Текст книги "Записи бесед "мудростью освещающего" наставника Чань Линь-Цзи из области Чжэнь"
Автор книги: Линь Цзи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
§ 127
Во время вскапывания земли по поводу всеобщего участия в работах[1] Линь-цзи увидел, что идет Хуан-бо, прекратил копать и встал, опираясь на мотыгу. Хуан-бо спросил:
– Этот молодец устал что ли?
Линь-цзи отвечал:
– Я еще не поднимал мотыги, как я мог устать?
Тогда Хуан-бо ударил его. Линь-цзи выхватил палку и одним ударом опрокинул Хуан-бо. Хуан-бо позвал монаха-помощника[2] и попросил:
– Помоги-ка мне подняться.
Вэйна подошел, поддержал [Хуан-бо] и спросил:
– Как вы, достопочтенный, позволили этому безумцу быть столь грубым?
Как только Хуан-бо поднялся, он ударил монаха-вэйна.
Линь-цзи, [продолжая] копать землю, сказал:
– Повсюду хоронят сжигая, а я вас здесь сразу живьем зарою[3].
Примечания
[1] Всеобщее участие в работах (пу чу). – Все члены общины должны были участвовать в каких-либо полезных для нее работах. Эта обязанность была введена Хуан-бо.
[2] Монах-помощник (вэйна) – монах, в обязанности которого входило наблюдение за персоналом и работами в монастыре.
[3] Повсюду хоронят сжигая, а я вас здесь сразу живьем зарою (Чжу фан хоцзан во чжэ-ли иши хо май). – Индийский обычай кремировать мертвых был заимствован китайскими буддистами, а также мирянами, но встречались и исключения (так, сам Линь-цзи был предан земле). В данном случае, очевидно, слова Линь-цзи выражают его желание наказать Хуан-бо и монаха-вэйна за непонимание.
§ 128
Спустя какое-то время Гуй-шань спросил Ян-шаня:
– В чем смысл того, что Хуан-бо ударил монаха-вэйна?
Ян-шань отвечал:
– Настоящий разбойник[1] убегает, а стражник, который его преследует, подвергается палочным ударам.
Примечания
[1] Настоящий разбойник (чжэн цзэй). – Имеется в виду Линь-цзи, ударом опрокинувший Хуан-бо (§ 127), а досталось от Хуан-бо монаху-вэйна, который помог ему подняться.
§ 129
Однажды, сидя перед Залом сангхи, Линь-цзи увидел, что идет Хуан-бо. Линь-цзи зажмурил глаза, тогда Хуан-бо сделал вид, что испугался, и вернулся в свою обитель.
Линь-цзи тут же последовал за ним в его обитель и поблагодарил его, согласно церемонии.
Главный монах стоял в ожидании. Хуан-бо сказал:
– Хоть этот монах и начинающий, но разбирается в таких делах[1].
Главный монах сказал:
– Ваши, почтеннейший, ноги почти не касаются земли, а вы при этом удостаиваете признанием какого-то новичка.
Хуан-бо шлепнул его по губам. Главный монах сказал:
– Если знает, то и хорошо.
Примечания
[1] Такие дела (цы ши). – Эти слова синонимичны термину «Великое Дело» (см. примеч. к § 7).
§ 130
Линь-цзи дремал в Зале сангхи. Вошел Хуан-бо и, увидев его, ударил палкой по краю скамьи [чань]. Линь-цзи поднял голову, увидел, что это был Хуан-бо, и снова задремал. Хуан-бо снова ударил по краю скамьи и направился в верхнюю часть [Зала]; [там] он увидел главного монаха, занимающегося созерцанием, [и] сказал:
– Вот в нижней части[1] сидит новичок, а занимается созерцанием, что же ты здесь [предаешься] фантасмагории?
Главный монах спросил:
– А что делает этот старец?
Хуан-бо ударил по краю скамьи [чань] и ушел.
Примечания
[1] Верхняя часть, нижняя часть (шан цзянь, ся цзянь). – Как правило, Зал сангхи был обращен фасадом на восток, при этом северная его сторона называлась «верхней» частью, а южная – «нижней». Новообращенные сидели в нижней (южной) части Зала, а «ветераны» – в верхней (северной).
§ 131
Некоторое время спустя Гуй-шань спросил Ян-шаня:
– В чем смысл того, что Хуан-бо вошел в Зал сангхи?
Ян-шань отвечал:
– Двойной выигрыш в одном состязании[1].
Примечания
[1] Двойной выигрыш в одном состязании (лян цай и сай). – Возможно двоякое толкование этой фразы: 1) Хуан-бо одержал верх и над Линь-цзи, и над главным монахом; 2) в каждой оппозиции (Хуан-бо – Линь-цзи, Хуан-бо – главный монах, Линь-цзи – главный монах) оба участника являются победителями.
§ 132
Однажды во время всеобщего участия в работах Линь-цзи шел позади других. Хуан-бо, оглянувшись, увидел, что у Линь-цзи ничего нет в руках, и спросил:
– Где твоя мотыга?
Линь-цзи отвечал:
– Кто-то унес ее. Хуан-бо сказал:
– Подойди-ка поближе, мне нужно кое-что с тобой обсудить.
Линь-цзи подошел. Хуан-бо поднял мотыгу вертикально и сказал:
– Ни один человек в мире не сможет отнять ее у меня!
Линь-цзи протянул руку, взял мотыгу, поставил ее и сказал:
– Почему? Вот она и в моих руках!
Хуан-бо заметил:
– Сегодня очень даже есть кому поучаствовать во всеобщих работах!
И он вернулся к себе в монастырь.
§ 133
Некоторое время спустя Гуй-шань спросил Ян-шаня:
– Зачем Линь-цзи отнял мотыгу, когда она была в руках Хуан-бо?
Ян-шань отвечал:
– Разбойник – ничтожный человек, но мудростью превзошел благородного человека![1]
Примечания
[1] Разбойник – ничтожный человек, но мудростью превзошел благородного человека (Цзэй ши сяожэнь, чжи го цзюньцзы). – Отнимая мотыгу у Хуан-бо, Линь-цзи вел себя как разбойник, однако разумом он превзошел благородного Хуан-бо, который полагал себя единственным хранителем истины.
§ 134
Линь-цзи спешил с письмом Хуан-бо к Гуй-шаню, где в это время Ян-шань принимал гостей.
Взяв письмо, Ян-шань спросил:
– Это от Хуан-бо, а где же от посыльного?
Линь-цзи дал ему пощечину. Ян-шань остановил Линь-цзи, сказав:
– Старший брат, раз ты в курсе дел подобного рода, то кончим [на этом].
И они пошли вместе повидать Гуй-шаня.
Тут Гуй-шань спросил:
– Сколько монахов в общине моего старшего брата Хуан-бо?
Линь-цзи отвечал:
– Семьсот.
Гуй-шань спросил:
– Кто ими руководит?
Линь-цзи ответил:
– Я только что доставил тебе от него письмо.
Тут Линь-цзи [в свою очередь] спросил Гуй-шаня:
– Почтеннейший, сколько у вас здесь монахов?
Гуй-шань отвечал:
– Тысяча пятьсот человек.
– Много, – заметил Линь-цзи.
Гуй-шань сказал:
– У моего старшего брата Хуан-бо тоже немало.
§ 135
Линь-цзи простился с Гуй-шанем. Ян-шань, провожая его, сказал:
– Если ты потом отправишься на север, там есть место, где обосноваться[1].
Линь-цзи спросил:
– Возможно ли такое?
Ян-шань сказал:
– Ты только иди, а там потом найдется человек, который поможет тебе, старший брат! У этого человека будет только голова, но не будет хвоста, будет начало, но не будет конца[2].
Линь-цзи после этого [действительно] отправился в Чжэнь-чжоу. Там уже был Пу-хуа. Когда Линь-цзи вышел в мир[3],
Пу-хуа был помощником при нем. Линь-цзи пробыл там совсем немного, когда тело Пу-хуа исчезло целиком.
Примечания
[1] Обосноваться (чжу) – сокращение от полного чжучжэ, которое писалось на табличке, прикрепленной к жилью настоятеля монастыря. Слова Ян-шаня, таким образом, являются намеком на то, что, покинув юг, Линь-цзи вернется на свою родину – на север, где станет настоятелем монастыря.
[2] Будет только голова, но не будет хвоста, будет начало, но не будет конца (Ю тоу у вэй ю ши у чжун). – Имеется в виду Пу-хуа с его полной чудес жизнью, имевшей начало, но не имевшей конца, его жизнь завершилась таинственным исчезновением его тела по образцу бессмертных даосов.
[3] Вышел в мир (чу ши). – В данном случае имеется в виду не «уход от мира», что более обычно для этого сочетания, а именно «в мир» для обучения и наставления на Путь других.
§ 136
Когда Линь-цзи в середине лета[1] поднялся к Хуан-бо, он увидел, что хэшан читает сутры.
Линь-цзи сказал:
– Я всегда считал, что вы человек; оказывается, вы старый монах, напичканный черными бобами[2].
Прожив несколько дней, он пришел проститься.
Хуан-бо сказал:
– Ты пришел, нарушив летнее [уединение], а теперь уходишь, не [дождавшись] его конца.
Линь-цзи сказал:
– Я пришел на короткое время, чтобы выразить вам свое почтение.
Хуан-бо тут же ударил его и выгнал.
Линь-цзи прошел несколько ли, засомневался в [правильности] своего поступка, вернулся обратно и пробыл до конца времени летнего [уединения].
Примечания
[1] Середина (половина) лета (бань ся). – Имеется в виду, что событие произошло в середине трехмесячного периода летней медитации. Монахи прекращают на этот период свои странствия, обосновываясь в монастыре.
[2] Черные бобы (хэй доу) – характерное для чань пренебрежительное название письменных знаков.
§ 137
Однажды, когда Линь-цзи собрался расстаться с Хуан-бо, [Хуан]-бо спросил:
– Куда ты держишь путь?
Линь-цзи отвечал:
– Если не в Хэнань, то возвращаюсь в Хэбэй.
Хуан-бо тогда ударил его. Линь-цзи остановил его и дал ему пощечину. Хуан-бо расхохотался и позвал помощника:
– Принеси-ка мне доску чань и скамейку[1] моего первого Учителя Бай-чжана.
Линь-цзи сказал:
– Помощник, принеси-ка огня.
Хуан-бо сказал:
– Пусть будет так, только унеси это. Потом ты [тем самым] заткнешь рот всем людям на свете.
Примечания
[1] Доска чань и скамейка (чань бань чань ань). – Намерением передать Линь-цзи эти предметы Хуан-бо показывает, что видит в его лице наследника учения Бай-чжана (720–814). Бай-чжан, наследовавший Дхарму Ма-цзу, в свое время передал Хуан-бо свою доску чань и подушку, а Гуй-шаню – палку и мухогонку (последние были затем переданы Ян-шаню).
§ 138
Спустя некоторое время Гуй-шань спросил Ян-шаня:
– А не оказался ли Линь-цзи неблагодарным в отношении Хуан-бо?
Ян-шань отвечал:
– Вовсе нет.
Гуй-шань спросил:
– А что ты думаешь по этому поводу?
Ян-шань отвечал:
– Лишь тот, кто познал милость, может понять, что такое воздаяние за милость.
Гуй-шань спросил:
– А был ли когда-либо в древности человек, подобный ему?
Ян-шань отвечал:
– Был, но жил он так давно, что я не хочу говорить о нем Почтеннейшему.
Гуй-шань сказал:
– И все-таки я хочу знать. Ты только намекни.
Ян-шань ответил:
– Ну, вот, например, на соборе по [сутре] «Лэнъянь»[1] Ананда, восхваляя Будду, сказал: «Эту глубокую мысль я понесу по всем бесчисленным мирам». Это и называется воздаянием за милости Будды. Разве это не пример воздаяния за милости?
Гуй-шань сказал:
– Конечно, разумеется, это так. Тот, чьи взгляды соответствуют уровню взглядов Учителя, наполовину снижает заслуги Учителя. [Лишь] тот, чьи взгляды превосходят взгляды Учителя, оказывается в состоянии передать их [дальше].
Примечания
[1] Сутра «Лэнъянь» (санскр. «Шурамгама-сутра»). – Эта сутра, излагающая учение Бодхидхармы, была очень популярна в эпоху Тан. Особую роль она играла в доктрине чань, так что содержащиеся в ней стихи-хвала Ананды в адрес Будды были хорошо известны буддийским монахам чаньской школы.
§ 139
Линь-цзи прибыл в храм-ступу Бодхидхармы[1]. Настоятель храма-ступы спросил:
– Почтенный старейшина, вы сначала поклонитесь Будде или Патриарху?
Линь-цзи отвечал:
– Ни Будде, ни Патриарху я кланяться не стану.
Настоятель храма-ступы сказал:
– Разве Будда и Патриарх какие-нибудь враги почтенному старейшине?
Тут Линь-цзи взмахнул рукавами и ушел.
Примечания
[1] Храм-ступа Бодхидхармы (дамо та). – Храм-ступа Бодхидхармы находился на горе Сюньэршань в пров. Хэнань, где, по преданию, был похоронен Бодхидхарма. Это была небольшая пагода, построенная учениками у могилы Учителя.
§ 140
Во время своих странствий Линь-цзи прибыл к Лун-гуану[1]. [Лун]-гуан поднялся в Зал [сангхи], Линь-цзи вышел и спросил:
– Как можно одержать победу, не обнажив острия меча?
[Лун]-гуан облокотился на спинку сиденья.
Лин-цзи спросил:
– Разве у совершенного Наставника нет собственного способа?
[Лун]-гуан уставился [на него] и воскликнул:
– Ха!
Линь-цзи указал пальцем [на Лун-гуана] и сказал:
– Сегодня ты, старик, потерпел поражение!
Примечания
[1] Лун-гуан. – Никаких сведений о нем нет.
§ 141
Когда [Линь-цзи] добрался до Трех горных пиков[1], монах Пин[tsilu.html">2] спросил:
– Откуда ты пришел?
Линь-цзи отвечал:
– От Хуан-бо.
Пин спросил:
– Что сказал тебе Хуан-бо?
Линь-цзи отвечал:
– Золотой бык прошлой ночью попал в грязь и пепел[3], и до сих пор никто не видел его следов.
Пин сказал:
– Золотой ветер дует в яшмовую свирель. Кто же узнает этот звук?
Линь-цзи сказал:
– Он проходит напрямик через тысячеслойные заграждения, не останавливаясь даже перед лазурным сводом неба[4].
Пин сказал:
– В этом своем вопросе ты забрался слишком высоко.
Линь-цзи сказал:
– Дракон дал жизнь золотому фениксу[5], прорвав бирюзовую лазурь.
Пин сказал:
– А ну-ка, садись пить чай![6]
Примечания
[1] Три горных пика (сань фэн). – Место с таким названием встречается в разных частях Китая, в частности, есть такие горы в пров. Цзянси близ Наньчана, т. е. неподалеку от того места, где жил Хуан-бо.
[2] Монах Пин. – Человек с таким именем (или прозвищем?) не идентифицирован.
[3] Золотой бык прошлой ночью попал в грязь и пепел (Цзинь ню цзо е цзао ту тань). – Представляется, что образ быка перекликается с металлическими бычками, играющими значительную роль в китайском фольклоре, где их наделяли способностью упорядочивать сушу и воду (ср. со способностью Бодхидхармы сдерживать потоки). Однако смысл выражения в целом остается неясным. Следующие за приведенным выражением слова «никто не видел его следов» можно понимать как намек на то, что Хуан-бо не оставляет следов в виде слов (см. вопрос Пина).
[4] Он проходит напрямик… не останавливаясь даже перед лазурным сводом неба (Чжи сю… бу чжу цин сяо-нэй). – Этой фразой Линь-цзи разъясняет, какими способностями должен обладать тот, кто может понять «звук яшмовой свирели» Хуан-бо.
[5] Дракон дал жизнь золотому фениксу (Лун шэн цзинь фэнцзы). – Дракон и феникс – привычные метафоры, соответственно для Хуан-бо и Линь-цзи.
[6] А ну-ка, садись пить чай (Це цзо чи ча). – Характерный чаньский прием возвращения собеседника к обыденной действительности.
§ 142
Затем он спросил:
– А где ты был до этого?
Линь-цзи отвечал:
– У Лун-гуана.
Пин спросил:
– А как Лун-гуан в последнее время?
На этом Линь-цзи ушел.
§ 143
Линь-цзи пришел к Да-цы[1]. [Да]-цы сидел в своем жилище. Линь-цзи спросил:
– Каково тебе, когда ты, выпрямившись, сидишь в своем жилище?
[Да]-цы отвечал:
– Зимняя сосна тысячелетиями не меняет свой цвет. Простой старец сорвет цветок – и во всех странах наступит весна[2].
Линь-цзи сказал:
– Сущность совершенной мудрости всегда за пределами будущего и прошлого; если разорвать цепи Трех гор, [рухнет] многослойная застава (?)[3].
[Да]-цы произнес кхэ.
Линь-цзи тоже произнес кхэ.
[Да]-цы спросил:
– Ну как?
Линь-цзи взмахнул рукавами и ушел.
Примечания
[1] Да-цы. – Имеется в виду Хуань-чжун (780–862). Прозвище «Да-цы» он получил по названию горы в пров. Чжэцзян. Да-цы был последователем Бай-чжана.
[2] Как отмечает Демьевиль (см.: Entretiens de Lin Tsi. P. 231), в ситуации с сосной внимание обращено на внутреннюю субстанцию, на «себя»; когда же идет речь о наступлении весны, то внимание практика обращено вовне; очевидно, здесь можно говорить об оппозиции «обращенность внутрь – обращенность вовне».
[3] Фраза не очень ясна, перевод предположительный. Очевидно, однако, что весь ответ Линь-цзи представляет собой параллелизм высказыванию Да-цы (о сосне) как по смыслу, так и по структуре. Что касается реалий, скрывающихся за выражением «цепи Трех гор», то, скорее всего, имеются в виду три возвышенности, расположенные в районе Янцзы выше Цзинлина (совр. Нанкин).
Возможно, в словах Линь-цзи, как полагает Демьевиль (см.: Там же), заключен намек на эпизод знаменитой битвы, происшедшей в этом районе в 280 г. н. э., которая положила конец эпохе Троецарствия. Во время этой битвы жители царства У с помощью натянутых поперек реки металлических цепей устроили многослойный барьер. Их противники чусцы сумели захватить Цзинлин, расплавив эти цепи с помощью факелов на «соломенной флотилии».
Однако не может быть исключено и предположение о том, что разрушение цепей у Линь-цзи ассоциировалось с уничтожением препятствий для полного расцвета «настоящего человека».
§ 144
Линь-цзи прибыл в Сяньчжоу к Хуа-яню[1].
Линь-цзи спросил:
– Почтенный монах, зачем сидя клевать носом?
[Хуа]-янь сказал:
– Истинный адепт чань [сам по себе] необычен, не похож на других.
Линь-цзи сказал:
– Помощник, принеси чаю, пусть почтенный монах попьет!
[Хуа]-янь позвал монаха-вэйна, чтобы он посадил старейшину на третье место[2].
Примечания
[1] Хуа-янь – настоятель монастыря, носившего такое название. Этот монастырь был расположен в местности Сянчжоу (совр. пров. Хубэй). Кто был настоятелем во время прибытия туда Линь-цзи – неизвестно.
[2] Третье место (ди-сань вэй) – место, предназначенное для опытного монаха, второго лица после настоятеля.
§ 145
Линь-цзи прибыл к Цуй-фэну[1]. [Цуй]-фэн спросил:
– Откуда ты пришел?
Линь-цзи отвечал:
– От Хуан-бо.
[Цуй]-фэн сказал:
– Какие слова сказал Хуан-бо? Расскажи людям.
Линь-цзи отвечал:
– У Хуан-бо не было слов.
[Цуй]-фэн спросил:
– Почему? Линь-цзи отвечал:
– Если б у него и были слова, то я б не мог их передать.
[Цуй]-фэн настаивал:
– А ты попробуй, скажи!
Линь-цзи сказал:
– Стрела пролетела на западное небо[2].
Примечания
[1] Цуй-фэн. – Сведений о нем нет.
[2] Стрела пролетела на западное небо (Цзянь го си тянь) – образное выражение, встречающееся и в других чаньских текстах. Смысл его: беседа приняла неверное направление, суть ее осталась в стороне, налицо лишь праздная болтовня.
§ 146
[Линь-цзи] прибыл к Сян-тяню[1] и спросил:
– И не мирской, и не святой. Прошу тебя, Наставник, скорее говори, [что это такое]!
[Сян]-тянь отвечал:
– Почтенный монах, я как раз таков!
Тут Линь-цзи произнес кхэ и сказал:
– Какую еще чашку ищут здесь эти многочисленные бритоголовые?[2]
Примечания
[1] Сян-тянь. – Сведений о нем нет.
[2] Какую еще чашку ищут здесь эти многочисленные бритоголовые? (Сюйдо туцзы цзай чжэ-ли ми шэмма вань). – Замечанием о том, что монахи только и думают, что о еде, Линь-цзи как бы укоряет Сян-тяня и его общину. В то же время – это и похвала в их адрес, т. к. они занимаются обычными делами, не впадая в дуализм «мирское – святое», на что Линь-цзи пытался спровоцировать Сян-тяня своим первым вопросом.
§ 147
[Линь-цзи] пришел к Мин-хуа[1]. [Мин]-хуа спросил:
– В чем смысл твоих бесконечных приходов и уходов?
Линь-цзи отвечал:
– Только в том, что я зря стаптываю свои соломенные башмаки[2].
[Мин]-хуа сказал:
– Так, в конце концов, зачем это?
Линь-цзи отвечал:
– Ты даже не понял, старина, темы беседы!
Примечания
[1] Мин-хуа. – Сведений о нем нет.
[2] Зря стаптываю… башмаки (ту та… се). – Линь-цзи имеет в виду, что Мин-хуа столь глуп, задавая свой вопрос, что приход к нему действительно бессмыслен.
§ 148
Направляясь к Фэн-линю[1], Линь-цзи встретился в пути с одной старой женщиной. Женщина спросила:
– Куда ты идешь?
Линь-цзи ответил:
– Иду к Фэн-линю.
Женщина сказала:
– Дело в том, что как раз сейчас Фэн-линя нет.
Линь-цзи спросил:
– Куда он ушел?
Женщина ударила его.
Тогда Линь-цзи окликнул женщину. Она обернулась.
Тут Линь-цзи ударил ее.
Примечания
[1] Фэн-линь. – Сведений о нем нет.
§ 149
Линь-цзи пришел к Фэн-линю. [Фэн]-линь спросил:
– Есть кое-что такое, о чем я хочу тебя спросить. Можно?
Линь-цзи отвечал:
– Чтобы разрезать мясо, надо сделать рану[1].
[Фэн]-линь сказал:
– Луна над морем сверкает, она не дает тени. Одиноко плавающие рыбки сбились с пути.
Линь-цзи спросил:
– Если луна не дает тени, почему же рыбки сбились с пути?
[Фэн]-линь сказал:
– Когда мы видим ветер, мы знаем, что вздымаются волны. Играя на воде, носится одинокий парус.
Линь-цзи сказал:
– Сиротливый диск [луны] одиноко освещает тишину рек и гор. Но [стоит] мне захохотать, как будут повергнуты в ужас небо и земля.
[Фэн]-линь сказал:
– Ты способен словом осветить небо и землю. Так попробуй к случаю сказать для примера [хоть] одну фразу.
Линь-цзи сказал:
– Если в пути встречаешься с человеком, у которого есть меч, следует обязательно показать ему меч. Тому, кто не является поэтом, не надо дарить стихов[2].
Фэн-линь на этом кончил. Тогда Линь-цзи произнес оду:
– Великое Дао исключает тождество[3]. На запад или на восток следует по собственной воле. [За ним] не поспевает высеченная из камня искра. Тщетно [пытается] достичь свет его молнии.
Примечания
[1] Чтобы разрезать мясо, надо сделать рану (Кэдэ вань-жоу-цзо-чуан). – Иными словами, лекарство хуже самой болезни. Применительно к Фэн-линю это значит: задавая вопросы, чтобы снять свои сомнения, он лишь отягчает свое положение.
[2] Эти строки были популярны во времена Линь-цзи и часто цитируются в разных произведениях.
[3] Тождество (тун). – Демьевиль считает, что вместо знака тун должен быть знак сян, который он передает как «направленность».
§ 150
Гуй-шань спросил Ян-шаня:
– Если высеченная из камня искра не поспевает и для света молнии он недосягаем, что же делали тогда для людей все мудрецы древности?
Ян-шань спросил:
– А что думаешь по этому поводу ты, почтенный монах?
Гуй-шань ответил:
– У них не было ничего, кроме слов, а последние абсолютно лишены реального смысла.
Ян-шань сказал:
– Это не так.
Гуй-шань спросил:
– А как еще можно это толковать?
Ян-шань отвечал:
– Если [рассуждать] официально, в них и иголки не вместишь, а если в частном порядке, то через них могут пройти и упряжки лошадей[1].
Примечания
[1] Выражение взято из биографии монаха Дао-сина (593–659), знатока винайи. Официальные власти препятствовали остановке посетителей на дворе его монастыря, но он, тем не менее, принимал их в частном порядке и произносил комментируемую фразу. Однако место этой фразы в нашем контексте не очень понятно.
