Текст книги "Сердцеед (ЛП)"
Автор книги: Линда Ховард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Это была ошибка, которая чуть не стоила ей жизни.
Сначала все было прекрасно. Но постепенно, Роджер начал показывать признаки ревности всякий раз, когда Мишель дружелюбно общалась с каким-нибудь мужчиной. Интересно, неужели он чувствовал, что она не любила его так, как любил он? То, что ему принадлежала только самая поверхностная часть ее сердца? Чувство вины мучило Мишель даже теперь, потому что ревность Роджера не была необоснованной. Он не мог найти истинную причину, поэтому набрасывался на нее всякий раз, когда она улыбалась или заговаривала с любым мужчиной. Сцены ревности становились все более дикими, когда однажды ночью во время ссоры он ударил Мишель по лицу. Она сделала ошибку, заговорив дважды с одним и тем же мужчиной на одной из вечеринок. Потрясенная Мишель в том момент поняла, что ревность ее мужа переросла в одержимость. Впервые, она боялась его.
Этот поступок потряс и самого Роджера, он уткнулся лицом в колени Мишель, цепляясь за нее, плакал и просил прощения. Он поклялся что это никогда больше не повторится, что скорее сломает себе руки, чем причинит жене боль. И Мишель совершила ошибку, которую до нее совершали множество женщин, она простила.
Но этот раз не был последним. Все стало еще хуже.
Мишель была слишком потрясена и слишком стыдилась того, что произошло, чтобы рассказывать о случившемся кому-либо, но со временем побои уже невозможно было терпеть. Но к ее ужасу, родители Роджера легко откупились от ее обвинений в полиции. Что бы не натворил их драгоценный сыночек, они были на его стороне. Тогда она попыталась сбежать от него, но успела добраться лишь до Балтимора, когда он догнал ее. Лицо Роджера было мертвенно бледным, он был в бешенстве. Именно тогда Мишель поняла, что Роджер по-настоящему болен, ревность лишала его рассудка. Крепко схватив ее за руку, которая все еще была в синяках, он сказал ей слова, которые заставили Мишель вернуться к нему. Если она уйдет, Роджер угрожал убить ее отца. Мишель не сомневалась что он и на это способен, как не сомневалась, что Роджер легко сможет избежать наказания, он слишком хорошо был защищен деньгами и влиянием семьи. Поэтому, она осталась, хотя и боялась, что он может убить ее во время одного из припадков гнева. Но Мишель не смела рисковать. Не смотря ни на что, она должна была защитить отца.
И вот, наконец, она нашла способ убежать. Однажды ночью Роджер избил ее ремнем до полусмерти. Но его родители были в Европе на каникулах, и к тому времени, когда они узнали об инциденте, было слишком поздно использовать их влияние. Мишель с трудом добралась до больницы, где синяки и раны были зарегистрированы, и она получила копии отчетов. Те отчеты купили ее развод.
А принцесса теперь была покрыта шрамами.
Глава 3
Телефон зазвонил, когда Мишель готовила себе вторую чашку кофе и наблюдала за восходом солнца, настраиваясь на новый день и новые хозяйственные заботы. Она уже совсем без сил. Ее глаза воспалены, под ними залегли темные круги, как напоминание о тех бессонных часах, когда она беспокойно крутилась в кровати, вспоминая каждое слово Джона и свою реакцию на малейшее прикосновение его губ или рук. «Его репутация не была преувеличенной» – подумала Мишель с горечью. Сердцеед… Его прикосновения обещали восхитительное блаженство, и он с легкостью мог соблазнить любую женщину.
Мишель не хотела сейчас разговаривать с ним, но зная Джона достаточно хорошо, понимала: он ни за что не отступится, если уже принял решение. Он непременно вернется назад. Если Мишель не ответит на звонок, он сегодня же примчится, чтобы выяснить, почему она не подошла к телефону. Она не представляла, как снова встретится с ним лицом к лицу, поэтому подняла трубку и пробормотала слова приветствия.
– Мишель, любимая.
Она побледнела, пальцы напряженно сжали трубку. Могла ли она вызвать его силой своего воображения вчера ночью, когда думала о нем и вспоминала прошлую жизнь? Мишель пыталась забыть его, держать его образ спрятанным в памяти, но иногда воспоминания о пережитом кошмаре возвращались вновь. Тогда ей снова становилось страшно оттого, что она одинока и беспомощна, а рядом нет никого, кому она могла бы довериться, или попросить помощи. Теперь с ней не было даже отца.
– Роджер, – произнесла она слабым голосом.
Без сомнения, это был он. Никто, кроме ее бывшего мужа не произносил ее имя так ласково, нежно, с таким обожанием.
Его голос был низким, глухим.
– Ты нужна мне, любимая. Вернись ко мне, пожалуйста. Умоляю. Обещаю, я больше никогда не причиню тебе боли. Я буду обращаться с тобой, как с принцессой.
– Нет, – задыхаясь, Мишель пододвинула стул, чтобы сесть и унять дрожь в ногах. Холодный ужас сковал ее. Как мог он даже предположить, что она вернется?
– Не говори так, пожалуйста,– простонал Роджер.
– Мишель, мои родители умерли. Ты нужна мне теперь больше, чем когда-либо. Я думал, ты приедешь на их похороны, на прошлой неделе, но ты не появилась, и я больше так не могу. Вернись, я клянусь, что теперь все будет по-другому.
– Мы разведены, – произнесла она слабым, напряженным голосом. Холодный пот тонкой струйкой стекал по ее спине.
– Мы снова можем пожениться. Пожалуйста, любимая.
"Нет!" Мысль о том, чтобы вступить с ним в повторный брак внушала такое отвращение, что ей было трудно даже изображать вежливость. Она отчаянно боролась, чтобы сохранить остатки самообладания.
– Сожалею о твоих родителях, я ничего не знала об этом. Что с ними случилось?
– Авиакатастрофа, – в его хриплом голосе все еще слышалась боль от потери, – они совершали полет над озером и попали в шторм.
– Я сожалею, – снова сказала Мишель, но даже если бы она вовремя узнала о похоронах, то не поехала бы на них. Никогда по своей воле Мишель не встретится больше с Роджером.
Роджер замолчал на одно мгновение, и она почти воочию увидела, как он потер шею, тем неосознанным возбужденным жестом, который она так часто замечала за ним.
– Мишель, я все еще люблю тебя. И не могу без тебя жить. Клянусь, теперь все будет совершенно не так, как было раньше, потому, что я никогда больше не причиню тебе боли. Я вел себя, как проклятый ревнивец, хотя у меня не было на это никакой причины.
«Нет, она была!» – подумала Мишель, закрывая глаза, и чувство вины смешалось в ее душе с ужасом, который охватывал ее, стоило ей только услышать голос бывшего мужа. И пусть в ее жизни не было другого мужчины в физическом смысле, но был ли хоть один день в течение прошлых десяти лет, когда Мишель не думала о Джоне Рафферти? Какая-то часть ее всегда была скрыта и от Роджера и от любого другого человека, потому что они не знали, что в ее жизни уже был «Сердцеед», человек, который похитил ее сердце.
– Роджер, не говори так, – прошептала она. Все кончено, я никогда не вернусь. У меня есть все, что мне нужно: я работаю на ранчо и сама могу о себе позаботиться.
Он издал звук, полный отвращения.
– Ты не должна говорить, что тебя нравится работа на этом занюханном ранчо! Я знаю, ты привыкла к жизни намного лучшей, чем та, которая у тебя сейчас. И я могу дать тебе все, что ты захочешь!
– Нет, Роджер, – сказала она мягко, – не можешь. Я вешаю трубку. До свидания, и, пожалуйста, не звони мне больше.
Очень спокойно она положила трубку на свой старенький телефон, и спрятала лицо в ладонях. Она все время дрожала, голова кружилась, стоило ей лишь представить последствия того, что ей сообщил Роджер. Его родители умерли, а она так на них рассчитывала … Они использовали свое влияние и власть, чтобы удерживать ее бывшего мужа на расстоянии. Конечно, не из сочувствия или желания помочь, просто они очень дорожили своей репутацией и положением в обществе, а у Мишель были сведения, способные разрушить их благопристойную жизнь. Если бы в прессу попали ее фотографии и результаты медицинской экспертизы, мог разразиться грандиозный скандал. Вообразите только, Роджер Бекман из Филадельфии, один из тех, кто не прочь поколотить собственную жену!
Это медицинское свидетельство лежало теперь в сейфе ее отца. Бедный папа, теперь он навсегда был недосягаем для Роджера, и его безумных угроз. Она жила, как в аду, боясь за отца, зная, на какое зло способен ее бывший муж. Мишель прекрасно понимала, что его родители пойдут на все, чтобы защитить Роджера, вне зависимости оттого, что тот совершил. Еще бы, с их связями и деньгами!
Поначалу ей нравились родственники со стороны мужа, но доброе отношение к ним исчезло без следа, как только они откупили Роджера от неприятностей в тот раз, когда он впервые причинил ей боль. Она понимала, они родители и обожают своего сына, и ей не оставалось ничего другого, только ждать. Не было никого, кто помог бы ей в беде, она могла рассчитывать только на себя. Однажды Мишель настолько была доведена до отчаяния, что упомянула о том, что с ней происходит в разговоре со своим отцом, но он настолько расстроился, что она не стала продолжать эту беседу. Отец тогда очень быстро убедил себя, что Мишель просто преувеличивает. Семейная жизнь – это не всегда безоблачное счастье, но и ссоры, обиды, и их нужно уметь разрешать, а он всегда считал Мишель избалованным, капризным ребенком. Если он и предполагал, что в их семье есть какие-то мелкие разногласия, то думал, что молодая пара сама разберется с ними.
Ей было плохо, страшно, одиноко, но что могла она поделать, зная, что под угрозой жизнь единственного близкого человека. Отец любил ее, она знала, что любил, но Мишель была для него скорее игрушкой, чем живым человеком. Его прекрасной, любимой малышкой.
Мишель понимала, он не вынес бы такой правды о жизни любимой дочери, и поэтому старалась выглядеть беспечной и счастливой ради него. Нельзя было позволить ему думать, будто он подвел ее в чем-то, не справился с обязанностями отца, защитника. Она всегда была его главной слабостью, и потому ей пришлось быть сильной за них обоих. Только она могла защитить его от угроз мужа, и себя защитить тоже должна была сама.
Никогда в жизни она не вернется к Роджеру. Ей так и не удалось до конца справиться со своими кошмарами, она просто спрятала их глубоко внутри. Мишель старалась забыть все и жить дальше, не позволяя воспоминаниям разрушить ее жизнь. Но ужас после пережитого, страх, растерянность никуда не исчезли, и она вновь испытала их, как только услышала голос Роджера.
Старое знакомое чувство беспомощности и одиночества нахлынуло, причиняя боль и страдание.
Мишель огляделась вокруг, медленно возвращаясь из прошлого, и бросилась к плите, на которой сбегал кофе. Вот как раз то, что ей сейчас нужно – занять руки и мысли каким-либо простым делом, забыть все, успокоиться. Именно поэтому Мишель после развода отправилась в путешествие на два года, надеясь позабыть обо всем. Тогда отец убедил ее сделать это, потому что решил, что это поможет Мишель отвлечься и избавиться от депрессии, вызванной разводом.
А теперь у нее есть настоящая работа, которая изматывает ее, делает опустошенной и больной, но так или иначе помогает, потому что это первое стоящее дело в ее жизни.
* * *
Джон был раздражен все утро. Он был в плохом настроении с той самой минуты, как встал с кровати, тело болело от неутоленного желания, будто он снова стал несмышленым подростком, которому не дают покоя бушующие гормоны. Он думал, что давно прошел путь от подростка до мужчины, которым стал, но сейчас чертовы гормоны никак не могли угомониться, и он точно знал почему. Он никак не мог уснуть этой ночью, потому что вспоминал вчерашний вечер, ощущения, когда прижал к себе Мишель, ее сладкий вкус и шелковистую мягкость тела. Она хотела его не меньше, Джон был слишком опытен, чтобы ошибиться в этом. Но он не сдержался, повел себя слишком напористо, потому что десять лет мечтал заполучить Мишель, а сейчас она вдруг оказалась почти в его руках.
Неудивительно, что она так решительно отказалась. Предложить ей расплатиться собственным телом, так оскорбить ее! Любой женщине не понравилось бы это. Даже те, которые сами искали его расположения и стремились попасть к нему в постель, хотели сохранить лицо и выглядеть достойно, после проведенной ночи. Поэтому он не мог осуждать Мишель за такую реакцию на его грязное предложение. Вчера она совсем не выглядела высокомерной. Хмурый взгляд Джона стал еще темнее. Мишель старалась разговаривать с ним холодно и отстраненно, но былая задиристость и неприветливость пропали.
Вот и отлично, они исчезли и не должны вернуться вновь. Возможно, она просто растерялась, не зная как обойтись без того мешка денег, который всегда воспринимала как данность. Она была беспомощна и не приспособлена к жизни, не имела навыков работы или других талантов. Все, что у нее было – это хорошие манеры и светское воспитание, а такое богатство в наши дни не стоило и гроша. Мишель была совершенно одна там, на ранчо, и у нее не было никого, к кому она могла обратиться за помощью.
Джон издал невнятный звук и развернул свою лошадь.
– Я буду позже, – бросил он Неваде, и поскакал прочь. Управляющий хмуро усмехнулся, наблюдая за тем, куда направился хозяин.
– Долгожданное избавление, – пробормотал он. Невада не догадывался, какие бесы вселились в его босса сегодняшним утром, но настроение у того было хуже некуда, и было несказанным облегчением работать без него.
Жеребец Джона скакал длинными, легкими прыжками, этот конь был большим и сильным, высотой семнадцать ладоней в холке. Поначалу он показывал свой норов и упрямство, но они давным-давно завершили эту битву между собой. Теперь животное подчинилось мастерству железных мускулистых ног и сильных, умелых рук своего наездника. Этому животному нравилась быстрая скачка, и они галопом неслись через поля, выбивая копытами комья грязи.
Чем больше Джон размышлял обо всем, тем меньше ему это нравилось. Подумать только, Мишель одна пыталась восстановить такое огромное ранчо! Это никак не сходилось с тем, что он привык думать о ней, но он своими глазами видел мозоли на ее хрупких руках. Он всегда испытывал презрение к тому, кто воротил свой нос от нормальной, честной работы и ожидал, что кто-то другой сделает ее за них. И между тем, какое-то примитивное мужское начало противилось самой идее, что Мишель попытается справиться с тяжелой работой на ранчо. Черт побери, почему она не обратилась за помощью к нему? Он был не против того, что в жизни нужно заниматься чем-то полезным, но никто не ждал от нее, что она превратится в пастуха. Мишель была слишком слаба для этого, он понял это сегодняшней ночью, когда держал ее в своих руках, ощущал хрупкость ее костей, мягкую гибкость ее тела. Заставить ее заниматься уходом за быками, все равно, что использовать прекрасную чистокровную лошадь для того, чтобы пахать землю. Она была совершенно одна там, ей могли навредить, причинить боль и прошло бы несколько дней прежде, чем кто-либо обнаружил бы ее. Джон всегда чувствовал отвращение к Лэнгли, который излишне оберегал и защищал Мишель, не позволял ей работать и приучал к безделью. Но внезапно сам осознал, что должен чувствовать мужчина, заботясь о такой женщине.
Он усмехнулся, и его конь повел ушами, услышав необычный звук. В одном Джон был твердо уверен – ему не нравилась задумка Мишель самой работать на ранчо. Это была работа для мужчины, но даже мужчина не справился бы с ней в одиночку. Хорошо, теперь он позаботится обо всем, нравится ей это или нет. Он был уверен, что она не будет возражать, потому что привыкла находиться под чьей-либо защитой, поэтому и заявил ей вчера, что теперь наступил его черед заботиться о ней. Но ей это не понравилось, и она пришла в ярость.
А потом все изменилось. Он почувствовал ее ответную реакцию, момент, когда губы ее смягчились, и она ответила на поцелуй. Она тоже хотела его, и это знание только усилило желание Джона быть с ней. Она могла сколько угодно сопротивляться ему, ее едкий язычок несколько раз заставлял его выйти из себя, потерять контроль над собой, но он все-таки увидел вспышку неуверенности в ее глазах. Это было настолько непривычно, что ему почти захотелось, чтобы к ней вернулась ее былая надменность, которая так часто выводила его из себя. Почти, но не совсем. Она была уязвима теперь, он ощутил ее слабость, желание. Хотела она этого или нет, но она нуждалась в нем. Это было преимуществом, которое Джон обязательно намеревался использовать.
Никто не открыл ему двери, когда он добрался до ранчо, да и старого грузовика не было на его обычном месте в гараже. Джон стоял, упершись руками в бока, и хмуро озирался по сторонам. Вероятно, она уехала в город, хотя трудно было представить, чтобы Мишель Кэбот позволила себе быть замеченной в таком убогом автомобиле. Но, в конце концов, это было ее единственное средство передвижения, и разве у нее был выбор?
Возможно, это даже к лучшему, что она уехала и не будет все время путаться под ногами, бросаться на него словно дикая кошка, шипя и огрызаясь. Он мог спокойно проверить, как обстоят дела на ранчо и осмотреть скот. Джон просто хотел узнать, сколько голов насчитывает ее стадо, и в каком оно состоянии. Ясно, что она не справилась бы с большим количеством быков, но он надеялся, что они, во всяком случае, хорошо откормлены, и их можно выгодно продать. Он может сам заняться этим, пока не убедится, что Мишель выручила за них справедливую цену, и ее не обманули. Бизнес, основанный на разведении скота, был жесток к новичкам.
Джон снова вскочил в седло. Сначала он проверил восточное пастбище, где, по словам Мишель, была повреждена изгородь. Целые секции необходимо было заменить, и он мысленно подсчитал, сколько проволочного ограждения понадобиться для этого. Все ранчо было в упадке, но ограждение было сейчас самой важной задачей. Пышная зеленая трава покрывала его от края до края, и скот нужно было перегнать сюда как можно быстрее. Травы на южном пастбище наверняка не хватало, и он заметит это по состоянию ее быков.
Джон осмотрел всю территорию ранчо за несколько часов и отправился к южному пастбищу. Он придержал лошадь, когда поднялся на небольшой холм, с вершины которого открывался хороший обзор. Хмурым взглядом он обвел поле, и сдвинул свою шляпу назад. Рогатый скот, который он видел, не составлял большого стада, хотя оно было намного больше, чем Рафферти предполагал в начале. Пастбище было ужасно вытоптано, но разложенные тут и там кипы сена указывали на усилия, которые предпринимала Мишель, чтобы накормить своих быков. В душе у Джона начал вскипать гнев, едва он подумал о ее борьбе с тяжелыми тюками сена, многие из которых, вероятно, весили больше, чем она сама.
Но когда он увидел саму Мишель, гнев, возникший глубоко внутри, достиг точки кипения. Старый грузовик был оставлен в тени деревьев, вот почему он не заметил его сразу же. А сама девушка изо всех сил пыталась восстановить секцию проволочного заграждения. Ремонт изгороди был работой, рассчитанной как минимум на двух человек, в одиночку невозможно было достаточно надежно удерживать моток проволоки, и всегда была вероятность пораниться. Маленькая дурочка! О чем она только думала? Если она запутается в проволоке, она не сможет выбраться сама, без чьей-либо помощи, а зубья этой проволоки и в самом деле могут серьезно поранить ее. Мысль о том, что она лежит тут, запутавшись и истекая кровью, окончательно разъярила его.
Он немного придержал свою лошадь, спускаясь по длинному склону к месту, где она работала, специально давая себе время остыть и успокоиться.
Мишель подняла глаза и увидела его, и даже с такого большого расстояния он заметил, как она напряглась. Затем девушка снова вернулась к своему занятию, усиленно пытаясь вбить металлическую скобу в столб забора. В каждом ее порывистом движении сквозило недовольство, вызванное его появлением.
Он спешился плавным, легким движением, ни на секунду не отводя от нее пристального взгляда, и привязал свою лошадь к ветке дерева. Молча, он потащил кусок проволоки к следующему столбу и натянул его, в то время как Мишель, также безмолвно продолжала забивать следующую скобу. Как и у Джона, у нее тоже были короткие кожаные перчатки для работы в поле, но эта была старая пара мужских перчаток, оставшаяся, вероятно, от одного из прежних работников ранчо. Перчатки были слишком велики для нее, и в них неудобно было брать небольшие скобы, поэтому она скинула перчатку с левой руки. Теперь девушка легко могла справляться со скобами, но проволока уже оставила несколько отметин на нежной коже ее рук. Джон видел воспаленные красные царапины; некоторые, из которых были достаточно глубоки и уже кровоточили. Ему захотелось схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы в голове у нее прояснилось.
– Неужели у тебя не нашлось более разумного занятия, чем одной пытаться починить изгородь? – рявкнул он, натягивая следующий кусок проволоки.
Она продолжала забивать скобу с непроницаемым выражением лица.
– Эта работа должна быть сделана. И я ее делаю.
– Нет, больше не делаешь.
Это заявление заставило Мишель выпрямиться, и она еще сильнее сжала рукоятку молотка.
– Вы хотите получить свой долг сегодня же? – невыразительно спросила она и обвела глазами свое стадо. Мишель побледнела, черты ее лица заострились.
– Вот что я хочу сделать именно сейчас.
Джон вырвал молоток из ее рук и наклонился, чтобы поднять пакет со скобами. Он подошел к грузовику и положил все на пол. Затем забросил рулон колючей проволоки в кузов.
– Это может подождать, пока мои работники не сделают все, как положено. Пошли.
Было крайне предусмотрительно с его стороны, что он забрал у нее молоток. Гнев захлестнул Мишель, и она сжала руки в кулаки.
– Я не хочу видеть здесь Ваших рабочих, делающих все правильно! Это, в конце концов, все еще моя земля, и я не желаю платить ту цену, которую Вы запросили за свою помощь.
– А разве я сказал, что у тебя есть выбор?
Он схватил ее за руку, и как бы она не старалась, ей не удалось вырваться из хватки его сильных, длинных пальцев. Он дотащил ее до грузовика, открыл дверь и усадил на водительское сидение. Только после этого Джон отпустил ее руку, захлопнул дверь и отстранился.
– Езжай помедленнее, детка. Я поскачу следом.
Умник, как будто она без его советов не знала, что должна ехать медленно. Пастбище было не самым подходящим местом для бешеных гонок, даже если бы старая рухлядь, за рулем которой она сидела, была на это способна. Мишель знала, что Джон не отстает от нее на своей лошади, хотя ни разу не посмотрела в зеркало заднего вида. Она не хотела видеть его, не хотела думать о необходимости продажи скота, чтобы вернуть ему долг. Это означало потерю ранчо, потому что она очень нуждалась в деньгах, полученных от оборота скота.
Мишель так надеялась, что он даст ей отсрочку и не вернется хотя бы сегодня, но уж очень хрупкой была эта надежда. После утреннего разговора с Роджером, ей хотелось только одного, чтобы ее оставили в покое. Ей нужно было время, чтобы побыть одной, успокоиться, постараться забыть обо всем плохом, но Джон ей этого времени не дал. Он хотел ее, и теперь, как хищный зверь, почуявший слабость жертвы, собирался использовать ее зависимость и уязвимость.
Ей же хотелось просто ехать вперед, все равно куда, направить свой старенький грузовичок по дороге, ни о чем не думая. Она не хотела останавливаться и улаживать дело с Джоном, только не сегодня. Желание убежать было таким сильным, что девушка почти сделала это, но потом посмотрела на датчик топлива и усмехнулась. Бензина в баке оставалось так мало, что убежать можно было только разве пешком или, если украсть для этой цели лошадь Рафферти. Она оставила грузовик в гараже и столкнулась с Джоном во дворе. Он направлялся к конюшне, но остановился на мгновение и сказал:
– Мне нужно позаботиться о лошади и дать ей воды, а после поговорим в доме. Я приду через несколько минут.
Вполне в его духе, откладывать дурные вести, как будто она за это время сможет успокоиться, или смириться. Мишель не пошла в дом, а направилась к дороге, чтобы забрать почту. В былые времена ее почтовый ящик почти каждый день был до отказа заполнен журналами, газетами, письмами друзей, деловыми бумагами и приглашениями, но теперь она находили в нем лишь рекламные буклеты и счета. Удивительно, но даже почта отражала ее финансовые проблемы, никто не хотел общаться с тем, кто все потерял и разорился. Если только у вас не было неоплаченных счетов. Тогда дело принимало серьезный оборот. Знакомый конверт привлек ее внимание, и девушку охватило чувство тревоги. Оплата за электричество была просрочена. Мишель уже получала уведомление об этом, и сегодня пришло еще одно. Ей нужно срочно придумать, где взять деньги, иначе она останется без света. Прекрасно зная, что внутри, она открыла конверт и прочитала сообщение. Ей давалось на оплату десять дней. Она проверила дату на штемпеле, письмо шло к ней три дня, получается, что в запасе у нее еще семь дней. Но к чему беспокоиться об электричестве, если она может потерять ранчо?
Усталость навалилась на девушку, стоило ей войти в дом, и она постояла мгновение, наслаждаясь прохладой и тишиной. Было таким облегчением уйти, наконец, с жаркого палящего солнца. Она сунула уведомление и рекламные буклеты в ящик у входа, где хранила свои счета. О них нельзя было забывать, но можно хотя бы убрать с глаз долой.
Мишель была в кухне и пила воду, когда услышала, как хлопнула входная дверь, и Рафферти прошел по дубовому паркету холла. Она продолжала пить, хотя занервничала, когда поняла, что он уже в доме. Девушка услышала, как он остановился на мгновение, чтобы осмотреться, и вновь продолжил путь. От звука его неторопливых уверенных шагов ее бросило в дрожь.
Она мысленно представила его образ: у Джона Рафферти была спокойная, уверенная походка, за которую любой городской франт убил бы. Походка подчеркивала все его достоинства: стройные бедра, длинные ноги, крепкий зад. Это была походка Рафферти – настоящего хулигана и покорителя сердец.
Мишель очень остро почувствовала мгновение, когда он вошел на кухню, хотя и стояла спиной к двери. Ее кожу как будто пронзили тысячи невидимых иголочек, а воздух вокруг наэлектризовался, и былая прохлада дома теперь, казалось, исчезла.
– Покажи мне свои руки.
Джон подошел очень близко, а она не могла повернуться, потому что боялась даже нечаянно прикоснуться к нему. Тогда он сам взял ее за левую руку.
– Это всего лишь царапины, – пробормотала Мишель.
Да, это было правдой, но это ничуть не уменьшило его гнев. У нее вообще не должно быть никаких царапин, и ей не надо было пытаться починить эту проклятую изгородь. Рука Мишель лежала в его огромной сильной руке, как бледная, хрупкая птица, слишком усталая, не способная к бегству. И Джон внезапно понял, что именно такое положение их рук является единственно верным. Она так устала… Он потянулся через нее, открыл воду, а затем намылил и ополоснул ее руку. Мишель поспешила отставить стакан с водой, чтобы он не заметил, как сильно дрожат ее пальцы, и замерла в его объятьях. Спиной она чувствовала жар, исходящий от его тела, она чувствовала себя окруженной его теплотой и силой, а он мыл ее руку так бережно и нежно, как мать купает собственного ребенка. Эта мягкость поразила ее, и Мишель захотелось опустить свою усталую голову ему на плечо, ощутить его силу и поддержку. Джон уже смыл мыло, но все равно держал ее руку под бегущей водой, слегка поглаживая своими пальцами. Мишель дрожала, и каждой своей частичкой наслаждалась этими прикосновениями. А ведь он просто мыл ее руку! Вода была теплой, но его рука была еще теплее, легкое поглаживание его загрубевших пальцев возбуждало Мишель, потому что он касался ее умело, чувственно, с интимностью любовника. Своим большим пальцем Джон рисовал круги на ее нежной ладошке, и Мишель ощутила, как тело ее напряглось от ожидания и возбуждения. Ее пульс участился, кровь бешено понеслась по венам, наполняя ее жаром.
– Остановитесь, – прошептала она и попыталась вырваться. Рафферти выключил воду и положил руку ей на живот, прижимая девушку спиной к себе. Его рука была мокрой, и эта влага намочила ее рубашку, а спиной она ощутила жар его тела. Мишель наслаждалась его запахом, силой и удивлялась мощной реакции своего тела на прикосновения Джона. Все в нем выдавало человека, способного с легкостью соблазнить женщину.
– Обернись и поцелуй меня, – попросил он, и голос его прозвучал низко, гортанно, побуждая Мишель сделать это.
Она покачала головой и осталась неподвижной. Джон не настаивал, хотя оба они понимали, что если бы он захотел, она была бы бессильна противиться ему. Вместо этого он вытер ее руку, а затем повел вниз, в ванную. Рафферти усадил Мишель на крышку унитаза и стал обрабатывать антисептиком все ее царапины. Мишель не чувствовала боли, да и что такое несколько пустяковых царапин, перед угрозой потерять ранчо. У нее не было другого дома, и она только сейчас поняла до конца, как много значит для нее это место. Ее шикарный пентхаус в Филадельфии был хуже тюрьмы, ей не хватало там воздуха, пространства, свободы. Мысль о жизни в городе вызывала панику, но если ранчо будет продано, Мишель придется поселиться там и искать работу. Сейчас у нее нет даже автомобиля, чтобы каждый день ездить на работу с ранчо, ее старенькому грузовичку не под силу такая задача.
Джон наблюдал за ее лицом, Мишель была так близко от него, но в то же время невообразимо далеко. Какие-то беды и заботы занимали все ее мысли, иначе бы Мишель ни за что на свете не позволила ему ухаживать за своими руками. Он хотел знать, что за размышления сделали ее такой тихой и печальной, почему она так упрямо стремиться работать на ранчо, ведь она и сама, должно быть, понимает, что это занятие ей не по силам.
– Когда Вы хотите получить свои деньги? – спросила она тихо.
Джон вздрогнул, его рот напрягся, когда он выпрямился и помог ей подняться.
– Деньги – это не то, чего я хочу, – ответил он.
Ее глаза вспыхнули зеленым огнем, когда она взглянула на него.
– Я уже объясняла вам, что не собираюсь становиться шлюхой, даже для Вас! Или Вы думали, я обрадуюсь предложению спать с вами? Конечно, вам же нужно поддерживать свою репутацию … жеребца.
Рафферти знал, что его иногда так называют, но Мишель произнесла это слово с холодным презрением. Он всегда ненавидел этот ее тон, такой ледяной и высокомерный, вот и сейчас мгновенно разозлился настолько, что перед глазами поплыли красные круги. Джон наклонился к ней так близко, что лица их оказались на одном уровне, а губы почти соприкоснулись. Мишель даже смогла разглядеть золотые искорки, вспыхнувшие в его горящих черных глазах.
