Текст книги "Мой невыносимый телохранитель (СИ)"

Автор книги: Лина Манило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

26 глава

Меня изнутри словно кипятком окатывает – это точно она. Я смотрю в зеркало, но перед глазами не моё отражение. Перед ними мелькают картинки: вот я подползаю к окну, чтобы увидеть, как эта лохудра лезет с обнимашками к моему Тимуру. Тогда было больно, сейчас тоже, но уже не настолько, чтобы потерять над собой контроль.

Анна красивая… очень. Ниже меня ростом, аккуратная, ладная в элегантном платье и на умопомрачительно высоких каблуках – на такие только смотришь в магазине, а уже голова кружится и мир из-под ног уходит. Ну и старше, конечно же – примерно двадцать пять, а может быть, даже немного больше. В эру продвинутой косметологии и пластической хирургии сложно определить возраст женщины “на глаз”.

Скашиваю глаза в сторону, по второму кругу намыливаю руки, словно не делала того же несколько мгновений назад, и наблюдаю за Анной. Она не торопится занять одну из кабинок, пристраивается рядом, а я перевожу взгляд на зеркало. В нём её отражение: бледное, расстроенное чем-то. Анна порывисто кладёт маленький клатч от известного бренда на мраморную столешницу, напряжённо в нём копается, хмурится, но всё-таки находит то, что ищет: расчёску.

Её волосы похожи на жидкий шоколад, такие мягкие даже на вид, блестящие. Не думаю, что им необходима щётка, но Анна нервничает, потому принимается за дело: прядь за прядью, не отводя взгляда от своего отражения, она расчёсывается.

Мы стоим рядом, я точно так же отражаюсь в зеркале, но, наверное, сейчас для Анны все в этом мире перестали существовать.

Нервничаю. Она знает меня? Она понимает, кто я такая? Внутренне я готова к скандалу. Даже к драке. К тому, что эта красивая нервная женщина обернётся фурией, набросится на меня, выбьет все мозги из ревности. Но нет, Анна меня не замечает.

Внутренний голос шепчет: Элла, тебе показалось, это не она. Не та встревоженная прилипчивая девушка, которая хотела забрать у меня Тимура. Тогда она приехала с братом – наверное, чтобы Каиров хоть так одумался, но он мой. Не её. Мой.

И наш визит сюда – лучшее тому доказательство, потому что Тимур не стал бы ходить под ручку с дочкой Протасова в месте, где так много общих знакомых.

Когда продолжать мылить руки кажется глупым, подставляю ладони под тёплую воду и смываю пену. Анна тем временем словно бы приходит в себя, понимает, что всё это время была в комнате не одна и смотрит на меня внимательно. Я чувствую её взгляд кожей, нервными окончаниями, каждой клеткой.

Методично отрываю несколько бумажных полотенец, тщательно вытираю руки. Резко оборачиваюсь, встречаюсь с задумчивым взглядом тёмных глаз, в которых печаль растекается расплавленной медью. Кажется, Анна вот-вот расплачется, а я… я не знаю, как на это всё реагировать.

Анна словно бы хочет мне что-то сказать – даже рот округляет, но вдруг из её сумочки, забытой на прохладном сером мраморе, раздаётся мелодичная трель звонка. Анна хмурится, трёт тёмную от природы бровь тонким пальцем и достаёт наружу телефон.

– Артур? – Анна отворачивается спиной, а я не знаю, что мне делать дальше.

Меня словно бы примагнитило к монохромной плитке, в крови кипит растерянность – впервые со мной такое. А ещё любопытство. Чёрт, я ведь очень любопытная, а если дело касается Тимура, то вдвойне.

Я понимаю, что нужно уходить. Разумом понимаю, мозгами своими. Только что-то не даёт – наверное, желание понять, что именно когда-то заинтересовало Каирова в этой Анне и что есть между ними сейчас.

Ревность, потухшая на некоторое время, разгорается с новой силой, но я набрасываю на неё строгий ошейник, тяну за поводок, чтобы не вырвалась никуда, не убежала и не расплескалась вокруг бесполезным ядом.

– Да, я слышала, мне рассказали. Не буду! Хватит! Нет, Артур, не надо. Я не хочу унижаться, и ты успокойся. Да, я еду обратно, нечего мне здесь уже делать. Не хочу, нет.

Бульканье в трубке слышится грозным рычанием, Анна теряется, но снова уверяет Артура, что лучше поедет домой, чем снова станет унижаться.

– Да, я понимаю тебя, но это безвыходная ситуация. Ты сам всё слышал. Тимур всё предельно ясно объяснил тогда и сейчас. Не хочу, устала. У меня тоже гордость есть.

Отключается, бросает телефон на дно сумки и тяжело вздыхает, а у меня… у меня почему-то сердце сжимается от тоски. Сама не понимаю, что со мной.

– Скажите мне, почему мужики такие тупые? – спрашивает будто бы меня, а может, и пустоту вокруг. – А ещё жестокие.

– Мужики ведь не животные в зоопарке, они все разные, – говорю и крепко цепляюсь в свой клатч.

– Наверное, просто мне не везёт, – пожимает плечами и, взмахнув напоследок, выходит из дамской комнаты.

А я остаюсь одна.

– Ты  долго, – Тимур стоит на улице, и я, выйдя из дамской комнаты, попадаю в его крепкие объятия.

У него встревоженный взгляд, глубокая складка между бровей. Крепкая стальная хватка, словно я могу куда-то деться.

– Я… задержалась, – пищу, хотя ведь казалось: я в полном порядке. – Ты заждался?

Тимур молчит, смотрит на меня снизу вверх, поддев пальцами подбородок.

– Поехали домой, а?

– Домой можно, – улыбка трепещет в уголках губ, Тимур берёт меня за руку и выводит к парковке. – Не будем ни с кем прощаться, обойдутся.

В голосе спокойствие, хотя мне кажется, он чем-то встревожен. Его тревога сейчас не такая, какой была, когда нашёл меня в том страшном доме, но всё равно – напряжение ощутимое витает между нами в воздухе.

Попав в тёмный прохладный салон автомобиля, пристёгиваюсь и расслабляюсь. В окнах мелькает просторный и ухоженный до скрипящей на зубах стерильности двор, мы выезжаем из ворот и покидаем место, где царит фальшь.

– Ты так ничего и не поела. Заедем куда-то, перекусим?

– Я видела Анну.

Я смотрю на профиль Тимура, он следит за дорогой, а на виске дёргается жилка.

Сворачивает к обочине, глушит мотор и поворачивается ко мне. Всем корпусом, и ремень безопасности оставляет складки на идеально выглаженном пиджаке. Широкая ладонь накрывает мою щёку, взгляд тёмных глаз, кажущихся сейчас бездонными, проникает под кожу, рождает миллиарды мурашек, вливается расплавленным металлом в кровь. Будоражит, сбивает с толку, но оставляет немного пространства, чтобы могла сейчас думать.

– Элла, я тоже её видел. Когда ты была в туалете.

– Ты знал, что она здесь будет?

– Нет. Ты думаешь, привёз бы тебя на растерзание своему прошлому?

– Она не узнала меня, – объясняю и трусь щекой о шершавую ладонь. – Ты не говорил, с кем у тебя отношения?

– Не думаю, что её касается, с кем у меня отношения. Анна – это моё прошлое. Элла Протасова – настоящее и будущее.

– Будущее? – всхлипываю, а Тимур наклоняется и целует уголок моих губ. Невесомо касается и замирает на долю секунды, и так тепло становится.

– Я люблю тебя, Элла. Я уже взрослый мальчик. Знаю, что мне нужно и кто.

– И кто тебе нужен?

– Ты.

* * *

Мы так и не заехали куда-то перекусить – еда оказалась не главным. Был другой голод. Он сжигал вены, его нужно было утолить, потому, только ввалившись в дом, мы набросились друг на друга, словно сто лет не виделись. Тимур терзал моё тело, целовал, входил, дарил оргазмы, давал немного отдохнуть и снова набрасывался, словно голодный зверь.

Ещё никогда Тимур не был таким страстным, таким отчаянным и диким, и я ловила его настроение, подстраивалась под ритм, отдавала всю себя и брала всё, что готов был мне предложить.

Язык тела сказал намного больше слов. И поверила: я действительно настоящее и будущее.

Я уснула измождённая, искромсанная страстью Тимура, но безумно счастливая. Но с рассветом в дом ворвалось не только солнце, но и настойчивый звонок мобильного.

Тимур встрепенулся, пробурчал что-то неразборчивое, нащупывая мобильный, лежащий на столике рядом с кроватью, а, посмотрев на экран, протянул мне телефон.

Я схватила мобильный, растирая одной рукой заспанные глаза, взглядываясь в экран, а адреналин пробежал взрывной волной, подступил комом к горлу.

– Отец, – проговорила, глядя на Тимура. Приняла звонок, откашлялась и тихо в трубку: – Папа?

– Элла, я… вы в доме?

– Да.

– Откроете?

27 глава

Во мне сейчас слишком много эмоций и ощущений: радость, обида, протест и очень много страха. И хочется верить, что отец пришёл с добром, только лучше не придумывать себе лишнего, чтобы потом не разочароваться.

Надеваю то самое платье с Микки Маусом, чем вызываю короткий смешок, слетающий с губ Тимура. Он не нервничает, кажется абсолютно спокойным, только глаза цепко следят за мной.

– Я сама открою, хорошо? И вообще… поговорю с ним, хорошо? Вдруг опять драться полезет.

– Уже не полезет, перегорел, – Тимур подходит ко мне близко, расчёсывает пальцами спутанные волосы, и его энергия перетекает меня, словно кто-то портал открыл.

– Ромашка, я буду поблизости.

Он целует меня, и на мгновение весь мир перестаёт существовать, а все тревоги отступают. Рядом с Тимуром становлюсь сильнее, увереннее, спокойнее.

Тимур отпускает меня, отходит, чтобы натянуть серую домашнюю майку, а на языке ещё хранится вкус поцелуя, и я довольно жмурюсь и выхожу из комнаты.

Иду вниз. Ступенька за ступенькой, всё ниже и ниже спускаюсь, пока не оказываюсь у входной двери, но перед ней останавливаюсь. Хватаюсь за ручку, закрываю глаза, набираю полную грудь воздуха и шумно выдыхаю через нос. И так несколько раз, пока пульс не замедляется.

Первые лучи солнца уже здорово припекают, и я щурюсь от яркого света, смотрю на небо, время оттягиваю. Неосознанно, но хочется папу помучить – сделать с ним тоже самое, что вытворил со мной, когда не пустил на порог своего кабинета.

Это было… обидно. Очень. Но я вдруг понимаю, что не хочу быть такой же упёртой, как отец, не хочу оставлять за спиной руины и обожжённые балки моста.

Уже у самих ворот я оборачиваюсь и замечаю Тимура. Он стоит за окном кухни, сложив руки на груди, и следит за мной. Его присутствие подбадривает, и я, улыбнувшись, распахиваю ворота.

Отец стоит прямой, словно палку проглотил, но какой-то непривычный. Растерянно осматриваю его с головы до ног, гляжу за спину, простреливаю взглядом улицу и понимаю, что именно меня смутило: нет машины. Отец почти никогда не ходит пешком – вечно куда-то торопится, гонится за чем-то, потому видеть его без верной железной повозки странно.

А ещё на нём светлые льняные брюки и обычная футболка. Ни тебе идеального костюма с острыми стрелками на брюках, ни запонок, ни извечной удавки галстука. Даже пахнет не одеколоном, а свежестью, будто это не мой строгий папа, а кто-то совсем другой.

– Пустишь? – усмехается отец, и пусть на губах улыбка, но в глазах лёд.

Я знаю этот взгляд: отец всегда за таким прячется, когда в жизни наступает тёмная полоса. Впервые увидела его глаза такими, когда умерла мама.

Отец тот ещё мастер в постройке бастионов, за которыми можно спрятаться от всех и каждого. Даже от меня.

Я взмахиваю рукой, очерчиваю периметр двора и отхожу в сторону, давая отцу проход. Вопросы вертятся на языке, но я не тороплюсь открывать рот и задавать их – для начала хочу понять, зачем он здесь, с добром ли пришёл. Но один из них – самый безопасный – всё-таки вырывается на волю:

– Ты пешком сюда пришёл, что ли?

– Прогулка на свежем воздухе активизирует мыслительные процессы. Мне нужно было подумать.

– Ты зануда, – не могу сдержать улыбку, а отец разводит руками, мол, вот такой я. – Пойдём в беседку.

Не дождавшись его ответа, поворачиваюсь и ухожу вперёд, зная, что он обязательно отправится следом. Впрочем, он сам приехал, его никто не умолял о встрече и в ногах не валялся, слёз не лил, потому папе придётся немножко придушить гордость.

– У меня сейчас затылок задымится, – говорит отец, переступая порог беседки и взмахивает рукой назад. – Твой ненаглядный во мне дыру своим взглядом прожжёт.

Я смотрю за спину отцу, а Тимур направляется в нашу сторону. Идёт медленно, заложив руки в карманы, никуда не торопится, но я чувствую, как сильно напряжены налитые мышцы, перекатывающиеся под кожей.

Качаю головой, Тимур останавливается, а во взгляде немые вопросы. Да, Тимур, я сама справлюсь, мне это необходимо. И Каиров отходит в сторону, скрывается в тени деревьев, но я всё равно чувствую на себе его взгляд, его поддержку.

Присаживаюсь на лавочку напротив отца, перед этим смахнув пару сухих листочков, складываю руки на коленках и смотрю на отца широко открытыми глазами. Он молчит, ждёт чего-то, а меня начинает тяготить эта тишина.

– Папа, зачем ты приехал?

– Нельзя было?

Отец устраивается удобнее, закидывает ногу на ногу, обхватывает колено ладонями и смотрит на меня внимательно, чуть склонив набок голову. Он всё ещё очень красивый, а годы сделали его мужественнее. Для меня он всегда был самым лучшим, самым любимым и близким человеком, хотя его тотальная занятость и излишняя властность добавляли сложностей.

Но так трудно, как сейчас, не было никогда. И мне бы устыдиться, что так расстроила родителя своими отношениями с Тимуром, но не получается – я счастлива, как никогда раньше.

– Элла, дочка, – тяжело вздыхает, когда я так и не отвечаю на его вопрос. – Ты же знаешь, что дороже тебя у меня никого нет?

Я ковыряю ногтем большого пальца угол деревянной столешницы. Руки немного дрожат, но мне не хочется, чтобы отец это заметил. Я хочу, чтобы видел перед собой взрослого человека, способного отвечать за свои поступки, нести за них ответственность и выбирать свою судьбу.

Хочет этого отец или нет, но ему придётся начать считаться с моим мнением, а иначе ничего хорошего у нас не получится.

– Посмотри на меня, – просит,  хотя, скорее, приказывает.

Не реагирую. Пока он не забудет хотя бы на мгновение о своих властных замашках, так и буду смотреть куда угодно, только не на него, и молчать. Я тоже крепкий орешек.

Отец вздыхает. Мне не нужно сейчас смотреть на него, чтобы знать: он потирает пальцами переносицу, хмурится до морщинок на лбу, а на скулах ходят под кожей желваки плотными камушками.

– Элла, мы теряем время на твои глупые детские обиды, – снова вздыхает, и вот тут я не выдерживаю:

– На глупые? Согласна. Конечно же! – щурюсь, напрягаюсь всем телом и сплетаю дрожащие пальцы в замок. – То есть у меня не было повода обижаться, когда ты сначала устроил чёрт знает что и напрасно набросился на Тимура, а после вообще додумался меня, родную дочь, на порог кабинета не пустить? По-твоему это нормально, да? Чего ты этим хотел добиться?

Отец прикрывает глаза, барабанит пальцами по колену, о чём-то думает.

– А! – хлопаю себя по лбу. – Ещё из-за твоих амбиций меня чуть не убили, и если бы не Тимур… но это тоже всё неважно. Куда важнее была болтовня с журналюгами! А теперь ты хочешь повернуть всё так, будто это я глупая обидчивая девочка, у которой в голове вата и она ничего не соображает, а умеет только, уцепившись за твой хвост, ходить туда-сюда.

– Элла, если бы я не дал ответ всем журналистам сразу, они бы рванули за мной, нашли тебя, начали бы приставать со своими идиотскими вопросами. Я хотел тебя защитить. Хоть так, но защитить, если иначе не получилось. Зато тебя никто не тронул.

– Да что они бы мне сделали? – фыркаю и совсем чуть-чуть голос повышаю. – Папа, ты не понимаешь. Это следствие. Твоих поступков, твоих ошибок. Но ты даже признавать ничего не хочешь, словно если извинишься, планета перевернётся и мир рухнет.

– Элла…

– Папа, помнишь мою гимнастику? – дождавшись кивка головы, продолжаю: – Мне очень хотелось, чтобы ты гордился мной.

– Я гордился.

– Наверное, – встяхиваю головой, прячусь на мгновение за занавесью волос. – А скажи, сколько моих соревнований ты посетил? А? Ну?

Отец цокает языком, запускает руку в волосы, портит причёску.

– Нет ответа? А я тебе подскажу. Ноль. Круглый такой, знаешь? Круглый и пустой. А когда я упала? Когда колено раздробила? Сколько мне пришлось тебя ждать? Целую вечность.

– Принцесса, я… это было для тебя так важно? Соревнования твои? Чтобы я на них был? – впервые в голосе растерянность, а лицо из каменной маски становится расстроенным, “человеческим”.

– А ты как думаешь? Впрочем, это всё уже в прошлом, просто… ай, ладно.

Мы снова молчим, только теперь взгляд отца совсем печальный. Я не знаю, радоваться ли этому или горевать вместе с ним – всё-таки сделать ему больно не входило в мои планы. Только он мне тоже делал больно и продолжает в том же духе, считая, что он-то на всё имеет право, ибо взрослый и ответственный, а я так, сопля неразумная.

– Ты прирождённый политик, папа. У тебя на всё найдётся правильный и удобный ответ, сотня аргументов, но только я не твой электорат. Я твоя дочь! Я люблю Тимура и не собираюсь это скрывать или уходить от него, чтобы быть тебе удобной и послушной, но несчастной.

– Нет у меня уже никакого электората, завязал я с большой политикой.

В его голосе грусть мелькает – я знаю, что он действительно хотел выиграть эти проклятые выборы. Жаль, что любой ценой.

– Папа, если ты хочешь снова убедить меня, что Тимур – плохая партия, а нам нужно поехать домой, то мой ответ “нет”. Не трать время попусту, не усложняй то, что и так слишком сложно.

– Ты его не бросишь?

– Нет.

Отец крутит головой, “хрустит” шеей, разминает плечи. Намеренно затягивает паузу, а я складываю руки под грудью и смотрю на него в упор.

– Упёртая ты.

– Вся в тебя.

– Он же старый для тебя, Элла. У него баб было столько, что если их запихнуть всех в одну комнату, они там задавят друг друга. Подумай, куда ты лезешь, во что ввязываешься. Что бы ты там себе не думала, ты моя дочь, я люблю тебя и не хочу, чтобы Каиров сделал тебе больно.

– Что мне надо, то я и делаю. Папа, правда, это глупый разговор, он ни к чему хорошему не приведёт.

Отец не собирается сдаваться, хотя уже нет того напора в голосе. Просто папа никак не может принять мысль, что его доводы уже не действуют на меня.

– Если бы твой Тимур был порядочным человеком, он в первую очередь попросил у меня разрешения, предложение бы сделал, а потом уже мутил с тобой.

– Папа, прекрати.

Отец подаётся вперёд, протягивает руку и гладит меня по щеке.

– Просто подумай, Элла. Любит ли он тебя на самом деле? – его голос вкрадчивый, в нём сквозит забота, а мне уши закрыть хочется. – Что хорошего ты увидела с ним? Вот этот домишка? Уединение посреди леса? Смородину? Он тебе подарил хотя бы какой-то подарок? Может быть, сводил куда-то? Представил кому-то из друзей, знакомых? Он же просто пользуется тобой. Наиграется и выбросит.

У меня отвисает челюсть.

Папа был бы тысячу раз прав, если бы не вчерашний юбилей, где я получила все доказательства, которые он перечислил.

Я хочу ему всё объяснить, но вдруг тёмной тенью в беседке вырастает Тимур. Места становится меньше, отец напрягается и смотрит на Каирова исподлобья, желая испепелить взглядом.

Они просто молча смотрят друг на друга, а атмосфера в беседке раскаляется добела, и искры летают в воздухе.

– Ты бы хоть светскую хронику почитывал, – заявляет Тимур и кладёт на стол свой телефон. – Ну так, для приличия.

– Не интересуюсь всяким дерьмом, – фыркает отец, но на телефон смотрит с интересом.

– Иногда оно бывает интересным. Сергей, просто посмотри, что на первых полосах жёлтых газетёнок, топ-новости глянь, а потом уже доводы приводи. Бери-бери, не укусит, читай.

Отец с достоинством тянется к телефону Тимура, снимает с экрана блокировку, листает новостную ленту, вчитывается.

Господи, я сейчас сгорю от любопытства! Что там, а?

Вопросительный взгляд для Тимура. Его кивок головы и едва различимая усмешка на губах.

Я сажусь рядом с отцом, заглядываю ему через плечо, вчитываюсь в буквы на экране – в громкий заголовок, посвящённый вчерашнему юбилею. Вернее, нам с Тимуром.

“Уважаемый бизнесмен и закоренелый холостяк Тимур Каиров впервые вышел в свет не один. Его очаровательной спутницей оказалась…”

Интрига, ты гляди.

Отец листает ниже, и я вижу своё имя.

“Об отношениях Тимура Каирова и дочери Сергея Протасова долгое время не знал никто. Но именно Элла стала первой, кому удалось набросить лассо на шею владельца сети автосалонов и автосервисов. Что это: выгодный союз, слияние капиталов или любовь?”

– У-у-у, журналюги, – бухчу себе под нос.

– Там ещё и фотки наши есть, – добавляет Тимур, а отец отбрасывает его телефон на стол.

– Стасик мне звонил ночью, – говорит, а голос скрипит. – Но я не хотел трубку брать, злился на всех.

– А Станислав Игоревич что тебе сделал? – иронизирую и получаю скептический взгляд отца.

– Мне нужно было подумать… обо всём. Не хотел отвлекаться.

– Вот если бы отвлёкся, приехал друга поздравить, а не сидел надутый в своей башне, то узнал, что мы с Тимуром приехали на его юбилей. Вместе. Как пара.

– Уже понял, – хмыкает и снова разминает шею. – Каиров, ты же понимаешь, что мне это всё равно не нравится? Ты для неё старый, а ещё кобель. Моя девочка заслуживает, чтобы в прошлом её избранника не маячил полк случайных девиц.

Да что ж он заладил!

– Сергей, тебя заносит, – Тимур опирается плечом на ствол растущего возле беседки дерева, усмехается и его уверенности хватает на двоих.

– Ла-адно, – отмахивается и обнимает меня за шею. – Принцесса, ты же понимаешь, что всё это только потому, что я о тебе очень волнуюсь? – и набравшись смелости, он добавляет хрипло, словно у него в горле горсть битого стекла: – Прости меня, а?

– За что? – в носу печёт, я закусываю щёку изнутри и смотрю на отца.

– За всё. Похоже, я был не очень хорошим отцом. Дашь возможность исправиться?

– Я ещё злюсь на тебя, – бурчу, но в следующее мгновение трусь щекой о его плечо. – Не будешь больше орать и драться?

– С этим? – кивок головы в сторону Тимура. – Буду держать себя в руках.

Они смотрят друг на друга уже без ненависти, хотя всё ещё без той привычной мне дружеской теплоты. И я понимаю одно: им нужно поговорить, выяснить всё наконец-то, попытаться восстановить то, что странным образом разрушилось.

В голове созревает план. Я ухожу в дом, завариваю чай, накрываю стол. Стараюсь изо всех сил, порхаю по кухне бабочкой, мечу калачи и плюшки. Жарю пышный омлет, раскладываю по красивым тарелкам, украшаю зеленью, нарезаю хлеб.

А когда заманиваю обоих в кухню, оставляю наедине и несусь к гаражу. Там стоят две машины, в одной из них ключи – я умею водить, папа научил меня ещё в четырнадцать, а Тимур разрешил ездить хоть куда.

Но до этого момента не чувствовала в этом потребности, а теперь понимаю, что при мне папа с Тимуром никогда ничего до конца не выяснят, так и будут сверкать глазищами, сопеть нервно и пылать изнутри.

Выгоняю машину из гаража, по пути отправляю Тимуру сообщение.

“Со мной всё хорошо, не беспокойтесь. Я поехала в город, к Анжелике. Не балуйтесь, вернусь через несколько часов. И чтоб к моему возвращению снова был мир и жвачка!”.

Прибавляю грозный смайлик, завожу мотор и, посмотрев в последний раз на дом, укатываю подальше отсюда.