Текст книги "Литературная Газета 6536 ( № 50 2015)"
Автор книги: Литературка Литературная Газета
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
* * *
Говорят, что приходит раз в тысячу лет
Муж великий, дарующий истины свет.
Он являлся, когда ещё мы не родились,
Вновь придёт – только нас на земле уже нет.
Перевод Татьяны Стрешневой
Не изменяй народу своему – 2
Не изменяй народу своему – 2Выпуск 4
Спецпроекты ЛГ / Азербайджан – жемчужина Турана / Азербайджанская классическая поэзия
Мирза Али. Миниатюра к «Хамсе». Тебриз, 1539 г.
Теги: Азербайджанская классическая поэзия
Низами ГЯНДЖЕВИ
(1141 –1209)
Гениальный азербайджанский поэт Ильяс Юсиф оглы Низами Гянджеви родился в древнем городе Гяндже. В молодости Ильяс прошёл всестороннюю подготовку, приобщился к разным наукам: близко был знаком с логикой, медициной, юриспруденцией, астрономией, географией; особо уделял внимание изучению истории, философии, теологии, теории поэзии и фольклорному наследию. В совершенстве знал арабский язык и с его помощью глубже изучал основы многих наук, ибо арабский язык являлся на всём Востоке языком науки. Низами блестяще освоил персидский язык – язык поэзии всего Востока. И свои гениальные произведения, вошедшие в мировую литературу, в основном создал именно на этом языке. Творческий путь Низами начался с лирических стихотворений на персидском и тюркском языках, но он вошёл в историю восточной и мировой художественной мысли и прославился главным образом как могучий мастер, творец свода поэм под названием «Хамсе» – «Пятерица»: «Махзануль-асрар» – «Сокровищница тайн» (1178); «Хосров и Ширин» (1180); «Лейли и Меджнун» (1188); «Хефт-пейкар» – «Семь красавиц» (1196); «Искандернаме» (1203), состоящая из двух частей «Шарафнаме» («Книга славы») и «Игбалнаме» («Книга судьбы»). «Пятерица» состоит из тридцати тысяч бейтов (двустиший).
«Пятерица» гениального Низами дала начало мощной литературной традиции: под влиянием тем и сюжетов Низами Гянджеви на Востоке было написано около трёхсот оригинальных и подражательных произведений различных жанров, объёмов и форм.
О «Диване» – сборнике стихов – получаем сведения со слов самого Низами Гянджеви, что газели поэта ещё при его жизни исполнялись певцами и были популярны повсюду. «Диван» включал в себя двадцать тысяч бейтов, но до нас дошла малая часть этого наследия поэта.
Касыда
Уж время шашками закрыть шесть клеток мировой доски,
С небес две кости для игры смахнуть движением руки.
А черноту и белизну небес расписки долговой –
Обещанных ночей и дней – рви, не жалея ни строки.
И гидросферы весь объём пусть испарится без следа,
И геосферы весь объём пусть разлетится на куски.
Давно уж может небосвод направить прочь свою ладью,
Чтоб канул мир в небытие, как тонущий – на дно реки.
О, если бы чуть легче стал вращающийся небосвод!
У мельницы короче век, коль жернова её легки.
Поскольку держит Землю Бык, уравновесив на рогах,
Дома, что воздвигаешь ты, все ненадёжны, не крепки.
Как поразить Быку Земли своим копытом Льва Небес?
Бык дрогнет, встретив когти Льва и смертоносные клыки.
Однако вижу я кругом сердца собачьи и боюсь:
Вдруг Бык теперь могуч и храбр, у Льва же – лапы коротки?
Пугает Землю небосвод – парящий купол голубой,
Так голубь башню облетит, боясь наткнуться на силки.
Чтоб в бурном океане дней корабль уверенней ты вёл,
Пусть якорем твоя нога уйдёт в смирения пески.
Стань Хызром праведным. Когда откочевать пора придёт,
Все воды перейдёшь ты вброд, сколь ни были бы глубоки.
Ты на Аллаха уповай, и, если морем станет мир,
Клянусь, на пальцах ног твоих сухими будут волоски.
Старея, не добреет страсть, и нам не легче сладить с ней:
Кусается змея больней в свои последние деньки.
Прямой и честный сделай шаг и станешь прям, как кипарис.
Крупицей мускуса весы на благовонье обреки.
В искусстве слов не почитай искусный вычурный обман,
Пусть правда славится тобой любым соблазнам вопреки.
Таким явись перед людьми, что если даже и солжёшь,
Поверят правдолюбцы в ложь, от всех сомнений далеки.
В обитель веры и добра вселись, душою обновлён,
В ней против дивов не нужны тебе ограды и замки.
Ослепнет страшная змея, едва взглянув на изумруд,
Иблис, услышавший Коран, оглохнет с первой же строки.
Когда, как праведный Халил, ты путь смиренья изберёшь,
К тебе разбойники пойдут в смиренные проводники.
Кричи и в стену бейся лбом, но сердце спящее твоё,
Пока не грянет Судный день, презрит и крики, и пинки.
Будь голосом хоть сам Санджар, греми под куполом небес,
Но эха тщетно станешь ждать: уж слишком своды высоки.
Но каждый, скорбный сердцем, свят и обретёт огонь Мусы.
Пророком Хызром стать не всем, кто открывает родники.
Довольно горечи морской испить придётся прежде, чем,
Глотнув дождинку, различишь в себе жемчужины толчки.
Жемчужину свою блюди, хоть свет её ничтожно мал,
Тусклей того, каким весной в ночи мерцают светлячки.
А ты, готовый мотыльком к семи светильникам взлететь,
Пугайся солнечной свечи: сгорают быстро мотыльки.
Став мудрой, голова твоя в човгане этом круговом
Всем клюшкам пусть подставит лоб, чтоб рады были игроки.
Слугой послушным быть учись. Избравшего служенья путь,
Возвысит тот, кого Аллах избрал себе в ученики.
Шихна, который справедлив, эмира обретает власть.
Эмира, коль он справедлив, о небо, шахом нареки.
Потворствуй преданным друзьям, их за проступки не гони,
Как напоит тебя сосуд, тобой разбитый в черепки?
Скликая войско, щедрым будь, хлеб не жалея раздавай,
И муравей, дающий хлеб, способен в бой вести полки.
Не жри, как плотоядный червь, жизнь воздержанием продли:
Ведь режут первыми овец, чьи тяжелее курдюки.
Но съеденное возвращай, стань словно шелковичный червь.
Его сверкающий венец – слюны бессчётные витки.
Страсть плотскую ты низведи до уровня тончайших трав
И бди, чтоб сосны невзначай не превратились в стебельки.
Страсть похотливую спеши как можно раньше одолеть:
Змея, в дракона превратясь, под старость злее жмёт тиски.
Не прочно царство у того, кто кровь ему подвластных пьёт,
Луна кровь солнца пьёт, и вот ей лик пятнают синяки.
Спеши пополнить свой амбар, хотя б крупицей добрых дел.
И от невзрачного зерна тучнеют хлебные мешки
Но те, кого ты угнетал, – страшись! – поднимут в Судный день
Над грешной головой твоей неумолимые клинки.
В мирах обоих суд один, и справедливость – всем судья:
Бесценней взятых золотых раздаренные медяки.
И если руки раздробит Бахману славному дракон,
То из обломков прорастут ладони, но не кулаки.
Мягкосердечен будь, как воск, Давуду кроткому под стать,
Чтоб стала сталь в твоих руках не твёрже сеяной муки.
Твоё стремленье к естеству естественно, ты им рождён.
Когда младенец ищет мать, его пробуй отвлеки.
Учёных общества взыскуй, уподобляясь в том Исе,
Амвон жилищем почитай, из мудрых фраз одежды тки.
Страшись в пророчествах дурных истолковать движенье звёзд:
Вдруг дымом собственных невзгод заволокло тебе зрачки?
Вода, земли недремный страж, когда-то в плоть войдёт земли,
А ветер озарят огня, взметнувшиеся языки.
Упрись ногой в небытие, вцепись руками в бытие
И успокойся: прочен кров, подпоры у шатра крепки.
Не говори: «Я буду мёртв, а здесь живому – жить в живом».
Твои суждения бедны, твои воззрения узки.
Там – всё иное, для иных, султан там нищ, босяк богат,
Тиран унижен, и для них законы эти не жёстки.
Круг солнца в небе голубом – как мыло в голубом тазу,
Чтоб смыли мы с одежд души и грязь, и пятна, и плевки.
Умою руки мылом тем и больше мира не коснусь.
А ты как хочешь: мой – не мой, тут выгоды не велики.
О Низами, забудь скорей про голубой небесный свод,
Пусть якорем пока не стал и не вцепился в дно реки.
И бренность мира ты пять раз напевом флейты возвеличь,
Тогда, быть может, царство слов придёт под власть твоей руки.
Чтоб клады счастья обрести, прибегни ко всесилью слов,
Чтоб камень в злато обратить, из сердца слово извлеки.
Перевод Марины Борисовой
Кыта
Где доблестный найдётся муж, кого бы мир не гнул?
Тех, кто не мучился бы тут в цепях полона, – нет.
Хоть счастье, как невесту, мы желаем разубрать,
Но всё ж убора для неё у небосклона нет.
Коль так убого бытие, каким его я зрел, –
То нет в нём света, ничего в нём, кроме стона, нет.
О сердце, словно ценный клад, ты оба мира чти!
Но оба здесь они, для них другого лона нет.
Мир, что в шатре семи небес, оставь, о Низами!
То – скорпион, спасенья нам от скорпиона нет.
Перевод Константина Липскерова
Рубаи
* * *
Ежели твой дух тоскою неизбывною объят,
Никакие в мире речи сердцу груз не облегчат.
Распустилась пышно роза в цветнике твоей души
И, тая свой лик от взоров, льёт томящий аромат.
* * *
Ах, очей твоих прекрасных лицезреть лучистый свет
Нашим скромным положеньем мы не заслужили, нет!
Тщетно воздыхали даже Кейгубад и Кейхосров
О свидании с тобою, и мечтанье наше – бред.
* * *
От очей моих влюблённых милая тайком ушла,
Не вняла моим стенаньям и, покинув дом, ушла.
Душу за полу хватало сердце бедное моё,
Но она, на них махнувши лёгким рукавом, ушла.
* * *
По тебе тоску не взвесят длани рока, наш кумир!
Но за муки не услышишь ты упрёка, наш кумир!
Пусть за нами ангел смерти не торопится прийти.
По тебе томясь, погибнем мы до срока, наш кумир!
* * *
От меня ушла ты! Где же мне тебя искать, увы!
О тоске моей великой некому сказать, увы!
Знаю, что теперь до гроба не увижу я тебя.
Мне одно осталось, кровью очи омывать, увы!
* * *
Как в курильницах алоэ, наши души в нас горят,
Ужасом кровавой брани наш несчастный край объят.
К нам стремишься ли, не знаю, но от нас ты так далёк!
Не вступаешься, хоть видишь, что идёт на брата брат.
* * *
Нет напитка лучше сока пьяных гроздей, мне поверь!
Слава лучшая кумирен в чистом их вине, поверь!
Мир земной – развалин груда: жизнь нам лучше провести
Под кабацким ветхим кровом в сладком полусне, поверь!
Перевод Олега Румера
Газели
ВЧЕРА
Расступился чёрный мускус, и она всплыла вчера.
Оттого пришли в порядок все мои дела вчера.
Луноликая спешила, соглядатаев боясь,
Полотно с Луны срывая, розы обожгла вчера.
На жемчужину глядел я, глаз не властен отвести,
Словно по моим ресницам – влажная – сошла вчера.
И покоились мы рядом. Пробудилось – и бегом
Счастье резвое пустилось, чуть сгустилась мгла вчера.
«Ухожу! – она сказала. – Что мне дать в залог тебе?» –
«Поцелуй», – я той ответил, что мне жизнь дала вчера.
Я проснулся, опалённый, и огонь во мне горит, –
Впрямь была вода живая в той слезе светла вчера.
Головою ширваншаха вам клянётся Низами:
Лишь во сне со мною вместе милая была вчера.
МЕНЯ
Ты видишь: я твой давний друг, – зачем томишь тоской меня?
Зачем отталкиваешь ты с небрежностью такой меня?
Коль спросишь о беде моей, оставь меня в моей беде,
Коль озабочу я тебя, забудь в заботе злой меня.
Я пред людьми тобой горжусь, но как меня стыдишься ты!
Я приношу тебе любовь, а ты даришь враждой меня.
Какой бы цвет не приняла, – и я такой же цвет приму, –
Аллаха славь, носи зуннар, – увидят все с тобой меня.
Коль скорбь моя не тяжела, тебе со мной скорбеть легко,
А если я пред ней склонюсь, прогонишь с глаз долой меня.
Своим сокровищем тебя всегда признает Низами.
Тебе пристало унижать, казня своей рукой меня.
НА МИГ
Спустилась ночь. Явись, Луна, в мой дом приди на миг!
Душа желанием полна, – о, погляди на миг!
Ты – жизни плещущей родник, исток существованья,
Недаром я к тебе приник, – прильни к груди на миг!
Не ненавидь, не прекословь, дай мне немного счастья!
Смотри, как жадно бьётся кровь, – к ней припади на миг!
Верь этим благостным слезам и, если я отравлен,
От чёрной немочи, бальзам, освободи на миг!
Зачем ты пляшешь на ветру, изменчивое пламя?
Будь благовоньем на пиру и услади на миг!
Но смоль волос вокруг чела – тугры крылатой росчерк.
Я раб, султаном ты пришла, – так награди на миг!
Перевод Арсения Тарковского
ДО УТРА
Спать не стоит! Станем лучше веселиться до утра!
Этот сон в другие ночи мной продлится до утра.
То к тебе прижму я веки, то тебя душою пью,
Чтоб тебе вот в этом сердце поселиться до утра.
Ты, дитя, миндальноока, сахар – твой красивый рот,
Пьяным любо снедью этой усладиться до утра.
До утра вчера в разлуке руки горестно ломал.
Ночь – и я в венце, и розам не развиться до утра.
Жизнь свою тебе я отдал. Вот – рука, и весь я твой.
Дважды шесть! И в нардах счастье нам сулится до утра!
Ты склони свой зульф смиренно и до полночи целуй.
Растрепи, как зульф, смиренье, – винам литься до утра.
К Низами стихам склоняйся! Что кольцу в твоём ушке
До кольца дверного! Кто-то пусть стучится до утра!
Перевод Константина Липскерова
СЛИШКОМ
Кумир мой, колдовство не грех, но ты игрива слишком!
Мне уст не разомкнуть при всех, ты говорлива слишком!
Ты любишь воровать сердца, что правоверным не к лицу,
А ведь лишённый сердца мстит несправедливо слишком!
Смягчи свой непреклонный взор, налюбоваться дай собой,
Ведь ты не стражник, я не вор, следишь ревниво слишком.
Служенья поясом свой стан стянул я, словно муравей,
А ты, мой друг, не Сулейман: рвёшь дар ретиво слишком.
Но если, Низами, хмельна, на пир твой явится она,
Не бойся, ей налив вина, быть торопливым слишком!
Я НЕЛОВКИЙ ВОР
Влюблён я, как решить в душе идущий спор?
Путь разума избрать или познать позор?
Пока душа жива, хочу владеть твоей.
Умру, но не уймусь, я на решенье скор.
Лишь встречу, ухвачусь рукой за локон твой.
Влюблённым, знаешь ты, безумство – не в укор.
Влюблён в тебя, и вот весь город – мне судья,
Так отмени ж его суровый приговор!
Такой тоски желать не стану и врагу.
Ты – запертый ларец, а я – неловкий вор.
Перевод Марины Борисовой
Иззаддин ГАСАНОГЛЫ
(1272 –1348)
Начиная с VII века долгие столетия на всём цивилизованном Востоке арабский являлся для всех народов языком науки, все значимые работы в разных областях науки писались на этом языке. Начиная с Х века в поэзии персидский язык начал занимать ведущую позицию и со временем стал главенствующим языком поэзии на всём исламском Востоке. В те далёкие годы все одарённые восточные люди в совершенстве владели как минимум тремя языками: своим родным, арабским и персидским.
История азербайджанской классической литературы ярко демонстрирует феноменальное явление в истории восточной культуры. Все значимые классические литературные деятели Азербайджана – наряду с родным тюркским языком, блестяще знали и создавали свои бесценные шедевры и на арабском, и на персидском языках. Достаточно назвать имена таких классиков, как Гатран Тебризи, Мехсети ханум Гянджеви, Хагани, Низами, Насими, Физули и многие другие. Но удивительно, что в истории восточной литературы не встречается ни одного случая, когда арабский или персидский поэт написал бы на тюркском языке хоть одно стихотворение…
Ценность в истории азербайджанской классической литературы Иззаддина Гасаноглы определяется тем, что он был первым поэтом, произведение которого дошло до нас на тюркском языке. В своих газелях поэт демонстрирует высокое художественное мастерство. Он обращается к традиционным образам и фигурам арабско-персидской лирической поэзии, но многие выразительные средства здесь свежи и новы. И именно они придают газели особую прелесть, изящную интонационно-словесную гармонию. Эти газели, украшенные завуалированными символами, являются блестящими образцами классической азербайджанской лирической поэзии.
Газели
ТЫ ДУШУ ВЫПИЛА МОЮ
Ты душу выпила мою, животворящая луна.
Луна? – Краса земных невест! Красавица – вот кто она!
Мой идол! Если я умру, пускай не пенится графин.
Какая пена в нём? – Огонь. Он слаще красного вина.
От чаши, выпитой с тобой, шумит у друга в голове.
Какая чаша? – Страсть моя. Любовь – вот чем она пьяна.
Царица! Сладкой речью ты Египту бедами грозишь:
Всё обесценится, падёт на сахарный тростник цена.
Покуда амбра не сгорит, её не слышен аромат.
Какая амбра? – Горсть золы. Какой? – Что в жертву предана.
С младенчества в душе моей начертан смысл и образ твой.
Чей смысл? – Всей жизни прожитой. Чей образ? – Снившегося сна.
Гасаноглы тебе служил с той верностью, с какой умел.
Чья верность? – Бедного раба. Вот почему любовь верна!
ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ?
Безжалостна она и весела. Что мне делать?
Сгубила сон, покой мой унесла. Что мне делать?
Пусть обвиняют люди, пусть корят за стенанья:
Я был влюблён – и вот сожжён дотла! Что мне делать?
День на дворе: не повидаться днём с луноликой!
Ночь за окном: лишь звёздам нет числа! Что мне делать?
Украла сердце, а сама ушла не прощаясь!
Где сердце, где душа? Повсюду мгла! Что мне делать?
Измотанный вконец, не нахожу исцеленья.
Неряшлив стал и запустил дела. Что мне делать?
Аллах дарует милость, да не всем – лишь красавцам!
Гасаноглы он столько сделал зла! Что мне делать?
Перевод Павла Антокольского
Не изменяй народу своему – 3
Не изменяй народу своему – 3Выпуск 4
Спецпроекты ЛГ / Азербайджан – жемчужина Турана / Азербайджанская классическая поэзия
Султан Мухаммед. Миниатюра к «Хамсе». Тебриз, 1539 г.
Теги: Азербайджанская классическая поэзия
Гази БУРХАНЕДДИН
(1344–1398)
Создавший на родном тюркском языке множество художественных жемчужин Ахмед Шамсаддин Мухаммед оглы Гази Бурханеддин родился в Малой Азии в провинции Кайсери. Ахмед Бурханеддин происходил из именитого рода: отец и дед носили сан «гази», мать была дочерью одного из властителей того времени Абдуллы Челеби. Поэт рано потерял мать и рос под опекой отца. В детстве отличался незаурядной смышлёностью, за короткое время в совершенстве овладел арабским и персидским языками, постиг основы логики, теории поэзии, астрономии, философии и других дисциплин. Мальчику не исполнилось и четырёх лет, когда отец взял его с собой в дальнее странствие, некоторое время прожили они в Египте. Здесь маленький Бурханеддин учил мусульманское право, каноны шариата, приобщился к медицине. В Дамаске он постигал основы естествознания и математики, позднее приехал с отцом в персидский город Хиджаз, и там не стало отца.
В двадцатилетнем возрасте Бурханеддин возвратился в Кайсери, и правитель страны Гияседдин Мухаммед вверил ему должность гази, он сменил на этом посту покойного отца. Гази Бурханеддин вскоре снискал всеобщее уважение.
В 1365 правитель был убит, трон занял его сын Алааддин Алибей, и Бурханеддин стал его визирем. Но в 1380 году ушёл из жизни и Алибей. Его сын Мухаммед Челеби был малолетним ребёнком, регентство вверялось визирю, бразды правления перешли в руки Гази Бурханеддина.
Гази Бурханеддин написал ряд стихотворений и на арабском, и на персидском языках, до нас дошёл лишь его «Диван» на тюркском языке, включающий в себя 1500 газелей, 20 рубаи, 119 туюгов, несколько муфредов; всего 17 000 строк. Этот «Диван» сохранился в Британском музее под номером 4126, был переписан в 1393 году (при жизни самого поэта), состоит из 608 страниц. Из-под пера Г. Бурханеддина вышли и научные работы на арабском языке – «Преимущество разъяснения», «Эликсир счастья и тайны радения».
Гази Ахмед Бурханеддин, писавший на тюркском языке, первый азербайджанский поэт, творческое наследие которого дошло до нас почти в полном объёме.
Газели
ТВОЯ МИЛОСТЬ
Бутон не смею я сравнить с улыбкой розовой твоей.
Так страстно я молю тебя, что умолкает соловей.
Все проявленья бытия – лишь милость зримая твоя,
Волна распущенных волос длинней отпущенных мне дней.
Уста – целительный бальзам, я сладость их изведал сам,
Я снова жажду к ним припасть, они всех сладостей ценней.
Отвергнет тот шербет и мёд, кто уст медвяность познает,
Рубины этих робких губ во много раз вина пьяней.
Кто станет локонов рабом, прельщённый нежным завитком,
Не сбросит до скончанья лет своих невольничьих цепей.
Нет слов таких, чтоб описать стон и божественную страсть,
Твой образ, трепетно живой, воображения сильней.
И если б сотни лет подряд я видел этот звёздный взгляд,
То все иное позабыл, ведь ты дороже жизни всей.
НЕ УСТАЮ ЛЮБИТЬ
Люблю тебя, о госпожа, не устаю любить.
Глаза – две утицы мои, вам в слёзном море плыть.
Китайский дивный идол мой, в тебе изъянов нет,
И с луком выгнутую бровь не смею я сравнить.
Узрит фиалка невзначай волну твоих кудрей,
И раболепно в тот же миг пойдёт тебе служить.
Когда б сумел, зрачки свои в Евфрат я превратил,
Чтобы ковчег моей любви до Шатта смог доплыть.
Шахиня, труден путь любви, но мною движет страсть
И я живу, но с каждым днём короче жизни нить.
ПРОСЬБА
Встречая солнце, средь ветвей запела утренняя птица,
Друг кравчий, мне вина налей – желаю жизнью насладиться!
Пусть недозволенному быть: я разрешу ей кровь пролить, –
Но на свиданье не идёт моя жестокая царица.
Все влюблены в неё вокруг, – влюблённых мучает недуг,
Стократно славлю я того, кто смог от чувства исцелиться.
Сердечный жар и слёз вода объединились навсегда, –
И ночь и день в её душе в одно смогли соединиться.
Уста к моим губам прижми, последний смертный вздох прими,
В молчанье ты постигнешь боль, что в глубине души таится.
Зови меня своим рабом, погибну в звании любом,
Но только разреши рабу с тобой на миг уединиться.
Я об единственном скажу: тебе я преданно служу, –
Раб уверяет госпожу, – своей он участью гордится.
Ты сокрушила сердце мне и слёзы льются в тишине,
Коль разбивается сосуд, то влаге суждено пролиться.
Румяных уст коснулся лал и огнецветно запылал,
А жемчуг зубы увидал и стал мерцанью их дивиться.
Твои глаза и рай и ад – они мне Судным днём грозят,
Увидя твой прекрасный стан – умерший к жизни возвратится.
Твой лик так солнечно цветёт, как будто утро настаёт,
Столь эти локоны черны – в них ночь беззвёздная таится.
Нанёс мне твой жестокий взгляд сто ран, они кровоточат,
Бальзамом слёз врачую боль, что нанесли твои ресницы.
С ТЕХ ПОР
С тех пор, как о твоих глазах молву я услыхал,
Я пьяным поутру вставал и пьяным засыпал.
В горючий высохший тростник я тело превратил
С тех пор, как твой увидел рот, пылавший словно лал.
С тех пор, как жемчуг слёз моих ты превратила в кровь,
Подобно меркнувшей луне лицом я бледен стал.
Стремясь в мечтаниях прильнуть к рубиновым устам,
Себя я с ног до головы кинжалом искромсал.
С тех пор, как пребываю я в тенетах кос тугих,
Я тот, кто страждущих согрел и амброй одарял.
НЕТ ПОДОБНОЙ
Не найти тебе подобной в райских кущах золотых,
Я в единственной не вижу недостатков никаких.
Солнце радует сияньем этот множественный мир,
Но душа моя светлеет, видя мрак волос твоих.
Не в одну тебя влюблён я, а в великую Любовь,
Это чувство почитаю я превыше чувств земных.
Мускус родинок волшебных иссушает в жилах кровь,
Фимиам восходит к небу – скорбный след страстей моих.
Коль домчит рассветный ветер аромат её кудрей, –
Даже мёртвые воспрянут, чтобы жить среди живых.
Перевод Татьяны Стрешневой
Туюги
* * *
Твои очи – исцеленье всех недужных. Хороша!
Ради них пускай закланьем будут тело и душа.
Не влюбиться невозможно, полюбить тебя – беда.
Все подвластно твоей воле, править всеми, ворожа.
* * *
Взор ласкать, как оказалось, она может телесами.
Душу может погубить завитыми волосами.
Я хотел открыть ей сердце, исповедаться хотел,
Заглянув в глаза, увидел, что больна она глазами.
* * *
Муж на поприще своём призван ярым мужем быть.
На ристалище на бранном призван наром дюжим быть.
Кто хорош – крутой иль мягкий, может, добрый иль лихой,
Муж, назвавшийся сарваром, должен мужем сущим быть!
Рубаи
* * *
Я – ей: о, губы! Мне: как речи любы…
Я – ей: о, стан твой! О, перлины – зубы…
Я жизнь отдам за прядь волос твоих…
Она: бедняк, цена не про твои прикупы…
* * *
Почему, – она спросила, – налиты слезами очи?
Почему ты смотришь тучей, что гнетёт тебя, короче?
Потому, – я отвечаю, – что не видя губ твоих,
То и дело их воочью вижу, грезя дни и ночи.
* * *
У ашуга в сердце смута, навсегда забыт покой,
У скитальца на чужбине взор туманится тоской.
У отшельника желанье – келья, бденье и алтарь,
Чаянье мужей отважных – поле брани роковой.
Перевод Сиявуша Мамедзаде
Имадеддин НАСИМИ
(1369 –1417)
Гениальный азербайджанский поэт-мыслитель Сеид Али Имадеддин Насими родился в городе Шамахы. Насими был блестяще образованным человеком, в совершенстве владел всеми тонкостями арабского, персидского и тюркского языков и оставил богатейшее поэтическое наследие на трёх языках; к счастью, оно дошло до нас без потерь. Творческий путь Насими начинал как приверженец суфийских идей, позднее, с принятием хуруфизма, это учение нашло у него проявление в синтезе с суфизмом. Мистическая символика букв служит Насими средством для художественного раскрытия философской проблемы совершенного человека; пользуясь этой символикой, поэт выдвигает суждения о пределах и уровнях интеллектуальных возможностей человека, о роли разума и познания божественного света, явленного в самом человеке, познания вселенной и Аллаха. Познание и самопознание – непреходящие мотивы поэзии Насими. Разум – величайшее благо, дарованное человеку Аллахом. Этот дар ставит человека выше всех созданий. Человек – венец творения, достойный поклонения. Он – великая сила. Все блага природы, красоты мира – для человека. Памятник искусства, переживший века, – творение человеческих рук.
Совершенный человек всемогущ, в нём является всемогущество Творца на земле. В этом нужно искать суть философии Насими: «Ан аль-хагг!» – «Бог – это я!», «Бог – во мне!». Именно за эту божественную идею он был схвачен в Сирии в городе Халебе (Алеппо) и по донесению фанатичных служителей культа был обвинён и казнён как еретик каирским султаном с невиданным античеловечным приговором: «Обезглавить, отрубить конечности, содрать кожу и семь дней держать тело на площади напоказ!»
Мавзолей-усыпальница великого гуманиста поныне почитается как святое место поклонения всех ценителей и любителей гениальной поэзии Имадеддина Насими в городе Алеппо в современной Сирии.
Газели
ЖИЗНЬ УХОДИТ
Если б только мы знали всё, что с нами случится,
То должны были б слёзы вечно литься и литься.
Очи сердца откройте и получше взгляните –
Жизнь уходит, а с миром всё вам жалко проститься.
Прибыль мира нужна вам, вы забыли о вере,
Но от блага мирского трудно ль вам разориться?
Длинный путь, бесконечный пред нами простёрся,
Повнимательней будьте, ведь легко заблудиться.
Этот путь без изъятья предстоит всем нам, людям.
Кто не верит, пусть взглянет поскорей на гробницу.
Если лук небосвода будет туго натянут,
То стрела хоть в кого может сразу вонзиться.
Насими, когда солнце светом мир заливает,
Как пылинкам в сиянье, всем придётся нам скрыться.
СОЛНЦЕ НА НЕБЕ ГОРИТ
Для бытия образец хижина наша давно,
Всё бытие напоит сладкое наше вино.
Что нам живая вода, райский напиток нам что?
Это не наше вино, что пригубить нам дано.
Солнце на небе горит, ночью сияет луна –
Всё моего мотылька светочем озарено.
Капища, церкви нам нет, нет и Каабы для нас.
Там, где есть Бог, – там и мы, вот для нас место одно.
Птица, что здесь или там – всюду свободно летит –
То не ракушка ль? А мы в этой ракушке зерно.
Сказано в Книге: «Аллах! С нами хоть слово скажи!»
То из рассказов о нас важное очень звено!
Что горевать от нужды, и что в руинах душа –
В этих руинах нам клад Бога найти суждено.
Мира частица – её лик отражает всегда –
Всё красотою её солнечной озарено.
Над головою моей сень распростёр Фазлуллах.
И бытиё Насими радостью напоено.
КЛЯНУСЬ Я ПРАХОМ ВСЕХ ВЛЮБЛЁННЫХ
Я вижу, что моим недугом моя любовь огорчена –
И потому совсем не хочет лечить несчастного она.
Она меня своим кокетством и равнодушьем извела –
Кто скажет, что она приязнью и лаской не наделена?
Клянусь я прахом всех влюблённых, кто умер от любви к тебе –
Смерть за тебя борцам за веру наградой высшей суждена.
Свидание с твоей косою приятней вечной жизни мне –
Ведь жизнь, что уж к концу подходит, не так, как та коса, длинна.
Не хочет мучеником зваться в тебя влюблённый Насими –
Ведь боль любви ему не в муку, а в наслаждение дана.
СЧАСТЬЯ ЖЕЛАЮ ТЕБЕ
С улицы твоей ухожу с тоской – счастья желаю тебе!
Но тебе служить буду я душой – счастья желаю тебе!
Где бы ни был я, только за тебя буду молиться всегда.
Божья благодать будет над тобой – счастья желаю тебе!
Слёзы на глазах и огонь в душе – так ухожу я, забыв
Муки, что принёс мне твой взор хмельной – счастья желаю тебе!
Если пощадит жизнь меня, то я снова увижу тебя.
Если же умру я в стране чужой – счастья желаю тебе!
Если ветерок прах овеет мой вдруг ароматом кудрей,
То воскресну я в этот миг благой. Счастья желаю тебе!
Если ты когда вспомнишь обо мне, то напиши мне в письме:
«Здравствуй, Насими, за твой стих живой – счастья желаю тебе!»
Перевод Анатолия Старостина
Я
Я – Божий слог, я смысл всего, субстанция времён.
Я – единенья торжество, в единстве разобщён.
Я движу мир, который зрим и движусь вместе с ним.
От мира я неотделим, в движенье воплощён.
Я знаю, что бессмертен я, пусть бренна плоть моя.
Нетленна сущность бытия, но смертным я рождён.
Я – бесконечности залог, я в человеке – Бог.
Удел конечный превозмог, в стихах запечатлён.
Я – Бог и я, как Бог, велик, мой многозначен лик.
Я из растения возник, в творца преображён.
Я – чистый дух, что явлен нам, я – близок небесам.
Я чуда власть не знаю сам, не знаю, сколь силён.
Я – двадцать восемь букв святых, Корана вещий стих.
Я – Кадр, открытый для живых, слепых стихий закон.
Я – жемчуг, я – сокрытый клад, божественный аят.
Я в праздник ваш святой Барат с пророком вознесён,
Я стал помехой из помех живущим для утех.
Я – Насими, пишу для тех, кто к правде приобщён.
Я СТИХ СВЯЩЕННЫЙ
Я стих священный, я навек, свечение его огня.
Я собеседник высших сил, гора Синай отныне я.
Я вещих сур священный стих и точно начертанье их,
Они звучат в устах моих, с концом начало единя.
Я корень древа и листва, смерть и рожденье естества,
Я раб, не помнящий родства, приговорённый и судья,
Мечети вознесённый свод, пустыня жизненных невзгод,
Я тайный вздох, что сердце рвёт, и радость явная твоя.
Два мира я в себе вместил, – и тьму, и горний блеск светил,
Низиной и вершиной был, восходом и закатом дня.
Пергамент, что ниспослан нам, ученья сущность и имам,
Я славу и хулу, и срам влачу, в себе соединя.
Я неподвижности оплот, но день за днём, за годом год
Свершает солнце оборот и звёзды кружат вкруг меня.
Моё начало «каф» и «нун» – я прошлое, и я канун,
Я старец, но годами юн – незащищённость и броня.
Я – нищий, как Фагфур богат, я Тигр-река и я Багдад,
Объединенье и разлад. Я агнец мудрый, как змея.
Я рай и дерево туба, я дня последнего труба,
Я шахиншах, тропой раба бреду, оковами звеня.
Я вместе кравчий и вино, мне видеть скрытое дано,
Я прост и сложен заодно, и робость и дерзанье я.
Мансур и смертная глаголь, я радость и людская боль
Я ангел, но моя юдоль долина, где живут стеня.
С природой я неразделён, я многоцветьем наделён,
Я и рубаб и чанга звон, я шум листвы и плеск ручья.
Я пальмы финиковой взлёт, я вместе и пчела и мёд,
Я тот, который счастье шлёт, за доброту себя кляня.
