Текст книги "Ноктюрн (СИ)"

Автор книги: Лия Кохен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

кода

Год 1757,

Эльфийский Водопад

– О, Великая Матерь! Услышь меня, молю… Не оставь меня теперь. Приди и освободи мое сердце от малодушия и сомнений… – он начинал эту молитву сотню раз и каждый раз прерывался на полуслове. Приходя в себя от боли и смятения, он ловил себя на мысли, что не знает, к кому обращены эти слова.

– Просто помогите мне, кто-нибудь, – он шептал, выл, рычал, когда кроме захватывающей все его тело боли в нем не оставалось больше ничего живого.

– Прости меня, любимая…

Даже сквозь заволакивающий глаза туман из слез и головокружительных видений он все еще мог разглядеть ослепительный свет, пробивающийся в недра пещеры откуда-то сверху. Доползти до него и закончить, что должно, – единственный выход, который у него был. Но в невыносимых тисках жизни его держал неведомый доселе страх. Страх смерти и небытия.

Шепот снова перешел на крик и душераздирающими стонами растворился в шуме падающей с высоты десятков метров воды.

Когда он вновь пришел в себя, жажда жизни вновь напомнила о себе оглушительной болью и желанием эту боль прекратить. Он дрожащей рукой развернул мокрую липкую ткань, в которую была замотана кисть его левой руки, попытался пошевелить оставшимися пальцами, но они словно задеревенели, так остервенело он прижимал их к холодной поверхности камня в попытках хоть как-то унять боль. На месте остальных чернели обугленные обрубки.

– Я не смог… О, Великая Матерь, я не смог… – он в отчаянии закрыл лицо ладонью. Все его тело сотрясалось от беззвучных рыданий.

– О, Благодатная Эва, мать всего сущего, покровительница наших душ и тел! К тебе, милосердная, взываем в последние мгновения нашей жизни…

Ему до последнего казалось, что он сможет сделать то, что было решено уже давно. Несколько напряженных дней они ждали подходящего момента, чтобы ускользнуть от взоров караульных и контроля верховного иерарха, его отца. Покинуть территории Черного Леса и болот они не могли из-за наложенного на них проклятья. Он понял, куда они идут, когда на горизонте показался силуэт высокого холма с крутыми склонами и плоской вершиной. До его ушей донесся – сначала тихо, а с каждым новым шагом все раскатистее – грохот падающей с вершины воды, и вскоре они уже были на берегу спокойного озера, рожденного стройными бурлящими потоками небесного водопада.

В гору они поднимались молча, и когда достигли плоского каменного уступа, Леонора с надеждой посмотрела сначала на него, а потом на струи воды, льющиеся на вершину горы с самих небес. Она улыбнулась впервые за много лет, и он, не сдержавшись, заключил ее в свои объятия, сокрушаясь, что ему не дано уже будет увидеть ее вновь.

Ее волосы, даже почернев, все еще пахли жасмином, а бледная серая кожа была нежна, как шелк. Обычно она отстранялась от него. Она ненавидела свое измененное тело, как и его, ставшее темным и холодным, словно бездушный камень, и он это знал: все эти годы она не смотрелась в зеркало и избегала любой с ним близости, но теперь она ответила на его ласки.

Они стояли на вершине Эльфийского Водопада, из вод которого вышел их прародитель, и Белаар разрывался от того счастья, что окутывало его сердце, и горечи, осознавая, что это последний их миг вместе. Он этого не желал. Он как мог старался приспособиться к новой жизни. Но Леонора не видела в подобном существовании ни капли смысла и не находила в своем сердце иного выхода, кроме как сдаться на волю своей истинной богине.

Я – тот, кто обрек ее на все эти страдания. Он повторял это про себя в надежде убедить себя сделать последний отчаянный шаг вместе с любимой. Из-за меня она бросила дом, семью… В той кровопролитной войне она потеряла не только мать и друзей – она потеряла саму себя, превратившись из самого прекрасного существа на свете в свою серую тень.

– Иного пути нет, – прошептала она ему на ухо. – Мы оставили свою богиню, что даровала нам мир и свет, и встали на сторону тьмы. Самопожертвование – это то единственное, малое, чем мы можем хоть как-то искупить наш грех. Эва простит нас, я знаю. И мы очистим наши души от мрака и будем жить в ее небесных садах вечно, вместе: ты и я… – ее тихий голос звучал так уверенно. Он еще сильнее прижал ее к себе, настоящую, живую, но ставшую ему такой далекой. – Мы будем вместе. Всегда… – он хотел этого больше всего на свете.

За их спиной простиралась туманная марь, а перед ними, на востоке, за впечатанными в высоченные холмы бастионами древней эльфийской крепости, блеснул на горизонте первый робкий отблеск зари. И спустя мгновение, все смелее и смелее, рассвет начал наползать на бескрайние территории их собратьев – тех, кто выбрал сторону света и жизни, – и покрытые холмами, лесами и лугами земли начали, просыпаясь, окрашиваться в золотистые, изумрудные и розовые чистые тона.

– Готов? – она посмотрела в его глаза, нежно провела своей тонкой ладонью по его холодной, как лед, щеке, с горечью взглянула на свои длинные серые пальцы, перевела полный надежды взгляд на заливающийся жизнерадостными красками горизонт.

Они стояли, взявшись за руки, над обрывом, ожидая, когда лучи возродившегося солнца осветят их темные тела. Взгляд Белаара был напряжен и невесел, но Леонора торжествовала.

– О, Благодатная Эва, мать всего сущего, покровительница наших душ и тел! К тебе, милосердная, взываем в последние мгновения нашей жизни! Успокой наши мысли и освети сердца, избавь нас от страха и сомнений! Позволь нам вернуться в твои вечные воды, чтобы пребывать с тобой в твоей небесной обители до скончания веков!

Он видел, как первый луч коснулся ее руки, как зашипела, задымилась ее серая кожа, как начала покрываться волдырями, как исчезали, словно тонкие зажженные фитильки, ее черные длинные волосы, как обнажился под ними череп. Словно бы не чувствуя боли, Леонора принимала каждый новый ожог с улыбкой и благодарностью, лишь слова молитвы становились все тише и тише.

Я смогу, – повторил он про себя, когда полоса света подобралась к его ступням, но инстинктивно отпрянул назад.

Стараясь не смотреть на дымящееся тело своей возлюбленной, он крепко зажмурился, готовый разделить ее судьбу, еще сильнее зажав ее ладонь в своей. Но внезапная боль молнией пронзила все его тело, и он трусливо отдернул обожженную руку.

В ужасе раскрыв глаза, он смотрел, как хрупкое, обуглившееся тело Леоноры рассыпается пеплом и, подхватываемое легким ветерком, летит в глубокие воды озера. Ему показалось или он и вправду разглядел в парящих хлопьях ее танцующий силуэт? Но Белаар не позволил себе задержаться на этом зрелище. Ладонь его дымилась, охваченные магическим огнем пальцы тлели, как угольки.

Он сделал еще шаг назад, не способный заставить себя подставить свое тело под смертоносные лучи. И тут боль и ужас завладели им, и он сам не понял, как оказался на другой стороне горы, как падал вниз, скользя по камням и скалам. За водопадом была пещера – он знал это, так как они с друзьями частенько играли там, будучи детьми, задолго до того времени, как непримиримая вражда двух племен навсегда сделала это место границей земель темных и светлых эльфов. Оторвав полу рубахи, он едва успел смочить ткань в холодных струях водопада и отбежать в дальний грот пещеры, как солнце осветило мир своими свежими лучами.

До ночи не имея возможности покинуть свое мрачное убежище, он лишь вновь и вновь прокручивал в своем истончившемся разуме события ушедшей ночи. Горечь от того, что она больше не с ним, что она мертва, что он сам приблизил ее кончину, съедало его сердце. Он всей душою желал, чтобы все получилось иначе, но, умелый охотник и чуткий товарищ, он был бессилен совладать с отчаянием и скорбью своей молодой жены.

Со дня их заточения он старался изо всех сил, чтобы его избранница была счастлива, чтобы знала, что он ее любит любой, чтобы нашла в себе силы встретиться лицом к лицу с неизбежностью вместе с тем, кого нарекла своим супругом перед лицом великих эльфийских родов. Но Леонора не желала принимать ни свое новое тело, ни свою новую жизнь в кромешной тьме подземелий и гротов.

Когда она впервые поделилась с ним своими желаниями покончить со страданиями, что стали для нее невыносимой пыткой, он не принял ее слова всерьез. Готовый полностью принять свою судьбу, он искренне верил, что любимая со временем смирится, и все станет как раньше, до войны и их бесславного заточения. Но однажды она украдкой попыталась выйти из подземелья днем, и лишь его отец, иерарх темных эльфов, отсрочил тогда ее гибель, сумев предвидеть страшный конец.

Беглянку вернули в подземный город под горой, и с той поры Белаар уже не знал покоя. Он окружил ее еще большей заботой и вниманием, тратя на это все свое время, проводя каждую минуту с ней или в мыслях о ней. Постепенно долгие дни и часы бесед с обезумевшей от горя возлюбленной вынудили его прислушаться к ее мольбам и в конце концов пойти на столь отчаянный шаг. До последнего он надеялся, что они вернутся, что она поймет, насколько дорога ему, и выберет жизнь. Но ее благоговеющий лик перед надвигающейся смертью рассеял все его иллюзии.

Жить без нее. Зачем? Его потухший взгляд снова и снова устремлялся к прыгающим по шершавым неровным сводам солнечным зайчикам, но вновь и вновь он лишь закрывал лицо рукой и еще сильнее вжимался спиной в холодную влажную стену в самой глубине пещеры, куда не могли добраться губительные для него лучи.

Шилен создала эльфов – он знал это, как знала и Леонора, где-то глубоко в душе, как знали все светлые его собратья. Это и послужило изначальной причиной раздора между древесными и пещерными эльфами. Только первые предпочли об этом забыть, а вторые слепо приняли чудовище, в которое превратилась их богиня, своей новой госпожой.

Белаар не желал признавать ни новую богиню, ни старую. Несмотря на то, что он всегда поддерживал свой род в стремлении стать во главе расовой иерархии, Богиня Тьмы навсегда потеряла контроль над его сердцем в тот день, когда из-за нее погибла его мать. Отвергнув как Шилен, так и новоиспеченное божество, он не знал, что ждет его в ином мире. И теперь он так же не понимал, что станет с ним в этом.

Он мог бы дождаться ночи, вернуться к своим собратьям, признать за собой вину в измене их праведным идеалам. Он мог бы даже соврать, что пытался спасти Леонору, но ведь он сам лишил чувств часового, вставшего у них на пути. Просить прощения? У него?

Он вспомнил разъяренные глаза отца, когда тот пытался убедить своего сына в том, что любая жертва оправданна, если совершается во имя Великой Богини Тьмы и Хаоса. Белаар тогда пытался уговорить отца уладить все мирным путем. Но Митраэл, сговорившись с человеческим колдуном, затеял священную войну против своих же собратьев, за что и поплатился вечным заточением в стенах темного храма, а все его подданные были обречены на превращение из прекрасных созданий в темнокожих тварей, скрывающихся под землей от дневного света. Из-за этого погибла мать Белаара… а теперь и та, которую он любил больше солнца и звезд.

Злость и гордость не давали его разуму и шанса на то, чтобы помышлять о возвращении. Это означало предать память Леоноры. И что бы сказал иерарх, если бы узнал, что она мертва? Отчего-то – Белаар и сам не понимал причин – Леонора была важна для Митраэла. Лидер пещерных эльфов, невзирая на ненависть к собратьям, сам попросил у светлого иерарха Астериоса руки его единственной дочери. Почему он тогда одобрил столь сомнительный выбор сына? Этого Белаар не знал, но ни на секунду не сомневался, что мотивы иерарха отнюдь не были благородны и бескорыстны. Но лишь благодаря его отцу они смогли быть вместе, он и Леонора, дети двух враждующих сторон.

Когда Белаар вновь пришел в себя, уже была ночь. Обугленная ладонь болела так, словно бы ее одновременно глодали сотни мелких насекомых. Он с трудом доковылял до плотной пелены водопада и подставил руку под прохладные струи, и после того, как боль слегка унялась, вновь упал на камни в надежде больше не просыпаться.

Он уже промок до нитки, а новый день все никак не желал наступать. Утолив жажду, он вновь забился в дальний угол своего убежища. И вновь узкую полоску воды осветили безжалостные ослепляющие лучи. Он сидел, обхватив колени руками, трясясь от отчаяния и горя, ощущая себя трусом, предателем и последним мерзавцем на свете, оставшимся без всякого покровительства, потерявшим самое дорогое, что было у него в этом мире. Он бросался на камни, блуждал по темным сырым проходам, царапал ногтями холодную землю, обращаясь мольбами к самому дьяволу, лишь бы унять царившую в его душе боль, в итоге забываясь в своей ничтожности, покинутый всеми богами, презираемый своими собратьями за безволие и бегство.

На третью ночь голод пересилил его мучения. Рука ныла невыносимо. В очередной раз размотав бесполезную повязку, он понял, что дела его плохи. Обрубок среднего пальца начал нарывать, и к бесконечным незримым укусам добавилась резкая пульсирующая боль. Когда-то он знал несколько целебных заклятий, но ни одно из них не могло теперь ему помочь. Поглощенные проклятьем, древесные эльфы вместе с былой красотой и долголетием также навсегда лишились возможности использовать светлую лечебную магию.

Он шатаясь добрался до озера. Со стороны болот редкими рядами росли скрюченные ольховые деревья с почерневшей корой. На другом же берегу высились гордые стройные клены, склоняли над водой свои длинные ветви печальные изумрудные ивы, и в подлеске ильмовой рощи, он был уверен, росла нужная ему лечебная трава. Но он не мог пересечь границ Темного Леса: страх солнечных лучей заточил темных эльфов под Черной Горой, но даже по ночам ни один из них отныне не мог покинуть обозначенных магией света границ. Узкая полоска берега, вымерший лес, непроходимые топи да черные холмы – вот все, что осталось неудачливым представителям правившей когда-то на континенте расы. Не сумев поймать ни одной рыбы в холодных водах озера, Белаар был вынужден довольствоваться личинками в найденном неподалеку пне, после чего перед самым рассветом он вновь поспешил укрыться в пещере за водопадом.

Жажда жизни время от времени побеждала наплывавшее на него удушливыми волнами отчаяние, позволяя ему сделать очередной неглубокий вдох перед каждым новым погружением в беспросветную пучину его страданий. Всю следующую ночь он заставил себя просидеть у озера, пока не наловил достаточно рыбы, чтобы переждать очередной день и пополнить запас сил. День был туманным, моросил мелкий дождь, но и тогда он не решился выйти из пещеры. Проникающие даже сквозь плотную завесу туч лучи дневного светила по-прежнему если не представляли смертельную угрозу, то уж точно являлись нестерпимой пыткой для заколдованной кожи темного эльфа. С каждым днем с рукой дело обстояло все хуже и хуже. Рассматривая перешедшую на указательный палец зеленоватую гниль, Белаар судорожно пытался сообразить, что можно сделать, чтобы спасти оставшиеся два пальца, ведь без них он бы уже не смог держать лук – оружие, с которым лучше всего умел обращаться. Найдя в глубинах своего укрытия кость, которая осталась от трапезы какого-то мелкого хищника, он сломал ее пополам и попытался счистить заразу заостренным концом. Через час изнурительной борьбы с собственной плотью ему удалось, как ему показалось, очистить раны от гноя. Приложив к изрезанной ладони влажный мох, он попытался было поспать, но из-за острой боли вновь весь день проползал по стенам пещеры, сыпля проклятьями всем богам, создавшим этот несправедливый жестокий мир, что принес ему столько страданий, как физических, так и моральных, и сердечной боли утрат.

Через три дня ситуация ухудшилась. Рука гноилась, его кидало в жар и в холод. То ему казалось, что он сгорает изнутри, то он пытался зарыться во влажную рыхлую землю, чтобы хоть немного согреться. Мысли путались у него в голове, и сквозь облако забвения он смотрел на исчезающие в прозрачных водах лучи заходящего солнца. Конец мучениям был так близок.

Когда он с трудом разлепил веки в очередной раз, стояла глубокая ночь. Он дополз до выхода из своей норы и бессильно разлегся в высокой колючей траве, уставившись на мелькающую перед ним стену воды. Лицо его то искажала гримаса невыносимой боли, то вновь полнейшее спокойствие и смирение замирали в его прозрачных голубых глазах. Огромное черное небо раскинулось над миром, и вскоре тысячи звезд украсили его, предвещая безоблачную ночь и ясный теплый день.

Тяжело вздохнув, он перевернулся на живот, кое-как дополз до озера и сухими растрескавшимися губами припал к холодной глади воды, после чего сел на берегу, облокотившись спиной о замшелый валун. Размотав повязку, он с омерзением уставился на покрывшуюся уродливыми фиолетовыми нарывами кисть руки – знамение его трусости, малодушия и безверия. Поняв, что без решительных мер никак не обойтись, он нащупал под водой подходящий камень – плоский и крупный, со сточенными заостренными краями. С силой сжав зубы, он подумал о предстоящем варварстве, после вспомнил всю боль, которую он уже пережил, вспомнил оставшиеся от Леоноры хлопья пепла, вспомнил разорванное на части тело своей матери и сам не заметил, как рука с зажатым в ней каменным лезвием снова и снова с силой опускалась в намеченное им место у самого основания ладони. Он чувствовал, как ломаются мелкие кости, как остатки мышц и сухожилий отделяются от запястья, но даже ни разу не вскрикнул.

Опустив окровавленную культю в воду, он лежал лицом в землю, ожидая, когда силы навеки покинут его, зацепляясь слухом за прощальное пение полуночных птиц, нашедших приют в шумящих под дуновениями легкого ветерка ветвях. Вода струилась, унося его жизнь по узкой речушке в сторону обширных пшеничных полей, что темными волнами колосились далеко на горизонте. Послышался осторожный шорох за деревьями, и из светлого леса вышел олень. Огромный, красивый, с блестящей в свете луны шерстью и тяжелыми ветвистыми рогами, он важно прошелся по берегу, словно осматривая свои владения, и наконец склонился над водой в нескольких метрах от того места, где лежал, погружаясь в свой последний сон, темный эльф в разорванной окровавленной рубахе. Через час от его тела остался бы лишь черный след на золотистом песке. Олень ткнул мордой в висок Белаару. Эльф открыл глаза и увидел два смотрящих на него любопытных огонька. Он протянул руку и потрогал влажную морду, прошелся рукой по шершавым рогам.

– Я молил о помощи богов, а пришел ты, – обреченно прошептал эльф, после чего, наморщившись, прикрыл глаза и прочитал единственное доступное ему заклятие.

Олень, почувствовав угрозу, дернулся было в чащу, но проступивший под ним на земле кровавый след держал животное, как капкан. Зверь принялся неистово мотать головой, бить о землю копытами, через минуту в изнеможении опустился на колени и скорбно заревел свою прощальную песнь, после бессильно распластался на мокром песке и замер бездыханный.

Белаар открыл глаза и, привстав, склонился над убитым зверем. Из обрубка на его руке все еще сочилась кровь, но он почувствовал, как силы начали к нему возвращаться. Он, сдерживая слезы сожаления, благодарно провел ладонью по мягкой спине мертвого оленя и, отвернувшись от озера, направил свои окрепшие стопы на запад, в сторону моря, с четким намерением начать новую жизнь – вдали от тайн, войн, интриг и бессмысленных переживаний.