Текст книги "Жизнь моя, иль ты приснилась мне…"

Автор книги: Лилия Задорнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Лилия Задорнова
Жизнь моя, иль ты приснилась мне…

© Задорнова Л.А., 2020

Часть 1

Сила основана на неудачах, а не на успехе. Я стала сильной, когда плыла против течения…

Коко Шанель

Глава 1

Эта девочка родилась через несколько лет после окончания Великой Отечественной войны в Литве, а точнее, в городе Каунас.

В этот литовский город занесло её семнадцатилетнего отца Бруно Озерова по предложению Матвея Егоровича Сергеева обосноваться здесь, переехав из разрушенного послевоенного Смоленска. Матвей Егорович приходился Бруно отчимом. Мария Савельевна Озерова, мать Бруно, как и все они, жила в довоенном Смоленске. Работала она официанткой в ресторане НКВД, в браке не состояла, имела сынишку. Матвей работал там же поваром, там же и познакомились.

Продолжительные и настойчивые ухаживания Матвея за Марией возымели-таки успех по главной причине: Матвей не пил. Вообще. Мария не отвечала в полной мере взаимностью на чувства Матвея, если под ними подразумевать любовь, позволяя Матвею любить себя. Невысокая, кареглазая, черноволосая, статная красавица, видимо наученная горьким предыдущим личным опытом, посчитала, что от добра добра не ищут. Не пьет, обладает надежной во все времена профессией повар, которая всегда прокормит. Любит ее и ее сынишку, руку на нее не поднимает, ну и ладно…

Матвей же собственной семьи не имел, не было у него и детей, поэтому готов был принять сынишку Марии и растить как своего. Надо сказать, что любовь Матвея к Марии была безграничной. Он хорошо чувствовал утонченность ее натуры, хотя сам был грубоват, что называется «не отесан». Всю их совместную жизнь был ей беспредельно предан. Брак они не регистрировали. Так и прожили вместе до конца жизни, деля быт, радости и невзгоды, которых было в их жизни существенно больше…

Грянула Великая Отечественная и Матвей был призван на войну. Воевал, дошел до Берлина. Во время войны участвовал в боевых действиях и на территории Литвы, в том числе и в литовском городе Каунас. Когда после войны возвратился в разрушенный войной Смоленск, с бывшим однополчанином решили переселиться с семьями в Каунас. Так и поступили: в конце 1940-х переехали туда из Смоленска, как потом оказалось – навсегда.

Поселились они в части города, расположенной вдоль реки Неман на улице Пушу, что в переводе на русский – Сосновая. Улица вполне соответствовала названию, поскольку находилась рядом с лесом. Район назывался Панямуне – возле Немана.

Занимали часть одноэтажного деревянного дома, состоящего из двух четырнадцатиметровых комнат. Одна из них была проходной, в ней находилась печь, которую топили дровами и углем. Из этой комнаты был выход в холодную, перегороженную на две части застекленную веранду. Другая половина дома была зеркальным отражением этой половины. Ее занимала другая семья. Единственным благоустройством в доме был водопровод.

Дом этот был одним из четырех домов, составлявших двор. Причем первый и четвертый дома были двухэтажными. Два одноэтажных – в середине двора. Раньше все четыре дома принадлежали живущему в одном из домов старому литовцу, которого все здесь называли «хозяином». После установления в Литве Советской власти вся его собственность перешла государству и все дома, принадлежавшие ему ранее, были заселены людьми, никакого отношения к нему не имеющими, а ему в пользование оставлена одна из квартир в этих домах, поскольку частная собственность на жилье новой властью была отменена. В занятой Матвеем и Марией квартире ранее располагалась конюшня хозяина; теперь она была переоборудована для проживания людей.

Из шестнадцати живших во дворе семей две были русскими, другие четырнадцать – литовцы. Русскими были семья Матвея и Марии и семья Бровиковых, Анны и Василия с двумя сыновьями. Анька была типичной русской бабой, а Васька – тыловиком, занимавшимся снабжением действующей армии во время войны. Понятно, что эти две семьи были друзьями поневоле, поскольку остальные – литовцы и с пришлыми общаться желали далеко не все из них. Мария недолюбливала Бровиковых, называла Ваську с некоторым презрением «тыловой крысой» за то, что тот не воевал, а занимался снабжением армии, а также за его явно выраженные в характере подленькие черты. Матвей же имел в лице Васьки собутыльника и поэтому какого-никакого приятеля, которого «допускал» в свою жизнь до определенных пределов.

Матвей, будучи абсолютным трезвенником до войны, в военные годы, «благодаря» ежедневным наркомовским ста граммам, незаметно стал приверженцем водочки и перенес ее в свою послевоенную жизнь. Он, к ужасу Марии, стал периодически попивать.

К моменту переезда в Литву Бруно исполнилось семнадцать. Родился он до войны, в начале тридцатых годов. В то послереволюционное время в России было очень модно называть рождающихся мальчиков именем вождя, Владимира Ильича Ленина. Больше половины, процентов, может быть, шестьдесят новорожденных мальчиков были названы именем Владимир. В честь его же появилось новое имя – Владлен (сокращенно от Владимир Ленин). В честь Иосифа Виссарионовича девочек стали называть именем Сталина. Результатом настоящего творчества были имена Рэм (революция, электрификация, механизация), Ким (коммунистический интернационал молодежи).

Мария же назвала родившегося у нее сынишку не в честь кого-либо из вождей или каких-нибудь идей, а в честь прадеда, переселившегося в Россию из Германии еще в девятнадцатом веке и прожившего до ста лет. Поэтому сын ее и носил непривычное для русского человека немецкое имя – Бруно.

Был он парнем невысокого роста, сантиметров под сто семьдесят, подтянутым, с густой рыжей шевелюрой, серо-голубыми глазами и пухлыми, красиво очерченными губами. Никогда, даже в зрелом возрасте, не был полным. Был очень словоохотлив. Мог бесконечно рассуждать на любые темы, всегда имея на предмет обсуждения свой оригинальный взгляд.

Бруно был не без способностей. Еще в Смоленске мальчиком посещал художественную школу, рисовал, и неплохо. И только замечание его наставника по поводу неправильно нарисованной лапы орла явилось для него поводом оставить это занятие. Однако наличие художественного дара в последующем кормило Бруно. Уже в Каунасе на семейном совете было решено, что литовским языком он пока в полной мере не владеет, особой тяги к учебе не проявляет, поэтому следует выбрать какое-нибудь ремесло, которое бы его кормило. Была возможность освоить сапожное дело и он пошел учеником к сапожнику. Сапожником стал он классным и до конца своих дней, обладая хорошим вкусом и художественным даром, мог всегда себя прокормить.

Время было советское, поэтому заниматься частной предпринимательской деятельностью он, понятно, не мог. Не в то время родился! Он практически нигде официально не работал. Пару раз пытался поработать рабочим на государственных предприятиях, но через два-три месяца работы увольнялся: однообразная монотонная работа была не для него. Жил у предприимчивых людей, местных литовцев, которые поселяли его у себя, иногда в сарае, кормили и держали как источник дохода. Они нелегально продавали изготовленную Бруно эксклюзивную, иногда просто уникальную, обувь по своим каналам и по ими же установленным ценам, платя мастеру крохи от дохода.

Во время обучения сапожному делу, в достаточно молодом еще возрасте, Бруно познакомился с литовкой по имени Дана, которая была на пару лет старше его. Дана была противоположностью Бруно. Ростом она была с него, но плотного телосложения; статная, но склонная к полноте. Была белокожая, темноволосая и голубоглазая. Какими-либо особыми талантами не отличалась, но была трудолюбива, обязательна, в меру разговорчива.

Результатом их знакомства и непродолжительного общения стала беременность Даны. Решено было жениться, что и произошло. В конце июля у них родилась девочка, которую назвали Кирой – именем не русским и не литовским. Имя было выбрано компромиссным, имеющим греческое происхождение.

Жили молодые у Даны. Месяца через полтора после рождения девочки Дана начала работать кондуктором на городском автобусе, а ребенок на время ее работы оставался с бабушкой, матерью Даны – Эгле. Та была портнихой, шила на дому и могла присмотреть за внучкой.

Дана была чистокровной литовкой: также, как и все ее родственники, с трудом говорила по-русски. У нее были мать Эгле, сестра и два брата. Отца, закончившего до войны Санкт-Петербургский университет и преподававшего в Литве русский язык, к тому времени уже не было. Он был призван на войну, когда Советская армия дошла до Литвы, и почти сразу же убит в бою.

Очевидно, что брак Даны с русским юношей у ее родни восторга, мягко говоря, не вызывал. Брак и рождение девочки считались ими большой ошибкой Даны, а также позором для добропорядочной литовской семьи. Тем более что зять был «гол как сокол», «выпить не дурак» и был страшно ревнив. Так Бруно как-то решил проехаться с женой во время ее работы кондуктором на городском автобусе. Проехался… Увидев, как один из пассажиров заулыбался молодой симпатичной кондукторше и попытался с нею пошутить, хорошенько «потрепал» не только пассажира, но заодно и жену с ее кондукторской сумкой. Такие сцены периодически происходили как дома, так и за его пределами. Иногда на лице Даны оставались следы выяснения отношений с мужем, что, в свою очередь, не могло не оставить след и на взаимоотношениях супругов.

Мария периодически приходила навестить внучку к невестке и сватье и ее не покидало ощущение, что эта девочка в новой семье сына никому не нужна. Как-то, наблюдая, как Эгле дает девочке бутылочку с холодным молоком, взяв ее с подоконника, Мария, возмутившись, сказала:

– Что же вы молоко не подогреете, ребенок же заболеет. Может, в конце концов, и умереть.

На что получила от Эгле ответ:

– А ей жить-то зачем? Она никому не нужна…

Мария, когда Кира достигла шестимесячного возраста, попросила Дану:

– Послушай, тебе некогда заниматься девочкой, ты много работаешь. Отдай Киру нам с дедом, мы ее вырастим.

Особых возражений со стороны родителей Киры не было, и Дана с Бруно, которому вообще было не до дочери, отдали Киру русской бабушке Марии. Отдав, родители больше не касались дочери. Они не помогали Марии с Матвеем и материально. Девочка находилась на полном содержании бабушки с дедом, которые растили и воспитывали ее как собственную дочь, возлагая на нее все не оправданные Бруно надежды.

Мария принесла девочку домой на улицу Пушу и соседка Анька, видя как Кира, подняв головку, внимательно по периметру осматривает потолок, сказала:

– Ну… По всем приметам – хозяйкой будет!

Кира родилась в конце июля и по западному гороскопу проходила как Львица.

Интересующимся и доверяющим гороскопам известно, что отсчет знаков зодиака по западному гороскопу начинается по месяцам от точки весеннего равноденствия по ходу движения Солнца. Оно пребывает в каждом знаке около месяца и переходит в следующий знак в двадцатых числах каждого месяца. Проходя через знаки зодиака, Солнце имеет свое неповторимое влияние на человека. От его положения в определенном астрологическом знаке зодиака можно определить не только потенциал конкретного человека, но и сделать вывод о его выносливости, упорстве, развитии, целеустремленности, темпераменте, способностях, недостатках…

Лев – пятый знак зодиака, знак Огня. Управитель знака «Лев» – Солнце. Оно наделяет Льва жизненной и творческой силой, отвагой, искренностью, великодушием и щедростью. Львы обладают качествами, которые свойственны царственным особам: чувством собственного превосходства, гордостью, желанием быть в центре внимания, повелевать. Манеры и внешность Львов часто несут отпечаток царственности, чувства собственной значимости и права на первое место во всем.

Львам не свойственны мелочность и подлость. Поставленных жизненных целей они добиваются честными и открытыми путями. Они придают важное значение внешней, парадной стороне жизни. Львы обожают приемы, презентации, спектакли, церемонии, званые вечера… Они обладают хорошим вкусом. Лев практически всегда способен постоять за себя и за свои убеждения, используя не только убеждения, но и силу. Лев обладает сильной волей, он решителен и деятелен.

Личная жизнь Львов практически никогда не бывает безоблачной. Они умеют завоевывать внимание противоположного пола, стремясь выделиться и выбрать выдающегося партнера. А вот заурядный человек вряд ли будет ими замечен.

Впрочем, Львам присуща определенная театральность и драматизм: захваченные романтикой новых отношений, они иногда с удовольствием «играют» в любовь. Львы требуют безраздельного поклонения себе. В любви, равно как и в семейной жизни, они вполне могут быть деспотичны, но никогда не опускаются до мелочных придирок. В браке они ценят надежность и преданность супруга, нуждаясь при этом в постоянном подтверждении своего главенства и исключительности.

Приведенную выше характеристику знаку зодиака «Лев» дал не автор. Так утверждает западный гороскоп, периодически публикуемый в самых различных изданиях. Интересно, а что же скажет само течение жизни Киры на этот счет?

Глава 2

Итак, с шестимесячного возраста растили Киру бабушка Мария Савельевна, которую девочка всегда называла «бабуся», и Матвей Егорович, отчим ее отца. «Старики», которым к этому моменту было около пятидесяти и которых «стариками» можно было назвать лишь условно, души не чаяли в девочке. Любили Киру, особенно Матвей, который баловал ее, как только мог.

Жили очень бедно. Не голодали только потому, что Матвей работал поваром в офицерской столовой в центре города: сам был всегда сыт и мог принести домой какие-то продукты… Мария работала санитаркой в противотуберкулезном санатории, расположенном в прилегающем к улице Пушу лесу, на холме, недалеко от дома. Работала тяжело и много: убирала палаты, мыла коридоры санатория, приносила проходившим лечение еду… Будучи человеком добрым, часто выполняла и личные просьбы больных.

Киру отдали в ясли-сад, который находился в соседнем дворе за штакетным забором и поэтому хорошо просматривался из окон дома Марии. Поскольку большинство детей в саду были местными, то есть литовцами, в саду Кира училась говорить по-литовски, а дома говорила на русском. То есть с детсадовского возраста владела в равной степени двумя языками, русским и литовским.

Кира была ребенком спокойным, своим поведением не доставлявшим взрослым каких-либо особых проблем. Однако в ее пятилетнем возрасте воспитатель детского сада стала замечать, что девочка практически перестала играть, стала грустной, молчаливой… Обследовали. У Киры оказалась открытая форма туберкулеза легких: было поражено правое легкое.

Мария не стала помещать внучку в детский противотуберкулезный санаторий, который находился также в Панямуне, на одной из соседних с Пушу улиц. Решила лечить своими силами, на дому. Договорилась с медсестрой из своего санатория, которая приходила к ним домой три раза в день и колола Кире пенициллин. Параллельно проводилось и другое лечение. Кашлять было очень больно. Когда Кира видела в окно, что к ним идет медсестра, забивалась за печь, вывести ее оттуда было непросто. Плевалась в сестру и другими возможными способами препятствовала уколам. Но, что делать, лечить было необходимо…

Через год лечение было закончено. Кира выздоровела и стала опять посещать сад, но до совершеннолетия состояла на учете в городском противотуберкулезном диспансере, где ежегодно ей делали флюрографию, контролируя состояние легких. Затем, по достижении ею восемнадцати лет, с учета сняли. Больше ее легкие беспокойства не вызывали.

Шло время, конец пятидесятых двадцатого века. Все советские люди просто обязаны были быть атеистами. Как говорила о себе Мария, в душе она была – «беспартийный большевик». Мария и Матвей, никогда не состоявшие в Коммунистической партии, были убежденными атеистами и, конечно, привили эту убежденность Кире. Но, несмотря на это, Мария решила окрестить внучку. Вызвано это желание было тем, что Бруно не был крещен и, может быть, стала думать Мария, в этом крылась причина того, почему стал он «непутевым», не оправдал ее надежд. Мария понимала, конечно, что причиной сложившегося образа жизни сына может быть наследственность или результат воспитания. А может, и то и другое… «Хуже не будет, если я окрещу Киру», – решила Мария.

В тот год Неман вышел из берегов и снес деревянный мост, соединявший район Панямуне от дороги в центр города через район Шанчай. В районах Панямуне и Шанчай располагались войсковые части Советской армии. Жили там военнослужащие со своими семьями, а также находились казармы с призывниками, составлявшими часть дислоцированных здесь войсковых частей. Были здесь и частные дома с местным населением, но значительную часть этих районов занимали все-таки военные.

Единственная православная церковь находилась в центральном районе города, недалеко от железнодорожного и автобусного вокзалов, куда попасть Мария в тот момент, когда задумала крестить Киру, не могла из-за разлива реки. Добираться паромом не захотела, побоялась. Тогда и решила она пойти в расположенный недалеко от дома на улице Вайдото небольшой католический костел и попробовать окрестить внучку там. В конце концов, мать у девочки католичка, родилась она здесь…

Католический священник возражать против крещения наполовину русской девочки в католическом храме не стал, сказав, что бог един для всего человечества. Он лишь различными религиями называется по-разному. Назначил день крестин. Так Кира стала католичкой с присвоенным ей святым именем. В миру у нее осталось имя, данное ей при рождении, а святым, данным ей при крещении, стало имя Эляна.

Глава 3

Дана и Бруно, вскоре после того как отдали Киру «старикам», стали жить отдельно, переехав в крохотную квартирку, расположенную в одноэтажном деревянном домике в том же районе Панямуне, в паре километров от улицы Пушу. Жили по-прежнему с постоянным выяснением отношений, загулами Бруно. Это, однако, не помешало им через год и девять месяцев после рождения Киры родить еще одну девочку, которую по настоянию Марии назвали Ольгой.

Практически единственным развлечением для Марии был поход в кино и чтение книг. Других развлечений для людей ее возраста в то время практически и не было. Мария зачитывалась произведениями А.П.Чехова, Н.А.Некрасова, А.С.Пушкина. В основном это была русская классика, выбор был традиционным. Избранное ею имя для вновь родившейся внучки было выбрано из числа имен героинь произведений этих авторов.

Но рождение второй дочери не спасло семью Даны и Бруно. Прожив еще пару беспокойных лет, они разошлись. Бруно ушел, Дана осталась с Ольгой. Киру так и растили Мария с Матвеем. Обе девочки росли в разных семьях и ходили в разные детские сады.

Дана недолго оставалась одна. Она уже работала не кондуктором, а бухгалтером одного из пассажирских предприятий города и вышла замуж за одного из водителей по имени Витас, работавшего там же.

Витас был чистокровным литовцем. Высокий, статный, по-мужски красивый. После рождения у них общей дочери Риммы, в которой Дана души не чаяла, Ольгу отдали в недельную детсадовскую группу, то есть домой ее забирали на субботу и воскресенье, остальные дни девочка находилась в детском саду.

Надо сказать, что Мария, понимая, что ей уже было хорошо за пятьдесят, всячески способствовала тому, чтобы Кира общалась как с Ольгой, так и с остальной семьей невестки. Периодически уговаривая Киру поехать к матери, она говорила внучке:

– Кира, ты пойми, мы с дедом рано или поздно умрем, а ты останешься одна. Человеку очень плохо, тяжело жить одному. Поезжай к матери, у тебя там две сестры, тебя никто не гонит, мать тебя принимает, Витас не обижает. Запомни: ласковый телятка двух маток сосет…

Слова о «ласковом телятке» возмущали Киру и отбивали у нее всякое желание ехать в гости к матери, тем более что от бабушки она слышала немало негативного о Дане. Все-таки, как ни крути, Мария была свекровью Дане, а значит во многом, почему ее Бруно остался без семьи, была виновата именно она, жена.

«Сосать двух маток» Кире было противно, она постоянно сопротивлялась этим поездкам уже зная, что одна из «маток» от нее по сути отказалась. Но Марии все же порой удавалось ее уговорить съездить к матери и благодаря этому Кира общалась и с Ольгой, и с матерью, и со второй, только что родившейся, единоутробной сестрой Риммой, разница в возрасте с которой у Киры составляла десять лет.

Как и полагалось, каждая, достигнув семи лет, сначала Кира, затем и Ольга, отправились в школу. Киру Мария отдала в школу с преподаванием на русском языке, где обучалось русскоязычное население. Ольгу же Дана определила в школу-интернат, где обучение велось на литовском. Школа-интернат территориально располагалась за пределами города. Само название такой специализированной школы говорило о том, что учились там дети из неполных или проблемных семей. Жили они в школе-интернате неделю и могли возвращаться в семью на полтора дня в неделю, со второй половины дня субботы и до завтрака понедельника. Отпускали их домой также на каникулы и праздники. Дане было явно не до Ольги, она создала новую семью и была в ней откровенно счастлива.

Ольга росла девочкой красивой. Среднего роста, стройная, темноволосая, голубоглазая с пухлыми, красиво очерченными губами – она была очень привлекательной. Кроме того, девочкой была умненькой. А еще очень любила петь и в самом деле пела хорошо. В школе-интернат был свой небольшой вокально-инструментальный ансамбль, руководил которым учитель пения. Ольга была в нем солисткой до окончания школы.

Кира пошла в первый класс в начальную школу в своем районе, училась хорошо и ровно.

В сентябре, когда начался учебный год в третьем классе, Мария узнала, что в городе открылась школа-интернат для русскоязычных детей. Определить туда Киру особого труда не составило – девочка росла без родителей, фактическим воспитателем ее была бабушка. И Киру без особых проблем взяли в этот интернат.

Матвей был категорически против! Он не понимал, зачем нужно отдавать в интернат ребенка, с которым не возникает особых проблем?! Для Марии же, которая для своего возраста, перевалившего уже за пятьдесят, достаточно тяжело физически работала, ухаживая в санатории за туберкулезными больными, убирая их палаты и целые этажи, это был выход. Кроме того, после школы внучка приходила домой и находилась там до ее возвращения одна, без присмотра. Потом – проверка уроков, ребенком нужно было как-то заниматься… В конце концов, интернат – это же не детский дом?

Мария страшно терзалась, правильно ли она делает, отдавая Киру в интернат? Внучке она объясняла:

– Пойми, если со мной что-то случится, ты будешь под присмотром государства, уж оно-то тебя не оставит. Я буду за тебя спокойна.

Шли шестидесятые и они, русские люди, жили все же не в России…

С тяжелым сердцем приведя Киру в интернат и передав из рук в руки воспитателю, она в изнеможении опустилась на ступеньку чистой каменной лестницы здания школы и почувствовала, что все вокруг перед глазами – серая пелена, а сердце как будто остановилось…

Матвей так никогда и не смог простить Марии этого ее шага и всю оставшуюся их жизнь при любом удобном случае припоминал ей этот интернат.