Текст книги "Поплачь о нем, пока он живой"

Автор книги: Лилия Батршина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Но злить парня, казалось, уже дальше некуда. Он прыгнул вперед, не обратив внимания на пропущенный удар, и вонзил меч в тело противника. Потом ещё. И ещё, как одержимый. И сам упал на колени, наконец почувствовав боль и прижав ладони к окровавленному лицу…"

…Бьёрн резко сел, широко открыв глаза и судорожно хватая воздух ртом. Левая рука невольно потянулась к шраму на лице. Попутно он отметил, как она дрожит…

– Бьёрн, тише, тише… Тише… – ему на плечи легли тонкие руки, тихий голос успокаивающе и ласково звучал откуда-то сбоку… – Тише… Все хорошо, Бьёрн, слышишь? Все хорошо…

Любава сама немало испугалась, когда он вдруг подскочил. За секунду до этого она была убеждена, что он вполне может выхватить меч и начать гоняться с ним по поляне за невидимыми врагами, а сейчас он сидел, тяжело дыша и держась за щеку со шрамом. Любава отлично поняла, что это означает: нетрудно было догадаться, что Бьёрну снился бой, в котором этот шрам был получен. Девушка осторожно погладила его по плечам и снова повторила:

– Все хорошо, Бьёрн… Это давно прошло и не вернется.

Он не ответил, все ещё не в силах отогнать от себя наваждение. В горле появился предательский комок, перед невидящими глазами возникло родное лицо. Рука опустилась вниз и сжала руну. До боли, так, что края амулета впились в ладонь. "Мама… За что?" Такое не забывается. Такое врезается в память, с болезненной точностью, хотя это, наоборот, хочется забыть. И убивает сердце, убивая в нем нежность, любовь и доверие. Такое не забывается. И не проходит никогда…

Любава почти не дышала, глядя на него, старалась не двигаться, боялась напомнить ему о своем присутствии. Она чувствовала, что не имеет права врываться сейчас в его воспоминания, не имеет права вырывать его из них. Женское чутье её не подводило никогда, и сейчас оно говорило, что если бы она умела, ей бы следовало испариться на месте. Но она этого не умела…

Он опомнился только тогда, когда по руке потекла кровь. Разжал негнущиеся пальцы и огляделся. С досадой увидел около себя Любаву, почему она не спит?!.. Но потом разглядел, что случилось с её волосами, и не смог скрыть удивление.

– У тебя кровь, – едва слышно проговорила Любава. Уловила в его взгляде вопрос и быстро пояснила: – Ты стонал во сне, вот я и… – оборвалась на полуслове, поняв, что вопрос не тот, и, совершенно сбитая с толку, подняла брови: – Ты чего?

– Что с твоими волосами? – Бьёрн протянул было руку, но вовремя опомнился, опустил. – Что произошло?..

– А что с ними? – удивилась Любава. Глянула – и ахнула. – Это ещё что такое?.. Тут летали… не знаю, феи, что ли… Светились так же… Но я-то почему теперь свечусь?

Бьёрн криво усмехнулся.

– Вот уж не знаю, но, надеюсь, это пройдет, нечего народ пугать…

– Да уж хотелось бы… – Любава задумчиво перебирала светящиеся волосы. Потом озорно глянула на Бьёрна. – Хотя, по-моему, красиво!

Он неопределенно хмыкнул в ответ, оглядел поляну и задумчиво сказал:

– Иди спи дальше. Обо мне не беспокойся. Все в порядке.

– Точно? – Любава с сомнением посмотрела на него, но все-таки встала и, уже уходя, проговорила: – А то бы очень не хотелось проснуться от меча в животе.

Его взгляд неожиданно ожесточился, он прежним зло-язвительным тоном ответил:

– Не беспокойтесь, ваше величество, все будет исполнено!

А в висках стучало одно: "Доверился? Получил? Стоило ей увидеть мою слабость…"

– Ты чего? – Любава остановилась и обернулась. Зеленые глаза отсвечивали в темноте растерянным непониманием. – Ты чего? Знаешь, когда ты во сне свой меч сжимать начинаешь, это действительно очень страшно выглядит. Ты что, обиделся?

Он молча вытер кровь с руки полой плаща и сел на другую сторону дерева. Наверное, это звучало глупо, но его на самом деле задели слова девушки.

– И… извини, – виноватый голос Любавы прозвучал очень тихо, как будто она спрашивала, а не извинялась. – Я не хотела тебя обидеть. Правда.

"Леший меня раздери, я перед ним извиняюсь!" – потрясённо ахнуло её сознание. Но не извиниться она, чувствуя себя почему-то по уши виноватой, не могла…

Бьёрн пожал плечами, не заботясь о том, увидит это девушка или нет.

– Ну и дуйся там себе в одиночку, – тоже обиделась Любава, легла и завернулась в свой плащ. – Ну тебя…

На том и порешили.

…Любава проснулась первой. Почему-то, уж незнамо, по какой причине, но, раскрыв глаза один раз, она уже больше не смогла заснуть, как ни пыталась. И вскоре, оставив бессмысленные попытки вновь погрузиться в сон, девушка потянулась, сбросила плащ и села, покрутив взъерошенными со сна волосами. "Не светятся, – удовлетворенно отметила она. – Надеюсь, это не оттого, что день на дворе… А то буду, как ночной светлячок…" Любава улыбнулась, выпутала из волос приставшую сухую травинку и встала, одернув подол. Огляделась и на глаз определила, что сейчас не раньше двух часов дня. "Вот это выспалась… Бьёрн опять язвить будет…"

Однако не успела она себя одернуть – мол, чтобы она да боялась язвительных насмешек? – как вдруг со стороны дерева, у которого Любава вчера оставила мужа… "Гм, ну да, мужа, что в этом такого страшного?" – Любава ясно почувствовала, что покраснела. Так вот, с той стороны она услышала тихий, но вполне различимый храп. Любава тихонько рассмеялась и пошла туда. "Кто над кем ещё подшучивать будет…"

Бьёрн спал, прислонившись спиной к мощному стволу, крепко и беспробудно, чуть похрапывая во сне. Видимо, ночной кошмар его сильно утомил; а может, он и до утра не спал? Любава вгляделась в его чуть расслабившееся лицо. "Как он сказал: "Кому нужен криворукий урод со шрамом во все лицо"? – припомнила Любава. И вдруг подумала: – Да не такой уж и урод…"

Ну, шрам, ну, подумаешь, беда какая! Шрамы мужчину только украшают, между прочим. "Между прочим, надо будет ему об этом как-нибудь намекнуть, а то он, похоже, стесняется этого шрама страшно!" – взяла себе на заметку девушка. И вдруг с ужасом обнаружила, что этот молчаливый язвительный истукан начинает ей в чём-то нравиться…

"Истукан", то бишь Бьёрн, вдруг напрягся, сжал расслабившуюся было руку на рукояти меча, повернул голову на другую сторону и перестал храпеть. Любава предпочла тихонько удалиться, сделав мудрый вывод, что это его будят её чересчур упорные разглядывания. Встала посреди полянки, не зная, что делать. Гром и Смолка, уставшие за ночную скачку, стояли в сторонке, бок о бок, и, низко опустив головы, спали. "Сонное царство", – улыбнулась Любава и, оглядев лес вокруг, решила пойти на поиски дополнительного пропитания. Не все же на одних хлебцах сидеть! Правда, кинжал она с собой захватила – мало ли, кто в лесу может очутиться на её голову. Огляделась ещё раз и решительно шагнула в заросли справа от себя.

Надо отметить, что лес её не разочаровал. Отойдя совсем недалеко от их с Бьёрном полянки, она обнаружила весьма обширный черничник. С собой у нее оказался один из полотняных мешочков из-под хлебцев, и девушка, привычно заведя любимую веселую песенку, начала собирать маленькие синеватые ягодки. Однако вскоре песня примолкла: девушка отлично знала заповедь любого ягодника – "одну в корзину, другую в рот". А мысли ее, больше не отвлеченные пением, постепенно улетели к Бьёрну.

Что-то с ним было не то – все больше уверялась девушка. Что "не то", она не могла объяснить даже себе. Раньше она видела в нем исключительно врага, ей казалось, что он абсолютен и понятен – невероятно самовлюбленный и напыщенный язва, относящийся к ней как к вещи и не имеющий даже намека на какие-либо чувства. Сейчас же что-то изменилось. Всего за одну ночь, пообщавшись с ним достаточно близко, она поняла, что все с ним не так просто. Какую-то тайну он хранил в себе, какую-то загадку, разгадать которую Любаве будет непросто. Девушка чувствовала, как иногда в разговорах Бьёрн вдруг прорывает свой панцирь холодности и решается на откровенность, но стоит хоть чуть-чуть повести себя не так, сказать неосторожное или необдуманное слово – и он снова закрывается и выставляет вперед клыки и когти, как дикий зверь при виде нового соперника за территорию. Любаве стало очевидно, что он просто боится доверять. Боится настолько, что не пускает к себе никого ближе чем на три метра, что готов быть в вечном холодном одиночестве…

"Смахивает на поведение человека, обжегшегося один раз и поэтому боящегося развести костер – слишком большая боль…" – подумала девушка. Её вдруг осенило. Ну конечно! Видимо, когда-то он имел несчастье полностью довериться человеку, который его предал, и теперь он не хочет повторения! Мозаика сложилась, для девушки все встало на свои места. Теперь-то она уж точно знала, что не будет над ним лишний раз подтрунивать, – теперь ей хотелось ему помочь. Дело было за малым: узнать, что же с ним когда-то произошло и откуда у него этот шрам и травма руки (в том, что эти два эпизода связаны, девушка не сомневалась даже на миг). А для этого нужно было, чтобы он ей поверил, как… как она поверила ему. А вот каким способом – пока оставалось загадкой…

Любава встала, осторожно отряхнула подол платья – только она умела собирать чернику так, чтобы следов не осталось ни на одежде, ни на руках, – и направилась обратно. В двух шагах от поляны она вдруг услышала какой-то крик и бросилась туда.

Посреди поляны стоял Бьёрн в полном вооружении, с мечом наперевес и негромко, но звучно звал ее.

– Я здесь, – несколько обескуражено произнесла она. Бьёрн резко развернулся, посмотрел на нее, сплюнул и вложил меч в ножны. Ошарашенная Любава наблюдала за ним огромными глазами, а потом неловко спросила: – А… ты чего это? Что тут происходит?

– Что тут происходит?! – угрожающе переспросил Бьёрн. – Хороший вопрос!!! Я просыпаюсь и не обнаруживаю ни одного следа твоего присутствия! Ни одного!!! Конь на месте, все пожитки на седле – тоже, только тебя нет!!! Что я должен подумать, особенно после вчерашнего?! А она ягодки собирает! Вы посмотрите!!! Во второй раз напомню: сначала надо думать, а потом делать!!! Ясно или нет?!

Наконец выдохнувшись, он окинул Любаву злым взглядом, развернулся и пошел к Смолке, даже себе внутренне боясь признать, что волновался за девушку не только потому, что нес ответственность за её жизнь, но и ещё почему-то…

– Да ладно тебе, Бьёрн, – добродушно улыбнулась отошедшая от первого удивления Любава. – Ты так крепко спал, я думала, успею вернуться. Я б записку оставила, да не на чем… Не злись, Бьёрн. На лучше, поешь черники, не все же на одних хлебцах сидеть.

С этими словами Любава бесстрашно подошла к нему и протянула мешочек. От страха в ней все замирало: что-то будет, как-то он отреагирует? Девушка применила новый способ наладить отношения – не спорить и не затевать ссору, не раздражать Бьёрна, а попытаться смягчить и свести на нет его пыл, и теперь не знала, что из этого выйдет…

Но приручить дикого зверя не так-то просто. Бьёрн даже головы не повернул. Потрепал лошадь по холке и с досадой покосился на седло: одной рукой ему не справиться, придется просить помощи…

Любава прищурилась и улыбнулась, придумав выход из неловкой ситуации. Она отошла, пересыпала половину ягод в другой мешочек, подошла к Бьёрну снова. Некоторое время порассматривала его спину, хихикнула про себя и быстро обошла его и Смолку, положив этот мешочек в один из открытых карманов седла. Миг – и она уже умчалась на другую половину поляны, словно спрятавшись там от возможного гнева, попутно не забывая про ягоды.

Бьёрн вдруг резко развернулся и с неожиданной болью посмотрел ей вслед.

– Зачем ты это делаешь? Ты, помнится, меня ненавидела!

Любава чуть не подавилась черникой, закашлялась, потом вскинула на него глаза.

– Я ненавидела язвительного бесчувственного истукана, – тихо озвучила она пришедшие ей в голову мысли. – Но человека, который за ним скрывается, я не могу ненавидеть. Его не за что ненавидеть… Я хочу его хотя бы понять.

– Он умер шестнадцать лет назад, – отрезал Бьёрн с какой-то особой ожесточенностью в голосе. – И возродить его невозможно, как любое другое существо. ОН МЕРТВ. И этот "бесчувственный истукан" ничего не скрывает. Мне нечего скрывать под личиной. Я такой и есть. Тебе подтвердит это любой из моих приближенных.

Он отвернулся, чтобы девушка не увидела его лица. Чтобы не разглядела его слабость. Чтобы не привязаться к ней, единственной разглядевшей за эти шестнадцать лет маску…

– Не знаю, как твои приближенные, – девушка сверлила взглядом его спину не хуже кинжала, – а я отлично вижу того, кого скрывает твой «истукан». И нравится это тебе или нет, но он существует! Ты можешь его скрывать, прятать ото всех, доказывать всем вокруг, что ты – камень и лед, но сам себе ты этого никогда не докажешь! Человек в тебе – жив…

– А если и так, то что дальше?! – Бьёрн снова резко развернулся и с ненавистью посмотрел на девушку. – Дальше-то что?! Я что, просил меня лечить?! Зачем ты это делаешь?

– Никто тебя здесь не лечит, – Любава отвела глаза, отвернулась. Как ему это объяснить? Как, если она сама не до конца понимает, что с ней творится? – Просто… Просто я отношусь к тебе как к человеку. И поступаю совершенно обычно. Или ты уже отвык от нормального обращения? Обычной дружеской заботы? Почему в нормальных вещах ты сразу видишь злой умысел, Бьёрн, почему?

– Это не твое дело, – буркнул он. – Потому что устроен я так! Потому что научен горьким опытом! Больше тебе знать нечего, собирайся и идем дальше.

– Ишь, садануло один раз о косяк, так он теперь в дверь входить боится! – Любава зло фыркнула. Встала и подошла к Грому. Не стоило этого говорить, не стоило… Но для слез есть одна маска – злость.

Бьёрн ничего не ответил, хотя мог. На душе было как-то гадко и горько, в этот раз так хотелось довериться, так хотелось сбросить личину, разрушить жизнь, полную только холодным одиночеством, от которой он уже устал, в свои годы, уже устал! Но однажды сбросил, однажды уже доверился…

Бьёрн с досадой покосился на свою правую руку, явившуюся результатом, и пошел к Смолке, прикидывая, как справиться с седлом одной рукой…

Любава глянула на него, осторожно, так, чтобы он не заметил. Губы у нее подрагивали: слезы предательски подступали к глазам, хотя отчего ей хочется плакать – она не понимала. Вроде обычная перебранка…

"Что это он медлит?" – девушка рассеянно потрепала коня, наблюдая за Бьёрном, и, взяв Грома под узду, вывела на середину поляны: так было лучше видно. Бьёрн меж тем пытался оседлать Смолку, но сделать это одной рукой было практически невозможно. Любава закусила губу. Предложить помощь? Он её не примет, однозначно не примет. А сам не попросит, гордец…

Бьёрн не выдержал, со злостью пнул седло сапогом и обернулся к девушке:

– Может, поможешь?!

– Ты так говоришь, как будто я обязана, – девушка покачала головой, но быстро подошла. Подняла седло, затянула ремни. Смолка стояла на удивление спокойно и безропотно, хотя обычно чужим в руки не давалась. Любава улыбнулась и повернулась к Бьёрну. – Ну, вот и все. Не пеняй, если затянула слабовато, руки у меня не мужские.

– Спасибо, – сквозь зубы процедил он и повел лошадь с поляны.

– Да не за что, всегда пожалуйста, – Любава пожала плечами и свистнула Грому.

Ехали они молча. Куда ехать, конечно, не знали, но Любава безоговорочно доверилась Бьёрну: все же это его леса, да и провел он в них, как любой мужчина, наверняка побольше нее – тут уж было не до гордости. Бьёрн ехал впереди, и во всей его фигуре почему-то виднелась необъяснимая досада, было ощущение, будто он отчаянно пытается что-то понять и никак не может. Любава вздохнула.

"Боги, ну зачем ей это? – Бьёрн с досадой закусил губу и нервно постучал пальцами по луке седла. – Почему бы ей не ненавидеть меня дальше? Зачем ей это?.." Вдруг лес вокруг расступился, и это отвлекло задумавшегося Бьёрна от его мыслей. Любава приподнялась в стременах, выглядывая из-за его спины. Минуту назад лес казался совершенно непроглядной чащей, а тут неожиданно появился просвет. Бьёрн двинулся туда и едва успел дернуть Смолку: сразу за просветом оказался обрыв. Любава подъехала и встала рядом.

Внизу, под обрывом, от самого подножия шла длинная песчаная коса, растворяющаяся в огромной, пронзительной синеве моря. Ветер хлестал, словно бил по обеим щекам, влепляя затрещины, доносил шум и крики морских птиц, и даже – легкие соленые брызги. Солнце, уже клонившееся к закату, раскрасило морские завитки волн в пурпур и золото, и это было так красиво, что захватывало дух.

– Боги… – Любава смотрела, не мигая, губы её дрожали то ли в улыбке, то ли в восторженном ужасе – ведь она впервые увидела море! – Боги… Как же красиво…

Бьёрн огляделся, пытаясь узнать место, разглядеть в морской дали привычным взглядом корабль. Он вырос на побережье, а его замок отрезали от воды точно такие же скалы… Но ничего… Ни следа человеческого жилья, ни мелькнувшего, едва различимого паруса…

– Неужели ты всю жизнь живешь в этой красоте? – восхищенно ахнула Любава. Глянула на него блестящими глазами.

– Привык уже, – пожал плечами Бьёрн. – Куда дальше поедем? Не вниз же прыгать?

– А у тебя замок на воде? – спросила Любава. Удивительно, что в состоянии такого восторга она ещё могла соображать. – Если на воде, то давай по берегу, когда-нибудь к нему да выедем.

– Ага, он прям на веслах плавает, – тихо буркнул Бьёрн и, уже громче, добавил: – На побережье много глубоких заливов, придется обходить… Но можно, конечно, попробовать кубарем скатиться со скалы и пойти по берегу…

– И что ты предлагаешь? – подняла бровь Любава. – Что-то отрицая, надо что-то предлагать. Куда нам идти, если по берегу нельзя?

– Углубиться обратно в лес, – ответил Бьёрн. – И идти на север. Я теперь хотя бы знаю примерное направление, но конкретное место назвать ещё не смогу.

– Тебе и флаг в руки, – согласилась Любава. – Веди.

Бьёрн молча развернул Смолку.

Они ехали до самой ночи, не останавливаясь и по-прежнему в напряженном молчании.

…Окружающее уже начало утопать в ночном мраке, а Бьёрн и не думал остановиться. "Да заведенный он, что ли?" – подумала Любава, нахмурившись. Её не вдохновляло путешествие неизвестно куда в темноте: она не устала, нет, ей было не привыкать, а вот конь мог споткнуться или провалиться куда-нибудь во тьме, и она за него боялась, как, впрочем, и за лошадь Бьёрна. К тому же, в темноте кого только не могло прятаться… С другой стороны, им нужно было торопиться, чтобы наконец прийти в нормальное жилье, а они спали сегодня только до двух дня, а двинулись в районе четырех. Но если так будет продолжаться…

– Бьёрн, – осторожно подала голос Любава. – Может, остановимся? В потемках куда только не забредем, да и лошади могут ступить куда не надо…

– Прямо здесь? – язвительно поинтересовался он. – Даже места подходящего не поискав? И воды. У тебя что, фляга бездонная?

– Да как ты место будешь искать по такой темени? – искренне удивилась Любава. – Я лично ни зги не вижу, даже тебя по голосу нахожу. Или у тебя глаза кошачьи?

Бьёрн резко остановил лошадь, спрыгнул на землю.

– Да делай ты что хочешь!!! Надоело!

– Что тебе надоело? – Любава чуть с коня не свалилась от удивления. – Ты чего, Бьёрн?

– Выслушивать твое нытье!!! – гаркнул в ответ он. – Что тебе видеть надо?! Мы идем на восток, более конкретного направления нет, зачем тебе что-то разглядывать?!

Он просто срывался на девушку. Хотел, чтобы она снова его возненавидела, чтобы не бередила душевные раны, потому что не привязываться к ней, отчуждаться от нее у него плохо получалось. И это его злило.

Любава решительно спрыгнула с коня, взяла его под узду, на ощупь нашла ближайшее дерево и села среди корней.

– В такой темени я никуда не пойду, – заявила она Бьёрну. – А ты иди, если лошадь не жаль. Я Грома не хочу терять, не знаю, как ты…

– Дура! – буркнул он. – Пошел бы, если бы не нес за тебя ответственность!

– Так иди, – Любава отвернулась, а глаза её блеснули в темноте: она нащупала ещё один рычажок управления у Бьёрна, и ей была интересна его реакция. – Иди. Могу расписку написать, что я сама за себя отвечаю, с тебя все снимаю. Только не на чем, да и не видно ничего… Подожди до утра, а?

– От твоего отца с этой распиской без тебя живой войска не получишь, – рыкнул Бьёрн. – А теперь, раз ты так устала, будь добра, заткнись!

Ответом ему был тихий смех девушки. Но больше она ничего не говорила, мудро решив, что злить ей Бьёрна ни к чему. Хотя ей было, что ответить, но она прикусила язычок: обижать Бьёрна не хотелось, совсем не хотелось…

– Шо вы прям все так расшумелись? – неожиданно раздался голос откуда-то слева от девушки. Бьёрн вздрогнул и обнажил меч, напряженно вглядываясь в темноту.

– Мама… – тихо прошептала Любава. Пальцы сжались на кинжале. Гром рядом с ней презрительно фыркнул, и Любава сделала вывод, что "кто-то слева" не опасен. Сглотнула и спросила: – Кто здесь?

– Таки тот, кто живет здесь уже четвертый десяток лет и ни разу не слышал таких громких гостей! – возмутился голос.

Любава чуть выдохнула. Похоже, и вправду опасности нет. Любопытство пересилило страх, и Любава улыбнулась.

– Так, может, имя свое назовешь да подскажешь, где мы? – спросила она.

– Таки почему бы и нет? Я Тирлейм, – сообщил голос. – Ну а забрели вы в мои жутко скромные владения.

Любава поменяла позу: села на колени и вытащила кинжал из ножен.

– А где здесь ближайший город, Тирлейм? Нездешние мы… – закинула она удочку.

– Ну вот шо ты за свою потычку хватаешься? – поинтересовался голос. – Я что, такой страшный и кусаюсь? А до ближайшего города проводить могу, если одарите хорошо!

– Не вижу я тебя, не знаю, страшный ли, – лукаво ответила Любава. – Девушке надо быть осторожной. А чем мы одарим? Сами с хлеба на воду перебиваемся…

– Еды у меня самого в достатке, – с пренебрежением ответили девушке. – Вы меня лучше золотом, ну или серебром, ну или в крайнем случае каким-нибудь диковинным амулетом отдарите!

Любава призадумалась. Денег у нее точно не было… Она глянула в сторону Бьёрна, туда, где блестел его меч. Бьёрн молчал, значит, ему тоже нечего было дать… Девушка вздохнула.

– Есть у меня амулет один на дарение… – начала она. Поднялась, подошла к коню, пошарила в карманах на седле и вытащила небольшой мешочек. Высыпала на ладонь несколько любимых амулетов. Большинство были разные обереги, их Любава не отдала бы никому, но два амулета были сделаны специально для дарения: амулет-хранитель и амулет на богатство. Глаза девушки блеснули в темноте. – Вот он. На богатство. У кого он есть, к тому деньги сами идут, к рукам липнут. Возьмешь платой?

– На богатство, говоришь? – заинтересовался голос, прозвучавший совсем рядом с девушкой. – Ну… э… Я таки согласен, хотя один амулет – это чистой воды грабеж!

Любава радостно улыбнулась и повернулась к Бьёрну.

– Бьёрн, слышишь? Нас выведут в город! Скажи мне спасибо! Эй, ты там не умер ли?

– А лучше бы и умер! – буркнул Бьёрн. – И не тыркай мне, что и когда делать, я уже не маленький!

Существо хихикнуло и, осуждающе бросив что-то типа: "Люди!", запалило неизвестно откуда взявшийся светильник. Оно оказалось маленьким, Любаве едва по пояс, зелененьким, с маленькими, лукавыми глазками, в опрятной, немного потешной одежонке.

– Таки здравствуй, – хихикнула Любава. – Может, вживую познакомимся, а не из темени? Я Любава.

– Ну я таки уже назвался! – заметило существо, ужасно напомнившее Бьёрну лесного тролля из сказок детства… Когда у него ещё было детство… – А ты?

– Меня обычно Угрюмым кличут, – нехотя буркнул Бьёрн.

– Ой ли? – удивился Тирлейм. Прошел вперед, мимо него, и обернулся. – Таки вы идете али где? Мне бы ещё поспать бы хотелось.

– Мы идем, идем, – торопливо закивала Любава, взяла повод Грома и глянула вопросительно на Бьёрна. – Мы ведь идем, да?

– Нет, остаемся здесь и плутаем дальше! – съехидничал Бьёрн, свистнул Смолке и пошел вслед за троллем.

…Любава засыпала на ходу. Она то и дело спотыкалась, её качало из стороны в сторону, в глаза будто насыпали песок. Даром что она выспалась хорошо, но идти всю ночь было ей все же тяжело. Конь обеспокоено поглядывал на нее, фыркал, когда она слишком оттягивала повод. От этого Любава на мгновение приходила в себя, встряхивалась, но уже через секунду начинала засыпать снова. Наконец она не выдержала.

– Долго ещё, Тирлейм? – спросила она, буквально пиная при этом свою гордость: она отчетливо услышала, как презрительно усмехнулся Бьёрн.

– Так пришли уже, – донеслось спереди. Любава удивленно подняла голову. Подошла к остановившемуся Бьёрну.

Лес заканчивался на краю небольшого холма, дальше тянулось поле с видневшимися кое-где аккуратными стогами сена, а за полем… За полем, сверкая неизвестными магическими огнями, стоял великолепный город. Посреди – замок из белого камня, будто воздушный, со стрельчатыми башенками и ажурными перилами, а в разные стороны от него в кажущемся беспорядке отходили уютные деревянные домики.

– Нам лучше переночевать здесь, – заявил Тирлейм. – Все равно, жлобы, в ночь в город не пустят.

– А…а, – Любава хватала ртом воздух, пытаясь что-то сказать, но не могла протолкнуть звук сквозь стиснутое восторгом горло. – А… что это за город? Кто в нем живет?

– Иснарэл… – вдруг прошептал удивленный не меньше девушки Бьёрн. – Волшебный город…

– Ага, – лениво кивнул тролль, деловито начиная собирать дрова для костра.

– Волшебный город? – Любава заглянула Бьёрну в глаза. – Что это? Откуда ты о нем знаешь?

– У моего народа есть множество легенд про него, – ответил он, не отрывая взгляда от города. – В этом городе встречаются все расы мира. Там можно встретить кого угодно, орка, эльфа, гнома, дриаду, тролля, да кого угодно… Они строили этот город вместе, выбирают каждый год правителя… Многие уже просто поселились здесь, многие приезжают полюбоваться, но ещё больше народа приезжает на всевозможные ярмарки и торжища… Но я думал, это все сказки…

– Индюк тоже думал, да в суп попал, – хмыкнул Тирлейм, но Бьёрн был настолько удивлен, что пропустил его фразу мимо ушей.

– Надо же… – Любава тоже посмотрела на город, на белый замок, на деревянные домики… Все это было настолько реально, что девушка не могла поверить, что этот город какой-то волшебный. – Но как же мы к нему вышли? Неужели никто больше не мог его найти?

– Тот из людей, кто специально его ищет, никогда не найдет, – вздохнул Бьёрн. – Но мы же заблудились, Любава…

Не впервые ли он назвал имя девушки, глубоко задумавшись и выдав себя?

– А может, не заблудились, Бьёрн? – тихо сказала Любава, и его имя прозвучало у нее как-то по-особому… нежно? – Может, и пришли туда, куда нужно…

– Зачем? – он развернулся и посмотрел в глаза девушке. И в его взгляде мелькнула какая-то невидимая доселе боль, да ещё великая смертная тоска да усталость. Но все это лишь на мгновение. Он отвел взгляд и пошел к разведенному троллем костру. – Это все домыслы. Да и вообще, нас сюда привел тролль. Не думаю, чтобы мы без него вышли к городу.

– Ну а кабы я не заупиралась, на тролля мы бы тоже не напали, согласись, – улыбнулась Любава. Глянула на Тирлейма, как ни в чем не бывало сидящего у костра. – Ничто никогда не случается просто так… правда, Тирлейм?

– А то! – лукаво улыбнулся тролль, а Бьёрн лишь покачал головой.

…Утром, едва они проснулись, Тирлейм повёл их в город.

– Сейчас в ворота войдете, – наставлял их тролль, – обязательно спешитесь, в Иснарэле не любят езду на лошадях. Вот войдете, страже скажете, мол, гости, и сразу налево, в переулочек. В пятый дом постучитесь, скажете, от Тирлейма. Там знают.

– А ты с нами не пойдешь? – удивилась Любава.

– Не, – отмахнулся тролль. – У меня дела… Кстати, рассчитаться бы пора.

– Конечно, – Любава кивнула и вытащила амулет из мешочка. Повесила его, наклонившись к троллю, ему на шею. – Носи на здоровье. Спасибо тебе за все.

– Таки жуткое тебе спасибо! – засиял Тирлейм, потом вгляделся в поле перед городом и заявил: – Нет, нельзя вас одних отпускать. Вы, люди, обязательно что-нибудь напутаете! Хотя тот, кому я вас передам, существо ещё более легкомысленное… Но это лучше, чем ничего…

Они медленно шли по полю, Тирлейм весело болтал с Любавой, Бьёрн, по обыкновению, молчал. Вдруг из-за одного из стогов показались чьи-то ноги в мягких коричневых сапогах, а потом и их обладатель. Молодой красивый парень с соломенного цвета волосами дремал, наполовину утонув в стоге, с травинкой во рту. Тирлейм подошел к нему и легонько пнул по ноге. Парень тут же подпрыгнул, откатился в сторону и подскочил на ноги, удивленно смотря на тролля и людей чистыми, ярко-голубыми глазами. Но потом в его взгляде мелькнуло узнавание, он улыбнулся и заговорил на каком-то мягком, певучем языке. Тролль хитро прищурился и ответил на том же языке. Надо сказать, получалось у него не так легко и красиво, как у парня. Они несколько минут дружески препирались, потом Тирлейм повернулся к Любаве с Бьёрном, а парень начал их рассматривать с осторожным интересом.

– Вот вам провожатый! – сказал тролль. – Правда, молодо-зелено ещё, да человечьего языка не знает, да сорванец такой, что дрожь берет… Но это ничего, пятый десяток ещё только разменял, авось поумнеет… Хотя о чем это я говорю! Чтоб кто-то из его народа поумнел!.. Они там все как дети, ей-богу!

Парень понял, что речь идет о нем, и упер руку в бок, с озорством и насмешкой смотря на Тирлейма, очевидно, знал, как тот о нем отзывается.

– Как его звать-то, скажи хоть, – улыбнулась Любава, не отводя взгляда от парня. Тот внимательно вгляделся в её глаза и вдруг тоже улыбнулся – ярко, солнечно, от его улыбки, казалось, все засветилось вокруг.

– Лалерийн, – ответил тролль. – Ну, прощайте тогда!

– Прощай, – кивнула Любава. – Удачи тебе да счастья за доброту твою.

Тирлейм улыбнулся и пошел обратно к лесу, а парень подошел к Любаве и, осторожно взяв её за руку, сказал что-то на своем языке и поклонился. Потом поклонился стоящему за её спиной Бьёрну и потянул девушку за руку в сторону города.

Они шли недолго, парень все время улыбался, смотря на девушку, не выпускал её руку. В город их пропустили беспрепятственно, стражи лишь приветственно кивнули.

Улицы Иснарэла были чисты и красивы, уютные деревянные домики были окружены садиками и не теснились друг к другу, как в людском городе, да и людей им навстречу попадалось мало. Наконец они подошли к большому дому, окруженному великолепным садом. Лалерийн уверенно толкнул калитку, призванную скорее украсить сад, чем защитить, и прошел внутрь. Тут же им навстречу открылась дверь дома и на крыльцо вышел ещё один парень. У него были те же, что и у их провожатого, светлые волосы, голубые глаза, но, несмотря на внешнюю молодость, в этих глазах была мудрость и глубокое знание. Не удивишься, увидев такие глаза у старика, но у молодого парня…