэню, и я забылась, глядя на то, как горе переполнило его и пролилось через края его сердца и глаз.

В это мгновение меня озарило. Я захотела, чтобы мою работу опубликовали. Поэтессы, чьи работы были собраны две тысячи лет назад, писательницы, произведения которых мои родители покупали для своей библиотеки, женщины из поэтического общества Бананового Сада не были позабыты; напротив, ими восхищались, потому что их сочинения были напечатаны. Я прошептала о своем желании И и стала ждать.

Через несколько дней она собрала свадебные украшения, завернула их в шелковый шарф и прошла в библиотеку Жэня. Там она положила шарф на стол и подождала, пока он обратит на нее внимание. Он поднял глаза и увидел, что она чем-то озабочена. Жэнь спросил ее, что случилось и что он может для нее сделать.

– Твоя первая жена Тун написала комментарий к первой части оперы, а вторая жена Цзе – ко второй. Ты получил признание благодаря им, но никто не знает и не помнит их имен. Если мы не расскажем правду и люди не узнают о них, не будут ли они чувствовать себя обделенными, находясь в загробном мире?

– Что, по-твоему, я должен сделать? – осторожно спросил Жэнь.

– Разреши мне опубликовать завершенный комментарий.

Жэнь, вопреки моим ожиданиям, не пришел от этой идеи в восторг.

– Это будет дорого стоить, – заметил он.

– Поэтому я принесла все украшения, подаренные мне в счет выкупа за невесту. Мы можем заплатить за печать, – ответила И. Она развязала шелковый узелок и показала свои кольца, ожерелья, серьги и браслеты.

– Что ты собираешься с ними делать? спросил Жэнь.

– Отнесу в ломбард.

Ей не следовало ходить в такое место, но я буду рядом с ней, буду вести и защищать ее.

Жэнь с задумчивым видом взялся за подбородок, а затем сказал:

– Все равно этих денег не хватит.

– Тогда я заложу свадебные подарки.

Он пытался отговорить ее от такого безрассудного поступка, изображая строгого и решительного мужа.

– Я не хочу, чтобы кто-нибудь говорил, что ты или две другие мои жены искали славы, – гневно сказал Жэнь. – Талант женщины принадлежит внутренним покоям.