Текст книги "Вестник Силейз (СИ)"

Автор книги: Лиза Бронштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Да никак, в общем-то, – пожимает плечами Лавеллан. – Просто ногам жарко стало. Ну и еще хотелось уточнить твою точку зрения по поводу целей Инквизиции. Я рад, что мы сходимся во мнениях по этому вопросу.

И спора как не бывало, и Кассандра недоумевает, на что она была так сердита несколько минут назад. Все исчезло как по волшебству. Долиец, должно быть, могущественный и опаснейший отступник, думает неваррка – и смеется.

– Где ты научился так говорить? Неужели у Жозефины?

– Меня всему учила Хранительница Дешанна. Она всегда понимала суть Вир Атиш’ан. Может, это Жозефина почерпнула мудрость Силейз у нашего народа?..

Кассандра смеется еще громче и дружески хлопает Вестника по плечу. Солдаты по-прежнему ничего не понимают, но улыбаются из солидарности.

Легкий ветерок колышет траву на зеленых крышах.

На душе у Искательницы становится удивительно покойно.

========== Miedo ==========

Закутавшись в какие-то вонючие шкуры, Жозефина уже который час дрожит – и не только от холода. Ей страшно осознавать, что произошло за последние сутки.

Никто – и уж тем более она – не ожидал, что обычный тихий вечер вдруг наполнится запахом гари, криками, смертью… Как огромная армия человекоподобных монстров появится из ниоткуда, уничтожая все на своем пути… Как солдаты, рабочие, ремесленники, успевшие уже сродниться с Убежищем, сражались за него – и умирали в огне или лапах оскверненных красным лириумом существ… Как совсем беззащитные жители набивались в ставшую вдруг такой крохотной Церковь, в страхе прижимаясь друг к другу и надеясь, что враг скоро уйдет…

Антиванка зажмуривается и снова видит эти испуганные лица со всех сторон. У нее самой, наверное, было такое же. Это Лелиана и Каллен привыкли видеть кровь и смерть: леди Монтилье всегда старалась оказаться подальше от хаоса войны. И он все равно ее настиг…

Потом, подхватив кое-какие пожитки, все направились куда-то на север, в горы. Жозефина просто шла вместе со всеми, боясь оглянуться. Хотя кто-то дал ей теплые сапоги и куртку, антиванка еле переставляла замерзшие ноги и тряслась от холода: едва они поставили временный лагерь, леди Монтилье села греться у костра. Огонь прогонял холод, но не страх.

Они ушли, оставив Вестника позади. Одного.

Чтобы он отвлек этого Старшего, сказал Каллен. Чтобы все остальные смогли уйти.

И долиец спокойно согласился, как будто это не ему предстояло пожертвовать собой ради блага других.

Когда они были уже далеко от Убежища, те, кто шел позади, увидел, как на деревушку обрушилась снежная лавина. Да, Старший и его армия не преследовали Инквизицию – но какой ценой?..

Когда несколько бесконечных часов спустя продрогший и посиневший от холода Лавеллан обессиленно рухнул лицом в снег, не дойдя до лагеря Инквизиции буквально пару шагов, Жозефина не выдержала и разрыдалась – от счастья, что Вестник жив.

В тот момент ей – и всем остальным – казалось, что их и правда благословила Андрасте.

Но ужас от пережитого кажется сильнее надежды. Антиванка по-прежнему дрожит.

У нее все никак из головы не идут те мертвые рабочие-ферелденцы. Многих из них леди Монтилье знала лично. Они тогда с таким ожесточением сражались против врагов, принесли куда больше пользы, чем испуганная безоружная женщина… Только они теперь погребены под снегами Морозных гор, а она жива и сидит у костра, отчаянно пытаясь согреться.

Мать Жизель говорит, что им несказанно повезло. Жозефина не может не добавить про себя: повезло далеко не всем.

– С вами все хорошо?

Антиванка вздрагивает от неожиданного вопроса. Обернувшись, она видит Лавеллана – немного осунувшегося, с покрасневшими от холода щеками и носом. Долиец смотрит на нее с искренним беспокойством.

– Я… да… я не знаю, милорд, – обессиленно вздыхает леди Монтилье, не в силах придумать более дипломатичный ответ. – Не обращайте внимания.

Вестник виновато разводит руками:

– Уже обратил.

Он присаживается на корточки рядом с ней – осторожно, не придвигаясь вплотную: он уважает чужое личное пространство. В другой ситуации Жозефина бы оценила этот дипломатичный жест, но сейчас ее мысли заняты другим.

– У меня все никак из головы не идет то, что случилось, – признаётся она. – Столько погибших, столько раненых…

Лавеллан тяжело вздыхает.

– Кассандра говорит, что могло быть больше, – упавшим голосом сообщает он. – Что мы сделали все, что могли. Но это не утешит тех, кто потерял своих родственников и друзей.

– Не утешит, – согласно кивает антиванка и, спохватившись, смотрит на собеседника: – Но вы действительно сделали все, что могли, милорд.

– Наверное, я мог бы постараться получше.

Леди Монтилье смотрит на него с изумлением. Вся Инквизиция недавно рукоплескала ему, славила Вестника Андрасте, который спас их всех – а долиец, с вежливым недоумением выслушав эти славословия, винит себя в том, чего он не смог сделать.

– Вы удивительно скромно оцениваете свои заслуги, милорд, – бормочет Жозефина, но Лавеллан лишь отмахивается и снова спрашивает:

– Я могу чем-то вам помочь? Вы замерзли?

– Немного.

Сказать «да, я умираю от холода в этой промерзлой глуши» не позволяет воспитание.

Вестник достает из кармана связку причудливой формы амулетов, выбирает из них один и протягивает антиванке. Та несмело берет в руки кулон и чувствует исходящее от него тепло.

– Наденьте его на шею, – советует долиец, – он поможет вам немного согреться.

– Спасибо… – Леди Монтилье торопится последовать его совету и только потом спохватывается: – А как же вы, милорд?

– У меня такой есть. – Лавеллан чуть распахивает теплую куртку и показывает похожую побрякушку. – Мы с Миневой решили, что лучше запастись такими вещицами впрок. Я сам до Конклава не был привычен к холоду, как и многие другие работники Инквизиции…

Воспоминание о них ранит его, и долиец замолкает. Жозефина придвигается к нему чуть поближе, не зная, что сказать в утешение. Ей тоже не радостно от мысли, что она выжила, а десятки смельчаков – нет.

– Если мы сможем снова развернуть свою деятельность, – тихо говорит антиванка, – мы обязательно организуем раскопки в Убежище. Будем искать выживших. А семьям погибших выплатим компенсации. Мы будем чтить их жертву… и…

– Не надо, – так же тихо отвечает Вестник. – Вам больно об этом говорить. Мне тоже. Но наши обещания пока пусты и не принесут ни вреда, ни пользы. Может быть… – Он с сомнением смотрит на нее и вдруг просит: – Может быть, вы помолитесь за них? Вряд ли Фалон’Дин позаботится о душах андрастиан по ту сторону Завесы. Я… мои молитвы здесь не помогут.

Он встает и уходит, словно смутившись своей просьбы. Жозефина успевает заметить напоследок выражение искренней муки в хризолитовых глазах Лавеллана.

Немного согретая теплом чар (и чем-то еще?), антиванка молится, прося Андрасте даровать покой и благодать погибшим за Инквизицию.

Надежда в ее сердце постепенно уступает место страху.

Комментарий к Miedo

Miedo – страх (исп., он же антив.)

========== Солас ==========

Тарасил’ан Тел’ас. Солас так давно не видел эту крепость, что уже почти начал забывать, как она выглядит. Ее пропитанные магией стены, ее башни, ее силу…

Которой теперь воспользуется Инквизиция.

Новые хозяева осматривают Скайхолд, как ребенок – новую игрушку. Соласу кажется, что Лавеллан вот-вот захлопает в ладоши, узнав очередной секрет и преимущество древней крепости. Как дитя.

Солас умело скрывает свое раздражение. В конце концов, дети вырастают. Обычно.

Отступник стоически терпит одно представление за другим: «Вестник под всеобщие аплодисменты закрывает Брешь», «Вестнику поют хвалебную песнь», «Вестника под всеобщие аплодисменты провозглашают Инквизитором». Последнее, правда, Солас все же одобряет: по крайней мере, мрачное и безликое прозвище «Инквизитор» куда лучше, чем «Вестник Андрасте».

Назвать так долийца с клеймом Силейз на лице можно было только от небольшого ума.

Силейз… По крайней мере, Лавеллан сделал выгодный выбор. Да и Инквизиция, пожалуй, тоже: им было бы куда сложнее, окажись «Вестником» избранник Андруил или, скажем, Эльгарнана.

Хотя, возможно, Солас испытывал бы к такому дикарю большую симпатию. По крайней мере, дикий долиец не стал бы с такой покорностью принимать человеческие обычаи и стремиться не доказать людям, что эльфы еще далеко не сдались – а сотрудничать с ними.

Сотрудничать. С людьми. Добровольно.

Сама эта мысль вызывала у Соласа головную боль.

– Откуда ты знал, что в горах есть такое надежное убежище?

Солас обычно ничего не имеет против здорового любопытства – но не в тех случаях, когда оно идет вразрез с его желаниями.

– Тень открывает многие секреты, – чуть нараспев говорит отступник, равнодушно глядя в светлые глаза Инквизитора. – Или ты в обиде на меня за это знание?

– Нет-нет, Солас, что ты. – Долиец улыбается, однако во взгляде его читается сомнение. – Просто поразительно, что раньше эту крепость никто не обнаружил.

– Ее история затерялась в веках, – мрачно прибавляет Солас. – Возможно, кто-то и находил это место, но время стерло память о нем.

– И все воспоминания стерлись из Тени?

– Увы, – коротко бросает отступник и говорит: – Инквизитор, могу я попросить тебя о помощи?

Лавеллан добро – или же, на взгляд отступника, приторно – улыбается:

– Конечно, Солас. Я буду рад помочь тебе.

Инквизитор вроде бы не делает ничего такого, за что его можно было бы ненавидеть. Он помогает всем, кто нуждается в помощи; он с большой симпатией относится к магам; наконец, он просто неглуп и явно годится в руководители Инквизиции. И все же Соласа он раздражает почти так же сильно, как Сэра – глупое дитя ненависти и страха, эльф, убивший эльфа в себе.

Сэра полна мелочной злобы, а Лавеллан полон совершенно неуместной доброты. Запредельное миролюбие, может быть, к лицу хрупкой леди Монтилье, но уж никак не потомку элвен. Солас никогда не любил долийцев, сражающихся за свою дикость, не имеющую ничего общего с обычаями Элвенана – но Инквизитор еще хуже.

В нем есть что-то от обожаемой людьми Андрасте. И Солас более чем уверен, что эти чужеродные элвен черты у Лавеллана появились отнюдь не вместе с Меткой.

Сет’лин* – это будто написано у него на лбу. Пусть Инквизитор выглядит, как эльф, и гордо носит клеймо валласлина, Солас отлично видит разницу между Лавелланом и его лесными сородичами. Эта разница – в примирительном, понимающем отношении к другим, в готовности жадно впитать чужеродные обычаи, в смирении перед чужаками.

Когда Лавеллан в походах читает Песнь Света – к счастью, про себя – Соласу хочется истерически расхохотаться.

Видели бы его сородичи-долийцы – закидали бы камнями. Или, может, сыграли бы с ним в «Зубы Фен’Харела»**. Несомненно, зрелище было бы занятное.

Инквизитор гордится тем, что следует Вир Атиш’ан – лживой, неверной дорогой. Этим путем идут либо трусы, либо умело скрывающие свою суть лжецы. Во все века путь элвен заключался в борьбе, пусть даже и скрытой. Тех, кто противился этому, сжирало время – или враги.

Что пожрет Лавеллана, еще неизвестно.

Проглатывая раздражение, Солас начинает рассказывать ему про своего друга, духа мудрости – и про то, что ему, духу, нужна помощь. Инквизитор внимательно слушает, кивает и даже соглашается помочь – однако в глазах его недоверие: он все-таки не понимает, как может друг быть бестелесным – или, может быть, почему странный отступник водится исключительно с бестелесными сущностями.

Солас не любит вызывать подозрение, и ему приходится быть очень, очень осторожным. Будь он чуть посильнее, ему и не надо было бы просить Лавеллана о помощи. В конце концов, было в этом что-то унизительное – оказаться в роли просителя и надеяться на милостивое согласие Инквизитора. Даже заранее зная почти наверняка, что сердобольный Лавеллан не откажет в помощи «собрату-эльфу».

В этой формулировке тоже было что-то унизительное.

– Благодарю тебя, Инквизитор, – говорит Солас. – Нам нужно будет отправиться в Диртаварен, когда появится такая возможность.

– Диртаварен? – Глаза Лавеллана загораются восторгом. – В Долах? Я буду счастлив увидеть нашу вторую родину…

«Сет’лин, ты примазываешься к чужой славе», – фыркает про себя отступник, а вслух едко замечает:

– О да. Именно на полях Диртаварена была во время Священного похода разбита армия эльфов.

– Я знаю, – спокойно отвечает Инквизитор. – И от этого Диртаварен не становится чужеродным для нас. Мы почтим память тех, кто сражался за Долы.

– Наверное, в твоем клане рассказывали немало историй о жестокости андрастиан во время этого похода…

– Думаю, Кассандра не откажется отправиться с нами, – все тем же ровным тоном продолжает Лавеллан, не поддаваясь на провокацию. – Она тоже хотела посетить поля битвы Священного похода. Мы можем узнать, насколько правдивы хроники Церкви и предания нашего народа.

Не будь Инквизитор так отвратительно добр и улыбчив, Солас проникся бы к нему искренней симпатией. Спокойствие, гибкий разум и готовность учиться – ценные качества, которыми, увы, обладают лишь немногие. Но их сложно было разглядеть за стеной миролюбия и терпимости – на взгляд Соласа, совершенно неуместной, тем более в положении властителя Инквизиции. Даже в качестве временной тактики это не шло ни в какие ворота: Инквизитор же, кажется, придерживался такой позиции всю жизнь.

Клан Лавеллан и его Хранительница воспитали Жозефину Монтилье в обличье мужчины-мага.

Солас едва удерживается, чтобы не расхохотаться от этой мысли.

– Тебя забавляет поражение Долов или предстоящая реакция Кассандры? – невозмутимо интересуется Лавеллан, замечая его улыбку.

– Не обращай внимания, Инквизитор, – отвечает отступник. Его собеседник хмурится:

– Ты из вредности не называешь меня по имени, Солас? Я ведь уже говорил, что нет нужды постоянно напоминать мне мое новое прозвище.

– Извини. – Солас никогда не признается ему в том, что считает оскорбительным для себя обращаться к недоэльфу по имени, как к другу. – Мне стоило бы сообразить, что тебе сложно привыкнуть к новому титулу.

Он уже с опаской ожидает потока излияний о том, как тяжело нести подобную ношу, но Лавеллан только пожимает плечами:

– Придется привыкнуть. Это меньшая из моих забот.

– Меня восхищает твоя выдержка, леталлин.

Инквизитор одаривает его хмурым взглядом, вздыхает и уходит.

Может быть, в глубине души он тоже понимает, что они отнюдь не сородичи по крови и по духу.

Комментарий к Солас

* Жидкая кровь (эльф.)

** По правилам этой игры у пленных людей забирают одежду, руки связывают, а на ноги надевают краги из твёрдой кожи, сквозь которую пропущены маленькие шипы, так, чтобы с каждым шагом они впивались глубже. Пленникам даётся фора – счёт до ста, – а затем начинается охота.

========== Recuerdos ==========

Жозефина наконец вздыхает с облегчением. Проблемы с Домом Отдохновения решены. Она больше не будет вздрагивать от каждого шороха и подвергать свою жизнь – и Инквизицию тоже – опасности. Все вышло по ее плану. Пусть Лелиана и ворчит, что, дескать, они с Инквизитором выбрали самый длинный и сложный путь, но это решение было правильным. Леди Монтилье не хочет подвергать опасности никого, даже преданных Лелиане агентов с непроницаемыми лицами. У них ведь тоже есть семьи и планы на будущее.

Они с Инквизитором стоят у причала Вал Руайо и смотрят на уходящие вдаль корабли. Лавеллан любуется богатыми орлесианскими судами: не прикидывает их стоимость, как сделал бы Варрик, не осыпает ругательствами плывущих там богачей, как Сэра – просто любуется кораблями, как произведением искусства. Он слегка прищуривает светлые глаза на солнце, и этот жест кажется антиванке удивительно милым.

Она приготовила целую речь в качестве благодарности, но теперь с трудом вспоминает ее суть. Хочется поговорить о другом.

– Я не рассказывала, что когда-то была бардом? – неожиданно вырывается у Жозефины.

Лавеллан с интересом поворачивает голову в ее сторону.

– Вы пели? – спрашивает он. Антиванка пожимает плечами:

– В Орлее барды поют, играют на музыкальных инструментах, шпионят и совершают прочие махинации.

– Да, Лелиана мне рассказывала… Но, признаться, я не ожидал, что вы были в их числе.

Леди Монтилье вообще-то не планировала рассказывать о себе такое, да еще Инквизитору – право, что он о ней подумает! – но заинтересованный взгляд светло-зеленых глаз развязывает ей язык. Жозефина делится своим печальным опытом бардовской жизни и вспоминает нелепую смерть своего однокашника Этьена.

– Порой я задумываюсь, что из него могло бы получиться… – вздыхает она, окончив рассказ.

Она помнит снисходительную улыбку Лелианы и ее ленивое: «Расслабься, Жози. Это Игра, здесь не обходится без кровопролития – и кому, как не тебе, это знать». Антиванка почти уверена, что Инквизитор тоже скажет нечто подобное и, пусть и вежливо, но осудит ее сентиментальность.

Вместо этого Лавеллан тоже вздыхает.

– Путь тени и мести – опасный путь, – замечает он. – У меня была подруга в клане… весьма приятная в общении, хорошая девушка. Она выбрала Вир`Ассан, Путь стрелы, но не из кровожадности, а следуя заветам Андруил… Она… Эллана выросла в нашем клане, но родилась в другом. И вот однажды узнала, что ее мать была поражена проклятием: люди, превращенные в оборотней, вымещали свою злобу на эльфах. Ее мать была убита… Узнав об этом, Эллана сразу отринула все, остригла волосы и вступила на Путь мести – Вир Банал`Рас, чтобы отомстить людям за свою мать. Поблагодарив Хранительницу Дешанну за гостеприимство и попрощавшись с нами, она покинула клан… и десять лет о ней не было вестей даже на Арлатвене.

– Она погибла? – осторожно интересуется Жозефина.

– Мы считали Эллану погибшей. Только недавно я получил от нее письмо. Оказывается, она вышла замуж за Стража-Командора Ферелдена и уже многие годы живет в Амарантайне. Стала настоящей леди. – Инквизитор тепло улыбается. – Лана теперь сама пишет мне письма, хотя в нашем клане охотников не учили грамоте. Однажды она рассказывала о том, что они с Командором выезжали на какое-то празднество в Денерим, и знать Ферелдена встречала их, эльфов, с большим почетом: за Ланой даже пытался ухаживать какой-то банн… Она говорит, что, если бы не встретила Командора, то одичала бы в своей мести и погибла, до самой смерти обагряя руки в чужой крови – и при этом не найдя душевного покоя…

Смутившись, он откашливается:

– Простите, я немного увлекся. Вам это вряд ли интересно.

– Отчего же, милорд, – улыбается антиванка. – Я поняла вашу мысль. Но… вы говорите, ваша подруга вам пишет? Почему же эти письма идут не через меня?

– Я не знаю, – пожимает плечами Лавеллан. – Мне их передает Лелиана. Наверное, они приходят вместе с письмами от Командора специально для тайного канцлера. Лана говорит, что ее мужа и Лелиану связывает давняя дружба.

– А я-то думала, ее связывает давняя дружба с другим Героем Ферелдена, – растерянно бормочет леди Монтилье, опуская голову на согнутые руки. Спустя несколько секунд она понимает, что данная поза совершенно неприемлема, и резко выпрямляется, надеясь, что Инквизитор ничего не заметил.

– Извините меня, – говорит Жозефина, вежливо улыбаясь. – Я ведь даже толком не поблагодарила вас – а ведь вы столько для меня сделали…

– Но ведь вы сделали для Инквизиции гораздо больше, леди Монтилье. Это самое малое, чем я мог отблагодарить вас… за все.

Антиванка удивленно смотрит на него:

– Вы назвали меня «леди Монтилье»?

Долиец растерянно пожимает плечами:

– Я подумал, что вы, наверное, больше привыкли к подобному обращению…

– Нет-нет, – Жозефина произносит это чересчур поспешно, – я уже привыкла к тому, что вы называете меня по имени. Вы были правы: членам Инквизиции необязательно соблюдать такие формальности в обращении друг к другу. Поэтому, думаю, лучше оставить все как есть… Фарель.

Антиванка почти никогда не произносила его имени вслух – и теперь понимает, что зря: имя удивительно красивое и певучее – как будто антиванское. А Лавеллан смотрит на нее с таким изумлением и радостью, будто ему только что преподнесли дорогой и ценный подарок.

И краснеет до кончиков острых ушей.

– Может, нам с вами стоит вернуться в Скайхолд? – предлагает леди Монтилье в надежде сменить тему и не смущать его еще больше. – Вал Руайо – это город сплетников: они и из меньшего могут извлечь сенсацию.

– Одну минуту. – Инквизитор поспешно отворачивается от нее и снова любуется безмятежной гладью Мируар де ля мер. – Пусть это и город сплетников, но он потрясающе красив… Он похож на Антиву?

– Боюсь, Антива еще прекраснее, – мечтательно вздыхает Жозефина, тоже опираясь на мраморные перила. Ей вспоминаются ресторанчики на берегу моря, галдеж чаек, соленый ветер… Как же она соскучилась по родине.

Рядом согласно вздыхает Инквизитор, и антиванка неосознанно подбирается к нему поближе.

– Не хочется уходить, – тихо произносит долиец. На губах его застыла все та же улыбка-поцелуй, но предназначенная не Жозефине, а морю и небу. – В прошлый раз я и не заметил толком, как здесь красиво.

– Я первые полгода жизни в Вал Руайо ходила с разинутым ртом. – Антиванка улыбается своим воспоминаниям.

– Теперь я вас понимаю…

Все же Лавеллан поворачивается к ней и на удивление галантно подает ей руку. Леди Монтилье смущается от этого внезапного знака внимания, но отказываться от него не хочет. Пусть даже, начиная с сегодняшнего вечера, их будут обсуждать все столичные сплетники.

В Вал Руайо всегда что-нибудь да обсуждают.

Когда они покидают залитую солнечным светом площадь, Инквизитор – Фарель? – тихо спрашивает ее:

– Так вы правда поете?

– Иногда… такое случается, – смущенно отвечает антиванка.

– Я бы очень хотел когда-нибудь услышать, как вы поете… Если можно, конечно.

Теперь краснеет уже Жозефина. И глупо улыбается, как девочка.

– Я… подумаю об этом, – бормочет она.

Комментарий к Recuerdos

Recuerdos – воспоминания (исп., он же антив.)

больше флаффа богу флаффа, блджад

Примечание насчет двух ГФ: Амелл в роли “канонного ГФ из Инквы, шлющего бесполезное письмо” – в романе с Лелианой. Сурана, действующий Командор Ферелдена – в романе с долийкой, появляющейся в DA2 в крохотном квесте на Рваном берегу (мстит бывшим оборотням за убитую мать).

========== Хоук ==========

– Вот дерьмо, – говорит Агнес который раз за последние несколько часов.

Она ненавидит Тень. Убьешь одного демона – тут же нападет другой. Минуешь одну ловушку – угодишь в другую. Так было в тот раз, когда ее послали в Тень сражаться за душу почти не знакомого ей пацана; так было и теперь. Только в три раза хуже.

Они только что разделались с огромным демоном, тварью, похожей на паука (видит Создатель, пауков за последние часы Хоук тоже навидалась по гроб жизни). И еще с кучей демонов. А теперь впереди еще один – здоровенный, не меньше целой киркволльской Церкви размером.

По крайней мере, до того, как ее взорвал ублюдок Андерс…

Они втроем – Агнес, Логэйн Мак-Тир и Инквизитор – стоят перед жуткой тварью, которая закрывает путь к выходу. Тварь смотрит на них, и кучка спутников Инквизитора успевает сбежать. Счастливые мерзавцы.

Тварь тоже выглядит, как громадный паук. Кто бы ни создал ее и это место, он явно ненавидел Агнес Хоук. От обилия пауков уже не страшно, но противно – до ужаса.

Хоук вообще не так представляла себе события сегодняшнего дня. Двое доблестных мужчин и не менее доблестная женщина (точнее, до одури злая на этот мир, но со стороны это часто путают) должны были возглавить атаку на Адамант, сразиться с Серыми Стражами и победить их. Вместо этого они торчат в Тени – да еще во плоти, как древние магистры, вторгшиеся в Золотой город – окруженные со всех сторон демонами: от их доблести не осталось и следа.

Вроде как таким Героям с большой буквы – Герою реки Дейн, Защитнице Киркволла и Вестнику Андрасте – непозволительно испытывать страх в принципе. Но, наверное, никто не сможет оставаться спокойным в присутствии громадного паука размером со здание. Особенно если это демон.

– Нам надо его обойти! – Логэйн, как и положено опытному военачальнику, первым соображает, что делать по ситуации. Агнес машинально кивает. Инквизитор не реагирует: его внимание приковал громадный паук. А жаль. Почему-то Защитница надеялась, что именно он, со своей непростительной везучестью и зеленой меткой на руке, сейчас мгновенно сообразит, как им выкрутиться из этой ситуации.

Инквизитор всю дорогу успокаивал какого-то странного мальчишку нездорового вида по имени Коул – и тем успокаивался сам. Теперь Коул убежал, и отвлечься от парализующего страха долийцу стало уже нечем.

Хоук смотрит на здоровенного демона и понимает: в лучшем случае уцелеют и вернутся обратно двое. Третий останется отвлекать демона столько, сколько сможет.

Если сможет.

Ей снова приходится первой принять решение.

– Идите, – решительно говорит женщина, поворачиваясь к спутникам. – Я вас прикрою.

Инквизитор наконец переводит на нее взгляд, полный неверия и ужаса. Его зеленые глаза не такие, как у Мерриль, но выражение их невольно напоминает Защитнице ее подругу-долийку. Та же невысказанная мольба.

– Нет, – еле слышно бормочет эльф. – Не надо…

– И правда, – громыхает Логэйн. – В этом виноваты Стражи. И Страж должен…

– Вернуться и помочь им сделать все, как надо! – обрывает его Хоук. – Это ваша забота. А Корифей – моя.

– Не порите чушь!

Они оба делают шаг вперед, готовые пожертвовать собой ради… чего? Победы над Корифеем? А стоит ли оно того? Агнес уже убила тевинтерского гада один раз, и это не помогло. Стало только хуже. А теперь ради победы над непобедимым магистром Защитнице придется принести себя в жертву – и, может быть, Инквизиция победит. Наверное. Если только Инквизитору повезет чуть больше, чем Хоук, и он в конце концов не останется ни с чем, называемый героем разве что с издевкой.

Если этот демон растерзает Агнес – а ведь это может произойти в любую секунду – Фенрис, наверное, повесится. Он и так наверняка локти грызет, что отпустил ее в этот поход одну. И страшно напивается. Что же будет, если ему придется ее потерять?.. А что будет с Бетани? А с Варриком?..

Жертвовать собой куда страшнее, если знать, что оставляешь других осиротевшими.

Хоук сжимает губы и делает еще шаг вперед, но чьи-то цепкие пальцы удерживают ее. Она оборачивается и видит искаженное мукой лицо Инквизитора.

Все это время Агнес, как ни силилась, не могла испытать к нему никаких чувств. Вообще. Долиец просто оказался в нужное время в нужном месте и стал очередным героем, имя которого забудут через пару лет. Он не Вестник Андрасте – зеленая метка на его руке появилась поистине случайно; он не великий воин, как Логэйн Мак-Тир; он лишен варриковского обаяния и чувства юмора; он не очарователен в своей непосредственности, как Мерриль; у него нет мрачного напора и непоколебимости Фенриса и Авелин. Инквизитора боготворили солдаты и уважал его отряд, но на саму Защитницу долиец не произвел ровно никакого впечатления – ни хорошего, ни плохого. Она сочувствовала его доле, но не более того.

Однако теперь, когда Инквизитор смотрит на нее и Логэйна с мольбой и мукой, пытаясь отговорить их от жертвы – ведь это ему придется решать, кто из них останется на растерзание демону – Агнес становится его искренне жаль. Она уже поняла, что долиец не хочет жертвовать ничьей жизнью в принципе: он даже своих противников-Стражей щадил при первой возможности. А теперь ему предстоит выбрать, кто погибнет во имя его и Инквизиции – герой реки Дейн или Защитница Киркволла.

Хоук надеется, что эльф не настолько безрассуден, чтобы самому ринуться в погибельную схватку с демоном.

– Пожалуйста, – Инквизитор протискивается между ними и выходит чуть вперед, пытаясь затянуть принятие решения, – не надо. Никто не должен… я сейчас попробую открыть разрыв…

– Инквизитор…

Логэйн не дает ей закончить. Он грубо отталкивает Инквизитора в сторону, выхватывает из ножен меч и несется на демона в атаку, словно бешеный мабари.

– За Стражей!..

Хоук зачарованно смотрит, как тэйрн-предатель кромсает демона, секунды две. Затем, спохватившись, хватает Инквизитора за руку и бежит к разрыву.

Корить себя за трусость она будет потом.

Они прыгают в разрыв и снова оказываются в пахнущем гарью Адаманте. Агнес думала, что ненавидит эту крепость, но сейчас искренне рада видеть ее обугленные стены.

Инквизитор машинально закрывает разрыв, и остатки сочащихся оттуда демонов исчезают. Солдаты приветствуют его восторженными возгласами.

На Инквизиторе лица нет.

Женщина не решается сказать ему ничего ободряющего.

Тут же подбегает какой-то солдат и начинает говорить долийцу что-то про архидемона, про солдат и про Стражей. Инквизитор едва ли вслушивается в его слова.

– Где Логэйн? – спрашивает кто-то из Стражей, и повисает тишина.

Все выжидающе смотрят на долийца с зеленой меткой на руке, надеясь, что он скажет что-то торжественное. Но он молчит. И Хоук не вправе его винить.

– Страж Логэйн пожертвовал собой, чтобы защитить нас, – произносит она. Получается совсем не торжественно, потому что Агнес никогда не умела толкать такие речи. Инквизитор вот умеет – по крайней мере, язык у него хорошо подвешен – но ему сейчас не до того.

А женщине ничего в голову не приходит, кроме трусливого: «Потому что кому-то надо было пожертвовать собой».

– Ваша милость, – говорит какой-то Страж, обращаясь к Инквизитору, – у нас не осталось ни одного командира. Что нам теперь делать?

«Драпать отсюда, пока я вас не догнала» – хочет сказать Хоук, но сдерживается.

Долиец опять молчит.

– Ваша милость?

– Помогайте Инквизиции всем, чем сможете. – Голос Инквизитора очень тихий, но в повисшей тишине его прекрасно слышно. – Страж Логэйн верил в ваш орден, как и… – Он хочет назвать имя, но вдруг удерживается: – Неважно. Сражайтесь с демонами, а не друг с другом. Большего я не прошу.

Суровая женщина-Искательница Истины из отряда Инквизитора смотрит на него с осуждением, но ничего не говорит. На несколько секунд повисает благоговейная тишина.

– Спасибо, ваша милость, – говорит Страж. – Мы вас не подведем. – Затем он поворачивается к Агнес и спрашивает: – Защитница, мы можем просить вас отправиться в Вейсхаупт и доложить о произошедшем? Вы были свидетелем… того, что произошло.

– Вот Бетани обзавидуется – я увижу Вейсхаупт раньше нее, – усмехается женщина себе под нос и произносит вслух уже громче: – Да, конечно.

Она сочувственно смотрит на Инквизитора, но тот, кажется, позабыл о ее существовании. Наверняка у него тоже стоит в ушах это всепобеждающее: «За Стражей!..»

– Удачи вам, Инквизитор, – серьезно говорит Агнес. – Позаботьтесь о Варрике, пожалуйста.

Эльф кивает, не меняя выражения лица.

«У реки Дейн больше нет героя».