Текст книги "Законы Долга (СИ)"

Автор книги: Лия Кохен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Глава 1. Предатель

Год 1922[1], город Рун[2]

Девять. Девять звезд человек мог видеть в крошечное окошко, выдолбленное у самого потолка. Девять точек на черном полотне неба – все, что ему досталось этой ночью от целого мира, который простирался снаружи, за пределами тюрьмы.

…Небольшая деревушка, сокрытая в густом хвойном лесу… суровый, но справедливый взгляд отца… река, пересекающая лес к востоку от поселения, где они с друзьями ловили рыбу: крупных золотистых линей и мелких карасей, скользких, с серебристыми спинками… первый меч, короткий и тяжелый, и первое чудище, с которым ему пришлось столкнуться… Убитые жертвы вставали в ряд в его памяти: лица некоторых из них он уже не мог различить на внутреннем холсте своих прикрытых глаз, но какие-то врезались в его память навечно. Сколько их было? Зверям и гуманоидам[3] и счету нет, а вот лица людей он помнил хорошо: гордые, несломленные, рыдающие и умоляющие о пощаде. Он видел вереницу фигур с предсмертными гримасами – последним актом, что им удалось совершить перед тем, как застыть навсегда. Память – единственное, что осталось из всего его имущества, да несколько книг, что ему разрешили забрать с собой. Если я вынужден весь остаток своей жизни провести здесь, в заточении, обреченный на одиночество и стыд – значит, где-то я был не прав. Отчего же я так глуп, что не могу увидеть, где именно я ошибся?

Летом он с восхода и до заката мог погружаться в чтение, отвлекая себя от тяжелых раздумий. С наступлением осени солнце заглядывало через небольшое окошко лишь на несколько часов в день, и порой в ненастные дни он даже не понимал, когда заканчивался один день и начинался другой.

Ирас с детства увлекался историей, и зачитанные и перечитанные им до дыр сотни раз книги были аккуратно разложены в самом сухом углу камеры, которая в длину составляла три, а в ширину целых четыре широких шага человека. Здесь были как сборники мифов и размышлений: «Путешествие к вулкану», «Тайна ослиной головы и львиного хвоста», «Чего хотят боги?» и «Сказания о древних королевствах», так и вполне серьезные научные трактаты, в число которых входили «Заметки об исследовании прибрежных земель», «Очерки из истории северного края», «Великая Империя Людей и ее враги», «Святыни исчезнувшей империи», а также несколько заметок об артефактах, оставленных гигантами[4] по эту сторону Широкого Моря.

Уснуть никак не получалось, и он начал уже в который раз прокручивать в голове свой неизменный перечень дел на следующий день. Конечно, Ирас понимал, что строить подобные планы в его положении было глупо, даже абсурдно, но также он сознавал, что распорядок необходим ему, если он не хочет сойти с ума. Каждое утро он обязательно уделял несколько часов немногим доступным ему физическим упражнениям. После этого хромой охранник Бернт обычно приносил еду, если не уходил в запой. В последнем случае Ирасу приходилось несколько дней сидеть на сбереженных им запасах: с каждого пайка он старался отложить краюху хлеба, или кусок сырой моркови, или даже ломоть сыра, когда ему особо везло. Затем его ждали книги. И после того, как камеру окутывала абсолютная темень, Ирасу оставалось лишь вновь и вновь погружаться в раздумья, доставая из памяти бережно сложенные аккуратными стопками воспоминания. И так до самого утра.

Раз в неделю ему приносили пару ведер воды, и это был особый день. Ирас старался содержать себя и свою комнатушку в чистоте и порядке. Он непременно мыл пол и иногда даже стены, и на неделю наполнял свой глиняный кувшин питьевой водой. Все эти ритуалы давали ему обманчивое представление, что жизнь продолжается. Несмотря на пребывание в тюрьме, Ирас ежедневно просыпался в бодром расположении духа, ведь мысль о том, что ему все еще есть для чего жить, освещала его будущее бледным огоньком надежды. Он совершенно не боялся смерти. Даже заточение было ему не столь в тягость, ведь у него было то, что позволяло видеть смысл в нескончаемых повторяющихся изо дня в день действиях. И пока надежда сопровождала его бытие, он готов был ждать и терпеть. Годы. Десятилетия.

Едва различимые шаги вернули его в реальность. Он присел от неожиданности на своей жесткой кушетке и начал гадать, что все это может означать. Вот уже несколько лет он ни с кем толком не говорил. Лишь иногда во время утреннего обхода Бернт обменивался с ним парой фраз, а иногда, если у того намечался приятный вечер, колченогий стражник даже рассказывал о событиях, происходящих за стенами тюрьмы. Так, Ирас знал о присоединении к армии короля Амадео[5] странных существ из другого измерения, о возвращении из заточения страшного демона Белефа[6], о перевороте в Шуттгарте[7] и о назначении гнома[8] государевым наместником впервые за всю историю правления людей. Но шаги были другими: не тяжелая шаркающая походка, как у хромого охранника, – поступь была мягкая, осторожная, как у тигра, готовящегося неожиданно напасть. Ирас подумал о своих пантерах: сможет ли он вспомнить, как призвать их, теперь? Помнит ли он хоть что-то из того, чему посвятил всю свою жизнь на службе у лорда Хродгара? Лорд Хродгар… Мысли его не успели вернуться к событиям того рокового дня, что перевернул с ног на голову всю его жизнь, так как чье-то тихое дыхание послышалось у самой двери его клетки. Было темно, и он не видел посетителя, но голос, разрезавший тишину тюремной башни, всколыхнул воспоминания в его уме. Последний раз он слышал этот голос несколько лет назад: спокойный, размеренный, невозмутимый, жесткий.

– Ты не видишь меня, зато я тебя – прекрасно, Ирас-отступник. Посмотри-ка, во что ты превратился. А ведь тебе была уготована должность главного помощника самого лорда Руна и командира его войска. Столь многообещающее будущее: лучший ученик почтенного магистра Самаэла, темный паладин – возможно, единственный среди всего рода человеческого. Жаль, жаль…

Несмотря на огромное желание заговорить, Ирас сдержался: его собеседник был не из тех, с кем безнаказанно можно было обменяться парой даже самых безобидных слов.

– Ты даже не спросишь, почему я здесь? – настойчиво поинтересовался голос.

– Скажи мне, что ты держишь свое слово, и этого будет довольно, – с трудом выдавил человек, сверля глазами тьму перед собой.

– Иначе и быть не может, – прозвучал ответ, и все, что оставалось Ирасу, – это верить: ведь без этой веры вся его жизнь не будет стоить и гроша. – Но я здесь не за тем, – продолжил его незримый собеседник, – чтобы отчитываться перед тобой. Я здесь, чтобы дать тебе еще один шанс.

Сердце с силой забилось в груди человека, но он тщательно старался не выдавать свое волнение, ведь иначе хитрый зверобой немедленно почует смятение жертвы и захлопнет свою ловушку. Меж тем посетитель продолжал:

– Признай, что ты был не прав, попроси прощения, преклони предо мной колено – и ты вновь заживешь жизнью, которой достоин. Все обвинения в предательстве будут сняты с тебя, барон.

Зубы Ираса непроизвольно заскрежетали, с такой силой он сжал их.

– Я могу быть кем угодно, но я не предатель, и мне не за что извиняться перед тобой, – прорычал он.

– Кем угодно… – собеседник усмехнулся, – тогда ты глупец, безумец. За восемь лет в этой клетушке ты не только не осознал всю бессмысленность своих действий – ты даже не понял, как играть в эту игру. Но в твоей глупости заключена огромная сила, поэтому мне придется действовать так, как я совсем не хотел… Но ты меня вынудил…

– Ты не посмеешь, – Ирас бросился на железные прутья и, обхватив их ладонями, крикнул в темноту коридоров: – Не делай этого, прошу…

– Тогда ты сделаешь то, что я тебе сейчас велю, – голос звучал совсем рядом и везде одновременно, – и, возможно, оказавшись на свободе и вдохнув ее сочный воздух, ты поймешь, что все обернулось совсем не так ужасно, как ты себе представлял. Его величество король Астеар мудро правит Севером, а со мной во главе своей армии он смог многократно усилить влияние Элмора во всем мире. Тот, кого ты так защищал, был предателем, марионеткой короля Амадео.

– Я поклялся служить лорду Хродгару и защищать его.

– Поэтому ты здесь. Но когда ты увидишь, что Север стал лучше и могущественнее после того, как все крысы были уничтожены, возможно, ты изменишь свое мнение о событиях той ночи и о себе самом. Я очень на это надеюсь. И не только я…

Ирас сел на пол и обхватил голову руками. Лучше б его просто казнили. А теперь он вынужден снова играть в эту игру, в которой он заведомо обречен на поражение… Но выбора нет: у него есть обязательства, и он исполнит все, что должен.

– Я буду делать все, что ты прикажешь, пока ты выполняешь свою часть уговора, – хрипло проговорил человек, уставившись во тьму.

– Каким бы ужасным ни оказалось твое задание? – лицо говорящего приблизилось вплотную к прутьям решетки, и Ирас разглядел на нем два бледных светящихся глаза.

– Даю слово, – сказал Ирас, понимая, что теперь он на крючке.

– О! Твое слово дорогого стоит: может быть, половины всех обещаний, что я когда-либо слышал от своих друзей и врагов. Тогда внимай: завтра тебя отпустят, и у тебя будет месяц, чтобы привести себя в форму для того важного дела, что тебе предстоит…

[1] Общепринятое летоисчисление ведется со времен правления гигантов – вымершей расы богоподобных существ.

[2] Рун – столица Элмора, северного королевства, находящегося под управлением короля Астеара ван Хальтера, считающегося последним потомком императорского рода.

[3] Гуманоид – разумное, человекоподобное существо.

[4] Гиганты – могущественные существа, правившие миром на заре времен. Считается, что гиганты вымерли в результате мирового катаклизма, разделившего единый материк на две части: западный континент Элморден и восточный Грасию.

[5] Амадео Кадмус – король Адена, южного королевства, с 1908 г.

[6] Белеф – человеческий колдун, попытавшийся завоевать южную часть света, за что был заточен могущественными магами между мирами, где провел более двух сотен лет, пока недавно не был возвращен на землю демоническими приспешниками темных сил.

[7] Шуттгарт – третий крупный город северного королевства после Руна и Годдарда и самый северный город мира.

[8] Гномы – вторая после людей самая многочисленная раса восточного континента, созданная, согласно древним легендам, Богиней Земли Мафр. Гномы отличаются от людей невысоким ростом, крепким телосложением и продолжительностью жизни, которая может составлять до 120–140 лет.

Глава 2. Избранная

***

Месяц спустя, город Шуттгарт

Юнуши сидела в малой гостиной за небольшим деревянным столиком и отбивала пальцами неизвестный даже ей самой мотив. Рядом на полу небрежно валялись грязный шерстяной костюм и дорожный плащ.

– Возможно, миледи желает чаю? – обратилась к ней Алис, чинара[1], служившая ей прислугой с самого первого дня ее появления в Шуттгарте.

Алис была одним из подарков ее могущественного покровителя Бартолда, верховного лорда заснеженных земель и отца ее супруга, славного графа Брунса. За семь лет, проведенных вместе в стенах самого холодного города мира, эльфийка[2] стала одной из лучших подруг новоиспеченной графини, но теперь, когда, помимо женщин, в комнате находились еще двое часовых, вооруженных тяжелыми алебардами, Алис не могла позволить себе вольности обратиться к своей госпоже по имени. После минутной паузы Алис приблизилась к графине и уже раскрыла рот, чтобы повторить свой вопрос, но тут Юнуши вздрогнула, оторвавшись от своих размышлений, и рассеянно поглядела на служанку своими большими круглыми бледно-розовыми глазами.

– Чаю, миледи? Позвольте, я распоряжусь… – робко пробормотала эльфийка.

– Ах, нет, Алис, не нужно, – Юнуши ласково улыбнулась подруге, затем недовольно посмотрела сначала на одного стражника, потом на второго. Те не удостоили ее ответным взглядом.

– Вот обязательно им быть здесь? – обратилась она к Алис.

Девушка, которая была лишь на год младше самой графини, робко пожала плечами. Но тут заговорил один из охранников Ее Светлости, невысокий гном с широкой грудью и длинными бурыми усами, стекающими жидкими волнами по его блестящей броне:

– Таков приказ вашего мужа, Его Милости графа Брунса, и, я думаю, причина этому должна быть очевидна для Вашей Милости.

– Ваша милость, его милость… – передразнила Юнуши, закатив глаза, и затем, резко вскочив, начала мерить комнату шагами.

В лазурного цвета платье, расшитом жемчугом на груди и рукавах, и с кружевным воротником она напоминала сердитого ребенка, несмотря на то, что на днях готовилась разменять свой третий десяток, а две ее торчащие в разные стороны толстые косички с вплетенными в них золотистыми лентами еще больше придавали ей сходство с маленькой девочкой. Ее досточтимому супругу не нравилось, когда она укладывала волосы столь небрежным образом, но его не было рядом, и Юнуши могла позволить себе сотворить со своей пышной шевелюрой цвета неразбавленного вина все, что ей было угодно. Мягкие башмаки гномки неистово топтали пол, а руки, которые она никак не могла решить, куда деть, беспорядочно мотались из стороны в сторону, как сломанные мельничные лопасти. Алис, привыкшая видеть свою госпожу в столь взволнованном расположении духа, спокойно стояла рядом с небольшим креслом, обитым дорогим красным сукном, которое было сделано как раз по размерам ее маленькой хозяйки, и задумчиво рассматривала портреты на стенах гостиной. Помимо самой госпожи Юнуши, ее мужа графа Брунса и его отца-лорда Бартолда, здесь также были портреты неизвестных ей родственников графини, а единственный портрет, изображающий среди всей этой гномьей братии человека, принадлежал самому королю Астеару, правителю всех северных земель от пограничных гор до ледяного моря. С темного холста на нее смотрело бледное худое лицо, обрамленное остроконечной бородкой, кое-где припорошенной седыми хлопьями; длинные усы почти полностью скрывали тонкую полоску губ; темную курчавую голову венчала массивная золотая корона с единственной вставкой из огромного рубина, сверкающего в районе лба правителя; его глаза из-под кустистых бровей сверлили Алис усталой ненавистью. Она никогда не видела короля вживую, но даже перед его портретом вся сжималась в плотный комок, ощущая себя ничтожно крошечной и бесконечно одинокой. И лишь одна из многочисленных рам сиротливо висела, обрамляя кусок стены вместо очередного знатного лица. Раньше в нее был вставлен холст с изображением взрослой гномки с такими же пышными и непослушными бордовыми волосами, как у ее госпожи, но глаза, как помнилось Алис, у той женщины были ярко-зеленого цвета. Но вот уже три года, как рама пустовала, а графиня никак не хотела ее снимать или занимать каким бы то ни было иным изображением.

Меж тем Юнуши продолжала в нетерпении бродить по комнате. Она даже подумала о том, чтобы приказать всем перейти в библиотеку, где она хотя бы сможет развлечь себя чтением или в который раз просмотреть свой ненаглядный «Атлас минералов и руд редких элементов», но все же, понимая, насколько важна для нее сегодняшняя встреча, еще раз повторила себе, что должна посвятить себя в данный момент исключительно этому событию. Конечно, она знала, зачем супруг приставил к ней двух верзил, одних из лучших своих охранников. Но, несмотря на риск, она предпочла бы переговорить со своим гостем с глазу на глаз. Много было желающих обучать юную леди боевым искусствам, и не только в Шуттгарте. На письмо Брунса с просьбой выслать своей женушке учителя откликнулись многие именитые воины из Годдарда[3] – как гномы, так и люди, и даже был один кхаватари-орк[4] из Руна, – но, неизвестно почему, из всех претендентов ее свекор, лорд Бартолд, выбрал какого-то странного человека, которого ее муж называл изменником. Как бы то ни было, спорить с отцом Брунс не посмел и на прошлой неделе, будучи в столице, сообщил жене в письме радостную новость о том, что ей наконец-то подобрали достойного ее персоны мастера, и сразу по возвращении в Шуттгарт она сможет приступить к своим тренировкам. Юнуши было все равно, как называли ее нового учителя: изменником, предателем или бандитом, – если он хоть немногим окажется лучше старика Рольфа, то она будет самой счастливой гномкой во всем мире.

Раздался стук, и в дверях появилось напуганное и заспанное лицо лакея.

– Миледи, он пришел. Мне проводить его к Вашей Милости или…

– Конечно, зови его уже сюда, – в три прыжка молодая графиня добралась до своего мягкого кресла и, усевшись на его край, вся в нетерпении уставилась на дверь своими круглыми, как две медали, глазами, нервно растирая ладонями колени. Она так долго вглядывалась в темноту коридора, что даже вздрогнула, когда черная тень отделилась от стены и ступила в слабо освещенную догорающими свечами комнату.

Как только фигура человека появилась на пороге, гномы тут же скрестили алебарды, высоко задрав головы и пристально следя за вошедшим своими суровыми глазами.

– Рофф, Грегги! Ну что вы, в самом деле… – чуть не плача обратилась Юнуши к стражникам, – дайте ему хоть войти-то.

Еще раз сверкнув глазами, гномы разомкнули оружие. Видя нерешительность своего гостя, Юнуши дала ему знак рукой подойти. Бренча тяжелыми доспехами, человек вышел на свет, преклонил колено, и его резкий низкий голос заполнил небольшое помещение:

– Ирас, миледи, к Вашим услугам.

Сказав это, человек поднялся, возвышаясь над всеми присутствующими в комнате. Его суровое лицо не выдавало никаких эмоций. Он был не очень стар, но вид у него был изможденный и усталый, словно бы он шагал, не переставая, несколько дней без возможности сделать остановку. Его черная тяжелая броня, украшенная многочисленными вмятинами и царапинами, имела вид столь же потрепанный, как и его владелец, кроме того, явно была ему несколько великовата. Седина пробивалась сквозь русые пышные волосы воина, а темные глаза глядели на Юнуши с долей презрения, хотя ничего, кроме взгляда, не выдавало его недовольства. Он вел себя чинно и учтиво.

Графиня предложила гостю занять место напротив, и тот было уже отказался, заявив, что он лучше постоит, но заметив, как гномке приходится запрокидывать свою головку, спохватился и уселся на поставленный перед креслом юной леди стул. Юнуши еще раз недовольно перевела взгляд своих ясных глаз с одного охранника на другого и радушно обратилась к сидевшему напротив воину.

– Вы не представляете, милорд, как я рада, что супруг мой внял-таки моим бесконечным просьбам и наконец-то нанял достойного воина, чтобы обучать меня тактике ведения боя.

Ирас посмотрел на нее прямо и сухо заметил, что он не обладает никаким титулом и госпожа может называть его просто по имени.

Мужчина смотрел на Юнуши, не отрывая взгляда и не мигая, и ее на миг охватило чувство тревоги, но она старалась этого не показывать. Ей было неловко сидеть перед воином в своем накрахмаленном платье, делающим ее похожей на куклу, но отец требовал, чтобы она носила платья, и на людях она старалась показываться в своих лучших нарядах, хоть и без малейшего удовольствия.

– Я уже обучалась у охотников в родной деревне, и здесь меня тренировал опытный боец, – многозначительно заметила Юнуши, – но никогда еще я не имела чести обучаться у прославленного воина, участвовавшего в защите столицы от полчищ бунтовщиков и награжденного знаком королевского отличия. – Об этом сообщил ей граф, чтобы усилить эффект от нанятого для нее мастера, хотя супруг также не преминул заметить, что при освобождении севера от южного гнета Ирас проявил себя подло и чуть не предал короля, но об этом Юнуши не решилась заговорить с едва знакомым ей человеком.

– Мои заслуги преувеличены, миледи. Я всего лишь солдат, и… – он поколебался, и Юнуши поняла, что ему с трудом дается каждое слово, – и я почту за честь обучать невестку лорда Шуттгарта.

Юнуши любезно кивнула и попыталась рассказать новоиспеченному учителю о своих успехах, но тот был рассеян и едва ли вообще слушал, что она говорит. От чая он решительно отказался, на вопросы о своей родословной отвечал уклончиво, и когда гробовая тишина повисла над комнатой, Юнуши поинтересовалась, когда начнутся их занятия.

– Милорд не давал мне никаких указаний на этот счет. Его Светлость лишь намекнули, что мы не встретимся ранее будущей недели, объяснив, что Вам нужно время отдохнуть с дороги…

– Я и так уже потеряла слишком много времени, – вскрикнула графиня, вскочив с опостылевшего ей кресла. Вскочил и Ирас.

Еще раз оглядев свою стражу, женщина приблизилась к воину, который был выше ее чуть ли не в два раза. Ее сверкающие розовые глазки уверенно столкнулись с суровым взглядом человека.

– Я бы начала наши занятия прямо сейчас, – властно проговорила она, – но думаю, что и без того застала Вас врасплох, заставив явиться сюда посреди ночи, посему… – она хитро прищурилась, – я буду ждать Вас в тренировочном зале через четыре часа, на рассвете.

– Слушаюсь, миледи, – Ирас без эмоций поклонился и вышел из комнаты. Один из стражей пошел проводить его, а второй по-прежнему стоял у двери.

– Роффи, ты тоже можешь идти. Как видишь, ничего мне больше не угрожает.

Длинноусый страж помедлил у порога и затем вышел за остальными, учтиво поклонившись.

– Ты видела, Алис, как они его оба боятся? – обратилась Юнуши к эльфийке, как только дверь за охранником закрылась.

Алис непонимающе посмотрела на госпожу:

– Мне он не показался таким уж страшным.

– Они забрали его меч, поэтому он был вынужден явиться сюда с пустыми ножнами. И древки своих алебард они сжимали так, словно перед ними не уставший путник в потрепанном доспехе, а дикий зверь, готовый на любую выходку.

Алис пожала плечами, но гномка тут же бросилась к ней и крепко обняла ее за тонкую талию – почти одного возраста, Юнуши доходила эльфийке лишь до груди.

– Ах, Алис, Алис, как же я по тебе соскучилась!

Эльфийка нагнулась, чтобы поцеловать гномку в макушку, и затем поинтересовалась, будет ли та ужинать, прежде чем отправится спать.

– Я не собираюсь ни ужинать, ни спать. Помоги-ка мне, – с этими словами Юнуши начала распутывать крючки и завязки на своем кружевном наряде.

Когда эльфийка помогла Юнуши раздеться, гномка натянула свой пыльный дорожный костюм, накинула серый плащ.

– Разумно ли это? – ошарашенно поглядела на нее Алис. – Граф не одобряет, когда ты ночуешь вне дома.

– Граф, я уверена, крепко спит в своей комнате, а рано утром его ожидает в замке его лорд-отец.

– Но разве ты не пойдешь с ним? Что я ему скажу, когда он зайдет за тобой утром?

– Скажи, что я наслаждаюсь подарком Его Светлости, и передай им обоим мою искреннюю благодарность, – сказав это, Юнуши побежала, незаметная, как кошка, по длинному темному коридору, провожаемая молчаливыми взглядами ненавистных ей стен.

Раньше, чем выйти в просторный холл, она свернула в едва приметную дверь прачечной, откуда вылезла через маленькое узкое окошко для нечистот, вырубленное у самого пола, и, еще плотнее завернувшись в свой плащ, едва заметным комочком помчалась через центральную площадь в сторону храма.

Мостовая шелестела под ее тихими шажками. Обутая в мягкие дорожные сапоги из волчьей кожи, она не производила практически никакого шума. Перед ней оказались ступени, и она не решалась посмотреть выше их, боясь быть замеченной, но знала, что громадина скалы возвышается над ней, как огромное каменное божество, и, словно пасть этого сурового бога, перед ней распахнулся вход в храм Эйнхасад[5], расположенный в недрах этой скалы. Спящие на ступенях нищие проводили ее взглядами сонных глаз.

Такая же тихая, безветренная ночь, как когда я впервые прибыла в этот ледяной город. Тогда она чувствовала себя необычайно одиноко. Ей самой было странно, до чего же она скучает по родной деревеньке, по ее маленьким деревянным домикам, по уютному гостеприимному храму Мафр[6], где выросла она сама и где любой всегда мог найти приют, милость богини и душевную беседу с мудрым и добрым Дайчиром, получить совет вечно сердитого всезнайки Геральда или послушать были от хранителя сказаний, ее отца, Верховного Жреца Зименфа. Но как же приелась ей эта повторяющаяся изо дня в день рутина, как хотела она вырваться из мягких лап засасывающего уюта и отправиться в странствие по миру, по дальним неизведанным странам. И как она радовалась, когда отец, пригласив ее за день до совершеннолетия – двадцать второго дня рождения – в свой кабинет, сообщил, что, так как его дочь рождена для великих дел, ей следует привыкать к жизни в больших городах. Ах, как билось ее сердце в ночь, когда ей суждено было оставить родительский дом и начать жизнь в новом месте, в самом северном городе мира и ближайшем к ее родной деревне – Шуттгарте, одной из трех основных твердынь северян. Но первые дни, несмотря на ожидаемую радость, тогда дались ей с трудом. Ее покровитель, главный оружейник самого короля, седовласый Бартолд, оказался гномом малоразговорчивым, не склонным к сентиментальностям и не терпящим никаких возражений. Его сын Брунс, обещанный ей в мужья, был весьма похож на своего отца, хотя и был более словоохотлив и постоянно старался задобрить будущую жену дорогими подарками: платьями, драгоценностями и южными деликатесами. Он даже подарил ей ручную кукабурру[7], совсем еще крошечную, и теперь после длительного отдыха у лечебных источников ей не терпелось скорее посмотреть, как она выросла за последнюю пару месяцев. Но еще больше ей хотелось увидеть его…

Юнуши, закутавшись в плащ с головой, прошла мимо сонных монахов, держащих ночную службу на случай, если кому-то срочно потребуется их лечебная сила или предсмертная молитва, и встала на колени напротив огромной статуи, вырезанной в скале в самом дальнем алькове пещеры-храма. Тридцатиметровая фигура богини Эйнхасад в виде прекрасного архангела в свете высоких факелов взирала на молящихся гордо и уверенно, подняв над головой огромный обоюдоострый меч, как бы намекая, что ни один из смертных не уйдет от божественного правосудия.

Убедившись, что никто на нее не смотрит, юная графиня прокралась вдоль стены и, свернув в тесный коридорчик, оказалась в спальной зоне святилища, где жили монахи и послушники. Вторая по счету дверь с негромким скрипом отворилась, едва она толкнула ее плечом, и тут же закрылась за ней. В комнате, освещенной светом уличных фонарей через единственное крошечное окошко, хватало места лишь для того, чтобы развернуться. Две кровати стояли вдоль стен, над каждой из них висели полки с немногочисленными книгами в потертых переплетах. Юнуши с сожалением заметила, что и второе спальное место нашло своего хозяина. Еле слышно она скользнула под одеяло правой койки.

Первые недели в Шуттгарте Юнуши чувствовала себя здесь особенно чужой: она не могла даже обратиться за помощью к своей богине, так как в огромном людском городе не нашлось место гномьему идолу. Она стояла в раздумьях перед хранительницей портала[8], думая о том, чтобы вернуться домой или хотя бы навестить своих родных, очутиться еще разок в привычной атмосфере родного поселения. Именно тогда он подошел к ней.

– Отчего юная леди так грустны? – его тихий мягкий голос прервал ее раздумья.

Юнуши обернулась: он стоял перед ней, всего на голову выше ее, светлокожий, с прямыми каштановыми до плеч волосами. Мальчишка, молодой, как и она сама, но уже в бледно-голубом одеянии послушника. Он смотрел на нее теплым обволакивающим взглядом серых глаз на круглом, как белая луна, лице.

– Я просто… – замялась Юнуши.

– Вы ведь совсем недавно в Шуттгарте? Раньше я Вас здесь никогда не видел – зато заметил, что в последние несколько дней Вы растерянно блуждаете по площади.

– Вы правильно заметили, – пробормотала гномка, – я и вправду здесь недавно и совсем не нахожу себе места.

– Так почему же Вы не зайдете в храм? Говорят, молитва может дать утешение.

– Видите ли… – Юнуши пыталась подобрать слова, – я дочь Верховного Жреца Зименфа. Я привыкла обращаться за помощью к своей богине.

– Богиня у всех одна, – ласково заметил клирик[9]. Другого человеческого проповедника Юнуши и слушать бы не стала, но юноша смотрел на нее с таким неподдельным интересом, что она захотела поговорить с ним еще. – Эйнхасад создала все в мире, включая гномов и людей.

– Однако теми, кто мы есть, нас, гномов, сделала именно Мафр, – мягко возразила она. – Говорят, она создала первого гнома из глины и камня.

– Эйнхасад – мать всех богов и их детей, поэтому она и наша мать тоже: Ваша и моя. Пойдемте, я покажу, – человек протянул Юнуши руку. Та робко взялась за нее и первый раз в жизни ступила на порог человеческого храма.

С ходу ее окружила атмосфера легкости и необычайного спокойствия. Заполняющие все огромное пространство храма тягучие мелодичные песнопения вызвали в сердце девушки чувство внезапного благоговения.

Они продвигались все дальше вглубь горы, пока не приблизились к гигантской статуе первобогини. Тени, отбрасываемые многочисленными свечами, плясали на устремляющихся ввысь каменных стенах. Стоя во всем этом суровом великолепии рядом с трепещущим от волнения юношей, Юнуши впервые в жизни почувствовала необыкновенную ничтожность всех своих переживаний. И когда она уже была готова признать, что ее жизнь ничего не стоит перед лицом высшей силы, провожатый дотронулся до нее, прервав ее ступор.

– Эйнхасад услышит и исполнит любую просьбу, если она искренняя, – заверил ее клирик.

– Мою просьбу невозможно исполнить, – с горечью прошептала гномка, – она противоречит всему, ради чего я явилась на свет.

– Будьте искренны и доверьтесь Богине Света и Жизни.

Юнуши прикрыла глаза и еще раз прочувствовала то одно-единственное искреннее желание, что сидело у нее глубоко внутри уже много лет, – обрести свой путь.

– Ну как? – обратился к ней юноша, когда она, улыбнувшись, открыла глаза.

– Вроде полегчало.

– Как Ваше имя, миледи?

– Не называй меня миледи… Я Юнуши, просто Юнуши.

– А я, – молодой человек еще раз протянул гномке свою мягкую ладонь, – я Ясек.

– Ясек… Ясек… – шептала Юнуши в ухо сопящему под одеялом приятелю так тихо, как могла, чтобы не разбудить его соседа. От клирика пахло ладаном и лавандовым маслом, и это на миг напомнило ей, что сама она не принимала ванну уже целых три дня.

Мужчина приподнял веки и, увидев гномку, сперва блаженно улыбнулся, но тут же, ошарашенно распахнув глаза, сел на кровати и стал озираться.

– С ума сошла? – прошептал он. – А если нас увидят?

– Кто это? – спросила гномка, кивая в сторону соседней кровати.

– Пошли, – не обращая внимания на ее вопрос, Ясек быстро натянул на голое тело мешковатую льняную рубаху и потянул гномку к выходу.

Из спальной зоны он повел ее в противоположную храму сторону, и они направились по узкому каменному туннелю вглубь горы, пока наконец не оказались в маленькой тесной пещерке.