Текст книги "Мой невыносимый телохранитель (СИ)"

Автор книги: Лина Манило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

9 глава

Всё будет хорошо, повторяю себе, и даже верю в это. Ну, а как иначе?

Нет, ну сначала, стоило Тимуру уехать, конечно, поплакала немного, довела себя до икоты, но потом поняла, что таким образом я скорее поседею и инфаркт в двадцать один год заработаю, чем успокоюсь.

Потому решила чем-то заняться.

Удобно обуваюсь, нахожу в одном из шкафов большую миску – не модную из бутика посуды, а самую простецкую, белую эмалированную с нарисованными голубыми цветочками. И снова ностальгия больно тычет в грудь – у бабули такие же были, на все случаи жизни подходили.

Выйдя из дома, смотрю по сторонам, и с умным видом отправляюсь в сад, где с удовольствием ныряю в смородиновые заросли. Тонкие ветки гнутся под моими пальцами, я скурпулёзно собираю ягоды, которых уродилось так много, что через час приходится идти за второй миской. Ярко-красные шарики сладко пахнут летом, расплываются кислинкой на языке, будят воспоминания, и они, словно непрошенные гости, вторгаются с гиканьем в моё личное пространство.

Вот мне шесть, и мама только-только умерла. Папа, почерневший за ночь, много хмурился, украдкой вздыхал и трепал меня по светлым волосам. Две жиденькие косички от его грубой ласки всё время норовили расплестись, но я больше всего на свете этого боялась. Их мне ещё успела накануне соорудить мама, а после её не стало. Как-то резко, как-то вдруг. Я ещё слышала её смех в гулких коридорах нашего большого и ставшего вдруг неуютным дома, но это были лишь призраки.

Наверное, тогда папа впервые не справился. Растерялся, опустил на мгновение руки и казался таким беспомощным, но мне, шестилетней, тогда было больше всех жальче себя – дети вообще эгоисты. Впрочем, взрослые тоже.

Именно тогда меня отправили к бабуле по линии отца – у мамы родственников не осталось, у неё были лишь мы. И вот именно там, возле смородиновых кустов, с большой миской в руках я снова научилась быть обычным ребёнком с содранными коленками и грязью на щеках.

Я очень давно обо всём этом не вспоминала, а вот, ты гляди, снова накатило, но я мужественно складываю горкой ягоды, по старой привычке каждую десятую отправляя в рот. В голове пульсируют с завидной регулярностью всего два слова: «папа» и «Тимур». Нет, там, в моей голове, есть ещё несколько словечек, но сделаем вид, что я не портовый грузчик, а приличная девушка, воспитанная барышня и всё такое.

Но, чтоб оно всё к чёрту пошло, где Тимур? Что с папой?!

На столе в кухне две большие миски, доверху наполненные красной смородиной. Я лениво поедаю ягоды, смотрю в окно, жду. Чего я жду? Но нельзя просто взять и перестать пялиться на ворота, когда Тимура всё ещё нет. Рядом лежит оставленный им телефон, и в записной книжке действительно только одно имя и подписано оно «Сухарь Русланович Каиров». Господи, это действительно смешно, и я каждый раз глупо улыбаюсь, когда смотрю на экран. Надо же, а кто-то, похоже, всё-таки имеет чувство юмора.

Чтобы не сойти с ума от переживаний, я нахожу просторную библиотеку. Удивительно, действительно библиотека, как в каком-то «Аббатстве Даунтон», с ровными рядами полок, на которых чего только нет! Но больше всего медицинских справочников, и это наводит на мысль, что кто-то, ранее живущий здесь, был врачом. Ну, либо закрывал гештальты, рассматривая вечерами бесконечные справочники и пересчитывая нарисованные кости.

У одной из стен стоит красивый диванчик с гнутой спинкой, я снимаю с полки первую попавшуюся книгу – «Гордость и предубеждение» – и окунаюсь в прекрасный мир великого романа. Мне даже удаётся увлечься, но уже буквально через несколько страниц теряю нить повествования. Мысли снова блуждают где-то далеко, и никак не удаётся сосредоточиться на вечных строках.

Да что ж такое?!

Со злостью на саму себя и свою нервозность кладу книгу на место, выхожу за дверь и спускаюсь в кухню. Завариваю зелёный чай. Меня болтает от слёз к улыбке, когда вспоминаю, что три года несколько раз в неделю Тимур пил мой, по его словам, невкусный чай. Пил и пил, вот ещё удумал. Зачем он так делал, если не нравилось? Может быть, это… любовь?

Я выпиваю несколько чашек, потом гуляю, после снова пью чай. От него уже вяжет во рту и подташнивает, но я, оказывается, та ещё мазохистка. На метры вокруг дома никого, царит тишина и только птицы где-то вдалеке щебечут. Накрапывает дождь, после снова выходит солнце, пока не решает, что даже ему нужно иногда отдыхать.

Закат. Красный, багряный, напоминающий о красках осени и скоротечности жизни, её цикличности. Папа мне всегда говорил, что я слишком много думаю, что мне нужно было родиться в другом веке и современным девчонкам нельзя так глубоко уходить в себя. Нужно быть легче, а когда я спрашивала, хочет ли он, чтобы я ночами напролёт легко прожигала свою жизнь, он хмурился и бурчал что-то себе под нос.

Папа… я жалею, что в доме нет телевизора. Может быть, в новостях что-то рассказали? Всё-таки отец – персона в нашем городе заметная, любимый народом кандидат, хотя я сто раз уже успела проклясть его идею с выдвижением на пост мэра. Честно признаться, идиотская идея, от неё все проблемы начались. Ненавижу политику, всей душой ненавижу!

За окном темнеет, я нахожу бутылку вина и, тяжело вздохнув, наливаю себе бокал. Красное, терпкое, оно приятно обволакивает горло, проникает в кровь. Я нечасто пью, но иногда это кажется жизненно необходимым. Глоток за глотком, и мне становится жарко. Можно вернуться в библиотеку, снова нырнуть в безопасное море классики, но оторвать взгляд от окна невыносимо сложно. Меня будто бы опутали цепями, приковали к стулу и заставили глядеть в одну точку.

Только всё это бессмысленно. Заветный автомобиль не мигает фарами у ворот, не торопится ко мне. Тимур не возвращается.

Я не выдерживаю и набираю короткое сообщение. Тимур не запрещал ведь, только от незнакомых номеров шарахаться заставил, но я не незнакомому абоненту писать собралась, я своему любимому Сухарю.

“Надеюсь, всё хорошо”.

Так, хватит. Это уже переходит всякие границы! Достаточно страданий, достаточно ожиданий, а чая тем более. И когда я уже собираюсь идти спать, за воротами мелькает вспышка света. Сердце радостно клокочет, я подпрыгиваю на месте, не знаю, куда себя деть, но следом начинает звонить телефон.

Хватаю трубку, дрожащими пальцами смахиваю вправо, подношу к уху, не отрывая взгляда от окна, а взвинченный до предела голос Тимура оглушает:

– Элла, быстро на чердак. Быстро!

– Что? Что случилось? – хриплю испуганно, но ноги сами меня уже несут вверх по лестнице.

Я так тороплюсь, перепрыгивая через несколько ступенек, что травмированная коленка начинает глухо ныть, но я должна сделать, как просит Тимур. Он умный и сильный, он знает лучше меня.

Только, чёрт возьми, что происходит?

– Тимур, не молчи! Мне страшно. Что произошло?

– Неважно! – раздражённое, и я слышу, как срывается его дыхание, словно он бежит куда-то. – Мне немного осталось, я почти добрался. Но тебе надо на чердак.

– Да-да, я поняла, я всё сделаю! – я оказываюсь у высокой двери, по счастливой случайности распахнутой. Или по чьему-то умному просчёту.

Ныряю в тёмное помещение, пахнущее пылью и ветошью, чуть не роняю телефон и тяну железную дверь на себя. По венам плещется адреналин, он подстёгивает двигаться, слушать приказы, действовать.

– Там внутри замок, он надёжный. Закройся!

Прижимаю трубку к уху плечом, пальцы на удивление не трясутся, хотя мне очень страшно. Безумно! Но я нахожу где-то в себе силы провернуть замок на три оборота, ещё и огромный чугунный крючок в петлю забросить. Прислоняюсь спиной к двери, тяну влево руку, но окрик Тимура останавливает:

– Не смей включать свет! – рявкает, и это останавливает меня от фатальной ошибки.

Потому что я, идиотка перепуганная, именно это сделать и собиралась. Храни господь трезвый ум Каирова. И его храни.

– Я скоро, не делай глупостей! – снова повторяет Тимур и отключается.

10 глава

Я не буду подходить к окну, не буду! Тимур запретил, я не должна делать наперекор, он умный, он знает, что говорит.

Вокруг пыль, тишина и темнота. Я сижу на полу, сжавшись в комочек, обнимаю руками колени и упираюсь в них лбом. Кровь циркулирует как-то странно: у меня безумно горячее тело и ледяные пальцы на руках и ногах. Дрожу, прислушиваюсь, но в ушах так сильно громыхает, что ничего другого не разобрать.

Вдруг сквозь шум моей паники пробиваются голоса. Я вздрагиваю, поднимаю голову и прислушиваюсь. Сердце стучит в груди, но я приказываю ему замедлиться, хоть на секунду остановиться. Мне нужно понять, что там происходит, не подставляя Тимура, никому не создавая проблем.

Голоса близко. То ли из-за круглого чердачного окошка, раскрытого сейчас, доносятся, а то ли из самого дома – разобрать не получается. Напрягаюсь всем телом, словно кошка перед прыжком, и больше всего меня волнуют воображаемые хлопки. Если они будут, значит, там стреляют, и значит, враги отца всё-таки до нас добрались.

Пока этого нет, я ещё могу верить, что всё обойдётся, и это какая-то злая шутка. Только воспоминания о встревоженном и злом голосе Тимура не дают поверить в сказку. Но я прислушиваюсь, пытаясь не пропустить ни звука. Хочу понимать, что вокруг меня происходит и что с этим всем делать, куда плыть.

– Ты обещал! – доносится до меня тихим шелестом, но каждое слово отбивается в сознании рваным ритмом, морзянкой. – Обещал!

Это женский, что ли, голос? Я… я не понимаю. Но я не успеваю зафиксировать эту мысль, потому что следом несётся неразборчивая перепалка на незнакомом мне языке. Цепляюсь за мысль, что нужно обязательно его выучить, чтобы больше не чувствовать себя глупо, а мужские голоса, в том числе и Тимура, всё спорят и спорят.

– Артур! Тимур! – взвизгивает всё тот же женский голос, а я вздрагиваю.

Женщина? В этом доме? Или всё ещё на улице?!

И кто такой, чёрт возьми, этот самый Артур?! Он угрожает моему Сухарю? От одной этой мысли поднимается волна гнева, а на заднем фоне голоса всё громче, ругань всё ядрёнее. Кажется, там полным ходом идёт драка, и я набираюсь смелости и медленно подползаю к окошку. Лишь бы меня не увидели!

Но меня не видят – слишком заняты выяснением отношений. Нет, это не драка, это ментальный бой, а я рассматриваю собравшихся у открытых ворот людей.

Первой замечаю низкорослую брюнетку. У неё… выдающиеся формы, а ещё длинные вьющиеся волнами волосы до самой попы. Чёрт, красивые волосы. Она вся… очень красивая.

Девушка чем-то то ли возмущена, то ли расстроена, и лишь руки заламывает и о чём-то быстро-быстро говорит, но её голос тонет в гуле мужских возгласов и криков.

Мой Тимур стоит, напряжённый и злой, напротив высокого темноволосого мужчины. Они почти одного роста, но это, наверное, тот самый Артур. Они переругиваются, кричат друг на друга, Каиров злится, а Артур вовсе в ярости: размахивает руками, что-то пытается доказать, нервничает. Из-за уличных фонарей мне хорошо видно площадку возле дома, даже номера незнакомой машины могу рассмотреть без особого труда – у меня хорошее зрение. Жаль, не умею в чужие головы залезать.

Девушка встряхивает кудрями, бросается к Тимуру и – господи, помоги! – опутывает моего, чёрт возьми, Каирова руками. Льнёт к нему, что-то жарко шепчет в шею, а у меня внутри всё умирает. Леденеет и отказывает по ненадобности.

Она. Обнимает. Моего. Тимура. А я… уничтожена всем этим, раздавлена, разбита.

Господи, спаси меня.

Этого просто не может быть!

Впиваюсь зубами в запястье, пытаюсь хоть так отвлечься от созерцания чужих обнимашек, но больше всего хочется схватить что-то тяжёлое и как пульнуть в окно, чтобы в чью-то подлую голову попало. Кровь, брызги, эпичный конец представлению!

Моргаю часто-часто, а время замедляет свой бег. Картинка перед глазами смазывается, замирает, словно кто-то фильм на паузу поставил. Нет, хватит!

Где я нахожу в себе силы отвернуться? Отползти от окна? Не знаю. Не иначе, как инстинкт самосохранения врубился, спасая меня от необдуманных действий, от истерики. Пачкаясь в пыли, я ползу и ползу обратно к двери, но на чистоту наряда мне как-то пофиг. И на шашни Тимура тоже! Плевать, я сказала. Слышишь, глупое сердце? Плевать!

Только уговоры не помогают, и оно стучит в рваном ритме, то замирая, то снова несясь вскачь, приплясывая при каждом ударе. Я кладу искусанную руку на грудь, глажу, пытаюсь успокоиться. Сжимаю пальцы, кулаком бью по рёбрам, но ничего не чувствую. Совсем ничего, а жгучая ревность отравляет кровь, мутит окружающий мир, делая его ещё чернее.

«Нельзя плакать из-за мужиков, они всё равно ничего не оценят», – любит повторять моя лучшая подруга Анжелика каждый раз, когда на её бурном личном фронте случается коллапс. Мантра у неё такая, и я сейчас повторяю эту фразу про себя раз за разом, размазывая горячие слёзы по щекам.

Может, это ошибка? Вдруг это его родственница? Я цепляюсь за мысль, точно за щепку в бушующем океане, только слишком уж тесно она жалась к моему Тимуру – интимно очень. Родственники так жарко к шее не льнут.

Блин!

Это мой Каиров, только мой сухарь! То, что было между нами, не могло ничего для него не значить. Тимур хороший, Тимур правильный, он справедливый – этим отец очень восхищается, а уж папа в людях разбираться умеет. Он не мог поставить на кон их дружбу, долг, обязанности, забыть о данных другу обещаниях и просто трахнуть меня, чтобы время скоротать. Не мог!

Я уговариваю себя, всхлипывая, трусь пылающим лбом о дрожащие колени. У меня никак не получается успокоиться, и жгучая ревность, обида, как самый крепкий в мире коктейль, заменяют собой кровь.

За окном голоса. Они то стихают, то снова звучат слишком громко, но вдруг раздаётся рёв мотора и визг шин. Несколько секунд и теперь меня окружает не только полумрак чердака, ещё и оглушительная тишина.

Наверное, я могу выходить. Возможно, Тимур даже уехал с этой странной парочкой, окончательно оставив меня. Мужчины же исчезают иногда с радаров? Когда хотят избежать тяжёлых разговоров, вынуждают своим молчанием «до всего самой догадаться». Это тоже одна из великих мудростей моей слишком опытной для двадцати одного года и влюбчивой Анжелики.

Вполне возможно скоро приедет кто-то другой вместо Тимура и будет исправно меня сторожить, не позволяя себе ничего лишнего. Не волнуя меня, не будоража. Кто-то чужой, в кого я никогда не смогу влюбиться.

Я поднимаюсь на ноги, дрожащими пальцами открываю замок. Мне нужно выйти, нужно на воздух, но вдруг слышатся знакомые шаги. Тимур! Сердце делает кувырок, чуть не выпрыгнув из сжатого спазмом горла, после чего приземляется в районе пяток, когда Каиров не даёт мне захлопнуть дверь, тянет её на себя. Мне не нужно видеть, чтобы понять – это он, я его спинным мозгом чувствую, словно во мне радар настроенный.

– Ромашка, – тихое, хриплое.

Я ничего не могу с собой сделать: моя любовь слишком сильная, чтобы суметь оставаться холодной сейчас, но обида сильнее.

Отскакиваю от него так резко, что чуть снова не плюхаюсь на пол. Изо всех сил убеждаю себя быть выше этого. Элла, никаких скандалов. Слышишь?!

– Не называй меня так! – шиплю и упираю руки в боки. Я так крепко сжимаю кулаки, что пальцы болят, и прожигаю Тимура воинственным взглядом. Ну, во всяком случае, мне очень хочется, чтобы со стороны именно так и казалось.

Свет, падающий из-за спины Тимура, мягко очерчивает его фигуру, но лицо всё ещё остаётся в тени. Правда, это не мешает мне увидеть, как яростно горят его тёмные глаза. Он делает шаг в мою сторону, я отступаю. Снова шаг вперёд, мой назад и так, пока не упираюсь в прохладную стену. Нагретая за день крыша отдаёт своё тепло, или мне до такой степени жарко?

Тимур хлопает ладонью рядом с моей головой, но я умница, я даже не вздрагиваю, только почти ломаю пальцы, всё крепче сжимая их. Ногти вонзаются в ладони, суставы ноют, и я чувствую себя разбитой старушкой.

– Ты плакала, – утверждение, с которым невозможно поспорить, но я пытаюсь.

– Вот ещё! Было бы из-за чего.

Я даже фыркаю, гордая такая, неприступная, ледяная принцесса, а внутри всё дрожит и плавится, когда Тимур вытирает мою мокрую щёку. Усмехается, когда мотаю головой, сбрасывая его пальцы. Они ведь жгутся, как он не понимает?

– Я всё видела! – вырываю с корнем из себя слова, но становится только больнее, хуже. – Всё, слышишь?

– Неужели? – заламывает тёмную бровь, а мне хочется стукнуть его промеж глаз, чтобы перестал так на меня смотреть.

– Вы особенно и не скрывались, – пожимаю плечами и толкаю Каирова в грудь. Оттолкнуть его не получается, но легче немного становится. – Тут, между прочим, окно есть. Вот в него всё и видела.

Повожу плечами и злобно щурюсь. Но моя решимость даёт дёру, сверкая пятками, когда Тимур поддевает мой подбородок, удерживая крепко пальцами, и наклоняется ниже. Глаза в глаза и губы так близко…

– А слышала? – вопрос выбивает меня из колеи, я открываю и закрываю рот, а Тимур медленно кивает.

– Так я и знал, – в уголках губ дрожит улыбка, а глаза ощупываю моё лицо. – Элла, ты знаешь, сколько мне лет?

– К чему…

– Знаешь?

– Тридцать шесть, – пищу, потеряв контроль над голосом, потому что Тимур проводит пальцем по моей скуле. Очень нежно, слишком волнительно.

– Ты же понимаешь, что у меня была какая-то жизнь? – пристально в саму душу заглядывает, не переставая касаться, путая все мои мысли.

– Была?

– До тебя. Понимаешь?

– Куда ты ездил?

– К отцу твоему, он в надёжном месте, – в голосе такое спокойствие и уверенность, что я вдруг верю, что с папой всё-всё будет хорошо. – Но я был не только у него.

Пауза, во время которой Тимур проводит большим пальцем по моей нижней губе, а я сжимаю крепче зубы, чтобы не поддаться на его провокацию.

– Мне просто нужно было раньше это сделать.

– Что именно?

– Расставить все точки, – отвечает, а в глазах мелькает что-то мне незнакомое, но очень похожее на сожаление. – До того, как сделал тебя своей, нужно было разрулить кое-что.

– Почему не сделал?

– Не смог удержаться, – Тимур вздыхает и прижимает мою голову к своей груди. Держит крепко, не даёт оттолкнуть. – Если бы я включил голову, ничего бы этого не было, но всё так запуталось...

– Кое-что… у тебя есть женщина? – задаю самый важный вопрос. Он звучит тихо и глухо, но Тимур слышит меня.

– Есть, конечно, – уверенно и без раздумий, а я всхлипываю, потому что мой мир медленно осыпается пылью на землю. Бью Тимура по плечам, толкаюсь, дерусь, и мне всё-таки удаётся вырваться.

– Сходи, Каиров, знаешь куда?! – послать его не получится, он вряд ли стерпит, но и молчать не могу.

Я отбегаю на безопасное расстояние, пячусь, чтобы не дай бог снова не поддаться на его провокации.

– Куда-куда мне сходить? – уточняет, но подойти не пытается. Лишь складывает руки на груди, а я готова в любой момент лопнуть от злости.

– К женщине своей! Вон, как страстно она тебя тискала. Иди к ней!

Тимур усмехается. Нет, он откровенно улыбается, и это бесит меня сильнее всего. Я готовлю гневную тираду, но Каиров плавно толкается в мою сторону и так резко оказывается рядом, что я забываю напрочь все слова. Он не даёт мне ничего сказать, что-то сделать и, как тогда в комнате, подхватывает в воздух и волочёт прочь из сумрака чердака.

Я кричу, чтобы спустил меня немедленно. Насылаю на него все кары небесные, луплю кулаками по пояснице, предлагаю ему провалиться сквозь землю, а он лишь всё крепче сжимает рукой мои ягодицы, удерживая на месте.

– Угораздило же, – размышляет вслух, и судя по движениям плеча, головой качает.

Он опускает меня на пол в гостиной, я за время «путешествия» выдохлась, а Тимур пользуется моим состоянием и обхватывает ладонями скулы. Запрокидывает мою голову, смотрит прямо в глаза и приближает губы на опасное расстояние. Всего какой-то жалкий миллиметр и поцелует.

– Ты совсем меня не слышала? – хрипло и немножко зло. – Да, у меня были отношения. Поверь, даже не одни. Я взрослый мужчина со своими потребностями. Кивни, если понимаешь. Ну вот, – облизывает губы, а я не могу от них теперь взгляда оторвать. – Я никому из них ничего не обещал. Никогда. Но я не властен над фантазиями других, и если кому-то взбрело в голову, что я их с потрохами, не могу ничего сделать. Это была некрасивая сцена, и я прошу у тебя за неё прощения.

Я молчу, пытаясь не заплакать, но Тимур удерживает мой взгляд, и рыдать не получается.

– Я сегодня был у твоего отца, потом поехал к Анне.

– Анна…

– Элла, я не хочу оправдываться только потому, что у кого-то в голове родился план приехать в мой дом на детсадовские разборки. Если бы ты слышала, а не только видела и то не до конца, мы бы не стояли здесь и не обсуждали эту чушь. Я здесь, я выгнал эту невменяемую парочку, я с тобой и деваться никуда не собираюсь. Больше ты их не увидишь, потому что второй раз они не сунутся. А впрочем, хватит цирка.

И целует, используя самый древний аргумент в любом споре.