Текст книги "Воин мочика"

Автор книги: Лин Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

10

Через несколько дней после приезда я познакомилась с сеньором Карлосом Монтеро, владельцем цеха с высокопарным названием «Фабрика райских изделий» и, на мой взгляд, самым вероятным кандидатом на роль человека, контрабандой вывозящего из Перу поделки индейцев мочика. Не слишком-то вышло удачное знакомство, и моего заранее предвзятого о нем мнения оно отнюдь не улучшило. Монтеро и вправду более чем оправдал отзывы о нем остальных женщин из экспедиции. Зато в результате у меня появился предлог для визита на фабрику, а ведь я с самого начала очень хотела туда проникнуть.

Вся беда в том, что жизнь в образе Ребекки сильно ограничивала время, остающееся у меня на решение проблем моей настоящей жизни. По утрам, часов в пять, я поднималась под пение обитавшего на задворках гасиенды петуха. К шести же успевала умыться или принять душ (в зависимости от ситуации с водой), выпить кофе, позавтракать фруктами и бутербродами с ореховым маслом на кухне, куда, позевывая, стекались и остальные участники экспедиции. А в самом начале седьмого уже ехала в город – забирала Пабло, старшего рабочего, и группку студентов Стива и Хильды. Сколько помещалось, влезали в кабину. Остальные забивались в кузов. Потом я везла их на раскопки – пыльный участок земли в нескольких сотнях ярдов от Панамериканской магистрали, высаживала их и катила к условленному столбу на шоссе, где забирала группу из восьми перуанских рабочих и, в свою очередь, переправляла к месту работ. Потом возвращалась на гасиенду. К тому времени Стив уже горел нетерпением ехать на работу, а Хильда, по всей видимости, признававшая только три вида продуктов – кофеин, никотин и алкоголь, – как раз успевала накачаться сигаретами и кофе. Теперь я везла на раскопки их.

В половине восьмого я подбирала на шоссе Инес Кардосо и везла ее на рынок в Кампина-Вьеха за продуктами. Пока она занималась покупками, я забирала всевозможные припасы, которые были нужны на гасиенде и раскопках: виски – каждый день, питьевую воду – почти каждый, фотопленку, веревки, доски, цепи, пропан для холодильника, словом – все на свете. Покончив с этим, ехала на раскопки помочь, чем смогу, попутно высадив Инес с продуктами у дома. За все время, что я провела здесь, она ни разу не упомянула случай в моей комнате – и я тоже. Едва ли она объяснилась бы, даже и спроси я ее об этом. Да и вообще трудно было всерьез принимать предостережения про леса, когда кругом росло так мало деревьев.

А в свободное от беготни с поручениями время я работала в лаборатории. Любой найденный на раскопках предмет, пусть даже, на мой взгляд, совершенно незначительную мелочь, присылали на гасиенду – как правило, в пластиковом пакетике и с ярлычком, где было точно описано место находки. Каждый такой экспонат следовало занести в компьютер, охарактеризовав по заведенному шаблону: первый уровень информации: место обнаружения, глубина слоя, размер, материал и краткое описание. Затем шел более развернутый файл, куда вносились всякие специальные сведения, в зависимости от типа материала. Здесь Ральф с Трейси пытались классифицировать находки по периоду и культуре – ну, например, «средний период культуры мочика». Для них это был кропотливый труд, для меня – совершенно механическая работа: я просто получала информацию и заносила в соответствующее место таблицы.

Каждый день, а иногда и по нескольку раз в день я забирала с раскопок сумочки с найденным материалом и отвозила Трейси с Ральфом, которые весь день работали в лаборатории.

Если выдавалась свободная минута, я работала на раскопках – квадрате со стороной около двенадцати футов с веревочной разметкой внутри. Порой мне доверяли под надзором Стива или Хильды расчистить какой-нибудь кусок поверхности, но чаще я либо помогала вести учет находок, по большей части глиняных черепков, либо таскала землю из ямы к ситу. Сито представляло собой большую квадратную раму со сторонами по два с половиной фута, затянутую проволочной решеткой и водруженную на четыре ножки, так что вся конструкция была высотой примерно по пояс. Землю вываливали на решето сверху и начинали тихонько покачивать, так что грязь сыпалась сквозь ячейки, а даже самые крохотные предметы оставались в сетке. Их вынимали, переписывали и рассортировывали по пакетикам. Как я поняла, ничего не уносили с раскопок, не отметив координат находки на карте участка и не описав, а зачастую еще и сфотографировав.

В жаркий день мне полагалось развезти всех обратно по домам между двумя и половиной третьего, в прохладный – работали чуть дольше, впрочем, не намного. В послеполуденные часы ветер, даривший хоть какое-то облегчение от зноя, усиливался и гулял по раскопкам, поднимая тучи пыли, которая забивалась в глаза, волосы, уши и под одежду. Что еще хуже, случалось, она засыпала чуть ли не все плоды дневных усилий.

В пять часов я возвращалась на шоссе забрать Инес и отвезти в гасиенду, где она заканчивала готовить ужин. А в промежутках по мере необходимости развозила людей и припасы между городом, раскопками и гасиендой.

Помимо всего прочего я каждый день выкраивала минутку завернуть в коммуну и проведать двух своих подопечных, как вскоре я начала называть про себя Ягуара с Пачамамой. Меня саму удивляла такая сентиментальная привязанность к этой парочке. Не знаю уж, как им удалось вкрасться в мое сердце, однако ж удалось.

Им выделили крошечную хижину, и Пачамама при помощи остальных членов коммуны быстро навела там относительный уют. Ребята отыскали где-то старые ковры и приколотили их к стенам для зашиты от пыли и песка. Кто-то одолжил им маленький деревянный столик и пару табуретов. Спали Ягуар с Пачамамой все еще в спальных мешках, но хотя бы смастерили себе что-то типа низеньких деревянных лежанок. Ягуар немедленно принялся изучать испанский язык, хотя сама по себе жизнь в коммуне едва ли требовала знания испанского – общество там собралось практически из одних американцев. Каждый раз, как я заезжала, Ягуар пытался разговаривать со мной по-испански. Пока получалось у него это весьма примитивно, однако, на мой взгляд, схватывал он все на лету.

Главой коммуны являлся некий американец, в припадке гордыни взявший себе имя Манко Капак, в честь легендарного вождя инков, сына Луны и Солнца. Когда я спросила, почему он решил так назваться, он ответил: «Ништяк, сойдет» – судя по всему, выражение это было девизом коммуны. Оно, да еще «плыть по течению».

Манко Капак был невысок, примерно с меня ростом, но все, чего не добирал статью, брал общим величием манер. До того, как приехать сюда и сделаться местным воплощением Великого Инки, он был актером, что и сказывалось. Двигался он плавно и грациозно, как будто когда-то учился танцевать, а его звучный и выразительный голос обладал свойством мгновенно привлекать к себе всеобщее внимание. Над четко очерченными скулами сидели острые проницательные глаза совершенно необыкновенного синего оттенка. Длинные седые волосы он заплетал в косу, свисавшую по спине. Я бы дала ему пятьдесят с небольшим. Еще один член коммуны, мужчина средних лет с необъяснимым именем Мунрей – кажется, принятие нового имени входило в ритуал отрешения от прежней жизни, – сообщил мне, что Манко Капак стоял на пороге блестящей карьеры в Голливуде, однако пресытился излишествами и приехал в Перу, дабы вернуться к истокам. Я прекрасно понимала, как можно пресытиться Голливудом, однако при всей своей величавости лицо Манко Капака не будило во мне ровным счетом никаких ассоциаций, так что, насколько далеко ему оставалось до пресловутого «порога», – это еще вопрос. Скорее всего, обычный несостоявшийся актер.

Коммуна состояла из кучки жилых хибарок и строения побольше, где находились кухня со столовой и где обитал сам Манко Капак. Всего там проживало около двадцати человек обоих полов, самого разного возраста и цвета кожи, и каждому отводилась какая-то работа. Пачамаму приставили к кухне, а Ягуар, парнишка старательный, но отнюдь не семи пядей во лбу, занимался всевозможной черной работой: добывал дрова или расчищал новые участки земли под то, что Мунрей называл земледелием. Я бы, честно говоря, это больше чем садоводством не назвала, да и то садоводством весьма малопродуктивным. Почва тут была песчаная, а коммуна еще и ютилась у опушки рощицы алгаробы, иначе называемой еще рожковым деревом, – растения с очень красивыми раскидистыми ветвями, но жутчайшими шипами, какие только мне приходилось видеть. Эти шипы ровным слоем усеивали землю вокруг, раздирая тонкие подошвы членов коммуны в клочья. И над всем витал неописуемый, характерный аромат шестидесятых – вплоть до легкого душка марихуаны.

Я никогда не тяготела к коллективизму и потому не могла понять, что люди находят в подобном образе жизни. И, судя по всему, мало-помалу стала убеждаться, что в этом отношении обрела в Ягуаре родственную душу. Пачамаме нравилось быть в гуще событий, она легко заводила друзей, все время просиживала в главном здании и, кажется, воспринимала происходящее как одно затянувшееся веселое приключение, этакую шалость. У меня складывалось впечатление, что, когда ей все это прискучит, она с такой же легкостью возьмет да и уедет отсюда. Но Ягуара я неоднократно видела где-нибудь на отшибе, вдали от всех. Казалось, он пребывает в глубокой задумчивости, и я, не желая мешать, чаще всего к нему не подходила.

Как-то раз я снова встретила его одного. Кругом было очень красиво и тихо, лишь из коммуны доносились отголоски пения, да позвякивал где-то неподалеку крестьянский заступ. Наконец Ягуар поднял голову и увидел меня.

– Слышите? Это крестьянин, наш сосед. Строит стену, чтобы отгородиться от нас. Не очень-то нас здесь любят. Я предложил ему помочь, но он то ли не понял, то ли я ему просто не понравился. Не знаю. Надо бы ему научиться плыть по течению, как велит Манко Капак. Я рассказал ему про покалипсис, но, кажется, он тоже не понял.

«Счастливый человек», – подумала я.

Ягуар слабо улыбнулся, как будто прочел мои мысли.

– Совсем как дома, этот звук то есть. Я жил рядом с каменоломней.

На миг я увидела его таким, каким он, верно, и был на самом деле: отчаянно тоскующий по дому подросток вдали от родных краев. Как я его понимала!

– Ягуар, а почему бы тебе просто не собрать вещи и не уехать? Из-за денег? У тебя нет денег на дорогу домой?

Прежде чем ответить, он довольно долго глядел на меня, и мне показалось, что белки глаз у него покраснели, как будто бедняга готов был заплакать.

– Я не могу вернуться домой. Денег и правда нет, но дело не в этом. Я просто не могу сейчас вернуться домой.

– Я тоже, – отозвалась я.

Мы немного посидели и погрустили.

– Как ты думаешь, – наконец начала я, – у тебя не будет времени немного помочь мне с работой? А то мне самой тяжело загружать все эти баки с водой и пропаном в кузов грузовика.

Не очень ловкая получилась хитрость, даже Ягуар при всей своей простоватости сразу же это понял, но тем не менее согласился.

После этого я стала частенько заезжать в коммуну, и если Ягуар не был занят на общих работах, то забирала его с собой. Поездки в город в обществе Ягуара превращались в настоящее приключение, особенно когда надо было завернуть на рынок, где буквально все лило воду на его мельницу. Авокадо, апельсины, бананы, шарфы, кастрюли и сковородки исчезали и появлялись в его руках к восторгу толпы, особенно ребятишек. И хотя его испанский все еще находился в зачаточном состоянии, магия говорила сама за себя.

Постепенно я пришла к выводу, что ошиблась, посчитав его туповатым. Да, он был плохо образован и слегка чудаковат, точно не от мира сего, зато на удивление хорошо знал историю и развлекал меня всевозможными побасенками из жизни конкистадоров и индейцев инка, в красках расцвечивая сухие факты учебника. Иной раз он норовил завести беседу об этом самом пресловутом «покалипсисе» и о том, верю ли я в прошлую жизнь, но я в подобные дискуссии не ввязывалась. О доме никто из нас не заговаривал.

Я предлагала заплатить ему за помощь, но он отказался. Поэтому я стала посылать его по всяким поручениям – принести воды, несколько мотков веревки или еще что-нибудь и говорила ему оставить сдачу себе. Это его, похоже, устраивало – не так задевало гордость. Мы словно заключили молчаливое соглашение – союз двух людей, которые, каждый по своим собственным тайным причинам, не могут вернуться домой.

В одну из таких многочисленных поездок в город я и познакомилась с Карлосом Монтеро. В тот раз я завезла Ягуара с Пачамамой на рынок, чтобы они могли прокутить часть заработанных парнишкой денег на мороженое, а Трейси – в офис Telefonica del Peru, чтобы она позвонила домой. Потом мы с Трейси оставили Ягуара потешать фокусами ребятишек, а сами отправились на рынок поискать что-то, что ей было нужно для лаборатории. Помню, я и сама изрядно развлекалась – меня радовала бурлящая кругом жизнь, пестрая мешанина красок, звуков и зрелищ.

Кампина-Вьеха – приятное местечко, не слишком красивое, зато всегда интересное, один из маленьких городков, нанизанных, точно бусы, на нитку Панамериканской магистрали. Перед церковью, само собой, расположена неизбежная Пласа-де-Армас, на сей раз такая крохотная и тесная, что там некуда даже отойти, чтобы разглядеть во весь рост местную статую героя, в данном случае – Симона Боливара, одного из освободителей Перу. И днем и ночью на площади кипит жизнь. По вечерам здесь прогуливаются влюбленные парочки, описывая круги вокруг памятника. От площади во все стороны отходят узенькие кривые улочки, вотчина мотоциклетных такси – по многим из этих улочек наш грузовичок даже и протиснуться-то не в состоянии.

Рынок едва ли не больше всего остального города. Зайдя внутрь, оказываешься точно в кроличьей клетке: узкие проходы между прилавками забиты народом, все шумят, галдят и кричат, на все лады расхваливая товар. Там так тесно, что можно в два счета заработать клаустрофобию.

Мы с Трейси беззаботно брели и жевали alfajores, песочные печенья с прослойкой из сгущеного молока, как вдруг спутница схватила меня за руку.

– Тьфу ты! Вернулся!

Вернулся? Я оглянулась и увидела за пару проходов от нас толстощекого мужчину средних лет в серых брюках и розовой рубашке, пуговицы которой едва не лопались на выпирающем животе незнакомца. Он оживленно махал Трейси рукой.

При более близком осмотре Карлос Монтеро, наш ангел-благодетель, оказался весьма неприятным типом с плохими зубами – улыбка его так и сверкала золотом, – и самыми что ни на есть нахальными руками. Неудивительно, что все до единой женщины в экспедиции тяжело вздохнули, услышав от Лучо, что его дядя вот-вот возвращается из Трухильо.

Если я думала, что в своем возрасте уже могу не опасаться приставаний сеньора Монтеро, то очень скоро убедилась в своей ошибке. Похоже, его с неимоверной силой влекли к себе абсолютно любые представительницы слабого пола вне зависимости от возраста, размера и внешности.

– Ребекка, это сеньор Монтеро, наш спонсор, которому мы так многим обязаны, – мило прощебетала Трейси. Со своего места я видела, что она скрестила пальцы за спиной. – Сеньор Монтеро, а это сеньора Маккримон, последнее прибавление в составе нашей экспедиции.

– Сеньор Монтеро, – произнесла я, стараясь подпустить в голос побольше энтузиазма. – Я так много о вас слышала. – Это, по крайней мере, было чистой правдой. – Стив рассказывал, какие замечательные копии выделаете в Параисо. Надеюсь, мне как-нибудь представится случай посмотреть вашу фабрику.

Монтеро одарил меня похотливой улыбочкой и поцеловал мне руку, задержав ее в своей куда как дольше, чем мне хотелось бы.

– Вы тоже археолог, сеньора? Какая восхитительная профессия. О, как жаль, что сам я смолоду не мог изучать археологию, но наша семья была совсем небогата, так что мне с малых лет пришлось работать вместе с отцом и старшим братом.

Он по-прежнему держал меня за руку. Я выдернула ладонь, и Карлос вновь перенес внимание на Трейси. Она выглядела потрясающе: этакая ледяная принцесса вся в белом, кофточка без рукавов, льняные брючки, босоножки и тоненькие золотые цепочки на шее и на запястье.

Карлосу, во всяком случае, увиденное явно понравилось. У него только что слюнки не потекли.

– А как поживает сеньорита Трейси? – сальным тоном осведомился он.

– Отлично, – заверила она самым любезным тоном, какой только смогла изобразить. – А вы, сеньор Монтеро?

– Карлос, с вашего позволения. Называйте меня Карлосом, – проворковал он. – У меня все превосходно. Могу ли выразить надежду, что в мое отсутствие вам повезло найти какие-нибудь выдающиеся образцы или, дай бог, гробницу?

– Ничего особенного, сеньор Монтеро, – ответила Трейси, старательно игнорируя все его попытки перейти на более фамильярный уровень. – Боюсь, на этой неделе вы за свои деньги не получите ничего стоящего.

– Но дело отнюдь не в деньгах! – елейно запротестовал он. – Вся моя благотворительность – лишь во благо науки.

– Ну разумеется, – вежливо промямлили мы с Трейси.

Не добившись ничего от нее, Карлос вновь повернулся ко мне.

– Сеньора, для меня будет громадной честью лично показать вам Параисо. Надеюсь, буду иметь это удовольствие в самом скором времени.

Трейси начала бормотать извинения и еще через несколько минут беспрестанных изъявлений благодарности сеньору Монтеро за щедрость и вклад в науку, а также моих заверений, что я непременно нанесу визит ему на фабрику, мы начали расходиться. Трейси благоразумно – как мне предстояло выяснить на собственном опыте, – попятилась, я же просто развернулась, в результате чего знакомство мое с сеньором Монтеро завершилось ощутимым щипком за мягкое место. Я настолько не привыкла к подобному обращению – меня не щипали за это место с тех пор, как я в восемнадцать лет путешествовала по Италии, – что совершенно опешила и даже ничего ему не сказала. Однако, умея учиться на своих ошибках, мысленно зареклась впредь поворачиваться спиной к сеньору Монтеро.

– Средь всего мирового запаса ругательств, красочных и выразительных самих по себе, еще не изобретено такого, которое было бы достойно этого человека! Карлос Монтеро – само по себе ругательство! – прошипела я Трейси, едва мы отошли достаточно далеко, чтобы он нас не слышал. – Теперь я понимаю, отчего вы считаете, что Лучо вполне безобиден. Еще бы! Он просто-напросто тычет в вас пистолетом. А этот тип сперва утопит в слюнях, а потом ущипнет за задницу!

Трейси хихикнула:

– Ой! Надо было мне вас предупредить!

Я пронзила ее убийственным взглядом, но мне ничего не оставалось, кроме как засмеяться.

Заручившись приглашением Монтеро, я нашла предлог посетить «Параисо» на следующий же день. На гасиенде не было телефона, и часть так называемого спонсорства Монтеро заключалась в позволении пользоваться его телефоном и факсом. Стив попросил меня отослать факс одному из своих коллег на родине с просьбой временно раздобыть где-нибудь рентгеновский аппарат для более детального обследования Бенджи.

Фабрика «Параисо» располагалась по ту сторону магистрали, к северу от поворота на гасиенду. Раскинувшийся комплекс невысоких зданий, выкрашенных облупившейся розовой краской, включал саму фабрику, магазин и небольшую бензоколонку. Монтеро и впрямь был главным бизнесменом местного масштаба.

Ни в магазине, ни на бензоколонке его видно не было, поэтому я прошла в самое дальнее строение через дверь, по обеим сторонам от которой стояли большие керамические вазы с рисунками в стиле мочика. За дверью, в маленькой темной прихожей, находился стол, а на нем – различные керамические вещицы, включая три или четыре горшка со стремевидными горлышками и множество зверей, самыми примечательными из которых являлись морские львы и олени. Коридор вел направо, и я по очереди прошла через три маленьких смежных комнатушки.

В следующем помещении располагалось что-то вроде маленькой выставки. На стенах висели плакаты, объясняющие, как именно индейцы мочика изготавливали свою керамику. Однако я не успела толком оглядеться по сторонам, как ко мне тихонько подошла застенчивая хрупкая женщина.

– Я могу вам чем-то помочь?

– Я ищу Карлоса Монтеро, – объяснила я. И на всякий случай добавила: – Меня послал Стив Нил, из археологической экспедиции.

Упаси господь, Монтеро еще решит, будто я явилась по собственному почину. Из соседней комнаты донеслось кряхтенье, скрип кресла – это сам хозяин фабрики поднимал свои необъятные телеса, чтобы взглянуть, кому это он понадобился.

– Сеньора Маккримон! – воскликнул он, расплываясь в улыбке. – Какая честь!

Благоразумно соблюдая безопасную дистанцию, я спросила, нельзя ли отправить факс.

– Консуэло, – распорядился Монтеро, – подай сеньоре Маккримон чего-нибудь прохладительного. Садитесь.

Он показал мне на кресло, а Консуэло – я решила, что эта бедняжка его жена, – принесла мне «Инка-Колу», напиток, весьма популярный в Перу, но мне лично напомнивший жидкую жевательную резинку. Мне хватило и одного глотка! Чтобы прикрыть эту неучтивость, я спросила сеньора Монтеро, нельзя ли мне, пока он будет отправлять факс, быстренько осмотреть его фабрику.

– Ну конечно! – Монтеро показал на дверь за его столом. Консуэло провела меня туда.

За дверью оказался довольно большой рабочий цех. Человек двадцать рабочих на миг оторвались от дела и уставились на меня. Стандартное индустриальное помещение: очень высокие потолки, массивные балки, жалюзи на окнах раскрыты для лучшего освещения и вентиляции. Вентиляция тут и впрямь остро требовалась: в углу справа от меня пылала здоровенная печь для обжига. Двери по обеим сторонам от нее были распахнуты настежь, чтобы в цеху стало хоть чуть-чуть прохладнее.

Одну половину цеха занимали длинные низкие столы, за которыми рабочие – среди них и совсем молоденькие девушки, – расписывали предназначенные для обжига горшки и вазы. Слева, в самом конце комнаты, стоял чертежный стол, за которым трудился мужчина среднего возраста.

Теперь, наконец-то попав сюда, я поняла, что и сама толком не знала, что именно собираюсь осматривать. Еще в Нью-Йорке, в том кафе при музее, я пришла к выводу, что в Кампина-Вьеха были найдены некие работы мочика, которые вывезли из страны под видом копий. В городе была всего одна подобная фабрика – и вот я на нее попала. А дальше-то что? Я поспешно огляделась, не бросится ли в глаза что-нибудь подозрительное вроде запертых дверей, больших ящиков или станков, которыми можно было бы прикрыть потайной люк в полу – словом, что-то, выдающее ход в спрятанную комнату. Однако ничего такого я там не обнаружила. Помимо двух здоровенных, гаражного типа, ворот по бокам от печи в цех вели три двери: одна, сзади, была открыта, чтобы лучше проветривалось – от печи шел сильный жар, вторая – та, через которую я сюда вошла, и третья – в санузел.

Склад, располагавшийся близ печи, ничем не был отгорожен от самого цеха. На металлических стеллажах выстроились ряды всевозможных керамических изделий. На одном стояли абсолютно одинаковые рыбы, на другом – фигурки воинов мочика, на прочих – растения, животные и так далее на разных стадиях изготовления. Вещицы из еще необсохшей глины размещались ближе всего к печи, далее шли уже разрисованные, но еще не законченные, и, наконец, место, где упаковывали в тару готовую продукцию. По роду работы мне приходилось посещать подобные цеха, и этот выглядел совершенно нормально.

Я быстро выглянула наружу через открытые двери. Слева, ярдах в пятистах, виднелись четыре полуразрушенные стены – развалины старого здания. Быть может, когда-то там находился склад, быть может, еще что-нибудь, однако сейчас оно было абсолютно бесполезно.

Вскоре нас с Консуэло догнал Монтеро собственной персоной. Он шуганул жену и сам взялся выполнять обязанности гида. Оказалось, он великолепно разбирается в керамике работы мочика и способах ее производства. Он поведал мне, что мочика первыми в мире начали использовать формы, что у самых распространенных типов сосудов мочика были носики в форме стремени, и что по длине и типу этого самого носика легко определить точный возраст кувшина, особенно из южной части империи мочика.

Также Монтеро с откровенной гордостью подробно рассказывал, как работает его предприятие.

– Это вот точка отсчета, – произнес он, останавливаясь возле чертежника, которого представил как Энтони. – Антонио делает эскизы по фотографиям подлинных изделий и рисует форму для заготовок. Видите, сейчас он изображает кубок со сценами охоты на оленей. Вон там, – фабрикант перешел к новому месту, – делаются сами формы, а здесь, – он широким жестом обвел весь цех, – сидят художники, раскрашивающие глиняные заготовки в соответствии с рисунком.

– Я очень горжусь своими рабочими, – продолжал он. – Великолепные мастера. Взгляните поподробнее на эту вот вазу в форме рыбы. – Раскрашивающая ее молоденькая женщина застенчиво улыбнулась. – Кое-что мы делаем простенько и недорого, специально для туристов, но в других случаях, как сейчас вот, наши творения не просто обычные копии – нет, скорее, самые настоящие вещи в стиле мочика. Настоящие произведения искусства. Согласны?

Я была абсолютно согласна, что и сказала. У Карлоса и в самом деле работали потрясающе талантливые художники. Следить, как под мягкими касаниями кисти оживают замысловатые изображения, было чистейшим удовольствием, хотя я и любовалась этим зрелищем при самых что ни на есть неподходящих обстоятельствах.

– А реплики вы делаете, сеньор Монтеро? – поинтересовалась я. – Точные копии керамики мочика?

– Вы имеете в виду такие, которые готовят по древним технологиям? – уточнил он. – Нет, нам более по вкусу электропечь. – Он улыбнулся. – На самом деле, мы не можем позволить себе изготовлять реплики. На них ничего не заработаешь, уж слишком трудоемкое и дорогостоящее занятие.

Не переставая трещать, Монтеро провел меня по всему цеху. Показал, где пакуют готовый товар, похвастался, что его продукцию покупают даже иные музеи. Для меня все это стало настоящим откровением – не столько сама технология мочика, про нее мне уже довольно рассказал Ральф, а то, что Карлос так хорошо разбирался во всем этом и так явно гордился своей фабрикой. Сначала по его поведению я предположила, что имею дело с полным невежей, однако он вовсе таковым не был. Да, куда более сложная личность, чем я думала.

Но под конец он, разумеется, снова все испортил, плотоядно сжав меня в объятиях. Кажется, я уже начала привыкать к его манере обращения с противоположным полом: хладнокровно высвободилась и пожелала всего хорошего.

Выйдя из цеха, я наскоро заглянула в магазинчик при фабрике. Точно такой же, как все его собратья: заваленные готовой продукцией стеллажи, две стойки, кругом сплошной беспорядок. Как и в самом цехе – ничего подозрительного.

В тот вечер Хильда Швенген, по своему обыкновению, исчезла почти сразу же, как подали ужин, и более уже не показывалась. Лучо тенью рыскал по всему дому – подозреваю, в поисках оружия. Чуть раньше я застала его в лаборатории, он рылся в ящиках. После того как все разошлись по комнатам, я, как обычно, услышала приглушенный звук голосов, стук парадной двери, тихий скрип двери на втором этаже.

Я снова и снова перебирала в памяти подробности сегодняшнего визита в «Параисо». Вроде бы там все в порядке. Никаких потайных кладовых для хранения бесценных изделий мочика. Хотя, конечно, их вполне могли доставлять в последний момент и просто вкладывать в готовящиеся к отправке ящики. Но дальше-то что? Как их вывозили из страны? Мне и самой неоднократно приходилось отправлять посылки в другие страны. Пожалуй, при желании можно было бы всунуть в какой-нибудь укромный угол и нелегальный товар. Но все равно это было сопряжено с немалым риском, причем как в стране отправителя, так и в стране получателя. Ящер, конечно, был таможенным агентом. Но не мог же он лично проверять все до единого ящики из «Параисо». Может, еще один сообщник, работник музейного магазина, поджидал ценный груз и незаметно вытаскивал его? Интересно, очень ли сложно организовать такую цепочку? Мне лично казалось, что сложно. И в таком случае – почему эти вещицы в конце концов оказались на аукционе у «Молсворта и Кокса»?

Похоже, все-таки «Параисо» тут ни при чем. Но тогда единственным подозреваемым становилась та самая археологическая экспедиция, в которой я работала. Я тотчас решила, что надо получше разузнать, что же творится на гасиенде Гаруа. С виду все обитатели гасиенды производили впечатление дружного и спокойного коллектива. Однако на самом деле меж ними существовало скрытое напряжение. Я безошибочно чувствовала, что Хильда недолюбливает Трейси, но причин этой неприязни не знала. Кроме того, Ральф был по уши влюблен в Трейси, но молодая девушка крутила роман со Стивом, о чем Ральф просто не мог не знать. Является ли все происходящее просто-напросто обычной мыльной оперой, результатом того, что небольшая группка людей слишком много времени проводит вдали от дома, варясь в собственном соку? Или же тут кроется нечто большее?

Да еще тот полуночный гость. Не его ли я видела тогда в арке, или человека из павильона можно считать еще одной загадкой гасиенды? Я пришла к выводу, что решать эту проблему следует сразу с двух направлений: во-первых, вернуться в «Параисо» тайком, когда здесь никого не будет, а во-вторых, побольше разузнать об экспедиции. Пришел черед нам со Стивом поговорить по душам.