Текст книги "Вестник Силейз (СИ)"

Автор книги: Лиза Бронштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Хранительница Дешанна задумчиво смотрела на огонь. Ее одолевало недоброе предчувствие насчет этого Конклава. Столько людей сразу соберутся вместе… может, конечно, они и решат свои давние проблемы, но вероятность этого невелика. Как бы Верховная Жрица не решила сплотить магов и храмовников в новом Священном походе против долийцев… а что, с Церкви станется такое устроить. Перед тем, первым Священным походом в рядах людей тоже был какой-то разлад – зато совместная атака на Долы положила конец всем их распрям. Воистину сам Фен’Харел научил людскую Церковь этому коварству.

– Ты посылала за мной, Хранительница?

Женщина перевела взгляд на молодого эльфа, учтиво склонившего перед ней голову. Фарель, ее Первый, живое воплощение Вир Атиш’ан – среди мужчин-долийцев такие встречаются раз за столетие…

– Да, да’лен. – Дешанна не смогла держать вздоха. – У меня к тебе серьезный разговор.

Эльф поджал губы.

– Нет, не по поводу вашей ссоры с хагреном, – поспешно прибавила Хранительница. – Ралат уже и сам знает, что перегнул палку.

«А он ли перегнул палку? – подумала она. – Или же это была я? Если юношу-долийца в собственном клане могут назвать плоскоухим, он ли в этом виноват – или же тот, кто его взрастил? Даже Вир Атиш’ан имеет свои границы…»

– У меня есть для тебя очень ответственное поручение, да’лен, – сказала женщина. – Помнишь, мы с тобой говорили о Конклаве в землях людей?

– Да, Хранительница, – кивнул Фарель. – Ты думаешь, клану нужно подобраться поближе к тем землям?

– Нет, да’лен, я приняла другое решение. Но не могу сказать, что оно далось мне легко.

Первый смотрел молча, выжидающе. Он уже подозревал, что это решение ему не понравится.

– То, что решат люди, может затронуть всех эльфов Тедаса, особенно долийцев, – заявила Дешанна. – Лучше будет узнать это сразу и из надежного источника. Нам необходимо проникнуть на переговоры и узнать все самим. То есть… тебе, да’лен.

Фарель в изумлении посмотрел на нее, даже немного приоткрыв рот. В ужасе покачал головой.

– Значит… вы все-таки отсылаете меня, – тихо проговорил он, отводя взгляд.

– Да’лен…

– Меня не назовут и не признают Хранителем. Но… я надеялся, что до изгнания дело не дойдет.

– Мальчик мой! – Женщина прижала его к себе. – Разве я могу изгнать тебя? Ты всегда был мне как сын, и ты это знаешь. Ты станешь Хранителем клана Лавеллан, когда придет время. Не слушай, что говорит Ралат: он всегда был невоздержан на язык.

– Если бы только хагрен, – печально усмехнулся юноша.

– Даже если и так. Долийцам пора искать новые пути. Время злостной вражды с людьми прошло. Нам надо пытаться сотрудничать со всеми другими расами. Нам нужно новое поколение Хранителей. Быть первым на новом пути всегда трудно, да’лен.

– Новый путь не начинается в изгнании, Хранительница.

– Тебя никто не изгоняет.

– Вы хотите, чтобы я один, без сопровождения, отправился шпионом на людской Конклав, – ровным голосом произнес Первый. – То есть мне придется пересечь Вольную Марку, Недремлющее море и Морозные горы. По дороге или на этом Конклаве меня могут убить, а даже если я вернусь, клан давно снимется с этого места, и я не смогу его найти. Арлатвен, скорее всего, я тоже пропущу – значит, придется ждать еще лет десять…

– Не говори так, да’лен. – Хранительница положила руку ему на плечо. – Я постараюсь не уводить клан далеко из этих мест, чтобы тебе было куда вернуться. Я понимаю твое беспокойство, но у меня есть причина отправить тебя одного. Я точно знаю, что у тебя хватит ума не устраивать стычку с людьми: ты достаточно терпелив и осторожен, чтобы держать себя в руках. Только на тебя я и могу рассчитывать в таком деле, да’лен.

Фарель только покачал головой.

– Я ведь уже отпустила Эллану, – напомнила ему женщина. – Она была более порывистой, более несдержанной, чем ты, да еще и прониклась ненавистью к людям. И где она теперь? Уже почти десять лет о ней нет вестей. Поэтому я боюсь отправить еще кого-то из охотников. Они не дойдут до Конклава, ощерившись на людей и бессмысленно погибнув в какой-нибудь стычке. Ты умнее их, мальчик мой. Я верю, что тебе удастся добраться туда – и вернуться к нам живым.

Она хорошо понимала, как обижен теперь на нее Первый. И без того порой подвергаемый насмешкам за мягкий, даже чересчур мягкий характер, теперь он окажется отослан из клана. Действительно, почти что изгнан. И изгоняет его сама Хранительница, которой он беспрекословно подчинялся во всем.

– Прости меня, да’лен, – тихо прибавила Дешанна. – Пусть Хранителя никогда не был легок. Считай, что ты уже вступил на него.

Юноша молчал. В свете костра его светлые волосы блестели не хуже золота.

– Каков твой ответ?

– Я сделаю, как ты просишь, Хранительница, – кротко ответил Фарель.

Слово старшего – в особенности слово Дешанны – было для него законом. Хотя другие долийцы никогда не упускали случая показать себя, и строптивость молодых была даже поощряема старшими, Первый был явным исключением из этого правила. Он предпочитал уладить дело миром, согласиться, уступить и избежать ссоры. Увы, его миролюбие часто к ним и приводило: долийцами оно воспринималось как однозначная слабость, характерная разве что для трусов, живущих в эльфинажах. Всякий долиец должен быть строптив и горд за свою культуру и свое прошлое: немногие могли следовать Вир Атиш’ан и думать по-другому. Уж точно не мужчины. И уж точно не те, кто должен был занять место Хранителя. А ведь Дешанна пыталась воспитать свой клан, сделать его более миролюбивым и настроенным на общение с другими расами… В итоге в глазах других кланов они стали посмешищем («прячетесь да договариваетесь с шемленами – значит, вы слабы»), а Фареля, отличавшегося кротостью и интересом к другим культурам, даже среди соклановцев заклеймили как плоскоухого, приспособленца, «не ровен час, сгоревшей бабе поклоняться начнешь». Хранительница учила его не поддаваться приступам гнева, быть как можно добрее к другим – ведь Хранителю подобает заботиться о клане, а не командовать им, как люди командуют войском. Жаль только, остальные этого не понимали, как не понимали и того, что у Первого сила духа не меньше, чем у них – не хватает только очевидного способа ее проявить.

Быть может, настало время?

– Ма сераннас, да’лен.

Хранительница обняла своего ученика, уже начиная по нему скучать. Первые почти всегда дороже Хранителям, чем половина клана: их часто растят как собственных детей. Тем тяжелее их терять. Горе, когда в клане погибает хороший охотник, или ремесленник, или хранитель галл – но для Хранителя куда тяжелее потерять своего ученика, в которого вложил знания, душу и часть себя… Пусть даже Фарель должен был вернуться – обязательно должен был, женщина не сомневалась в нем – но как же нелегко ей придется без него…

– Когда я должен отправляться?

– Как соберешься, да’лен. Не хочу тебя торопить.

При виде смиренно кивающего юноши на душе у Хранительницы стало еще горше.

========== Conocimiento ==========

Жозефина Монтилье в свои годы уже обременена солидным жизненным опытом. Ей довелось побывать бардом, светской львицей и, наконец, дипломатом; она общалась с правителями, генералами, шевалье, иноземными послами и даже с несколькими убийцами.

Но вот долийских эльфов она еще никогда не видела.

Жозефина слышала немало жутких историй о долийцах: дескать, они крадут детей в деревнях, а потом приносят их в жертву в каких-то своих ритуалах. А еще долийцы поголовно ненавидят людей, и, едва завидев человека, сразу норовят засадить ему стрелу промеж глаз.

Поэтому, когда единственным выжившим на Конклаве – и, как считают простые люди, Вестником Андрасте – оказывается долийский эльф, Жозефине становится немного не по себе. Даже очень не по себе.

Правда, он действительно смог что-то сделать с Брешью, как-то остановил ее развертывание, что ли – вроде как сделал доброе дело. Но антиванка все равно побаивается его.

В конце концов, все эти страшные истории о долийцах не могли взяться из ниоткуда. Дыма без огня не бывает…

Дверь в полутемную комнату – они назвали ее «ставкой командования»: так грубо, так по-военному – распахивается, и внутрь широким шагом заходит Кассандра Пентагаст. Оборачивается. Тяжело вздыхает. Чуть ли не затаскивает внутрь какого-то эльфа и подпихивает его к столу с картой.

– Знакомься, – почти приказывает Искательница.

Жозефина с любопытством смотрит на вошедшего. Довольно высокий для эльфа, с золотистой кожей, такими же золотистыми волосами и на удивление миловидным личиком. Губы кажутся заранее приготовленными для легкого поцелуя: орлесианские кокетки тщательно отрабатывают это выражение лица перед зеркалом, но у эльфа оно, похоже, врожденное. На лице странная долийская татуировка, но против ожидания антиванку она не пугает. Долиец улыбается, но озирается по сторонам с явным испугом – похоже, он сам боится людей не меньше, чем они его.

– Это командир Каллен, он возглавляет военные силы Инквизиции, – провозглашает Кассандра, представляя ферелденца. Тот хмыкает:

– Было бы что так назвать. Мы потеряли многих солдат в последней битве, и, боюсь, потеряем еще не меньше.

Неваррка, не слушая его, гнет свою линию:

– Это леди Жозефина Монтилье, посол и наш главный дипломат.

Антиванка решает немного подбодрить долийца и вежливо здоровается:

– Андаран атиш’ан.

Эльф смотрит на нее, широко распахнув глаза от изумления.

– Вы знаете эльфийский язык? – спрашивает он. Его улыбка становится шире, а испуг – менее заметным.

– Боюсь, вы только что услышали весь мой словарный запас, – разводит руками Жозефина.

– И, конечно, сестра Лелиана, – продолжает Кассандра.

Орлесианка на всякий случай считает нужным пояснить:

– Мои полномочия в основном связаны с…

– Она руководит нашими шпионами.

– Да, – скептически кивает Лелиана. – Очень тактично, Кассандра.

– А это…

Долиец теребит застежку своей куртки. Что его смущает – всеобщее внимание или люди, сказать трудно.

– Фарель из клана Лавеллан, – представляется он. – Первый Хранительницы Дешанны Истиметориэль. От имени клана Лавеллан я приветствую вас. Силейз энасте вар аравел*.

Антиванка ничего не понимает, но на всякий случай решает вежливо кивнуть.

– Кто послал вас на Конклав? – с неожиданной сталью в голосе спрашивает Лелиана. Лавеллан забавно прижимает уши к голове.

– Хранительница Дешанна. Она… мы предвидели, что решение, которое примут люди, так или иначе затронет эльфов Тедаса.

– Как в воду глядели, – снова хмыкает Каллен. – Теперь нам надо будет объяснять Церкви, почему Андрасте избрала своим Вестником долийского эльфа, да еще и мага.

Эльф удивленно смотрит на него.

– Я немного не понял. При чем тут Андрасте?

– Многие в Убежище называют вас ее Вестником, – пояснила Жозефина. – Вы сумели сдержать Брешь – да еще и, когда вы вышли из Тени, в разрыве за вами видели женщину. Они думают, что это была сама Андрасте.

Лавеллан переводит потрясенный взгляд на всех четверых собеседников поочередно.

– Так вот почему они так на меня смотрели… – догадывается он. – Они считают меня… но я же эльф! Как они только…

– Вам действительно удалось совершить нечто выдающееся, милорд, – вежливо говорит антиванка. Долиец смотрит на нее так, будто она перепутала десертную вилку со столовой.

(Если, конечно, он вообще умеет пользоваться вилкой по назначению.)

– Прошу, не надо меня так называть. Фарель – или Лавеллан, если хотите.

– Вы у нас в некотором роде один из руководителей Инквизиции, – спорит Лелиана. – Поэтому все, в том числе и мы, должны относиться к вам соответствующе, милорд.

– Мне неприятно такое обращение, – с неожиданной твердостью говорит эльф. – Я вам не господин. Коль скоро мы все делаем общее дело, мы равны друг перед другом. Я предпочел бы, чтобы мы все обращались друг к другу по имени.

Жозефина растерянно смотрит на остальных. Ей и в голову прийти не могло, что подобное обращение можно счесть оскорбительным.

– Я, пожалуй, согласна с тобой, – неожиданно говорит леди Пентагаст. – Но не вздумай спорить, если кто-то не из Инквизиции назовет тебя «милордом». У нас есть более серьезные поводы для беспокойства.

Лавеллан согласно кивает.

Они начинают обсуждать план дальнейших действий, и пока Каллен и Лелиана делят шкуру неубитого медведя, антиванка присматривается к «Вестнику». Он неглуп и на удивление неплохо относится к людям: помогать им ему совершенно не претит. Зато очень даже претит называться Вестником Андрасте – как и Церковь, он считает этот титул ересью, напрасно возвеличивающей эльфа. Впрочем, Кассандра без обиняков заявляет, что мнение Лавеллана по этому поводу никого не интересует: избранность – это козырь, которым грех не воспользоваться. Особенно сейчас, когда у них нет ничего, кроме горстки энтузиастов и странной метки на ладони «Вестника».

Совершенно неожиданно Жозефина подмечает, что метка такого же цвета, как и глаза долийца – хризолитовая. Совпадение? Безусловно. Но до чего занятное совпадение…

Когда Кассандра и Лавеллан уходят, советники смотрят друг на друга.

– Что ж, все лучше, чем могло быть, – хладнокровно замечает Лелиана. – Обычно долийцы держатся с чужаками куда неприветливее.

– Но, Создатель, вы серьезно? – не выдерживает Каллен. – Как мы убедим всех, что это – Вестник Андрасте? Эльф с разрисованным лицом, только что из леса? Да еще и маг?

– Можно напомнить всем историю Шартана, – осторожно замечает антиванка. – Ведь он сражался заодно с Пророчицей…

– Придется напомнить, – соглашается орлесианка. – Но за это нас окончательно признают еретиками.

– Хорошо бы от этой матери Жизель и правда была польза, – скептически бросает ферелденец. – Без поддержки со стороны хоть каких-то церковников наше дело обречено.

– Как вы предвзято относитесь к нашему делу, командир. – Лелиана игриво улыбается. – Неужели только из-за того, что Лавеллан – маг?

– Ничего подобного, – бурчит Каллен.

– Бросьте. Наш век богат на героев-магов. Вспомните хотя бы Героев Ферелдена…

– Давайте вернемся к делу.

– Давайте, – соглашается Жозефина. – Я свяжусь со своими знакомыми в Вал Руайо. Возможно, кто-то из тамошних церковников согласится помочь нашему делу.

– Будем надеяться, Жози. Будем надеяться.

В голосе Лелианы, однако, особой надежды не слышно.

Комментарий к Conocimiento

Conocimiento – знакомство (исп., он же антив.)

* Силейз да охранит наш путь (эльф.).

Еще одно примечание: в моем хэдканоне Героев Ферелдена два – Амелл и Сурана. Это не баг, это фича.

========== Мать Жизель ==========

Мать Жизель понимает: многих в Убежище привело только желание наконец закончить бессмысленную и страшную войну. Но даже эти многие смутно надеются, что Вестника им послал Создатель.

Пусть даже сам Вестник, робко улыбаясь, говорил, что не имеет с Создателем и его Невестой ничего общего, и показывал на странную татуировку на своем лице. Знак какой-то эльфийской богини, имени которой все равно никто, кроме него, не помнил.

Но Песнь Света в церкви Убежища продолжают петь. В основном для солдат, ремесленников, кое-каких забежавших на огонек магов и храмовников – но иногда заходит помолиться Лелиана, или Кассандра, или Каллен. Мать Жизель не удивляется, когда видит кого-то из руководителей Инквизиции на задних скамьях церковного зала.

Зато поражается до глубины души, заметив там Вестника Андрасте.

Мать Жизель не очень разбирается в долийских богах, но понимает, что Лавеллану они куда дороже и понятнее, чем какая-то сгоревшая человеческая женщина. Тем страннее обнаружить его среди прихожан, да еще и внимательно слушающим поющих сестер.

Неужели ему… интересно?

По окончании службы орлесианка осторожно приближается к Вестнику, не дав ему незаметно ускользнуть. Тот заметно смущается.

– Вас я не ожидала здесь увидеть, Вестник, – говорит мать Жизель. – Вы, кажется, говорили, что не почитаете Создателя.

– Боюсь, это мало кого интересует, – вздыхает Лавеллан. – Как бы я ни пытался доказать, что я не Вестник Андрасте – мне никто не верит. Да и, боюсь, ради успеха Инквизиции нам придется поддерживать этот обман.

– Вы думаете, это обман? – прищуривается орлесианка.

Долиец отводит взгляд и пожимает плечами:

– Я просто делаю то, что должно, мать Жизель. Если кто и послал меня на Конклав, то это Хранительница Дешанна, а не Андрасте.

– Тогда что вы здесь делаете?

Вестник Андрасте задумчиво смотрит на деревянную статую пророчицы. Невеста Создателя, освещенная несколькими свечами, выглядит довольно страшненькой.

– Нам ведь еще много раз придется иметь дело с Церковью, так? – спрашивает Лавеллан. – А их вряд ли заинтересует то, что я почитаю превыше всех Силейз, Хранительницу Очага. Если я Вестник Андрасте… то я должен хотя бы немного разобраться в наследии женщины, чью милость мне приписывают.

Мать Жизель замирает в радостном предвкушении.

– Вы хотите приобщиться к нашей вере, Ваша Милость?

– Я разве сказал «приобщиться»? – улыбается Вестник. – Я сказал «разобраться». Я ведь… признаться, я плохо знаком с верой людей. Мне не попадалось книг об Андрасте. Да и после этой проповеди я тоже немногое понял.

– Я могу немного рассказать вам о Пророчице, Вестник.

– Если можно, – учтиво кивает Лавеллан.

Одного разговора оказывается недостаточно. В течение нескольких долгих бесед мать Жизель посвящает Вестника Андрасте в тонкости андрастианства – даже делает особый акцент на Шартане, хоть это и не поощряется большинством церковников. Ей удается его заинтересовать, однако не настолько, чтобы эльф предпочел Андрасте своим богам.

Впрочем, орлесианка понимает, что этого требовать глупо.

Лавеллан старается появляться на службах, когда не занят, хоть это бывает редко. С вежливым интересом он слушает проповеди, порой повторяющиеся слово в слово – словно смотрит хорошо знакомое представление в театре.

И однажды, чуть не доведя мать Жизель до обморока, он просит у нее экземпляр «Песни Света». Орлесианка даже не сразу находит слов для ответа.

– Ваша Милость, вы меня удивляете, – честно заявляет она. – Вы настолько увлеклись андрастианством?

И Лавеллан, все так же улыбаясь, бесхитростно говорит:

– Мне очень нравится «Песнь». Когда я слушаю ее… то чувствую, как покойно становится на душе. Словно от материнской колыбельной. Очень мелодичные, поэтичные строки – веришь в них или нет, но их приятно слушать. Я бы хотел читать их сам себе. У моего народа осталось мало стихов, которые можно читать без задней мысли, не обращаясь к богам… А «Песнь» для меня как раз подходит.

Мать Жизель с деревянной улыбкой кивает. Что ж, это лучше, чем ничего.

Вестник получает свой экземпляр священного писания и использует его так, как и обещал. Однажды орлесианка застает его в одной из комнат Убежища. С мягкой улыбкой, словно бы рассказывая сказку ребенку, долиец читает нараспев:

– «Пред мощью семерых магистров Звездного синода Завеса раскололась, словно тончайшее стекло. Сон и явь лежали у их ног, два расходящихся пути»…*

Голос действительно успокаивает и убаюкивает. Поодаль от Вестника сладко посапывают Минева, Адан и Тренн: заснули ли они под «Песнь», неизвестно.

Какая-то часть матери Жизель уверена в том, что это – богохульство, что нельзя читать «Песнь» ради развлечения. Но вправе ли она требовать от долийца искренней веры в чужого бога?

«Андрасте пела о Создателе другим, – думает орлесианка. – Вестник поет самому себе, пусть и не особенно задумываясь над смыслом песен. Быть может, это тоже не так плохо?..»

Уходит мать Жизель, втайне немного сердясь, но дослушав Песнь Тишины до конца.

Комментарий к Мать Жизель

* Песнь Тишины, 3:7

========== Revelaciоn ==========

Проходит совсем немного времени, и Жозефина уже не думает, что дело Инквизиции так уж безнадежно. Ее письма, действия Лелианы и работа Каллена производят впечатление на южан, и у Инквизиции потихоньку появляются сторонники. Церковь продолжает называть их еретиками и на чем свет стоит ругать Вестника, но он тоже не сидит сложа руки, помогает простым людям и расширяет агентуру – и ему доверяют куда больше, чем жрицам из далекого Вал Руайо.

И антиванка тоже перестает его бояться. Если долийцы действительно так уж дики, то Лавеллан, пожалуй, не из них. Иначе он не сделал бы столько добра для совершенно не знакомых ему людей.

«Может, его и правда послала Андрасте?»

Однажды она сталкивается с Вестником в полутемном церковном коридоре. Долиец выглядит усталым, но все же улыбается ей.

– У вас все в порядке, Жозефина? – заботливо осведомляется он.

– Да… Вообще-то я как раз хотела поговорить с вами, – Жозефина не без труда опускает слово «милорд», наученная горьким опытом. – Или, может, в другой раз? Вы не слишком устали?

– Нет-нет, я готов вас выслушать.

Они проходят в кабинет посла («кабинет» – это, конечно, очень громко сказано: из всего убранства антиванку полностью устраивает только стол). Жозефина по привычке садится за стол и готовится писать.

– Я должна узнать… мессир Лавеллан, – несмотря на его просьбу, обращаться к нему так запросто, по имени, превыше ее сил, – хорошо ли с вами обращаются здесь, в Убежище? Простите за вопрос, но вы эльф, и…

Вестник пожимает плечами.

– Парочку косых взглядов я уж как-нибудь переживу, – улыбается он.

Антиванка недовольно цокает языком.

– Так-так. Я поговорю с прислугой. Коль скоро мы хотим убедить всех, что вы – Вестник Андрасте, мы должны поддерживать вас во всем.

– Это… очень мило с вашей стороны, – замечает Лавеллан. – Я надеюсь, что такое доброе отношение распространяется не только на меня, но и на прочих эльфов, служащих Инквизиции?

– Разумеется, – не моргнув глазом, кивает леди Монтилье, сразу делая себе пометку проинструктировать прислугу еще и на этот счет. – Мы все делаем общее дело, не думая о расовых различиях.

– Приятно это слышать.

Помолчав, Жозефина все же решает поднять интересующую ее тему:

– Но вы – все же особый случай. Вам необходима наша поддержка. О долийцах ходит столько жутких историй…

– То, что мы крадем детей, сжигаем деревни и приносим селян в жертву в кровавых ритуалах? – недовольно осведомляется Вестник. – Те, кто рассказывает эти жуткие истории, обычно первыми норовят поднять нас на вилы. Мой клан столько раз защищался от таких…

– Правда? – потрясенно спрашивает антиванка, откладывая перо в сторону. – Я… я понятия об этом не имела. Простите. Я сделаю все, чтобы прекратить эти сплетни.

– Спасибо за добрые слова.

– Я постараюсь, чтобы это были не просто слова, – говорит Жозефина, и Лавеллан с благодарностью улыбается ей. – Думаю, вы сможете мне в этом помочь, если расскажете немного о том, какой была жизнь в вашем клане.

Улыбка долийца становится задумчивой.

– Какой была жизнь… – повторяет он со вздохом. – Как рассказать это в двух словах…

– Можно не в двух, – подбадривает его леди Монтилье.

Вестник опускает голову, изучая взглядом трещины в камнях пола.

– Я до сих пор не верю, что эта жизнь позади, – говорит он. – Мне все время кажется, что я проснусь утром – а над головой ткань шатра; снаружи слышны детские голоса; ветер уносит вдаль наши молитвы… Знаете, Жозефина, – он чуть подается вперед, оставаясь на самом краю скамейки, – а ведь нашу жизнь в двух словах и не опишешь. Долийцы страдают от того же, что и люди: болезни, неурожаи, плохая погода властны над нами так же, как и над жителями окрестных деревень. При этом у них есть их скромные хижины, а мы вечно кочуем с места на место.

– Ох… – Антиванка уже и не рада, что подняла эту тему. – Простите. Вам наверняка очень непросто.

– И все же я бы многое отдал, если бы все эти неприятности с Брешью закончились, и я бы смог вернуться в клан, – продолжает долиец, переводя взгляд на нее. – Хотя вряд ли кто-то, кроме Хранительницы, будет этому рад – теперь, наверное, меня возненавидят окончательно.

– Простите? – Леди Монтилье не сдерживает удивленного покашливания. – За что они могут ненавидеть вас, мессир Лавеллан? Вы… кажется, вы говорили, что вы Первый вашего клана. Разве это не знак уважения?

Лавеллан грустно улыбается.

– Первый – это ученик Хранителя, – объясняет он. – Тот, у кого есть магический дар. Когда Хранитель умирает, Первый занимает его место. Это не знак уважения, это… что-то вроде должности. Что же до ненависти ко мне… вы же наверняка понимаете, что долийцы не любят людей и андрастианскую Церковь. Она причинила нашему народу слишком много страданий в прошлом. Когда я интересовался историей людей, это вызывало недовольство у многих в клане: они считали, что нам подобает собирать и ценить лишь знания о своем народе. Долийцы не особенно интересуются судьбой гномов или кунари, не любят людей – и вдвойне не любят тех, кто им… хоть немного симпатизирует. Поэтому весь наш клан осмеяли на прошлом Арлатвене за то, что мы слишком миролюбиво настроены к чужакам; меня же не хотели признавать будущим Хранителем даже соклановцы. А теперь, когда меня назвали Вестником Андрасте… когда я прочнее, чем когда-либо, связан с людьми…

Жозефина изумленно качает головой, наконец понимая все.

– Вот почему вы были против того, чтобы вас называли «милордом», – говорит она. – Потому что так обращаются только к человеку…

– Вы первая, кто это понял. – Улыбка Вестника немного теплеет. – Но я уже привык, так что можете обращаться ко мне как угодно. Я ведь тоже не подумал, что для вас такое обращение привычно, неправильно расценил вашу вежливость. Извините.

– О, ничего страшного… милорд. – Антиванка сразу бросает пробный камень, но лицо Лавеллана остается безмятежным. – Я понимаю, как вам сейчас тяжело привыкать к новой жизни. Я… впрочем, неважно.

– Расскажите! – просит долиец. – Или это ваш секрет?

– Нет-нет, никакого секрета. Просто… нечто подобное со мной было, когда я занялась дипломатической работой. Это было так не похоже на мою прежнюю жизнь: новое дело, новые лица, новые цели… Впрочем, вряд ли это сравнимо с вашей ситуацией. Закрывать разрывы мне не доводилось.

Вестник смеется, неосознанно убирая с колен левую руку.

– Думаю, в этом вам повезло.

Повисает неловкая тишина. Спохватившись, леди Монтилье вооружается пером:

– Благодарю за то, что уделили мне время, милорд Лавеллан.

– Обращайтесь. И… – Поднимаясь со скамьи, он неожиданно говорит: – Уже, наверное, почти ночь. Вы наверняка устали. Отдыхайте.

Это неожиданное проявление заботы удивляет Жозефину. Лавеллану наверняка и без того есть о чем подумать, что явно устал – и все же его хватает на добрые слова. Для нее, для человека.

Может, он и правда не годится в долийцы?..

– Доброй ночи, милорд, – улыбается антиванка.

– Доброй ночи.

Когда Вестник уходит, леди Монтилье силится представить себе ту странную кочевую жизнь, о которой он говорил. Получается с трудом: Жозефина – городской житель, ее не слишком интересуют природные красоты и тем более походный быт. Пожалуй, стоит поговорить с долийцем еще раз.

Отчего-то эта мысль приносит антиванке некоторое удовлетворение.

Комментарий к Revelaciоn

Revelación – откровение (исп., он же антив.)

========== Кассандра ==========

Кассандра оглядывается по сторонам. Сельская идиллия Ферелдена, пожалуй, ей нравится. Неказистые, но прочные деревенские дома с поросшими травой крышами, спокойная озерная гладь, гомон толпы где-то неподалеку – все это странным образом успокаивает неваррку, которая за последние месяцы отвыкла видеть что-то, кроме сражений, разговоров ни о чем и скандалов на пустом месте.

– Кассандра?

Искательница недовольно оборачивается. Лавеллан смотрит на нее с немного заискивающей улыбкой. Наверное, он все еще побаивается рослую женщину, которой еле достает до подбородка.

И которая собиралась убить его при первой встрече.

– Да?

– Можно мне снять сапоги?

Кассандра вздыхает. Нет, эти долийцы неисправимы.

– Нет. Ты представляешь Инквизицию. Твой внешний вид должен вселять уверенность в других. Мы должны дать им понять, что Инквизиция сможет всех защитить.

– И… как одно связано с другим?

Неваррка морщится от недовольства, хочет начать объяснять, но Вестник примирительно поднимает ладони вверх. На левой – заметное зеленоватое пятно.

– Какова цель Инквизиции? – спрашивает долиец. Внезапный вопрос обескураживает Кассандру.

– Я думала, я достаточно понятно это объяснила.

– Закрыть Брешь, найти тех, кто ответственен за ее появление, и восстановить порядок, с чьим бы то ни было одобрением или без него, – Лавеллан последовательно загибает пальцы на правой руке. – Да, я помню. Но что мы несем жителям Тедаса? Мир или войну?

– К чему этот вопрос? – фыркает Искательница, но все же отвечает: – Мы ведем войну с демонами и теми, кто сеет хаос. Но делаем это ради того, чтобы воцарился мир.

– Итак, – кивает Вестник, – наша главная цель – мир. Но при этом мы почему-то демонстрируем только грубую силу и самоуверенность. Правильно ли это?

Они уже подошли к лагерю Инквизиции, и их слышат солдаты. Слышат и удивленно хлопают глазами, но удерживаются от перешептываний. Все-таки Каллен хорошо их вымуштровал.

– А еще мы демонстрируем то, что можем прокормить и защитить тех, кто нам поможет, – прибавляет Кассандра, втягиваясь в спор. – Это, по-твоему, тоже угроза?

– Нет, это правильно. Но нельзя приманить галлу даже самыми ласковыми словами, если при этом кричать и потрясать кулаком.

Солдаты смотрят на Лавеллана со смесью благоговения и недоумения: смысл его слов им совершенно не понятен, но умиротворенный тон их гипнотизирует. Долиец же как ни в чем не бывало отдает собранные растения местному травнику, садится на пенек и продолжает, обращаясь к Кассандре:

– Вы с командиром Калленом очень похожи. Вы думаете, что, если другие увидят воина, они воодушевятся, схватятся за оружие и помчатся в бой. Но селянам ведом страх. Они боятся не только демонов и страшной дыры в Завесе – они боятся еще и солдат с оружием: солдаты не хуже демонов могут жечь деревни и убивать жителей. Если я буду ходить и размахивать Меткой, как дурак, ферелденцы просто разбегутся в ужасе, и будут правы. Нельзя все время демонстрировать силу: одних это испугает, других озлобит. Да, мы должны сражаться – но лишь когда это необходимо. В первую очередь нам стоит показать всем, что мы никому не враг, мы такие же живые создания – и что мы способны не только убивать демонов, но и помочь кому-то в нужде. Здесь чудеса творит не демонстрация всемогущества, а наоборот – демонстрация того, что такие же люди, эльфы и гномы готовы им помочь. Мы должны не внушить им благоговейный страх, а дать надежду.

Во время этой тирады Вестник снимает сапоги и прячет босые ступни в траве – все с тем же невозмутимым видом.

– А ты упрям, – признает Искательница, коротко усмехнувшись. – Только как со всем этим связана твоя нелюбовь к сапогам?