Текст книги "Хэппи Энд (СИ)"

Автор книги: Лилия Хайлис, Александр Зевелев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Вот. А тут ещё ты со своей любовью.

Ой, только тебя вспомнила – и появился сигнал, что от тебя сообщение. Ладно, я допишу сейчас своё, а твоё прочту потом: прерываться боюсь, горячее кую (можешь не хихикать: там именно "К").

Ну вот. На Марго было неприятно смотреть. Уж не знаю, какой вид у меня-то самой был, но я старалась успокоить Кирилла, а в висках не переставало стучать: он прав. На сто процентов прав. Какого ей сейчас от него нужно! Где она была до сих пор? Прав мальчишка. Выходит, теперь она его заберёт?

И я дала себе слово, Павлуша, что ни за что ей сына не отдам. Не знаю, что именно сделаю, но эта штучка его не получит. Чего ради он ей понадобился? Всю жизнь от него пряталась, а теперь здрасьте, не запылилась. Почему? Что предъявить? Я на всё готова. Хватит с Кирилла. Накушался дерьма пирога. К тому же, я так поняла, что ей особо его и брать-то некуда, не на что, и незачем. И ему с ней тоже делать нечего.

Даже если она на самом деле раскаялась, – хоть застрелите меня: всё равно, не отдам. Я ему нужна! Может быть, ещё ты немножко (не в том смысле, не думай!). Да, Пашечкин, прости: наверно, я причиняю тебе боль, но тут самое важное – не я, не ты, а Кирилл. И единственно о нём, о его будущем, о тех осколках, которые ещё может стать возможным собрать и склеить, – только об этом все мои мысли.

Мальчик в это время уже докричался до того, что уберёт её на фиг, если сама не уберётся подобру-поздорову.

И вот, что самое удивительное: чем больше нервничал Кирилл, тем спокойнее делалась Марго. Наконец, она совершенно спокойно заявила, что ей ни от него, ни от меня, и вообще ни от кого ничего не нужно. Затем, холодно пожав плечами, сообщила, что она не приехала строить козни, а просто случайно попала на наш пикник и узнала Олега.

В это время и мы с Кириллом уже поняли, что момент достиг своего апогея и надо как-то успокаиваться.

Руки теперь уже у меня тряслись, но кое-как я разлила чай, мы с Кирюшкой тоже закурили.

Долго молчали, дымили. Интересно, я заметила, что мы с Кириллом курим одинаковые лёгкие "Марлборо", а Марго – крепкие. Название никогда не знаю, типа тех, что ты, Павлик, куришь, только, кажется, ещё крепче. Символика, правда? Когда начинается такое, то во всём ищешь символику.

Вот. Отмолчались. Выпили чай. Дым на кухне столбом. Стоит до сих пор. Даже не верится, что она, наконец, ушла. Казалось, что расположилась тут навсегда и никакими силами не выставишь. И если всё-таки уйдёт, то дух её останется.

Ох, устала. Наши пальчики писали... Да и ты ведь утомился читать, наверное. Но всё же хочу дорассказать до конца.

Дальше – биография. Вот что Марго поведала нам о себе.

В Москву попала, сбежав из семьи, в пятнадцать лет (где-то в возрасте теперешнего Кирюшки). Мечтала стать актрисой, а родители заставляли учиться в школе. Представляешь – проверяли домашнее задание. Вот девица, кое-как закончив восьмилетку, поехала поступать в театральное. Поступила, сам понимаешь, как я когда-то в МГУ. То есть, провалилась с треском. Возвращаться домой, в лоно родительских забот, которыми её к тому времени просто задавили, не пожелала. Стала метаться по Москве, искать варианты. Вот и попала в профтехучилище по специальности типографского наборщика. Проторчала там целый год или ещё больше. Намучилась – это уже сюжет для другого рассказа.

С Олегом познакомилась в метро. Долго ехали в одном вагоне. Она заметила, сидит такой симпатичный, пялится, но молчит – и пристала сама. Это всё с её же слов. Ему тогда было двадцать восемь. Инженер-экономист, москвич, приятный, интеллигентный... Даже фамилия "Черных" звучала в её ушах верхом совершенства. Ну и отдельная комната в коммуналке на Старом Арбате не помешала тоже. Стали они с Олегом встречаться. Марго тут же забеременела. Олег, конечно, сблагородничал, предложил пожениться. Стала Маргарита Китайгородская Маргаритой Черных: сбылась, то есть, мечта... Бросила свою типографию, с новым рвением взялась за гитару...

В положенный срок родила Кирилла. Походила несколько ночей, "а ведь я, если не высплюсь, то превращаюсь, чёрт знает во что". Быстро сообразила, что "новая музыка" не для неё: "Ребёнок орёт, Олег – ещё больше, а мне – что? Хоть ложись да помирай? Так эти крики и помереть спокойно не дадут". А самой всего семнадцать. Что же получается? Жизни нет: одни пеленки, вопли, недосып, а тут ещё этот (имелся в виду, вероятно, муж) требует жрать, без конца ворчит, что при законной жене нет чистой рубашки, а в доме развели такую грязь, что скоро по тарелкам поползут тифозные вши, – в общем, сплошной кромешный ад.

И она сбежала. Мягко говоря, пошла по рукам. К каждому пыталась пристроиться. "Спать-то они все со мной хотели, а жениться – не очень-то. Даже этот алкаш, и тот морду воротит. Сам звал, а теперь морду воротит." Это, кстати, о Мишке.

В Америку попала, как в Москву: всё случайно, всё безалаберно и всё с тем же результатом. С Мишкой, как ты и упоминал, познакомилась по интернету. Это ж надо! По интернету – и тут же прискакала. А вдруг он – насильник? Или ещё что? Как это можно, – умом не понять, а сердцем...

Когда явилась к нему, тут же и предъявила свою гитару, вот они все вместе (с гитарами?) на пикник и приехали.

Марго увидела постаревшего Олега и сначала не узнала. Тот зато узнал её мгновенно. Без особых церемоний стал гнать с полянки. К супругу, разумеется, присоединилась Зинаида (о мёртвых либо хорошо, а что ж тут хорошего). Уж эта-то тем более не церемонилась: крыла, поносила, обзывала непотребными словами... По комментариям Марго, не пасть, а фонтан помоев, на каком только базаре он выискал такую.

Все события, оказывается, произошли ещё днём, до нашего с тобой приезда. Зинка отчитала бедную Марго, обругала, оскорбила, как могла. В конце концов, Олег объявил приговор: чтоб духу этой потаскушки на одном с ним гектаре не было. Между прочим, из всего потока словесной грязи, вылитой на нас с Кириллом рассказчицей, я выбрала самое цензурное слово, а та не постеснялась и собственного сына.

Маргарита побежала заливать с Мишкой своё горе. Сначала пили, потом пели у костра, не отлучаясь даже в уборную: косые взгляды Зинаиды во время разговора со мной (а я и не догадалась о возможных причинах, думала, мерещится) приводили в трепет. Опьянеть бардесса так и не смогла. "Боялась за себя и за гитару". Ночь напролет глаз не сомкнула. Рано утром, ещё темно было, пошла к палатке Олега. Есть у Марго, как сама же и выразилась, идиотская привычка: сидеть на пороге и ждать у моря погоды. А на этот раз в ней взыграла материнская любовь... Опять же, по её восклицанию, сердце матери, – представляешь, Павлик? Сердце у неё. Надеялась смягчить Олега, ну и любопытство, конечно: возжаждала посмотреть, на что всё-таки похож выросший Кирилл. Когда стало рассветать, то узрела на боковой стенке палатки странное, расплывшееся красное пятно. И не хотела заходить: чувствовала интуитивно, что лучше бежать оттуда подальше, а какой-то чёрт всё-таки загнал в эту проклятую палатку. "Как будто, кто-то заставил войти!". Вот так бедняга нашла два трупа. И никакого Кирилла. Подняла крик, вызвала полицию по Мишкиному сотовому...

Во время этого рассказа с Марго сошло всё её напускное безразличие вместе с сарказмом. Она то причитала, то хохотала актёрским хохотом. Она умудрилась обвинить в своих бедах весь мир. Время от времени гордо вскидывала голову или заламывала руки и переходила на громкий шёпот. Попыталась бухнуться перед Кириллом на колени, дабы испросить прощения. Мальчишке, сам понимаешь, весь этот спектакль претил. Кроме отвращения к "этой ненормальной", его взгляд так ничего и не выразил. У меня такое впечатление, что пуще всего парень сейчас боится, как бы незадачливая мамаша не прибрала его к рукам. Да, сцена была бурная. Я, впрочем, от души наревелась: Кирюшку жалко, да и эту дурёху несчастную тоже страсть как жалко. И тебя жалко, Пашик, и Олега, а себя больше всех.

А дальше уже не интересно. Явился на удивление трезвый Мишка, забрал, не глядя на неё, злополучную гостью. Успел при этом доложить, что ты "готов" и валяешься под столом.

Ну вот, Кирилла с трудом успокоила и уложила. Сейчас допишу и тоже лягу. Твоё письмо прочту завтра, ладно? Не обижайся, пожалуйста. Может, наконец, хоть сегодня удастся уснуть. На работу же возвращаться пора.

Павел. 10 июля, понедельник, 22-40

Только что от меня уехал Мишка. После целого дня, проведенного вместе, мы с ним, как неразделимые сиамские близнецы, никак не могли расстаться. Выпили у меня – совсем немного: ему же домой было ехать, сказал, что там, у себя, оторвется и доберет недобранное. И я, конечно, доберу – хотя завтра на работу, но мне не впервой, а без «добора» я фиг засну. И альтернатива между мной трезвым, но не выспавшимся, и мной же похмельным, но хоть как-то выспавшимся, решается, ну, сама понимаешь, в чью пользу... в мою, конечно!

А пока я еще не совсем "добрал", посчитал долгом своим настрочить тебе коротенький отчет о моем сегодня (или это уже вчера?).

Собрались, значит, мы все в девять утра под крышей знакомого тебе дома. Действующие лица (они же исполнители): Мишка, я (ваш покорный), тетя, дядя и двоюродный брат Зинки. Ты их всех вчера на кладбище видела, она вся такая пепельная, он, супруг ее, весь такой надутый, как зовут обоих – не помню, хоть убей, – нечто экзотическое, и их сын (Зинкин двоюродный, следовательно), зовут Володей (он-то, в основном, и участвовал и, похоже, в отличие от нас с Мишкой и родителей своих, хоть что-то во всем понимал). И были еще двое: адвокат и си-пи-эй. Ну, как тебе объяснить, что такое си-пи-эй, если я и сам толком не знаю. Нечто вроде счетовода или, лучше, делопроизводителя. Клар, у тебя почему до сих пор нет личного адвоката и личного делопроизводителя? Ай-яй-яй, какая ты несовременная. Вот у Олега с Зинкой есть. Были, то есть...

Разбирались с бумагами: и теми, что нашли в доме, и теми что принесли с собой эти двое. Меня хватило ровно на сорок пять минут – академический час, – после чего я вел себя совершенно неприлично: зевал, дремал, выходил курить, как, впрочем, и большинство присутствовавших. Работали в основном эти двое: счетовод и адвокат. Поэтому расскажу тебе очень коротко только то, что я понял и запомнил. Ибо запоминать то, чего я не понимаю, я в принципе не способен, а то, что понял (или мне кажется, что понял), могу и не запомнить. Итак...

Олег с Зинкой вместе крутились не на акционерном рынке, как я почему-то считал, а на валютной бирже. Счетовод сказал, что начинал Олег именно с акций, но потом решил, что в этой сфере все слишком зарегулировано и нет простора для махинаций. Счетовод этот у них уже давно. Говорит, что каждый год, после составления очередной налоговой декларации, подумывал отказать им в своих услугах: уж очень они дурно попахивали, все те операции, по которым он сводил для них балансы и составлял отчеты. Тут юрист вставил свои "пять копеек", сказав, что ничего противозаконного они не совершали. На мой вопрос: "А как в смысле аморального?" – оба профи пожали плечами и грустно так мне улыбнулись. И знаешь, я заткнулся со своими "непрофессиональными" вопросами.

Клиентов у них было много: чуть ли не вся местная русскоязычная община – ну, та ее часть, у которой есть лишняя денежка. Но постоянных клиентов – раз, два и обчелся. Угадай с одного раза, кто был самым постоянным? Ну, прости, ну, не буду больше! Многие их клиенты приносили им наличные с доходов, нигде не учтенных, и потому наши махинаторы не слишком опасались судебных исков с их стороны. Ну какой, например, таксист, который в налоговой декларации указывает пятнадцать тысяч в год и при этом вбухивает в Олега (пардон, инвестирует) за один раз двести тысяч, пойдет на них в суд подавать? Судья тут же поинтересуется, откуда это у него, голубчика, такие "необналоженные" деньжищи? Нет, конечно, теряли не все и не всегда. Некоторые вытряхивали из Олега свои деньги и уходили от него навсегда. А некоторые наоборот, как в рулетку играли: все ставили и ставили на одно и то же поле и, наконец, тоже уходили, но уже будучи весьма раздетыми. Вот такой бизнес, значит...

Идем дальше. Зинка с Олегом крутили не только чужими деньгами, но и у банков занимали, и свои вкладывали (откуда у них эти "свои", если не вытянутые из "чужих"?). Выигрыши и потери их за последние годы в документах занимают такие толстенные тома, что я тут же вспомнил свою прошлогоднюю налоговую декларацию толщиной в одну страничку и понял, что прожил жизнь напрасно. И вот баланс: на сегодня их общая задолженность банкам и всяким прочим организациям что-то порядка семисот тысяч. Доигрались, блин!

Идем опять-таки дальше. Им принадлежат (принадлежали, черт меня возьми, никак привыкнуть не могу!) две машины, сегодняшняя рыночная стоимость которых примерно равна сумме невыплаченного за них банку долга. Это значит, что если их, машины эти, продать и долг по ним вернуть, то баланс будет нулевым. На банковских счетах у них у каждого меньше, чем по сотне. Ну, это-то понятно: по счетам платили, долги раздавали, а может, в "дело" вкладывали. Наконец, дом. Купили они его в свое время за триста. На сегодняшнем рынке его можно продать тысяч за четыреста. Долг банку за дом где-то двести двадцать или около того. То есть, в случае продажи чистая выручка будет тысяч сто восемьдесят. Впрочем, нам объяснили, что цифры эти все приблизительные, а реальные будут зависеть от... На этом месте я ушел покурить.

Клар, ты еще жива и все это читаешь? Потерпи, пожалуйста, осталось совсем немного.

Страховка. Вот где у родственничков глазки заблестели и ладошки зачесались. Ведь страховка-то пойдет Кириллу, кому ж еще? И что ты думаешь? Пойти-то она пойдет, но сколько! Наши с тобой покойники каждую копеечку в рост (или там в рулетку свою валютную) совали! То есть каждый из них застрахован на тысячу долларов. Всего! Представляешь? Зато бесплатно, через банк, просто за то, что они в этом банке счет держали. То есть, Кирилл как наследник получит чек аж на две тысячи! А знаешь, сколько я потратил на похороны: это ж все по моей кредитной карточке оплачено? Ладно, чего уж там...

И наконец, снова дом. (У родственничков – рецидив чесания ладошек.) Адвокат сказал, что дом или то, что останется от его продажи, принадлежит Кириллу, и если в установленное законом время не объявятся какие-нибудь неучтенные родственники со стороны Олега, то опекунство над Кириллом и, следовательно, над домом может смело оформлять Зинкина родня. Стой, не рыдай!!! Еще не все. Я тоже было пал духом. Однако... Если Кирилл (или опекун – от его лица) продаст дом (а кто же оставит несовершеннолетнего жить в этом доме одного? – значит, продажа неизбежна), то кредиторы Олега наложат на это дело "lean" (ну, в смысле, лапу наложат). Сколько Олег задолжал кредиторам? Смотри выше – семьсот. Сколько бедняга-опекун выручит за дом? Меньше двухсот. Возникает вопрос... Нет, не у меня. Вопрос возник у всех трех "дальневосточников": а на фига нужна такая опека? Они почти что хором пообещали адвокату "подумать и завтра же перезвонить" и быстренько ретировались. В аэропорт, наверно. Зинкина тетя, которой сын Володя самое главное перевел на русский язык, на бегу бормотала что, дескать, на кой хрен ей непродаваемая недвижимость на другом конце вселенной. О Кирилле она не бормотала ничего...

Когда они ретировались, как Мамай при Аустерлице, среди документов мы нашли свидетельство о рождении Кирилла, где в графе мать написано: Маргарита Китайгородская-Черных (выходит, не врет, стерва!). А теперь самое интересное, держись, старушка: в свидетельство вложена бумажка, на которой почерком Олега написано примерно следующее (точно не скажу, бумажку эту вместе со свидетельством забрал адвокат): "To Whom It May Concern..." Дальше красивый такой бюрократический оборот, я воспроизвести не в состоянии, а врать в таком деле не хочу. И потом: "In the case of my premature death, I wish the custody over my minor son to be granted to my former wife, Mrs. Klara Vaysenberg, if such a responsibility is accepted by her. I believe she is the only one who will be able to take proper care of him." Перевод не нужен? Оригинал у адвоката, позвонишь мне завтра на работу, дам его телефон и адрес. Если хочешь, конечно...

И, извини, воздержусь на сегодня от эмоций и комментариев. Пойду добирать все еще недобранное... Привет Кириллу: у меня такое чувство, что ему не придется расставаться со школой и с друзьями. Если, конечно, ты не передумаешь. До завтра, старушка!

Клара. 10 июля, вторник, 0-37

И спать хотела, а не спится. Мысли замучили. Мисли, мисли, а куда же я дену мисли... Покрутилась да и вернулась к компьютеру. И очень рада, что прочитала твоё послание.

Слушай, я сейчас одурею от счастья. Да, Пашка, здорово ты меня обнадёжил. Так значит, Олег завещал мне своё самое дорогое: Кирилла. За это можно простить все семь лет. Безнадёжность, отчаяние, – это-то вообще я: Олег Олегом, он – Черных, а мне полагалось бы и поумнеть на старости лет. Что же касается денежных страстей (даже пусть через Зинку), афёр, надувательства близких, в том числе, меня... Слаб человек. У каждого своя душа и свои ценности. Заметь, про "не суди" больше не повторяю.

Интересно, пришла в голову странная, может даже, дурацкая мысль: почему такая предусмотрительность? Неужели Олег предвидел свой внезапный смертный исход? Если так, то каково это: жить и думать, что вот-вот... Должно быть, жутко.

Паша, ты, кажется, немного знаешь американское делопроизводство... Что надо делать для того, чтобы вступить в права, как ты считаешь? Да и вообще, насколько это правомочно? Можно ли расценивать записку Олега как завещание? Не может ли быть там какого-нибудь подвоха? Ой, нет, не дай Бог, а Он есть, и есть справедливость. А ты уверен, что ничего не перепутал? Как бы поскорее узнать окончательно? Я бы хотела рассказать об этом Кирюшке, но ведь это всё ещё не точно? Или точно? Боже мой, я же теперь с ума сойду, пока не решится...

Кирюшка сегодня болтался, пока я работала. Навестил меня на работе в ланч, мы ходили в забегаловку напротив, знаешь, сэндвичи с расплавленным сыром, томатный суп, ну и хамбургеры с картошкой, как же Кириллу-то без этого... Хорошо, в Сан-Франциско общественный транспорт достаточно удобен. Так что, пока у нас всё нормально, тьфу, тьфу, не сглазить бы. А потом лето кончится, пойдёт в школу. Он же способный, в папу. Так пусть пока у меня и останется? Я ему буду с собой ланчи паковать. Верится с трудом.

Да, кстати, Кирилл, наконец, поставил батарейку в мои часы. Всё время забываю тебя спросить: у тебя часы идут хорошо? А то, если батарейка нужна, он и тебе сделает. В смысле, вставит. Это я так шучу.

Ни Мишка, ни Марго нас не дёргали сегодня. Это отрадно. Случалось ли у тебя так когда-нибудь? Я имею в виду, обратишь ты внимание на кого-то в толпе... На двух разных людей, совершенно ничего общего между ними нет, а потом... Вдруг они оказываются каким-то образом связанными между собой. Как Мишка и Марго... Чуть не написала, Мишка и Зинка... Надо же, как срабатывает судьба! Поехать на другой конец материка в поисках мужа, а найти брошенного когда-то собственного ребёнка.

Завтра уже начну, как раньше, звонить тебе с работы. Сегодня же пришлось решать проблемы: накопилось слишком много и все срочные. Но за день немного разгрузилась.

Всё-таки любопытно: почему Олег думал о своей смерти? Может, ему угрожали? Может, есть кто-то конкретный, кто угрожал и выполнил? Как бы узнать.

Да, вот же ещё что. Сегодня на работу звонил этот... Порфирий. Лэрри его зовут. Лэрри Кассиди. Я была занята, обещала встретиться с ним завтра. Будет из меня, наверно, тянуть информацию. А ведь я уже всё, что знала, сообщила. Не понимаю, какого рожна им ещё от меня надо. На родине я бы уже не спала всю ночь... Со страху не вылезала бы из туалета, а самое главное – заготовила бы знаменитый узелок. Какое счастье, что мы здесь, а не там!

Конечно, и тут люди боятся электрического стула... Но ведь, если бы меня в чём-то подозревали, то вызвали бы в полицию, а не шли домой? Ты не знаешь, как всё это здесь происходит? Нет, на самом деле, я, конечно, дёргаюсь, но ведь глупо предполагать, что меня и не спросят. Даже обидно, пожалуй...

Ну, пока. Кирюшка зовёт смотреть детектив. Поздно, конечно, да пускай побалуется, ведь каникулы!

Да, а чего ты везде пихаешь свою кредитную карточку? Давай тогда разделим пополам, ОК?

Павел. 11 июля, вторник, 1-28

Сегодня утром пообщался, наконец, со своей мамой. После недельного перерыва, вызванного известными событиями. Привет тебе от нее. Я ей про тебя в последнее время все уши прожужжал и – что ты думаешь? – количество-таки да перешло в качество. Где-то с месяц назад во время нашего с ней очередного тура по магазинам она даже не в вопросительном, а скорее в утвердительном эдаком ключе сказала что-то вроде того, что если у тебя (у меня, то есть) с тобой (с тобой, то есть) так все серьезно, то не пора ли вам с ней (с мамой моей, то есть) познакомиться? Она же, мама моя, об этом, э... специфике моей как э... мужчины – понятия не имеет! Хотя, может, и догадывается о чем-то, но – в любом случае – молчит. И я всю жизнь, каждый день думаю: сказать ей или не сказать (тоже Гамлет хренов!), а то ведь все внуков ждет. Слушай, а давай я тебя ей вместе с Кирюшкой предъявлю! Во сюжетик! Хотя если серьезно... Вот так, выпимши, оглянешься (у кого же есть время не выпимши оглядываться?) и встает он. Вопрос. Такого примерно плана. Мне уже сорок два, для России это значит – старик, для «тут» вроде еще не совсем старик, но здорово уже за середину перевалило. Ничего не нажил, но и черт с ним! Вопрос в другом: кто у меня есть? Или лучше так: кому я нужен (кроме создателя, разумеется: у него в обеих палатах, и в нижней, и в верхней всегда вакансии есть)? Ну, маме. Ну, хочется верить, тебе (зачем – это уже другой вопрос). Ну, может быть, в какой-то степени Кирюшке, особенно после всего, что с ним (или, точнее, рядом с ним) случилось... И – все. Тогда следующий вопрос: а сколько мне надо тех, кому я нужен? Тут ответ прост: хватит и этих троих.

Кстати о Кирюшке. Детективов этих с ним за последние месяцы я насмотрелся на всю оставшуюся жизнь. Мало что запомнил, правда: сидит рядом офигенный мальчишка, дышит и поедает чипсы и, ну, никак не дает сосредоточиться на экране. Впрочем, об этом я уже писал. Все спрашиваю себя и нет ответа: почему на работе я на пацанов вовсе не смотрю? Неужели нет среди них симпатичных? Есть же, поверь мне, отличные ребята есть! Отгородился стеной какой-то: там ученики, здесь частная жизнь со всеми ее заскоками. Когда-нибудь, когда весь этот кошмар закончится или хотя бы поутихнет, мы с тобой сядем потрепаться, и в ответ на твои изыскания по истории отношений гладиаторов и наложниц я обещаю тебе не менее любопытные факты из теории сексуальной ориентации: я этой проблемой много лет, ну, не скажу, чтоб занимался, но как бы интересуюсь. Договорились?

А насчет кредитной карточки – это я так, трепанул по глупости, не обращай внимания. Потому что если все будет так, как ты хочешь (или мечтаешь), то кредитная карточка твоя тебе еще, ой, как понадобится! Ибо три года, как минимум, пацана одевать да кормить придется. А ест он много. А кока-колы сколько уничтожает – никакой бюджет не выдержит. И знаешь, очень огорчил меня диагноз, который ты Кирюшке поставила. Цитирую: "Точно, у него депрессия. Боже мой, как излечить этого мальчика!" Вот у тебя, пожалуй, действительно депрессия, причем затяжная. Чем лечить от затяжной депрессии одинокую женщину – это общеизвестно: мужиком. Насколько это лекарство универсально, в смысле, поможет ли Кириллу... Шучу. "Спокойствие, – как говаривал Карлсон, – только спокойствие"!

Про меня, валявшегося под столом, Мишка наврал. Я так быстро надираться не умею, мне разбег нужен. Мы с ним приняли по чуть-чуть, и уже после его ухода я приступил к процессу. И кстати, до сих пор еще ни под каким столом не валяюсь. Поэты – они все такие вруны. Или фантазеры – что то же самое.

А про то, как стихи пишутся, я однажды сам стих написал. В ранней молодости задался тем же вопросом и – написал. Такой вот стих: "Сяду утром на горшок, сочиню людям стишок." В "людям" ударение на "я", потому что правильно, то есть, на "ю", никак не получалось.

Ой, слушай, просил я тебя не звонить мне с серьезными вопросами после одиннадцати!? К этому времени я уже обычно "добираю", то есть "никакой", готов отойти ко сну или в мир иной – зависит от дозы и провидения. Ну, так ты и не звонишь, а и-мейлы шлешь! Я чего тебе писать-то сел: Йоську повязали!!! Лизка сидит дома и ревет. Позвонила мне. Говорит, приехали утром, вежливые такие, извинились за беспокойство, надели на Йоську наручники и увезли. Представляешь!? И я знаю, почему: он столько раз орал во всеуслышанье, что, дескать, "убьет этих гадов", что кто-то об этом, конечно, следователям сказал. Как ты думаешь, это действительно мог быть он? Ну, убийцей, в смысле... Лизку я, как мог, успокаивал, а ты мне скажи – ведь знаешь их обоих не меньше моего – мог это быть он?

Порфирий наверняка будет тебя завтра про Йоську расспрашивать. Клар, пожалуйста, не говори ему, от кого узнала о его аресте. Меня почему-то до сих пор не дергают, и я как бы не возражаю. А почему ты так про часы мои интересуешься? Я бы подарил, да мужские они, а ты у нас женщина хрупкая и отнюдь не мужеподобная.

Завтра напиши, что и как. Ладно? И с работы – если сможешь, и потом, после Порфирия. Обязательно и подробно!

Мне кажется, что на месте Олега я бы думал о смерти постоянно: опасался мести обманутых. Ведь ежели они, обманутые эти – а имя им легион – не могут законным путем, то есть, через суд до него добраться, то какова вероятность, что из этого легиона ни у одного рука не поднимется на обманщика? И вот результат: ровно неделю назад на полянке... Что же касается опеки – я так полагаю, записочка эта, конечно, не документ, но если нет претендентов на "корону" (а их, похоже, нет), то после Порфирия, если не повяжут, как Йоську, можешь смело звонить адвокату. Клар, а ты уверена, что тебе это нужно: опека, ответственность и – после всего, что ты мне о нем рассказывала – вообще этот мальчишка? Зачем тебе это изломанное и развращенное существо? Только, пожалуйста, не срывайся на меня, это-то проще всего, а пораскинь мозгами трезво.

Ну вот, написал слово "трезво" и – протрезвел. Теперь хрен засну. Пойду, сделаю свой фирменный, вместе с пивом это обязано сработать. Ежели что – номер моего сотового не забыла? Спокойной ночи (хотя когда ты этот бред читать будешь, то будет уже "доброе утро").

Клара. 11 июля, вторник, 9-00

Гамлетам от Макбетов.

А ещё можно – Джарднисам от Джарднисов.

Только что явилась на работу, сделала озабоченный вид и тут же села сочинять тебе очередную докладную.

Даже не знаю, с чего начинать.

Может, с Йоськи? Нет, вру. Пожалуй, с того, кому ты нужен. На Кирюшку в этой связи, по-моему, лучше не рассчитывать. Прости. Знаю, что тебе это больно слышать, но пойми же ты, наконец: ему не до нас с тобой. Юноше бы сейчас выжить и превратиться во что-то существенное, ему сейчас так хочется быть нужным, неповторимым, правым и взрослым. Ну вспомни себя в пятнадцать лет. Полагаю, что самое большее, что необходимо сейчас Кириллу, это добрать, как ты выражаешься, но не водки, а любви. И, безусловно, не той, которую ты рвёшься ему предложить, а самой обыкновенной, тихой родительской любви, которой он был обделён до сих пор. Но про это мы уже раз сто говорили и повторяться надоело. Твоей маме ты нужен, нужен, разумеется, мне... А как ты своей маме потом намерен про меня врать?

Я, к сожалению, не надеюсь на то, что этот кошмар когда-нибудь закончится или хотя бы поутихнет. Всё остаётся в моей голове. Из своих книг по оккультизму я вычитала, что все события, которые происходят, записываются в памяти Вселенной. А всё, что случается со мной, записывается в памяти моей. Да, этот ужас, возможно, прекратится когда-нибудь для тебя. Я же с моей объёмистой памятью, как со своим же обострённым обонянием... При сильнейшем желании выбросить из головы, я всё-таки знаю, что не забуду ни одной минуты из сегодняшних дней. Ни одной, Паша. Если вообще переживу.

А пока я очень хочу дознаться, кто убил Олега. Не для того даже, чтобы наказывать: Олега не воскресишь, но единственно для того, чтобы знать. Наверно, это чисто женское любопытство... Зинка меня не волнует. Интересует только Олег. Не знаю. Агату Кристи люблю. Может, поэтому.

Так. Дошли до главного. Первая ласточка. Повязанный наш... Ты спрашиваешь, мог ли он убить Олега? Конечно, нет! Разве такие способны на убийство? Балаболка, трепло, – пожалуйста, но чтобы Йоська решился на такой шаг – представить себе не могу.

Паш, мне кажется, что для того, чтобы убить, мотив должен быть посильнее, чем месть за потерянные деньги. Ну, например, если это – единственная возможность защитить от насилия беззащитное существо... Даже очень плохой человек должен переступить табу, встроенное в генах, чтобы пойти на убийство себе подобного. Да, иногда, очень редко, встречаются люди, у которых в генах этого табу нет, но Йоська-то – обыкновенный малый. Да, вопил: "Убью!" Кричать не запрещается. Я думаю, что самое большее, на что он способен в пылу эмоций, это поорать. И попробовать найти себе жертву, но совсем в другом смысле.

Он и ко мне подбирался, было очень смешно. Кстати, получив от меня порцию благородного гнева, Иоська позже вместе со мной с удовольствием смеялся над тем, что его порыв вдруг отвергли.

Вчера, едва узнала, я позвонила Лизке. Долго и тщетно старалась её успокоить. Последнее время жизнь моя – сплошные слёзы, не мои, так чьи-то мне на грудь.

Больше всего Елизавета сокрушалась, что на пикнике Иосиф несколько раз исчезал, неизвестно куда, а это означает, что алиби у него нет. Я прикинула возможных кандидаток и стала обзванивать народ (это уже считай ночью, сталинские времена да и только). Так что, алиби я нашла. Правда, не уверена, понравится ли оно Лизухе. Зато вполне реально и абсолютно достоверно. Это оказалась наша Сюська. Которая сначала сказала, что ни за какие блага мира не пойдёт признаваться, а то супруг ей, Сюське, голову свернёт. Но я её припугнула тем, что Адик Адиком, ему-то и знать ничего не обязательно, а электрический стул страшнее. А если упрётся, так ведь алиби и у неё на то же время нет. А вот тогда муженёк узнает уже точно. Короче, наша мадам Бовари согласилась пойти завтра (то есть, сегодня) вызволить этого шлемазла для того, чтобы тут же отдать на растерзание законной супруге. Я звонила, проверяла. На работе Сюськи нет. Надеюсь, явилась с признанием.