Текст книги "Литературная Газета 6354 ( № 2 2012)"
Автор книги: Литературка Литературная Газета
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Исцеляющая ширь
Исцеляющая ширь
КНИЖНЫЙ
РЯД
Ю. Воротников. Тяжесть формы . - М.: Вече, 2011. – 112 с. – Тираж не указан.
Название поэтического сборника известного языковеда и культуролога, члена-корреспондента РАН Юрия Воротникова вступает в конфронтацию с литературной формулой наших дней: «Невыносимая лёгкость бытия». И это не игра словами. «Тяжесть формы» в одноимённой книге – борьба Космоса и Хаоса, гибельной бесформенности и разумности жизненных форм. Лёгкость пустоты противостоит нелёгкому строительству мироздания – по законам добра и красоты. Формотворчество есть жизнетворчество, тогда как пустота бессмысленна и – «невозможно жить в ней, невозможно»[?] Отсюда – сомнение в исходном тезисе[?] «Но разве формы тяжелы / Для солнца или для пчелы? / Бесформенное – это смерть», – формулирует своё кредо автор в стихотворении, давшем название всему сборнику, – «Тяжесть формы».
Темы и мотивы, составляющие его лирическое пространство, традиционны и просты, в классическом смысле в основном это философская лирика о любви, творчестве и природе вещей, о времени и о себе. Открывающий книгу триптих «Дороги» задаёт мотив духовного странничества. Пути-дороги скитальцев русской истории неизбывно ведут к святыне Родной Земли, исконно – центру поэтического мира:
Я остановлюсь,
до земли поклонюсь.
На стороны все на четыре
Тебе, моя Родина, тихая Русь,
Твоей исцеляющей шири.
«Исцеляющая ширь» – и спасительная, и обязывающая суть мироощущения автора. Для него всё насыщено потаёнными смыслами: и негаданная встреча с пришедшей из прошлого возлюбленной, и белые взрывы весенних деревьев, и замершая в полужесте рука с протянутым букетом. И – пронзительная тревога за старенькую мать, за близких и далёких, старых и молодых: за тех, кому выпали на долю голод, разруха, война, и за тех, кто ещё не успел прикоснуться к Истории.
Алла БОЛЬШАКОВА
Другая история Платона Беседина
Другая история Платона Беседина
КНИЖНЫЙ
РЯД
Беседин П. Книга Греха . - СПб.: Алетейя, 2012. – 264 с. – 1000 экз .
Андрей РУДАЛЁВ, СЕВЕРОДВИНСК
Ещё совсем недавно на первый план в современном литературном произведении выходила матрица социума, которая вместо фона становилась главным действующим лицом, имела доминирующее значение. Она подвёрстывала под себя всё пространство, будто чёрная дыра, втягивала человеческие вселенные, которым ничего не остаётся, как мимикрировать, приспосабливаться. А человек же часто был интересен в качестве отражения среды. Человек, как сейчас любят говорить, «среднестатистический» не имеет никакого влияния на среду, которая всё более становится саморазвивающимся организмом. Он практически перестал быть её субъектом.
Теперь же начали появляться произведения, которые поднимают вопросы о воле человека, а его способности к противодействию общему течению этих новых-старых реалий. Писатели начали вновь делать попытки заглянуть в душу человека, разведать её закоулки и понять причины её слабости и расшатанности. Это уже не классический «лишний человек», а человек разобщённого раздифференцированного общества, где все отчуждены друг от друга и соединяются лишь в какие-то стаи, секты, сообщества на основе греха. Грех становится новым структурообразующим элементом эпохи. Страсть греха – цемент, скрепляющий, повязывающий разобщённые элементы социума, пребывающие в бесцельном и хаотическом блуждании. Не только о пленении грехом, которым повязан практически весь мир, но в первую очередь о рубцах от него на сердце человека написал в своём романе «Книга Греха» Платон Беседин.
Герой носит более чем говорящую фамилию: Данила Грехов. Он совершает «страшные вещи, не удосужившись родиться злодеем». Вернее, не совершает, а является непротивленцем этих «страшных вещей». Входит в секту Кали, члены которой сами заражены и заражают окружающих вирусом, от которого умирают в течение трёх лет. Участвует в погромах фашиствующего общества.
Герой – орудие в игре, в том классическом плане, что весь мир – игра. Когда пустота внутреннего бытия наполняется ложью, Даниле кажется, что «я действительно существую», и это тоже определённая игра. Такие повседневные атрибуты современной жизни, как пиво, мобильный телефон, телевизор, – причины большого перечня болезней, и не только социальных, а в первую очередь физических недугов человека, и на этом перечне автор подробно всякий раз останавливается. Они сопутствуют нашей обыденной жизни, любым её самым безобидным проявлениям. В том же пиве зашифрован определённый код, который форматирует как человека, так и общество. Собственно, как и кровь в шприцах вездесущих сектантов, – она передатчик, носитель информации, её вирус – зашифрованный код. И соответственно разница между пивом и кровью с вирусом лишь в различных вариантах кодировки и в решении раскольниковской дилеммы: «тварь дрожащая или право имею», «охотник или добыча».
Вокруг Грехова умирают люди, он лишь с большей или меньшей долей эмоций наблюдает это, иногда и вообще безучастно. Он – «наблюдатель смерти». Собственно, и к своей жизни он относится без особого энтузиазма. Но всё это, естественно, до поры, пока печать смерти не затрагивает слишком личные рецепторы, самые болевые. Мать Данилы заразили вирусом Кали в больнице, она в коме, и герой прозревает: «Моя жизнь – это лица близких рядом. Ради них я живу. И[?] буду жить. Вирус, ставший приговором, помог мне осознать, что все, кого ты любишь, умрут. Или умрёшь ты для всех тех, кого любишь». Эта болезнь стала для него Сонечкой Мармеладовой: «До комы матери я был мёртв. Она сделала мою Голгофу своей, и я ожил, воскрес».
Главное послание в книге Платона Беседина – православное учение о единородной связи всех сущих, где грех одного частного элемента распространяется на всех, как в случае с грехопадением ветхозаветного Адама. Ты ответствен за всё, что происходит вокруг, даже если только снимал на видеокамеру, если был только наблюдателем. Ты убийца – даже если только имел намерения убить. Эту связь необходимо осознать и пережить, иначе грех будет единственным цементом, модерирующим твою личность и скрепляющим общество.
Это, с одной стороны, грех повязывает, соединяет людей в какие-то фашиствующие ватаги, секты, а с другой – пестует одиночество людей. Они в этом состоянии легко воспламеняемы им, становятся рабами удовольствий, которые со временем мутируют до чудовищных форм. Каждый замкнут в своём коконе, разобщён как с внешним миром, так и со своим интериорным космосом: «Мы в телефонных будках взираем на мир сквозь заплёванные стёкла, а там никого». И пока каждый в своей будке говорит сам с собой и не слышит ответа – грех плетёт свою сеть, вирус кочует по венам, разъедая организм.
В книге Беседина прорехи в этой сети начинаются с переживания личной трагедии, которая больше тебя, когда герой начинает понимать главное: «грех – жить без ответственности». С момента, когда становишься ответственным, начинается возрождение. Возрождение с жертвы. В данном случае жертвы матери, которая своей провиденческой болезнью пострадала за сына и сбила код мира греха, вируса Кали. Окончательное – с личной жертвы, когда ты перестаёшь быть наблюдателем, а принимаешь на себя грехи всего мира, которые ранее лишь наблюдал, став теперь в глазах общества жутким маньяком. Этим окончательно порушаешь программу вируса, разрываешь цепь греха и становишься свободным. Эти путём происходит излечение героя, он воскресает, как новозаветный Лазарь, как Родион Раскольников: ведь грех и раскол – это практически синонимичные понятия.
Герой Беседина прозрел и нашёл в своём сердце святыню. Он узнал, что может быть альтернатива греху, – для этого необходимо перестать «тратить все силы, блуждая в затхлой мрачной тесноте, ограниченной собственной персоной». Нужно писать «другую историю».
Афедрон: версия 2.0
Афедрон: версия 2.0
ЛИТПРОЗЕКТОР
Владимир ТИТОВ
Елена Колядина. Потешная ракета . - М.: АСТ: Астрель, 2011. – 256 с. – 6000 экз.
Вышло в свет продолжение букероносного романа Елены Колядиной «Цветочный крест», который окрестили и смелым, и скандальным, и чуть ли не подрывным. Новая книга о приключениях Феодосии Ларионовой называется «Потешная ракета», и, что для «современной прозы» вообще нехарактерно, название отчасти соответствует содержанию. Про ракету там тоже будет, правда, совсем немного и в самом конце. А начинается роман с того, что Феодосия, которую влюблённый в неё стрелец спас из горящего сруба, приходит в себя в торговом обозе, где находчивый стрелец её припрятал, да ещё и переодел в целях конспирации монахом.
Что самое интересное, литературная Феодосия имеет реальный прототип. Вернее, прототипицу. В 1674 году в Тотьме действительно сожгли в порубе жёнку Федосью, обвинённую в колдовстве и наведении порчи. Правда, перед смертью она кричала, что «поклепала себя», не выдержав пыток. В дикой Московии разбирались с ведьмами так же лихо, как и в цивилизованной Европе. Или нет: на святой Руси – как и на загнивающем Западе. Такие пироги[?] Но если кто-то ожидает найти под обложкой авантюрный роман, где мастерски прописанная интрига и достоверно выведенные характеры соседствуют с достоверным историческим фоном, то ему суждено жестоко обмануться. «Очеса», «ушеса», «мудеса» и прочие старообразные словеса авторша кое-где навтыкала. Но это всего лишь маскировка, и не очень-то старательная. В книге, кое-как стилизованной «под древность», уютненько расположилась милая обывательскому сердцу современность.
Вот, например, обоз держит путь в Москву – и Феодосия, то бишь холощёный монах Феодосий, туда же. Вопрос: а за каким чёртом ей потребовалось ехать в Москву? Ну, для современного россиянца этот вопрос лишён смысла – вроде как «зачем дышать и ходить по нужде». Понятно же: в Москве все деньги, в деньгах вся сила. Но так было не всегда.
Есть два рода великих империй: центростремительные и центробежные. В центростремительных богатая, пересыщенная всевозможными излишествами столица влечёт хватких провинциалов. Только в столице, и нигде более, можно «нормально подняться».
А в центробежных империях всё наоборот: сильной личности проще реализовать себя в колониях, Диких Землях, на Территориях, на фронтире.
Современная Российская Федерация – это, конечно, чистой воды центростремительная империя. А вот Российское государство времён царя и великого государя Алексея Михайловича было несколько иным. То есть совсем другим. Несмотря на то, что в московской державной традиции соединились европейский абсолютизм и восточный деспотизм, эта империя была, скорее, центробежной. Искатели счастья, забубённые головушки, отправлялись на Дон и Яик, за Камень, в Мангазею златокипящую, на Мурман[?] а то и в Литву. Не одни только «изменники-бояре» шныряли через литовский рубеж.
А вы всё – «в Москву, в Москву», как заезженная пластинка[?]
Да и феминисток (обоего пола) в то время не было. Вот, например, авторша в силу извращённой фантазии вложила в уста стрельца такой прочувствованный спич: «У бабы какая доля? Огород, печь да горшки. Век её короткий, потому и называется – бабий. А мужу, коль не дурень, все пути-дороги открыты. Вот куда бы ты сейчас пошла в бабьем сарафане? Блудью бы обозвали и вослед плевали. В войско бабе не наняться, на ладье по морям не поплыть, ремеслом не заняться, земель новых не узнать».
Диагноз – хронический феминизм головного мозга, полный набор навязчивых фантазий. Вот только к реалиям XVII века это не имеет никакого отношения.
Во-первых, не были русские женщины той эпохи бесправными забитыми тенями, гюльчатаями из гаремов. Тем, кто сомневается, советую обратиться к первоисточникам. Хотя бы прочитать тот же «Домострой». Но, поскольку это слишком объёмная книга, предлагаю начать с малого – скажем, с миниатюры «Сказание о молодце и девице». Наконец, в конце XVII века, задолго до «прогрессивных петровских преобразований», во главе страны стояла женщина (!), незамужняя (!!) да ещё и имеющая фаворита (!!!). Речь идёт о царевне Софье Алексеевне, сестрице будущего императора Петра I, если кто не догадался.
Во-вторых[?] Офисным недоразумениям среднего рода трудно вообразить такое, но в обществах, именуемых традиционными, пресловутое «распределение гендерных ролей» всеми воспринималось как само собой разумеющееся. Мужчине – мужское, женщине – женское. И женская доля не хуже и не лучше мужской: она попросту другая. А чем чревата «смена гендерных ролей», повествуют озорные побаски вроде «Мужик за бабьей работой». Там главный персонаж, с большого ума предложивший жене на денёк поменяться этими самыми гендерными ролями, в прямом смысле лишается мужского достоинства.
Неполиткорректные людишки были наши предки, что поделаешь!
Однако едем дальше. В Москве Федосья-Феодосий прибивается к Афонскому монастырю Иверской Божией Матери, он же «Шутиха на Сумерках». Эта в реальности не существовавшая учённейшая обитель представляет собой православную пародию на НИИЧаВо. Раз в год, к Рождеству, братия должна удивить народ техническими фокусами, выдаваемыми за чудеса, которые могут укрепить шатких мирян в вере. («Сии чудеса в нашем монастыре называются – укрепительные»; ладно, добро, что не слабительные.) Изобретательная Федосья разрабатывает такие «чудеса и знамения», что её премируют паломничеством «в грецкие Метеоры[?] в составе делегации».
Ну, точь-в-точь как директор корпорации премирует трудолюбивого клерка путёвкой в Анталью или в ту же самую Грецию.
То, что паломничество несколько отличается от увеселительной поездки, – этого «руссо туристо» в сандалиях поверх носков попросту не в состоянии уразуметь.
Современных анахронизмов в романе столько, что о них спотыкаешься, точно о черепа на взрытом бульдозерами кладбище. Откуда-то берётся старичок-экскурсовод, который рассказывает Федосье-Феодосию про Кремль. Летосчисление в романе ведётся не от Сотворения мира, как было до реформ Петра I, а от Рождества Христова: так проще авторше и понятнее читателю. Прогрессивный боярин Андрей Митрофанович («Андрей, просто Андрей!») изрядно смахивает на либерального деятеля, в недалёком прошлом без пяти минут премьер-министра, а ныне (временно) оппозиционЭра оранжевой масти[?]
Словом, в обёртке «под старину» мы видим дамский роман гламурной эпохи. Госпожа Колядина в своей творческой манере напоминает хрестоматийного чукчу: «что вижу – о том пою». Если бы роман вышел лет на пятнадцать пораньше – там нашлось бы место и финансовым пирамидам, и смурным браткам, и стабилизационным кредитам, которые хронически нетрезвый царь выпрашивает, скажем, у Альбиона или у Флоренции[?]
Нет, конечно, обладательница «Русского Букера» – далеко не «чукча». Но своего читателя она считает то ли наивным дикарём, то ли на редкость ограниченным субъектом, воображающим мир, что окружает его в настоящий момент, вечным и неизменным. С ним, дурачком, надо попроще, без затей.
Кроме лёгонького презрения к читателю, который – быдло и не заметит фальши (а и заметит – так проглотит и возникать не станет), в романе более чем откровенно сквозит этакое высокомерно-пренебрежительное отношение к русской старине. Это особый шик: демонстративно презрительное незнание. По правилам хорошего «либерального» тона даже случайно обнаружить осведомлённость о русской традиции и культуре – зазорно само по себе. (Так, гламурной тусовщице стыдно знать, сколько стоит шаверма в ларьке или проезд в метро.) Что уж говорить о достоверном изображении исторического фона: в данном случае это было бы просто неприлично. Нерукопожатно. А нерукопожатным «букеров» не полагается.
Очевидно, география с недавних пор тоже в немилости у «прогрессивных» пишущих дам, потому что госпожа Колядина с божественной лёгкостью устроила маленький тектонический сдвиг в области альпийской складчатости в пределах Средиземноморского подвижного пояса: «Сии задние проходы (Варсофоний ухмыльнулся своей шутке) давно известны и установлены самовидцами. Наши, ездя на Пиренеи, видели такой проход в ад – Везувиус называется».
Смешать город Помпеи с горами Пиренеями – это не каждому дано. После такого сакраментальный вопрос: «В афедрон не давала ли?» – беспомощно повисает в воздухе. Впрочем, финал «Потешной ракеты» указывает на то, что приключения Феодосии вне времени и пространства продолжатся в третьей книге, где нас ждут дальнейшие реформы отечественной истории, планетарной географии и, разумеется, раскрытие темы афедрона.
«Я не люблю капитализм»
«Я не люблю капитализм»
ЗВАНЫЙ ГОСТЬ
Всемирно известному режиссёру и одному из ярчайших представителей советской и грузинской интеллигенции Резо ЧХЕИДЗЕ – 85. Но он по-прежнему полон замыслов и чутко реагирует на всё, что происходит вокруг.
- Резо Давидович, почему, на ваш взгляд, у нас царит такой беспредел на экранах? Текут реки крови, не смолкают выстрелы[?] Где тот нравственный уровень, который сделал славу советскому кинематографу?
– Вы абсолютно правы. Даже если советский фильм был плохой, нравственная составляющая в нём всё равно была. И это являлось несомненным достоинством советского кинематографа. Сейчас этого нет. Идёт какое-то оскорбление русской нации. Именно оскорбление! Показывают, как легко человека убивают. Святое имя Матери уничтожено. Показывают без конца грехопадение женщины: непонятно, с кем жила, от кого ребёнок – неизвестно[?] Ужасное впечатление! Причём, снимают примитивно, как фотографию, потом клеят[?] Сценарий пишут во время съёмки[?] Нам как бы показывают: вот как легко кино делать! Каждый может[?]
- То есть сегодня это не искусство?
– Не искусство. А главное – поощряется всё это. Вот по телевизору и идут такие фильмы[?]
- В Грузии так же?
– Нет, в Грузии меньше. Потому что наши телестудии снимают редко – денег не хватает. А то, наверное, такой же ужас был бы.
- У нас говорят, что рынок и киноискусство – две несовместимые вещи[?]
– Конечно. Правда, когда читаешь записки Чарли Чаплина, то натыкаешься в конце на такую фразу: «Моя картина дала мне столько-то миллионов долларов». Ещё фильм закончил, снова пишет о доходах. А я, например, в жизни не спрашивал и не знаю, сколько денег давали мои картины. Потому что мы ничего, кроме зарплаты, не получали.
- Деньги, получается, погубили кино?
– Знаете, может, это и глупо и человеку надо дать свободу, но сама религия не проповедует такую свободу. Наоборот, она держит вас в узде. Утром надо сделать так, потом в течение двух недель, месяца ограничить себя в чём-то. То есть религия держит человека в каких-то рамках[?] Человек – несовершенное создание. Если ему дать неограниченную свободу, он может и в зверя превратиться, начнёт поедать себе подобных[?]
- Так куда нам идти? Можете показать дорогу? Или Абуладзе уже всё сказал – к Храму, и никаких гвоздей[?]
– Я режиссёр и могу только через кино что-то сказать[?] В Москве уже показали мой последний фильм «Свеча с Гроба Господня». Это как раз для молодёжи картина. Но не только[?] Как один грузинский парень вёз благодатный огонь на родину. И как он менялся за время пути[?]
- Значит, всё-таки религия. В этом спасение? Дальше вы не заглядываете?
(Долго молчит.) – Есть сценарий 12-серийного фильма про Сталина[?]
- Это что, новая трактовка?
– Да, во многом[?]
- То есть много лжи связано с этой темой?
– Абсолютной лжи. То, что он был таким[?]
- Жёстким и жестоким?
– Это факт, от этого не уйдёшь. Но без этого, знаете, государство не построишь. Он свою жизнь прожил в традициях Ивана Грозного, Петра Первого[?] У нас в Грузии тоже был свой царь Давид Строитель. Два века народ его не признавал! А теперь все считают его великим царём! Кстати, перед тем как умереть, он написал Покаяние. Его похоронили так по завещанию, что когда вы приходите в церковь, то обязательно должны пройти по его телу, его могиле. Он считал себя грешником. Мы не знаем, что о нас скажут после смерти[?]
- Но вы представляете, сколько будет споров, если вам, дай бог, удастся поставить такой фильм[?]
– Мне кажется, я знаю, как это сделать[?]
Что значит жестокость? Во имя чего ты это делаешь? Между прочим, люди говорят о жестокости, но никто не говорит о его гуманности. Сколько он делал для простых людей, для своих соратников[?] Особенно во время войны! Там была не только жестокость, но и много отцовского, дружеского отношения. И потом он был человеком религиозным[?]
- Думаю, многие с вами не согласятся[?]
– Был такой случай. Когда после революции шли большие гонения на Церковь, он, не желая показать свою симпатию к религии, придумал вместе с Луначарским те самые таблички, которые сейчас широко известны: мол, «памятник культуры, архитектуры, охраняется государством». И этим спас множество церквей по всей России. Рассказывают, что как-то шло заседание у Ленина, вбегает возмущённый Троцкий и кричит: «Владимир Ильич, вы знаете, что этот Сталин сделал?!» И бросает ему бумагу на стол об этих табличках. Тот посмотрел и положил под книжку. И ходу не дал[?]
- Но ваши оппоненты скажут: «А вот в тридцатые годы[?]»
– По-разному можно трактовать, но, например, известна запись немецкого генерала Гудариана, который наступал на Москву. В какой-то момент Москва была никем не защищена. Когда последние защитники пали, дорога была открыта. И Гудариан вспоминает: «Я не знаю, почему наши войска бежали. Какая была причина? Обороны уже не было. Бежали от какого-то психологического гнёта»[?]
Меня ещё, знаете, что удивило? Лет 10-15 назад по телевизору показали интервью, которое Константин Симонов в своё время брал у Жукова на даче. Он тогда спросил: была ли у маршала уверенность, что Москву удастся отстоять? И тот ответил: «Пожалуй, нет». Я тогда очень удивился[?]
Говорят, большую роль в тех событиях сыграла, знаете кто? Святая Матрона. В книгах это есть. Сталин зашёл к ней, она его приветствовала, хотя видела плохо от рождения. Взяла знаменитую сталинскую трубку, ударила ею и говорит: «Москву не оставляй, не уезжай из Москвы!»[?]
Ещё случай. Я однажды, будучи студентом, был на встрече в ЦДРИ с писателем Леонидом Леоновым, который написал роман «Русский лес» и получил за это Сталинскую премию. Так он рассказал такой сюжет. В начале войны гостиница «Москва» была чуть ли не единственным домом в столице, который отапливался. Поэтому там жили академики, писатели и так далее. Остальные дома были «холодными». Шла эвакуация, и каждая организация знала, когда подойдёт машина, заберёт вещи и поедет на вокзал. К этому времени Леонов написал пьесу «Нашествие», но её никто не брал к постановке, потому что там герой – бывший узник. А они с женой уже знали, что скоро придёт машина и они должны уезжать.
Но Леонов категорически отказывался ехать, потому что послал Сталину эту пьесу. Жена ему: «Ты с ума сошёл! Такое положение критическое, а Сталину только и дел, что читать твою пьесу. Немцы вот-вот войдут в город». В это время раздаётся звонок. Звонит Поскрёбышев: «С вами будет разговаривать товарищ Сталин». Леонов начал объяснять, что его пьесу никто не берёт. Сталин его прервал и говорит: «Пьеса великолепная, отнесите её завтра в Художественный театр, они её примут». – «Да они не принимают!» – «Отнесите, примут».
Тут Леонов поворачивается к жене: «Открывай чемоданы, мы никуда не едем. Москва не будет сдана!» А пьесу приняли и поставили, как сказал Сталин.
- Это будет в вашем фильме?
– Обязательно.
- А кто писал сценарий?
– Кроме меня ещё два человека. Один из них – журналист из партийной революционной семьи. Он очень хорошо знает внутренний мир, этикет верхушки власти. Между прочим, когда торжественно отмечали 70-летие Сталина, я как раз заканчивал учёбу во ВГИКе. Помню, показывали, как его поздравляли, что говорили, но Сталин в ответ ничего не сказал. Ничего! Не поблагодарил даже. Все встали и ушли. Я специально ездил в Белые Столбы, где вся плёнка хранится. Много смотрел. И убедился, что тогда он ни с кем не общался. А когда надевал шинель, сказал Микояну: «Строили коммунизм, а построили казарму»[?]
- Как сейчас в Грузии относятся к Сталину?
– Плохо. Считают, для своей родины ничего не сделал. Часть территории отдал другой республике[?]
- Скажите, как нашим народам жить дальше? Есть у вас рецепт?
– Этой проблемы нет. Это выдуманная проблема. Сейчас руководство Грузии держит американскую линию. Это купленные люди, они не понимают, чем это может обернуться, какое несчастье они принесут своему народу и всему региону.
Очень хорошо сказал наш патриарх Илия II: «Когда утром встаёшь, ты первым не солнце видишь, а видишь соседа. Место жительства нам никто не поменяет. Между нами большая граница, и мы должны хорошо относиться друг к другу». Вот пример: сын моей сестры в прошлом году женился на русской девушке, и мы живём в мире и согласии[?]
- Кого из режиссёров вы считаете самым великим?
– Такой человек у нас один – Чарли Чаплин. Это гениальный человек. И как актёр, и как сценарист, и как композитор[?] Он, кстати, первым показал, что такое капитализм. Всю его нелогичность, извращённость нравов. Что это болезнь. Помните эпизод, когда машина кормит рабочего человека? Этим сказано многое[?]
- Получается, у капитализма нет будущего?
– Я не люблю капитализм. Не люблю. Считаю, что единственная дорога – это социализм. Но надо его поддержать как-то. Китайцы же сделали[?]
Вопросы задавал Юрий ДАВЫДОВ-ЗАВАДА
«ЛГ»-ДОСЬЕ
Резо Чхеидзе родился в 1926 году в Кутаиси. В 1946-м окончил Тбилисский театральный институт имени Шота Руставели, а в 1953-м – ВГИК. Дебютировал документальными лентами, снятыми совместно с Тенгизом Абуладзе. Первый художественный фильм «Лурджа Магданы» был удостоен приза Каннского фестиваля в 1956 году. Среди известных лент: «Наш двор», «Отец солдата», «Саженцы», «Житие Дон Кихота и Санчо», «Свеча с Гроба Господня».
Народный артист СССР, лауреат Ленинской премии.
