Текст книги "Лабиринт"

Автор книги: Лия Симонова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

5

Покинув подземелье на рассвете, Кирилл и Валик подались к развалюхе сарайчику, где у них в старом пустом бочонке, забросанные тряпьем, хранились джинсы и кроссовки фирмы «Адидас» для Рембо и стоял обещанный ему мотоцикл, по счастливой случайности дарованный старинными Ариниными дружками.

Колюня, как ему и было приказано, уже поджидал их, переминаясь с ноги на ногу, смешно подпрыгивая и передёргиваясь на утреннем хватком морозце, в плохонькой своей одежонке и давно изношенных ботиночках.

– Ничего существенного не отморозил? – не глядя на Колюню, мрачно пошутил Кирилл и озлобился. – Артист нашелся, и «адидасы» ему подавай, и девку, и все на блюдечке с золотой каемочкой, как шаху персидскому…

Колюня понуро опустил голову, и от его унылой фигурки повеяло раздражением.

– Чуму мать искала, – исподлобья посверливая Дикаря черными юркими глазами, буркнул Колюня. – Сёмга трезвонила мне ночью.

– А этой что надо? – взъярился Кирилл.

– Вроде классная у нее вынюхивала все про Кувалду с Чумой, она ж староста, – угрюмо пояснил Колюня и опасливо потупился.

Кирилл, давно научившийся читать все несложные мысли и чувства на простоватом лице своего подручного, догадался, что Колюня недоговаривает.

– Ну и об чем же вы пощебетали в ночи? – закуривая и сплёвывая по-особому, вбок, полюбопытствовал Кирилл, вкладывая в свой вопрос столько уничтожающего презрения, что им можно было бы и железный прут согнуть, то что тщедушного и трусоватого Колюню.

Тень сомнения колыхнулась в Колюнином взгляде зыбью пробежалась по напряженному лицу. Колюня колебался – все ли выкладывать?..

– Спрашивала, где мы тусуемся, – выдавил наконец Колюня, умолчав о предложенной ему сделке и остерегающих угрозах.

– Может, Рембо ее науськивает, добивается найти нас? – высказал догадку Лында, прилаживающий высохший после перекраски номерной знак к мотоциклу.

– За каким чертом мы сдались ему? – не слишком уверенно огрызнулся Кирилл. – Припрем все шмутье, что он потребовал, и с концами. Мы что, пересеклись с ним? Или он по бойне соскучился?

– Семга что-то трепала про ментов, – промямлил Колюня. – Может, классная с Чумовой матерью с перепугу, что девки пропали, в милицию стукнули?

– Во ясли! Связались на свою шею! – Кирилл заскрипел зубами. – Вечером приволочешь Семгу к подъезду, где контора, погоним ее по ложному следу, а то эта швабра нас в покое не оставит. Придется ее успокаивать… А пока что беги за замком, надо на наружной двери свой замок поставить…

– Где я возьму замок-то? – захныкал Колюня. – В магах пустыня.

– Хорошо пошаришь – найдешь! – прикрикнул на Колюню Кирилл. – У мужиков на стройке поспрашиваешь, на пузырек сменишь! Если, конечно, не хочешь в тюряге клопов давить. И до нашего прихода все внутренние двери открой, чтоб по отсекам прогуливаться можно было.

– А если в красных ручках ток? Шибанет меня, – совсем разнылся Колюня. – Резиновые перчатки нужны…

– Ну, я принесу с базы, – пообещал Лында. – И замок пошурую, лишний не помешает. Машины с утра раскидаю и привалю к тебе.

– Ну, лады, – поутих немного Кирилл. – И без Лынды к наружным дверям не суйся, понял? – предупредил он Колюню. – От Рембо отмотаемся, я к отцу сгоняю за бабками. К моему приходу чтоб все было в лучшем виде!

– Буде сделано! – разогнувшись, приложил руку к предполагаемому козырьку Лында. – Но ты Рембо все-таки пощупай…

Этот разговор состоялся ранним утром, задолго до того, как Арина нежданно-негаданно явилась к Лынде на базу и он морочил ей голову, дурашливостью прикрывая свою осведомленность.

Пополудни Кирилл, как и было условлено, позвонил отцу. Отец сам поднял трубку и непривычно возбужденно прокричал:

– Кирилл?! Как хорошо, что ты вовремя! У тебя все в порядке?

– В порядке, – сухо отозвался Кирилл, никак не разделяя настроения мало знакомого ему родителя.

– Слава богу, значит, нас вчера разыграли. Приедешь, расскажу. Я твою просьбу выполнил. Да, ты не задерживайся, пожалуйста, – взволнованно говорил отец с какой-то странной для него удалью. – У меня в гостях совершенно прелестное создание, хочу тебя познакомить, вместе пообедаем.

– Какое еще создание? – совсем не любезно проворчал Кирилл, насторожившись, не помешает ли ему кто-то или что-то получить от отца деньги.

– Я же сказал – прелестное, – игриво ответил отец. – Юная богиня. Но она спешит, так что поторапливайся…

Отец жил неподалеку от их дома, и когда-то это было предметом чуть ли не основного неудовольствия его ревнивого, особенно по пьянке, отчима. От бомбоубежища, где теперь обосновался Кирилл, идти к отцу даже пешком, медленным шагом не больше пятнадцати-двадцати минут. Но Кирилл нарочно, из дурацкого протеста против всего, что исходило от отца, тянул время.

– Ну, наконец-то… – радостно вздохнул Владислав Кириллович, сам впуская сына в квартиру. – Линочка! – крикнул он в полуоткрытую дверь гостиной. – Мое чадо прибыло. Счастлив представить ним… – Отец подтолкнул Кирилла вперед – и осекся в излияния редко обуревающих его эмоций, увидя, как исказилось в страдальческой гримасе лицо его очаровательной гостьи.

– Вы знакомы? – удивился Владислав Кириллович, натолкнувшись на застывшего на пороге комнаты сына.

– Как охотник и лань, – неразборчиво пробормотал Кирилл, но отец его услышал.

– Я вижу, мой сюрприз не удался, – попытался сделать вид, что не заметил реакции девочки и злорадной насмешки сына, Владислав Кириллович. Он мгновенно переменился, собрался и принял обычную для него форму холодноватой сдержанности. – Анна Александровна сейчас накормит нас обедом, а пока поболтаем. Я показывал Линочке свою коллекцию масок и готов, богиня, ответить на ваши вопросы. Вы хотели как будто о чем-то меня спросить?..

Лина молчала, чуть склонив голову набок, и в ее задумчивости Кирилл угадал сложные душевные переживания.

– Будь моя воля, – стараясь сбить отца с толку, изрек вместо Лины Кирилл, – я снимал бы маски с человеческих лиц, неслабенькая получилась бы коллекция, как ты находишь? – Катая желвак на скулах, Кирилл вызывающе посмотрел на отца.

– Я ценю юмор, – холодно сказал Владислав Кириллович, – но это уж, извини, какой-то сатанинский сарказм…

– Я очень вам признательна, Владислав Кириллович, – чарующе улыбнулась Лина, – но, поверьте, мне нужно идти. Я говорила вам, у меня болит горло, и дома будут волноваться. А с Кириллом мы учились в одной школе и еще увидимся… – Лина завораживающе взглянула на Кирилла и поднялась.

– Линочка, – пропела своим бархатным сопрано Анна Александровна, легкой походкой вплывая в комнату и волоча за собой тележку с обедом, – без вас эти суровые мужчины будут выглядеть слишком мрачно. Я прошу вас, отведайте моих скромных яств, а потом они отвезут вас до самых дверей… Боже, Влас, – воскликнула она, и ее темные красивые глаза чуть затуманились слезою, – как эта девочка похожа на нашу Леночку!..

Кирилл увидел, как у отца дрогнули губы. Резким движением он повернулся ко всем спиной, якобы за тем, чтобы вооружиться табаком и трубкой. Набивая и раскуривая ее, Владислав Кириллович подсел поближе к Лине, униженно попросил:

– Не покидайте нас, богиня…

– Ну, хорошо, хорошо, – одарила всех волшебной улыбкой девочка. – Тогда я помогу Анне Александровне на кухне. – Она изящно высвободилась из глубокого кресла и выпорхнула вслед за старухой из комнаты, оставив наедине отца и сына.

– Где ты подцепил ее? – пренебрежительно полюбопытствовал Кирилл.

– Она дочка моего знакомого, – неохотно пояснил отец. – У меня сегодня нет лекций, Анна Александровна просила съездить на рынок за овощами. Сейчас скользко, я вел машину не торопясь, близко к тротуара смотрю – Линочка, тоже не спеша движется вдоль проспекта в сторону дома. Грустная такая, голову склонила. Я буквально умолил ее заглянуть к нам, завлекал коллекцией масок, хотел познакомить с тобой… Хорошая девочка, прелестная… А та девица, что разыграла нас ночью, она кто? Звонила и маме, и мне, пугала, что ты в опасности, выспрашивала, как отыскать тебя, переполошила всех… Мама полагала, что ты гостишь у меня…

– Я ночевал у товарища, – не вдаваясь в подробности, соврал Кирилл.

– Я был бы рад, – все так же, не отрывая от сына неподвижного взгляда, предложил отец, – если бы ты поселился у меня. Я переберусь в кабинет, мы приготовим для тебя отдельную комнату. Пойдешь в вечернюю школу, я договорился в институте о работе для тебя, сменишь обстановку…

– Спасибо, – ухмыльнувшись, поблагодарил Кирилл, – я подумаю, – и, узрев, что Лина вернулась из кухни с чем-то в руках, добавил: – В общем-то я своей жизнью доволен, а та дрянь, что звонила, шлюшка, ее вот одноклассница, – кивнул он на Лину. – Спал я с ней, и она ревнует меня. Так что это не розыгрыш, а житейская драма…

Кириллу не терпелось досадить отцу, вывести его из интеллигентского спокойствия, взорвать приторную ласковость и поклонение перед избалованной куклой, которая от него, неинтеллигентного, нос воротит.

– О драмах не говорят с таким намеренным бесстыдством, – темнея лицом, осадил сына взглядом Владислав Кириллович. – Я вынужден извиниться перед гостьей…

Лина затихла с болезненной улыбкой, а Кирилл, едко посмеиваясь, продолжил свое наступление:

– За что извиняться-то? Богиня не должна оставаться в неведении о заветах главного Бога. После тебя у нас с матерью оставалась одна любопытная книженция. – Кирилл умышленно пренебрегал чувствами много лет назад потерянного и по случаю вновь обретенного отца. – Отчим мой, чудак, все прилаживал ее вместо подставки под кастрюльки и чайники, а я в промежутках между этими манипуляциями иногда кое-что из нее почитывал. Да, так вот, в этой книженции были записи из секретных слов Иисуса. Его ученики, апостолы, стало быть, спросили у него: «В какой день ты явишься и когда мы увидим тебя?» На что Иисус им ответил: «Когда вы обнажитесь, не ведая стыда, когда совлечете с себя одежды и сложите их к вашим ногам, как делают дети, и будете топтать их ногами. Тогда станете сынами того, кто живет, и более не узнаете страха…» Правильно я запомнил?..

– Правильно, – хмуро ответил отец. – Но это же апокриф, подделка. Пятое Евангелие от Фомы. Оно не совпадает с каноническим и не признается священной книгой… – Отец говорил с каким-то ожесточенным огорчением и все время поглядывал на Лину, словно мнение и отношение к нему этой девчонки значило для него все или, по крайней мере, многое.

– Как жаль, – раздражаясь этим, издевательски посетовал Кирилл, – что мне некому было растолковать это в детстве. Что поделаешь, я воспитался на несвященной книге! Когда я встречаю прелестное создание, меня подмывает без стыда и страха сорвать с себя и с нее одежды и вступить в царствие небесное…

Кирилл упивался своим неожиданным триумфом. Ему представлялось, что он уложил отца на обе лопатки, унизил его в глазах Лины, а сам возвысился.

Но Лина вдруг весело рассмеялась, небрежно поставили на стол то, что держала в руках, мягкой поступью приблизилась к Владиславу Кирилловичу и, нежно погладив его по рукаву костюма, негромко сказала:

– Не сердитесь, он дразнит вас. Я тоже изводила своего папу этим пятым Евангелием. Я его не читала, конечно. Но и у нас был сборник «Античность и современность», и мне почему-то нравился этот Фома. За его бунтарство. За то, что попытался опрокинуть вверх дном писания чинных и благопристойных Матфея, Марка, Луки и Иоанна… – И Лина своей колдовской улыбкой попыталась объединить и примирить отца и сына. – Но мой папа ужасно негодовал. Он говорил, что Фома – близнец Иуды и верить ему нельзя…

– Безнравственные творения, – отвечая Лине благодарной улыбкой, чуть расслабился Владислав Кириллович, – появляются, как только умы начинают бродить и ослабляется общественная нравственность. В такие же тревожные, как наши, времена… Все повторяется. И библейская мудрость гласит: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, и Бог воззовет прошедшее».

– Как горько, что мы забыли Бога, – пропела Анна Александровна, появившись в дверях и приглашая всех к столу. – Давайте обедать. У сытого человека сердце смягчается… – Она вроде бы ни к кому не обращалась, но Кирилл был уверен, что в словах лукавой умной старухи спрятан намек. – Из веку повелось, дети спорят с отцами. Но нынешние молодцы особенно задираются, от большой образованности, наверное…

– Какая наша образованность? – негодуя, что Лина вмешалась, поддержав отца, не смирялся Кирилл. – Я, к примеру, в гостиных не рос, все больше среди подвыпивших слесаришек околачивался…

Кирилл со злорадным удовольствием отмечал, что отцу претит их словесная распря в присутствии гостьи и при каждой его вздорной реплике он украдкой поглядывает на Лину. А девчонка умело прикидывается, что не принимает всерьез дерзости разгулявшегося молодца, и с присущим и тактом немедленно бросается на помощь утомленному атаками отцу.

– Моим мучениям пришел конец, – сказала она, вроде бы ни с того ни с сего озарив всех своей лучезарной улыбкой. – С тех пор как я познакомилась с Кириллом, я все терзалась, у кого еще я видела такие редкие ярко-васильковые глаза?

– Вспомнила? – насмешливо посмотрел на нее Кирилл.

– Ну конечно, – весело и просто откликнулась Лина. – У твоего папы, Владислава Кирилловича. Вы очень похожи…

Анна Александровна вскинулась, по всему чувствовалось, оценила старания гостьи, так умно и деликатно распутывающей безнадежно затянувшийся узел в отношениях отца и сына. Казалось, эту девочку невозможно загнать в угол, поставить в тупик, она неуязвима. И, постигая это, Кирилл все больше восставал против Лины, против всех, хорошо воспитанных, умеющих не показывать свою зависимость от обстоятельств, всегда и во всем быть духовно свободными. «Посмотрим, как она запоет в клетке…» – исступленно подумал Кирилл и, следуя своим мыслям, неожиданно для себя и для всех присутствующих за столом продекламировал нараспев:

– «Забыв и рощу, и свободу, невольный чижик надо мной зерно клюет и брызжет воду, и песней тешится живой…» Пушкин Александр Сергеевич…

Отец и старуха почти одновременно укоризненно уставились на Кирилла, и снова возникла, в который уж раз спровоцированная им, натянутость. Но и в этот раз Лина попыталась разрядить ее.

– Меня в школе зовут Чижиком, – жалостливо призналась она. – Я же Чижевская. А вот этого сэра почему-то величают Дикарем. Никак не могла вспомнить его фамилию, подозревала, что он Дикарев, а он оказывается Кокарев. Так отчего же Дикарь?..

Владислав Кириллович и Анна Александровна, не сговариваясь, дружно расхохотались, а Кирилл, все больше свирепея, окинул всех недобрым взглядом и почти прорычал:

– Поймешь, время придет!

В его словах, голосе и во всем облике прорвалась наружу нешуточная угроза. Анна Александровна вопросительно посмотрела на зятя, и Владислав Кириллович совсем опечалился, ушел в себя. Но отец и старуха мало занимали воображение Кирилла, он исподтишка наблюдал за неподдающейся ему девчонкой. Она будто не понимала его и не пугалась, словно обводила вокруг пальца…

– Владислав Кириллович, – обратилась Лина к профессору, притворившись, что не придала значения словесному бряцанию оружием, – вы обещали рассказать мне, как играют в нарды. Папе прислали в подарок нарды, а у нас дома никто в этом, как теперь говорят, не Копенгаген…

– Линочка, что я слышу? Вы тоже пользуетесь жаргоном? (Кириллу показалось, что отец просто-напросто втюрился в кокетничающую с ним девочку и даже не полагает нужным скрывать своей влюбленности, разговаривая с ней как со взрослой женщиной, богиней, заслуживающей поклонения и служения ей. И это тоже немало раздражало Кирилла.) Я надеюсь, вы будете бывать у нас, – заискивающе проговорил отец. – Я сумею на практике объяснить и правила игры, в общем не сложной, но нужно хорошо считать…

– С арифметикой у меня не очень, – горестно покачала головой Лина, – в магазине меня постоянно обсчитывают…

– А в «чижика» ты играть умеешь? – снова вклинился в начавший уже выправляться разговор Кирилл. – Детская игра и правила простые. Заостренная палочка сильными ударами загоняется в круг, но считать тоже надо, потому что чем больше загонишь палок, тем лучше…

Теперь Кирилл был удовлетворен. Лина растерянно посмотрела на Владислава Кирилловича, на Анну Александровну и опустила глаза.

– А я придумала, как расшифровать чижа, – притворно улыбнулась старуха, пропустив мимо ушей очередную непристойность Кирилла и перехватывая инициативу в трудно складывающемся разговоре. – Чиж – это чрезвычайно интересная женщина…

Теперь пришла очередь Лины выразить свою признательность старухе быстрым, но уже невеселым взглядом.

– Чиж – это чрезмерно интригующая ж… – окончательно разрушая все, что можно разрушить, исходя иронией и злобой, проскрипел совсем уже хриплым голосом Кирилл. – Я что-то не то брякнул? Что вы так приуныли? Ну, извините, я в интеллигентном обществе, можно сказать, впервые… Спасибо за угощеньице. – Кирилл, оставив еду, решительно поднялся из-за стола. – Я вообще-то пришел за бабками…

– Дождешься меня, – строго, почти непримиримо распорядился Владислав Кириллович. – Нам нужно поговорить, а я обещал Линочку отвезти домой.

– Я сам отведу ее, – с не меньшей настойчивостью воспротивился отцу Кирилл. Он добился своего. Внутренний голос подсказывал ему, что отец устал, его нервам, напряженным до предела, необходима хотя бы краткая передышка. Он отступит, а девчонка не отважится настаивать, чтобы ее доставили до дома на машине. – Ты сам захотел познакомить меня с этой девушкой, – с отчаянным упрямством выигрывал поединок Кирилл. – Надеюсь, не для того, чтобы я наблюдал, как ты за ней ухаживаешь. Отдыхай, старик, ты уже не годишься для юных богинь…

– Но может, вы вместе… – робко заикнулась Лина.

– Мне не нужны помощники, не сомневайся, богиня или Чиж, как тебе нравится?.. – грубо пресек попытку изменить что-то в его намерениях Кирилл.

– Линочка, – пролепетал отец с несвойственной ему мягкостью, – я буду счастлив видеть вас. Не судите строго этого шалопая, я им займусь на свободе. И ты сразу же возвращайся. Я жду тебя, – сказал Владислав Кириллович сыну, вмиг посуровев.

– Я жду тебя, как ты меня, и будем верные друзья… – Кирилл волком посмотрел на отца, подающего пальто Лине, и, едва кивнув расстроенной вконец Анне Александровне, далеко не любезно вытолкал Лину за дверь.

Кирилл вел Лину впереди себя, подгоняя окриком, если ей случалось оступиться или замешкаться, как охранник невольника. Теперь, когда после стольких уловок она наконец оказалась беззащитной в его руках, Кириллом овладела та дикая ярость, вспышки которой были ужасны и почти лишали его разума.

На улице, пока он теснил свою пленницу подальше от дома отца к крепости под землею, он не проронил ни одного доброго или просто нормального человеческого слова. Поскрипывая зубами, натянув, как тетиву, все мускулы, разъяренный Дикарь готовился к тому решающему прыжку, который превратит жертву в его собственность.

Уже вблизи дворов, где до недавнего времени обитал он сам, жила Лина и находилось бомбоубежище, девчонка нырнула вдруг в дверь огромного гастронома, попыталась затеряться в толкучке, среди людей. Но она была слишком ярка и заметна в своей небесно-голубой дубленке и сверкающей, как звездочка, блестящей шапочке, чтобы раствориться в толпе. Дикарь выдернул ее из людского месива и сжал так, что ей стало трудно не только вскрикнуть, но и дышать, выволок из магазина на улицу.

Никто из многих десятков покупателей, отупевших в очередях за продуктами и шумно переругивающихся друг с другом, не обратил внимания на юную, странным образом объединенную пару.

– Не уйдешь, богиня! – сплюнув на свой манер, процедил сквозь сомкнутые зубы Дикарь. – Я предупредил тебя, что мое терпение кончится…

Не желая больше рисковать, Дикарь впихнул Лину в первый же подвернувшийся подъезд, оглядевшись, вышиб плечом непрочную фанерную дверь крошечной каморки под лестницей, где хранились орудия труда уборщицы лестничных клеток и приказал:

– Раздевайся!

– Не прикидывайся дикарем, – сохраняла спокойствие Лина. – Ты милый парень, и я не боюсь тебя…

– Трахну тебя, так и вовсе понравлюсь, – подбадривая себя криком, припер к стене девчонку Дикарь.

Как и в прошлые несуразные их свидания, он был обескуражен ее бесстрашием, ее стойкостью перед единственным его преимуществом, помогающим властвовать над другими, – силой. Он старался не смотреть на прелестное раже в растерянности лицо, чтобы снова не дать слабинку, не позволить угаснуть гневу.

– Пожалуйста, успокойся, – очень тихо попросила Лина, едва прикасаясь к груди Дикаря, точно хотела убедиться, бьется ли в его груди сердце. – У меня вчера разболелось горло и прадед приехал в гости, ты видел его…

– Врешь, стерва! – снова заорал Кирилл. – Ты плевала на Дикаря, потому что он бандит с большой дороги. Но в школу ты поперлась со своим больным горлом и не отказалась знакомиться с профессорским сынком, он был бы тебе ровней… Я тоже могу общаться только с такими же, как я, уличными. И ты сейчас же, вот тут, среди метел и грязных тряпок, превратишься в подзаборную тварь.

Кирилл рванул полу великолепного Лининого тулупчика с такой звериной силой, что вырвал железные застежки вместе с кожей и мехом.

– Не дури, – все еще пыталась утихомирить Кирилла Лина, – мои родители знакомы с твоим отцом, и мы будем друзьями…

Моим отцом? – Кирилл сделал вид, что содрогается в дьявольском хохоте. – Моим отцом был пьяненький слесаришка, а этот мужик, что выставлялся перед тобой в барских хоромах, профессор задрипанный, одарив мою мать своей интеллигентской спермой, смылся от нее, а заодно и от меня без оглядки, за такой же штучкой, как ты. Ненавижу! – просипел Дикарь, как коршун подминая под себя свою добычу.

– Не глупи! Ну, не глупи же, – попробовала отбиваться Лина, но это только еще сильнее раззадоривало Дикаря, как почуявшее запах крови хищное животное.

– Стой, мерзавец! – крикнул кто-то за его спиной, и сильные руки, оторвав и отшвырнув его от онемевшей девочки, подняли ее с грязного пола.

Сильно приложившийся о стену Дикарь, когда очухался, опрометью выскочил вслед за спасителем девчонки на улицу, нащупывая на ходу нож в потайном кармане брюк. Но его противник захлопнул уже за собой дверцу машины и включил зажигание. Лицо этого человека было похоже на только что вылепленную из гипса, еще не просохшую и не окрашенную маску, воплотившую в себе материализовавшийся крик отчаяния и нестерпимой боли. Кирилл не сразу узнал отца.

– Опять ты поперек пути! – заорал Дикарь, наваливаясь на капот машины. – Шпионил, сволочь?

– Прочь, чудовище! – услышал он сдавленный голос. И, не успев отпрянуть, свалился на обочину тротуара.

Машина рванула вперед, оставив после себя нечеткий след.

– Ненавижу! – прохрипел Дикарь. – Ненавижу! – И, вскочив на ноги, в слепой злобе, колотившей его, побежал в бомбоубежище.