Текст книги "Воин мочика"

Автор книги: Лин Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Жрец-Воин

Клыкастый бог, Палач, выступает вперед. Туми поднят, в воздухе сверкает золото. Жрица возносит чашу. Игуана и Морщинистый Лик занимают свои места подле шахты. Великая церемония начинается.

В усыпальнице по обеим сторонам гроба покоятся обезглавленные священные ламы, рядом – сторожевой пес Воина. Положены в чертог и мумии женщин, две в изголовье гроба, две в ногах.

Маски Игуаны и Морщинистого Лика сверкают в свете факелов. Жрецы медленно опускают на веревках Великого Воина вниз, в усыпальницу. Тело помещено в ней головой на юг, к Серро-Бланко. Гроб с должными церемониями сковывают медными обручами.

Перед Палачом идут стражи – те, кто будет охранять Воина во веки веков. Одного из них кладут рядом с Воином, другого, с отрубленными ногами, в нишу над гробом. Теперь можно запечатать чертог и завалить шахту.

Новый Жрец-Воин сидит, скрестив ноги, на своем паланкине. По бокам от него развеваются знамена, рядом стоит верный пес. Жрец-Птица берет у Жрицы священную чашу и передает Воину. Пусть наш новый Воин защитит нас от вод, что рушатся с гор, уничтожая все на своем пути. Если он не сможет, нашему миру придет конец.

13

Шествие Роландо Гэрры к месту последнего упокоения более напоминало сборище линчевателей, чем погребальную процессию. Злоба его друзей и родичей с трудом сдерживалась торжественностью церемонии.

Казалось, на Пласа-де-Армас сбежалось добрых полгорода. Шестеро членов семейства Гэрра внесли гроб на площадь и поднялись по ступеням церкви. За ними шла жена Гэрры с двумя маленькими детьми. Женщина всхлипывала, ребятишки, мальчик и девочка, непонимающе озирались по сторонам. Следующей шла старуха в черном – должно быть, мать покойного. Она держалась абсолютно прямо и в глазах ее не было слез.

Мэр Монтеро специально послал полицейского в гасиенду – предупредить, чтобы мы не приходили на похороны, дабы не провоцировать толпу. Мудрый совет. Собравшиеся и впрямь были настроены воинственно и в любую секунду могли взорваться. Мы с Ягуаром осторожно отступили в один из переулков, ведущих к рынку.

– Неприятная сценка, – только и сказал Ягуар.

Сцена и впрямь выглядела на редкость скверно. Хотя Гэрра, похоже, считались в округе нелюдимами, смерть Роландо только усилила тревогу, что витала в воздухе. Местные жители и так уже были взбудоражены близящимся Эль-Ниньо и нашествием invasores. Все это вместе взятое угрожало не только их привычному укладу, но и самой безопасности их семей.

Рынок, куда я возила Инес за продуктами, гудел, точно растревоженный улей. Большинство склонялось к мнению, что не следовало бы Роландо грабить мертвых. Но неприязнь к чужакам оказалась сильнее. Кое-кто из торговцев поглядывал на меня с откровенной враждебностью, а какая-то старуха угрожающе замахнулась мухобойкой.

Вечером мы держали военный совет – в той самой комнате, которую окрестили «штабной», и где еще недавно, а казалось, вечность назад, сгорая от нетерпения и энтузиазма, мы планировали операцию Атауальпа, вторжение в Серро де лас Руинас.

На сей раз, рассевшись вкруг обеденного стола после того, как Инес уехала домой, мы решали, что делать после этой последней зловещей находки: продолжать ли работы или свернуть лагерь и уехать.

– Не знаю, – сказала Хильда. Голос ее звучал еще более хрипло, чем обычно. – Просто не знаю. С одной стороны, я очень хочу продолжить, с другой же…

Она не закончила фразы.

– Хильда, мы совсем близко, – произнес Стив. – Я прямо-таки нутром чувствую. Мы найдем что-то необыкновенное.

– Я знаю, что ты так думаешь. Но стоит ли игра свеч?

– Разумеется, стоит! – вскричал Стив. – Или ты предлагаешь нам попросту сдаться и оставить все на разграбление мародерам? Хильда, ты же шла к этому моменту всю жизнь! Вся твоя карьера была посвящена именно этому!

– Быть может, я выбрала себе не ту профессию? – с натянутой улыбкой возразила она.

– Я за Хильду, – вступил в разговор Ральф. – Да, наша работа важна, но не стоит того, чтобы из-за нее гибли люди. А продолжать работать, как будто ничего не произошло? Право, как-то это не по-людски. Гэрра, несмотря на все свои угрозы и буйство, просто-напросто пытался заработать себе на жизнь.

– И Аль-Капоне тоже, Ральф, – фыркнула Трейси. – Ты ведь не пытаешься оправдать мародеров?

– Совершенно неправомерное сравнение! – парировал Ральф. У всех нас нервы были на пределе. – Я не оправдываю мародерство. Я всего-навсего говорю, что мы должны считаться с чувствами местных жителей. Капоне, сдается мне, жил в Чикаго в роскошном доме и ел досыта. Гэрра, скорее всего, жил впроголодь. А какая ужасная смерть – задохнуться в песке! Господи!

Ральф с Трейси свирепо уставились друг на друга.

– Хватит вам! – Стив вздохнул. – Грызня нас никуда не приведет. Давайте выслушаем все доводы «за» и «против», а потом проголосуем. Согласны? Начну я. Довод за: я считаю, мы близки к тому, чтобы откопать гробницу, возможно, еще полностью сохранившуюся.

– А может, и нет, – мрачно вставил Ральф.

– Ну, эти «за» и «против», можно сказать, друг друга взаимно уничтожают, – заметил Стив. – Что-нибудь еще?

Трейси подняла руку.

– Гэрра больше нет, так что никаких дальнейших инцидентов происходить не должно, верно? То есть это несомненный довод «за», вам не кажется?

Все кивнули. То есть все, кроме меня. Я так не считала. Ведь это я ездила в город и своими глазами видела настроение толпы. Во-первых, Гэрра был не единственным мародером в округе. Вся его семья славилась талантами по этой части, а ведь родичи Роландо еще ходили среди живых. В принципе ни у кого другого не должно было возникнуть ни малейших сомнений относительно того, как это все произошло. Гэрра вел подкоп сбоку. Об этом наглядно свидетельствовала земля, выкопанная им из туннеля. Однако по неосторожности или по спешке он сваливал ее недостаточно далеко или неправильно складывал, поэтому она осыпалась и завалила его. И хотя полицейские уже пришли к выводу, что преждевременная кончина Гэрры являлась пусть и печальным, но вполне ожидаемым завершением карьеры huaquero, я была уверена: родные и близкие покойного считают иначе.

К концу вечера все высказались за продолжение раскопок – за исключением Ральфа, который еще колебался и сказал, что хорошенько все обдумает ночью.

Мы разошлись по своим спальням, а чуть позже в дверь ко мне легонько постучали. На пороге стоял Стив с двумя стаканами и бутылкой виски.

– Можно поговорить? – шепнул он. – Внизу.

Я кивнула и вслед за ним спустилась по лестнице. Свет снова вырубился, так что я зажгла две свечки, а Стив налил нам выпить.

– И что вы обо всем этом думаете? – спросил он, когда мы сели.

– Сама не знаю, – ответила я. – Настроения в городе и впрямь против нас.

– Что верно, то верно, – согласился он. – Вы считаете, я свихнулся, раз уговариваю всех остаться? Или что я вообще давно уже свихнулся?

Он хмуро улыбнулся.

– Возможно, – кивнула я. – И то, и другое.

Я шутила, но лицо у Стива было такое напряженное и печальное, что мне захотелось его утешить.

– Послушайте. Они – взрослые люди. И могут сами принимать решения.

И почему это он, гадала я про себя, изливает душу мне, а не Трейси?

Стив словно бы прочел мои мысли.

– Полагаю, вы знаете насчет нас с Трейси. – Он замялся. – Знаете, что мы…

– Да.

– Я так и думал, что вы наверняка слышите все эти скрипы и шорохи по ночам. – Он невесело рассмеялся. – До чего же глупо я себя чувствую! Мужчина в моем возрасте с такой молоденькой девушкой, на двадцать лет моложе меня. Да еще и моя студентка!

– Она очень привлекательна, – сочувственно заметила я. По крайней мере, я старалась говорить сочувственно, что в данных обстоятельствах было не так-то легко.

– В прошлом году меня бросила жена. Сбежала с молоденьким. С юнцом на двенадцать лет младше меня. Не знаю, почему то, что жена сбежала с молодым мужчиной, гораздо унизительней, чем если бы она ушла к ровеснику или человеку постарше? Но так оно и есть. А может, «унизительнее» – не то слово. Деморализующе… наверное, лучше выразиться так.

– Печально, – сказала я, вспоминая последние дни нашего брака с Клайвом и парад юных девиц, что проходил прямо у меня перед глазами. Внезапно я и впрямь прониклась сочувствием к Стиву. И правда – унизительно и деморализующе, иначе не скажешь. – Плавали, знаем, – добавила я.

– Вы тоже? В самом деле?

Я кивнула.

– Скорее всего, вы мне не поверите, но наш роман был ее идеей, а не моей. Конечно, мне это льстило. То есть, я хочу сказать, уговорить меня было нетрудно. Признаться, я колебался не дольше нескольких долей секунды.

Но теперь, – тихо продолжал он, – теперь я начинаю задумываться, почему она… То есть, возможно, это всего-навсего типичные самокопания среднего возраста, но я гадаю, не затеяла ли она это с какой-то иной целью. Например, чтобы выжить Хильду, или еще зачем-то. – Он вдруг умолк. – Простите. Я не должен был загружать вас всем этим.

– Ничего страшного, – заверила я. – Но, думаю, вам нечего волноваться. Вы – очень привлекательный мужчина, к тому же у вас с ней общие интересы.

Я сама не верила, что говорю все это. С какой стати мне убеждать его, что у них с Трейси все в порядке? Ведь он мне самой очень нравится! Однако меня всегда потрясало, до чего же хрупко и уязвимо самомнение мужчины средних лет, и я чувствовала, что просто обязана сказать ему что-то ободряющее, пусть это и против моих интересов.

– Спасибо, – выдохнул он.

Мы еще несколько минут поболтали о работе, о его детях, которыми он, по всей видимости, очень гордился, о приближающемся Эль-Ниньо. А потом Стив вдруг поднялся из кресла, подошел ко мне и, нагнувшись, поцеловал. Это был головокружительный поцелуй – из тех, после которых ловишь себя на мысли, что ты бы не против всю оставшуюся жизнь готовить этому человеку завтрак.

Наверху мы пожелали друг другу спокойной ночи, а я осталась в легком недоумении, что же, собственно, происходит. Я тешу себя мыслью, что отнюдь не страдаю недостатком самоуверенности – однако стараюсь умерить эту самоуверенность трезвым взглядом на жизнь. И уж меньше всего я рассчитывала выиграть состязание с Трейси. Неужели меня терзали те же сомнения, что и Стива, – сомнения в своей привлекательности для противоположного пола? Или же это был какой-то рассчитанный план с его стороны? В нашем разговоре мне все чудилось что-то неправильное, но, может, просто оттого, что так много осталось недосказанным.

Итак, вывод войск из гасиенды Гаруа не состоялся. Даже Ральф решил-таки остаться. Беда в том, что из перуанских рабочих почти никто не вернулся на раскопки. Если несколько более или менее мелких несчастных случаев уже заставили их заговорить о злых духах, то после недавней трагедии они лишь уверились в своем мнении. Пабло остался с нами. Как ни странно, остался и Эрнесто, тот самый парень, который сильно поранил руку. Я слышала, что у него имеется жена и четверо ребятишек, так что, возможно, никакие злые духи не могли заставить его отказаться от заработка. Томас тоже остался, как и все студенты, – кроме Роберта, который заявил, что с него хватит, и вернулся в Лиму.

Единственным светлым моментом во всем этом было то, что я смогла дать Ягуару реальную возможность заработать. После бегства перуанской команды Стив пытался по возможности продолжать раскопки и меньшим числом, но работа сильно застопорилась.

– Мне позарез требуется рабочая сила, – простонал он. – Так мы никогда не закончим.

– У меня есть идея, – сказала я. – Как насчет Ягуара? Сложной технической работой он заниматься не сможет, но оттаскивать землю и работать на сите – запросто. А ему тоже весьма пригодились бы деньги.

– Я плачу только перуанским рабочим, – задумчиво проговорил Стив, – но теперь, когда больше половины разбежалось, кое-какие деньги высвободились. Когда он сможет приступить?

Ответ последовал незамедлительно.

– Здорово! – воскликнул Ягуар. – Работать на археологических раскопках! Как вы думаете, мы отыщем сокровище?

– Кто знает, – ответила я. – А даже если и не найдем, ты будешь точно уверен, что не навлек на себя никакого древнего проклятия.

Я, разумеется, шутила, но Ягуар совершенно серьезно согласился со мной.

Он оказался старательным и выносливым рабочим – когда вообще соизволял выходить на работу. Во-первых, он не привык рано вставать. В то время как все мы приступали к раскопкам с первыми лучами солнца, Ягуар показывался встрепанный и помятый только уже ближе к полудню. В иные дни он не объявлялся вовсе. Это раздражало – нам отчаянно не хватало рабочих рук, так что всем оставшимся приходилось вкалывать за троих. Правда, Стив не особенно злился. Он сказал, что для парня таких лет подобное поведение вполне естественно, и что Ягуар просто будет получать деньги за то время, когда выходит, а за остальное – нет.

Я пыталась поговорить со своим юным приятелем на этот счет. Но он держался скрытно и уклончиво, отговариваясь тем, что должен заниматься еще какими-то делами. У меня возникло ощущение, будто он мне чего-то недоговаривает. Постепенно мы все свыклись с тем, что Ягуар совершенно такой же, как любой волшебник или фокусник: вот он есть, а вот его нет.

Меня отрядили помогать Пабло – каталогизировать все найденные черепки и осколки, записывать глубину, с которой их достали, и их точное месторасположение, паковать и помечать их. Мы начинали на рассвете и работали до тех пор, пока пыль и ветер не делали всякую работу невозможной. Тогда мы брели в лабораторию и до самого вечера разбирались с дневными находками.

Даже Лучо приставили к делу: велели оттаскивать песок и ворошить сито. Его жалобы и вечное шарканье доводили нас до кипения, но без него мы обойтись не могли. Гасиенда оставалась без охраны – по крайней мере до приезда Инес.

К сожалению, предсказания Трейси, что никаких инцидентов больше не будет, не оправдались. Роландо Гэрра умер, но семья его осталась в живых. Как я и боялась, озлобленные родичи покойного день-деньской слонялись вокруг раскопок, кидая на нас убийственные взоры. Они впрямую обвиняли нас в смерти Роландо, хотя полиция недвусмысленно заявила им, что он занимался мародерством и фактически был пойман с поличным, пусть уже и находился на грани смерти. Но семейство Гэрра глядело надело иными глазами. По их мнению, это мы вынудили Роландо пойти на отчаянные меры, – что и привело к его преждевременной гибели.

Ситуация окончательно накалилась, когда в один прекрасный день, приехав на гасиенду вместе с Инес, я обнаружила, что из чудесной резной двери торчит топор, а поперек стены красками выведена крупная надпись. Если художнику и недоставало умения рисовать, он возместил этот недостаток ясностью и лаконичностью слога. Asesinos! – убийцы, – вот что гласило послание. Лучо вернулся к обязанностям сторожа, Сэсар Монтеро, мэр городка, на пару дней приставил к раскопкам полицейского, чтобы предотвратить дальнейшие выходки, а Карлос, домовладелец, поцокал языком и отрядил работника закрасить надпись.

За всеми этими бурными событиями я не сразу хватилась, что в последнее время совершенно не видела Ягуара. Но, хватившись, я, разгневанная, отправилась в коммуну, чтобы привести его. Сперва мне показалось, будто ничего не изменилось. Все так же хлопало по ветру белье, все так же трудились в дальнем конце огорода несколько членов коммуны. Я заглянула на кухню – Пачамамы там не было. Тогда я проверила их хибарку. Там оставался только один спальный мешок, кажется, Ягуара, но самого паренька там не оказалось. Все вещи Пачамамы исчезли. Как раз стояло время общественных работ, так что никого кругом не было. Я вернулась к главному зданию и постучала к Манко Капаку. Он отворил только через пару секунд, но, завидев меня, повел себя вполне дружественно.

– Заходите. Выпьете пивка?

– Нет, спасибо.

– Не возражаете, если я выпью? – спросил он и, не дожидаясь моего ответа, потянулся к дверце маленького холодильника.

– Конечно, нет, – заверила я, глядя, как он достает пиво, и лениво думая, что его холодильник отчасти напоминает мне тот, что стоит у меня дома – а именно, тоже почти пустой. И тут меня поразили две мысли: первая, что я уже давным-давно не вспоминала дом; и вторая, что по характеру содержимого его холодильник все-таки сильно отличается от моего. Если мой тяготел к давно просроченным йогуртам, полупустым банкам бог знает с чем, консервам из тунца или лосося и, в лучшие дни, бутылочке белого вина, холодильник Манко Капака был обставлен куда аристократичнее: шампанское – судя по цветам на этикетке, «Перье-Жуэ», я слышала, оно удивительно приятно на вкус, – и пара баночек разного размера и цвета, судя по всему, с икрой. Стояло там и еще несколько баночек – по зрелому размышлении я поняла, что с паштетом. Однако не с обычным перченым паштетом, который можно купить в любом супермаркете. Настоящий паштет из гусиной печенки, прямиком из Франции. Возможно, Манко Капак и приехал в Перу, чтобы припасть к истокам, однако его понятие об истоках, во всяком случае в отношении пищи, определенно отличалось повышенными требованиями. А кроме того – баснословной дороговизной.

Быть может, подумала я, пока он откупоривал свое пиво, он решил побаловать себя всеми этими лакомствами из-за простуды? Впрочем, если подумать, разве он не шмыгал носом всякий раз, как я его видела? Возможно, у него аллергия, а еще возможно – предо мной наконец забрезжила истина, – его причудливые вкусы проистекают от пристрастия к кокаину.

С трудом вырвавшись из этого потока сознания – просто удивительно, как всякие мелочи, вроде содержимого чужого холодильника, порой запускают мыслительный процесс, – я обнаружила, что Манко Капак пристально глядит на меня.

– Быть может, хотите еще чего-нибудь? – любезно осведомился он. – У меня тут только шампанское и, разумеется, икра. – Он засмеялся. – Подарок от семьи ко дню рождения, только и всего, но звучит впечатляюще, правда? Только никому не рассказывайте, а то мне придется делиться.

Неплохое объяснение – и очень убедительное. Впрочем, чему тут удивляться, ведь он же актер. И, судя по всему, актер неплохой, раз сумел убедить всех остальных членов коммуны, будто разделяет их пристрастие к простой жизни.

– Я пришла повидаться с Ягуаром и Пачамамой, – сказала я, меняя тему. – Но не нашла ни его, ни ее.

– Их нету, – ответил он.

– Что значит – нету?

– Нету, и все. Испарились. Фьюить – и нету. – Он чуть помолчал. – Он же колдун, волшебник. Фьюить – и нету. Сечете?

Я просекла.

– Очень забавно. И когда же, по-вашему, они фьюить? – процедила я сквозь стиснутые зубы, слыша в своем голосе знакомые нотки. Любой владелец магазина обычно приберегает эти нотки для поставщиков, затянувших поставку товара, и родителей, которые позволили своим чадам влететь в магазин с тающим мороженым.

– Прошлой ночью. А может, позапрошлой. Точно не помню.

Боже, ну и короткая память!

– Вы видели, как они уезжают?

– Нет.

– Вы сообщили кому-нибудь об их исчезновении?

– Нет. А с какой стати? Люди приходят и уходят. Их никто не удерживает. Наша философия – плыть по течению.

Опять это выражение!

– Двое подростков исчезают посреди ночи, – прошипела я, – а вы только и можете сказать, что надо, мол, плыть по течению?

– Ну, это лучше, чем призывать людей к групповому самоубийству, чтобы все могли попасть на какой-то там космический корабль или еще куда-нибудь! – злобно парировал он. Мне показалось, будто на долю секунды я различила под маской напускного спокойствия Манко Капака его настоящее лицо – лицо человека, презирающего то, чем он занимается, и людей, что его окружают. Но через мгновение он снова вернулся к обычному благожелательному тону. – Здесь всякий волен делать то, что захочет. Эти двое подростков, как вы их назвали, на самом деле – вполне взрослые люди. Любой член нашей коммуны остается здесь столько, сколько захочет, а когда решит уйти, уходит.

– Но спальный мешок Ягуара лежит на месте.

– Так, может, он намерен вернуться! – наглец просто-напросто пожал плечами.

– Вы знаете их настоящие имена?

– Нет. Принятие нового имени – часть ритуала отказа от прежней жизни и прежних связей. Оно как бы выражает новые, не запятнанные грехом части нашего существа. Мы выбираем новые имена, чтобы шагать вперед, не обременяя себя грузом прошлого.

Было совершенно бесполезно продолжать эту беседу, окончательно принявшую стиль семидесятых, так что я оставила Манко Капака коротать время с икрой и шампанским – и, весьма вероятно, с наркотиками.

Я поехала было назад на раскопки, но скоро остановилась. Меня и впрямь очень тревожила мысль о ребятах. Пусть по возрасту они были уже не дети, но уж больно наивны и не слишком умны. Мне не верилось, что они, особенно Ягуар, могли уехать, не сообщив мне. Он знал, где меня найти, и, как мне казалось, непременно прибежал бы на гасиенду, если бы с ним стряслась какая-то беда. А может, Манко Капак, как бы там его ни звали на самом деле, прав и они просто решили уехать? Ведь они не обязаны мне ничего объяснять. Я им не мать, хотя порой именно так себя и ощущала. И теперь мне казалось, я словно осиротела. Сама не знаю, как, но двое ребят стали неотъемлемой частью моей новой жизни.

Тем более что Манко Капак мне активно не нравился и я ему ни капельки не доверяла. И не просто потому, что он жил под другим именем. Я и сама так жила. Только вот свое имя он выбрал сам, а мне мое навязали. К тому же, на мой взгляд, любой, выбирающий себе имя Первого Инки, сына Солнца и Луны, серьезно болен. Нет, с этим человеком было что-то очень и очень не так. В наше время коммуны не в моде, да и если бы еще были в моде, никто не приезжает в коммуну, чтобы питаться икрой, это просто бессмысленно. Чем больше я думала о Манко Капаке, тем сильнее тревожилась за ребят. И почему только я не прислушивалась к Ягуару, почему не попробовала вытянуть из него больше? Сама прячась под чужим именем, я не спросила даже, как зовут парнишку по-настоящему!

Вина – могущественный стимул. Я развернула грузовичок и отправилась в город наводить справки. Кампина-Вьеха стояла вдалеке от проторенных туристами маршрутов, поэтому я надеялась, что отследить таких ярких личностей, как Ягуар и Пачамама, будет достаточно просто. Наверняка их кто-то видел и запомнил.

Я заглянула в пару кафешек, где видела их раньше, потом на автовокзал, где продавались билеты.

Продавец в кассе сказал, что не припоминает их, но что я могу через пару дней справиться у его сменщика, который работал предыдущие три дня. Или ждать проходящие автобусы и спрашивать прямо у водителей. Однако на то, чтобы опросить всех водителей, потребовалось бы несколько дней, – так долго ждать я не могла. Мороженщик перед автовокзалом сказал, что вроде бы видел девушку, по моему описанию похожую на Пачамаму, но она была одна.

Я решила непременно побеседовать на эту тему со Стивом: вдруг предложит что-нибудь дельное. Обращаться в полицию лично мне не хотелось. И не столько даже из-за сомнений, выдержит ли мой паспорт пристальную проверку, сколько потому, что, не зная настоящих имен Ягуара и Пачамамы, было бы трудно заполнить форму заявления о пропаже. Я надеялась, может, Стив сам побеседует с властями – он всегда проявлял живой интерес к двум моим юным приятелям.

Но когда я вернулась на раскопки, возможности поговорить с ним мне не представилось. Едва я затормозила у подножия холма, вся команда замахала мне руками, призывая срочно подниматься. Они чуть не плясали от возбуждения. И неудивительно! Они обнаружили очень убедительные признаки гробницы – участок в десять футов длиной и восемь шириной, выложенный по периметру необожженным кирпичом и чем-то вроде деревянных балок, которые вполне могли образовывать крышу захоронения. Середина была еще забита землей, но эта земля заметно отличалась по цвету и структуре от окружающей почвы.

– Я почти уверен, это отделка погребальной камеры, – пояснил Стив, снисходя к моему невежеству. – А гробница такого рода и таких размеров наверняка принадлежала какой-то важной персоне. Мочика не возводили подобные сооружения ради всяких там заурядных граждан. Думаю, деревянная крыша просела под тяжестью земли, но все равно надеюсь, что гробница окажется нетронутой, хотя пока мы туда не попадем, наверняка сказать ничего невозможно.

– Завтра тут будут вовсю летать косточки! – радостно произнес Ральф. – Только, пожалуйста, пожалуйста, пусть только керамика останется целой!

Одна лишь Хильда держалась тихо и чуть ли не подавленно – возможно, из-за того, скольких трудов ей стоило подняться на пирамиду, а возможно – потому что все происходящее было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Тем временем час был уж поздний и Хильда велела на сегодня работу заканчивать. Мне пришлось, как обычно, изображать из себя шофера, развозя рабочих и студентов по домам. Правда, теперь, когда число их так резко уменьшилось, я справилась и за один рейс. Стив же на втором грузовике отвез остальных на гасиенду, тем самым лишив меня случая поговорить с ним.

Ужин в тот вечер выдался шумным и радостным. Даже Хильда, вопреки своему обыкновению, осталась до конца, вместе со всеми планируя работу на завтра.

– А почему все так уверены, что это гробница какого-нибудь вождя? – спросила я Ральфа.

– Из-за ее расположения и типа, – объяснил он. – Во-первых, она прямо в самой уаке, что уже многое говорит. А кроме того, у мочика, по всей видимости, существовала определенная иерархия в похоронных обрядах и ритуалах – в зависимости от ранга покойника. Совсем, как у нас: кого-то хоронят в простой могилке с деревянным крестом, кого-то – в наилучших гробах и с изысканными надгробиями.

Для мочика такой простейшей формой – эквивалент нашей могилки с деревянным крестом – была погребальная яма, неглубокая могила, куда клали несколько посмертных приношений. Средний класс, если тут позволительно использовать это выражение, хоронили более сложным образом. Рылась шахта глубиной в несколько футов, а под ней, или чуть-чуть сбоку, как носок у сапога, – погребальная камера. Тело опускали в шахту либо вертикально, либо горизонтально, в зависимости от ширины отверстия, а потом пропихивали в камеру. Мы знаем это из рисунков на керамике, моей специальности. – Ральф улыбнулся. – Найдено несколько подобных изображений, и на всех тело опускают в могилу два ритуальных персонажа – Игуана, человек с головой ящерицы, и Морщинистый Лик, существо, лицо у которого, как явствует из названия, все в морщинах.

Для более важных особ, а мы надеемся, что имеем дело именно с такой гробницей, – строили большие камеры, вмещавшие самого покойника, множество всевозможных посмертных приношений, причем иные превосходной работы и очень изысканные, а кроме того, жертвенных животных, вроде лам, собак и людей, должно быть служивших покойнику при жизни. С иными находят даже телохранителей – их тела кладут в нишу над телом хозяина. Так что эти гробницы гораздо крупнее, стены у них выложены необожженным кирпичом, и чаще всего у них крыша из дерева. Наличие всех трех компонентов – большие размеры, стены из кирпича и деревянная крыша – внушает нам такие надежды на завтрашний день!

– И что мы увидим, если все-таки проникнем туда? – спросила я.

В нашу беседу вмешался Стив. Он так и пылал энтузиазмом.

– Мочика обычно клали мертвецов на спину, руки вдоль тела, головой более или менее на юг и непременно ногами к шахте. Их заворачивали в ткань, а потом во что-то вроде тростниковой циновки, хотя, скорее всего, от этой циновки и савана уже ничего не осталось. Голова, как правило, лежит на пластине, материал которой зависит от ранга усопшего, – тыква для низших слоев, золотой диск для вождей. На ногах обычно сандалии, у знати серебряные, у простого люда куда как скромнее. Если нам действительно повезет и это жрец-воин или кто-то в том же роде, он будет в полном парадном облачении: ушные подвески, головной убор, доспехи, ожерелья, все такое. На самом деле я пока даже думать об этом не хочу, боюсь сглазить.

Он рассмеялся.

– А как же, по вашему, huaquerosее пропустили? – поинтересовалась я. – Если, конечно, она и впрямь не тронута.

– Если – самое подходящее слово, – отозвался Стив. – Помните, что я рассказывал вам про пирамиды мочика? Их строили ступенчато, ярус за ярусом. На разных уровнях могли находиться разные захоронения. Возможно, huaquerosобнаружили могилу этажом выше и решили, что больше тут ничего нет.

В этот момент Хильда решила наконец удалиться к себе – на сей раз без бутылки, что я сочла грандиозным достижением и наглядным свидетельством того, какое значение наша руководительница придавала завтрашнему дню. Мы, все оставшиеся, сидели, дожидаясь, пока уедет Инес. Томас что-то задерживался. Я думала, что после ее отъезда все разбредутся по комнатам, чтобы набраться сил к предстоящему дню, а у меня будет возможность поговорить со Стивом о Ягуаре и Пачамаме.

Но когда Томас наконец приехал, он привез плохие новости. Гонзало Фернандес, ночной сторож при раскопках, сбежал с работы. По словам Томаса, Фернандес увидел призрак совы – существа, в этой части света ассоциируемого со смертью. Но это, судя по всему, была не обычная сова, а в несколько футов высотой. После этого семейство Гэрра чуть ли не в полном составе нанесло визит бедняге и пригрозило, что, если он не уйдет, к утру будет уже мертв.

Стив тяжело вздохнул и поднялся из кресла.

– Что ж, ничего не поделаешь. Сегодня я ночую на раскопках. Трейси, Ребекка, куда вы спрятали пистолет?

–  Caja Ocho, в лаборатории, – ответила Трейси.

Однако в Caja Ochoникакого пистолета не оказалось.

– Я ведь не перепугала номер, правда? – спросила она у меня.

– Да нет, точно номер восемь.

Мы обыскали еще несколько ящиков. Пистолета не было.

– Наверняка это Лучо! – воскликнула Трейси. – Где он?

Но Лучо клялся и божился, что пистолета не брал. Он даже предложил обыскать его комнату, но там царил такой беспорядок, что на поиски ушло бы несколько часов.

– Ерунда, – махнул рукой Стив. – Это я так, на всякий случай. Просто подумал, что недурно было бы подстрелить сову в семь футов высотой. Попал бы во все книги рекордов в мире.

Он прихватил пару одеял и подушку, широко улыбнулся и шагнул к выходу.

– Ребекка, я возьму второй грузовик, – бросил он через плечо. – А вы, если не возражаете, отвезете меня домой принять душ и позавтракать после того, как забросите студентов, чтобы я мог оставить машину на раскопках. Только слышите, вы, все, чур, оставьте мне утром немного горячей воды, – крикнул он уже из кабины и укатил.

Однако к утру Стив исчез.