Текст книги "Поплачь о нем, пока он живой"

Автор книги: Лилия Батршина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Весь оставшийся день Любава провела в своих покоях, выходя только чтобы поесть. Князь то и дело пытался её оттуда вытащить – видимо, хотел её снова столкнуть с Бьёрном, чтобы они хоть немного сблизились, но Любава не давалась и сидела у себя, заканчивая когда-то давно начатую вышивку. Но мысли её блуждали очень далеко от вышивания, и даже свою традиционную любимую песню она пела невнимательно, забывая слова и порядок куплетов. Наконец наступил долгожданный вечер, все затихло, все разошлись по своим покоям. И только Любава, встав среди ночи, тихим призраком прокралась вниз, во двор, а оттуда – в конюшню. Уходя, она давилась от смеха, представляя себе лицо Бьёрна, когда он увидит Смолку и Грома, стоявших в соседних стойлах…

– …Я не знаю, дяденька!!! Клянусь богами, не знаю!!!

– А кто должен знать?! Я, что ли?!

Кнут просвистел на этот раз не впустую, и мальчишка-конюх, взвыв от боли, попытался удрать от взбешенного Бьёрна, но кнут обвился вокруг его ноги и повалил на землю.

– Я, что ли, должен знать, кто лошадей по ночам переставляет?! Тем более, по-моему, ясно было сказано, к моей лошади никого не ставить!!!

– Ты что себе позволяешь!!! – крик остановил очередной замах кнута. Зеленые глаза обожгли адским пламенем, тонкие губы твердо сказали: – Бить некого?! На слабых отыгрываешься?! Не тронь, я сказала!!!

Мальчишка-конюх отполз к ногам Любавы и спрятался за нее. Кнут вновь свистнул в воздухе, но обвился не вокруг парнишки, а хлестнул по подставленной руке, натянулся, схваченный твердыми пальцами. Любава закусила губу от боли, зажмурилась, но тут же раскрыла глаза и твердо посмотрела на Бьёрна.

– Коли бьешь, так имей смелость бить того, кто может ответить! – крикнула она и с силой дернула кнут на себя. – Меня бей, я коня переставила!

От её рывка Бьёрн даже не шелохнулся, сам дернул так, что девушка, едва не упав, оказалась рядом с ним, со злостью прошипел:

– Что, теперь все будешь мне назло делать, дурой себя выставлять?!

– Сам ты себя дураком выставляешь! – с той же злостью, как змея, прошипела Любава. – Чурбан дубовый, бьешь, не разобравшись! Тоже мне, правитель! Дубина стоеросовая!

С этими словами она выпутала свою руку из кнута, развернулась, по обыкновению, хлестнув Бьёрна волосами по лицу, и подошла к несчастному конюху. Присела перед ним на корточки.

– Прости, что за меня досталось, – улыбнулась она. – Завтра-послезавтра можешь отдыхать, скажи, я велела. Беги.

Парнишка умчался – только ветер свистнул да пятки сверкнули. Любава встала и повернулась к Бьёрну.

– Дура, – сплюнул он, развернулся и пошел прочь, раздраженно отшвырнув кнут сторону.

– Чурка с глазами! – не осталась в долгу Любава и прошмыгнула в конюшню.

…Гилрэд украдкой посмотрел на Бьёрна и снова отвернулся. Вот уж правда не найдется на свете человека, с которым он бы не мог повздорить. Даже со своей невестой… Правда, была бы воля Бьёрна, он бы вообще не женился, да совет настоял… Гилрэд отвёл взгляд от друга (именно сначала друга, а потом уже короля) и посмотрел на дверь, в которую должны были ввести княжну. «Ну, чего же они мешкают? – заволновался парень. – Бьёрн, похоже, сейчас начнёт кипятиться…»

И именно в этот момент, когда Бьёрн уже был готов вспыхнуть как порох, двери открылись и в зал вошла Любава. Бедную девушку было не узнать. Куда подевалась озорная хохотушка, рыжая бестия, боевая и отчаянно гордая девчонка? Она была бледна как снег, зеленые глаза потускнели, словно их задернули пеленой, губы побелели и видимо дрожали. Она шла медленно, еле-еле переставляя ноги; под руки её вели отец и брат, и здесь эта обычная часть церемонии смотрелась так, как будто они её поддерживали, чтобы она не упала. Никто бы не удивился, если бы девушка пришла в таком состоянии на похороны; белый цвет её платья, венок из белых цветов выглядели скорее как траурные для человека, который хоть раз заглянул в её глаза. А в глазах её были – боль, страх и отчаяние, скорбь, ужас и печаль.

Так уж случается, что когда вершатся государственные дела – о людях не думают. И король, соглашаясь на свадьбу в интересах королевства, почему-то никогда не думает о том, что его невеста не желает этой свадьбы с той же силой, что и он сам.

Зазвучал горн, появился священник. Любаву подвели к Бьёрну, и они встали рядом, как велел порядок. Девушка слушала торжественную речь, низко опустив голову; её всю трясло, все сильнее с приближением того места в речи, когда ей нужно было раз и навсегда ответить перед богами – выйдет ли она замуж за Бьёрна. "Как в омут бросили… – колотилось у нее в висках. Она едва слышно всхлипнула, но тут же себя одернула. – Но слез моих он не увидит. Не дождется. Никогда…" Девушка подняла голову и смело посмотрела на священника, уже ожидавшего от нее ответа.

"Коли уж прыгать в омут – так самой, без уговоров, толчков и помощи".

– Да, – звонко ответила она. Повернула голову и посмотрела в глаза Бьёрну. – Я выхожу замуж за Бьёрна и клянусь перед богами быть ему достойной женой и спутницей, хранить ему верность с сегодняшнего дня и до скончания времен.

…А дальше все пошло как в тумане. Любаве будто заложило уши, подернуло пеленой глаза, её оглушило и ослепило – она совершенно перестала воспринимать то, что происходит вокруг. Как сквозь воду она слышала клятву Бьёрна, поздравления; она даже не заметила, как ей надели ритуальный венец, означающий, что теперь она замужняя женщина. Она не заметила ни пира, ни начавшихся тут же сборов – ей предстояло ехать в королевство Бьёрна. Она очнулась только тогда, когда уже перед самым отъездом её обнял брат.

– Ну, счастья тебе да удачи, – произнес он. Любава улыбнулась, но грусть в глазах свела улыбку на нет.

– Счастья мне не будет, а удача не помешает, – сказала она. Похлопала его по плечу, взъерошила густые волосы. – Батюшку слушайся. Горыне от меня привет передай.

– Передам, – послушно кивнул брат и отошел. К Любаве подошел отец, обнял, поцеловал в лоб.

– Не забывай край родной, – сказал он.

– Как же забыть… – прошептала девушка. – Память хуже совести казнит…

Любава прижалась к отцу.

– Ну? – за спиной девушки возник Бьёрн, ведущий в поводу её Грома.

Гилрэд было тронул его за плечо, мол, дай попрощаться нормально, но Бьёрн отмахнулся от него, будто от назойливой мухи.

Любава как будто не услышала, прижалась ещё крепче к груди отца, потом отстранилась и, блеснув глазами, сказала:

– Ну, поеду, буду Родину заслонять, – затем повернулась к Бьёрну и почти прошипела: – А ты не нукай. Не лошадь.

Она забрала у него узду и отвела Грома подальше, о чем-то с ним пошепталась (объясняла, в чем дело и куда они едут, и ещё просила спокойнее относиться к Бьёрну – она прекрасно видела, как конь смотрит на него) и, сев в седло без всякой посторонней помощи, подъехала к Бьёрну.

Он окинул её ненавидящим взглядом, вскочил в седло, посмотрев уже мимо девушки. Она стала для него пустым местом, чем-то совершенно не достойным внимания. Дунгром, видевший эту сцену, только сокрушенно покачал головой…

…"Кончено… Кончено… Кончено… Кончено…" – стучали копыта Грома. Девушка прерывисто вздохнула. Посмотрела на заходящее, уже коснувшееся верхушек деревьев солнце, затем в спину едущего впереди Бьёрна. Закрыла и открыла глаза, смахивая подступающие слезы. "Не нужна я ему теперь… Никому я теперь не нужна… Одна в целом свете… При муже да не замужем…" – эти мысли донимали Любаву, в разных вариациях набрасывались на нее, вызывая уже задавленные слезы, так, что она уже даже устала от жалости к себе. Любава выпрямилась в седле, сузила глаза. "Надо что-то делать. Не годится сидеть сложа руки да себя жалобить и слезу точить. Хватит!" – приказала она себе. Внимательно огляделась вокруг. Бьёрн и его спутники ехали впереди нее, позади – несколько повозок с её приданым, вещами и так далее, рядом с ними – по стражнику с обеих сторон. Завершал кортеж ещё один стражник. "Они вернутся с закатом домой, батюшка приказывал", – припомнила Любава. Ещё были кучера, но их можно было в расчет не брать…

Для чего – не брать? Любава сдвинула брови. Для чего?

"Боги… – подумала девушка, от страха, пробравшего её до глубины души, её сердце заколотилось быстро и неровно, словно задрожало. – Боги… Неужели я решусь…"

Но сегодня – первая ночь… Первая брачная ночь с Бьёрном… На ночь они станут лагерем, и он… "Мама… – подумала и одними губами прошептала Любава. – Нет…" Значит, иного выхода не остается…

Только бежать.

…Дунгром с Гилрэдом о чем-то яро спорили у костра, Бьёрн, пройдя мимо, сердечно посоветовал им заткнуться, но они не вняли, и он, плюнув, ушел в свою палатку. Ругаться он был почему-то не настроен. Остальные обозники только заканчивали ужин, переговаривались, пересмеивались…

Вдруг где-то недалеко послышался топот копыт, что-то лихо пронеслось мимо него в чащу, махнув длинным плащом, и унеслось в лес. Бьёрн оглянулся назад, откуда послышались крики.

– Княжна! – расслышал он чьи-то крики. – Княжна сбежала!

Бьёрн, ругаясь, побежал к своей лошади, плюхнул ей на спину седло, затянул подпругу и вскочил ей на спину.

– Оставайтесь здесь! – крикнул он Гилрэду и поскакал за девушкой.

В лесу было темно, практически ничего не видно, хорошо хоть, деревья росли не слишком близко, лошадь ещё могла развернуться. Бьёрн нагнулся к самой гриве, перемежая ругательства с мольбами: "Лишь бы догнать дуру неразумную, где же таких делают?!.."

Наконец впереди, меж деревьями, замелькало белое платье княжны.

"Ну же, Смолка, давай, ещё чуть-чуть осталось…"

"Гром, ну пожалуйста, ну побыстрее, прошу, скорее!" – шептала Любава, все время подгоняя коня. Гром мчался в незнакомой местности на всех парах, девушка боялась, что он попадет в какую-нибудь канаву в темноте и повредит ногу, поэтому не выжимала из него все силы, давала время оглядеться. Но вдруг сзади она услышала топот копыт и крики, оглянулась – и увидела среди деревьев мчащегося всадника. "Леший бы его побрал… – рыкнула Любава. – Гром, ещё быстрее, ещё!" И конь послушался, ускорил бег до предела. "Я в белом, видна, как на ладони… – с досадой думала девушка. – И лес незнакомый, темный, чужой, не спрячешься… Боги, спасите, укройте, молю…"

"Вот леший! – Бьёрн со злостью скрипнул зубами. – Вожжа, что ли, этому коню под хвост попала?!" Смолка все никак не могла догнать Любавиного Грома, хотя совсем недавно шла с ним вровень без больших усилий. Но догонять с таким отрывом совершенно другое дело…

Они скакали уже довольно долго, бока лошади начали тяжело вздыматься. Бьёрн тихо ругнулся, но все же не остановил Смолку, Гром тоже начал сдавать…

"Ну Смолка, ну пожалуйста…" И, как ни странно, лошадь нашла в себе силы поднажать и все же догнала Грома, пошла с ним корпус в корпус, как недавно. Бьёрн протянул руку и схватил поводья Грома, заставляя коня остановиться, попутно тормозя и Смолку плохо слушающейся правой рукой, но она привычная, поймет…

– Совсем сдурела?! – с искренним интересом поинтересовался он. – Можешь не отнекиваться, я все равно не поверю!!! – и вдруг рявкнул на и так испуганную девушку: – Жить надоело?! Совсем весь ум в косу ушел?! То-то я смотрю, длинная, а ум, видать, наоборот, короткий!!! Чего ты удумала, бестолочь несчастная?! В лесу сгинуть захотела?! Думать сначала надо, а потом делать, али тебя не учили?! Или думать на самом деле нечем?!

Хрясь! Любава воспользовалась моментом, когда они оказались очень близко друг к другу, и влепила ему пощечину, вгоняя слова обратно в глотку. Бьёрн выпустил повод Грома, конь встал на дыбы, и Любава едва удержалась на разъяренном скакуне: Гром чувствовал, что что-то угрожает его хозяйке, и был намерен её защищать.

– Да лучше уж в лесу сгинуть, чем жить с тобой! – выкрикнула девушка, натянула повод. – Дубина бесчувственная! Думаешь, я кукла бездумная, сума, которую можно взять и унести с собой, и она тебе слова не пикнет? Не бывать этому!!!

– Ну конечно, кому нужен криворукий урод со шрамом во все лицо? – с неожиданной горечью хмыкнул Бьёрн, потирая ушибленную щеку, но быстро опомнился и продолжил уже в своей обычной манере: – Хочу тебе рассказать, «душа-девица», о твоем положении в моем замке. Официально ты считаешься моей женой, но мне совершенно наплевать, чем ты будешь заниматься на самом деле. Можешь спать с кем хочешь, хоть с Гилрэдом, детей ему рожать, мне и наследники, и твоя верность и преданность, что собаке пятая нога, ясно? Только чтобы слухов никаких не ходило, а на остальное мне, честно, плевать! Шмоток, украшений тебе вдосталь будет, что ещё?!

– Чурка ты дубовая! – с возмущением крикнула Любава. – Ты думаешь, женщину только шмотки да украшения интересуют? Да что б ты знал! Ты, похоже, женщину настоящую впервые в глаза увидел! – Любава ослабила повод, Гром встал спокойно. Посмотрела на Бьёрна потемневшими глазами. – Ты меня купил, как товар на базаре, вот тебе и дела до меня нет. Так что ж ты погнался-то за мной? Отпусти меня, ведь тебе на меня наплевать! Я и за тридевять земель твоей женой буду, перед богами сочетались! Что до верности, так меня воспитали в чести, и честь свою и клятвы я привыкла хранить и держать.

– И что, женой мне и в самом деле хочешь быть? – Бьёрн сложил руки на груди и рассмеялся. – Я тебя не пойму! То отпусти ее, то верность она хранить будет! А погнался, потому что имя свое позорить не хочу! Что бы обо мне сказали, если бы я жену даже до дома не довез? И не видать мне военного союза с твоим отцом, как своих ушей. Тебе ясно? Я даю тебе свободу, деньги, уважение людей, прошу только не позорить, что тебе ещё надо, что?!

– Истукан ты… – вдруг прошептала Любава и, наклонившись, легла на шею коня. Она вдруг безумно устала, страшно, безумно устала от этого спора, от этой погони, от всего, что произошло за последнее время. Ей захотелось заснуть, просто лечь и заснуть, крепко-крепко, так, чтобы не проснуться больше никогда… – Я перед богами в верности клялась, не перед тобой. Клятву боги держать велят… Свобода, деньги, уважение… Зачем мне это все, зачем, Бьёрн? Тебе не понять… И мне не объяснить… Это надо чувствовать… а ты… не умеешь…

– Ну не умею, и что? – с каким-то ожесточением спросил Бьёрн. – Потому что не всем, как тебе, и любви и радости в достатке было! Не любишь же меня, так зачем на клятве настаиваешь? Я тебя не неволю со мной миловаться! Ты возвращаешься или мне тебя силой тащить придется?!

"Слез моих не увидит… Никогда…" – уговаривала себя Любава. Закусила губу, вскинула голову.

– Силой? Посмотрела бы я, как бы ты меня силой тащил! – Любава с вызовом рассмеялась, давя слезы. Подтолкнула коня вперед, а точнее – назад, туда, откуда они прискакали. Оглядела темный и совершенно одинаковый со всех сторон лес и неуверенно двинулась. – Ты, Бьёрн, верно, не клялся ни в чем никогда, вот и дивишься. А если тебя жизнь однажды о косяк саданула, это вовсе не значит, что она так бьет каждого. И тот, кого она не била, вовсе в этом не виноват.

Бьёрн ничего ей не ответил. Ну да, садануло. И после этого душа закостенела так, что ни злобой, ни лаской не прошибешь… Он спешился и пошел за девушкой, ведя в поводу уставшую лошадь. Любава оглянулась и повторила его движение. Конь благодарно всхрапнул. Девушка смущенно опустила вниз и отряхнула подол платья: ведь скакала-то она так, как ей было удобно, то есть – как мужчина. Огляделась кругом и, вздохнув, повернулась к Бьёрну.

– Ты помнишь, куда идти? – спросила она. – А то я заведу в чащу какую, потом не выберемся.

Бьёрн поднял на нее глаза, отвлекаясь от своих невеселых мыслей, оглядел лес и махнул рукой прямо.

– По-моему, туда…

– Точно? – Любава с сомнением поглядела в указанном направлении. Пожала плечами и повела Грома вперед.

"Нет…" – подумал Бьёрн. Он совершенно не был уверен, но надо же было куда-то идти…

Вскоре лес странно сомкнулся, Смолка недовольно фыркнула и наотрез отказалась идти дальше. Любавин Гром так же встал на месте, захрапел, заплясал, и Любава еле-еле его удержала. Повернулась к Бьёрну.

– Сдается мне, что мы пошли не туда, – обеспокоено произнесла она.

– Мне тоже… – пробормотал Бьёрн, доставая меч и вглядываясь в темные кусты. – Надеюсь, там никого нет…

Любава также вгляделась в кусты, наклонилась и вытащила из сапога кинжал.

– Может, пойдем обратно? – предложила она.

– Пойдем… – согласился Бьёрн. – Давай вперед.

– Куда вперед? – поинтересовалась девушка. Кивнула ему за спину. – Откуда именно мы пришли, не подскажешь?

Бьёрн тихо ругнулся.

– Иди уж куда-нибудь, все равно уже заблудились!

Любава немного постояла, испуганно оглядывая все темнеющий и густеющий лес, и едва слышно прошептала: "Леший, леший, поводил да отпусти!" Потом неуверенно двинулась вперед, держа наготове кинжал и ведя в поводу храпящего и настороженно озирающегося коня.

Бьёрн в последний раз оглядел подозрительные кусты и направился за девушкой.

Не успели они пройти и пары шагов, как из тех самых кустов на них кинулись три страховидла, с кривыми мечами наготове. Бьёрн успел обернуться и отбить первый удар, но Смолка, испугавшись, дернула поводья, намотанные на его правую руку. Бьёрн закусил губу от боли и потерял равновесие от сильного рывка лошади. Едва успел откатиться в сторону, мечи противников ударили в землю. Бьёрн тем временем уже оказался на ногах, пытаясь освободить руку от поводьев, но её сводило от боли, она напрочь отказывалась слушаться. Противники тем временем не стояли просто так. Сами мощные, намного шире Бьёрна в плечах, они нападали грамотно, не мешая друг другу, но и не давая забывать о себе. Бьёрн едва успевал отбиваться.

Заметив замешательство Любавы, он крикнул:

– Скачи отсюда, пока не поздно, дуреха!

Вместо этого девушка, как будто выведенная из ступора его криком, подскочила к нему и одним махом отрезала запутавшиеся поводья кинжалом, схватила Смолку за их остаток, свистнула Грому и отвела обоих от схватки. "Смотри за ней", – сказала она коню, а сама бросилась на выручку Бьёрну.

– Эй, вы! – ещё издали крикнула она, сжимая в руке кинжал. – А про меня не забыли?

Один из страховидлов отделился от драки и двинулся на нее. Любава не стала его ждать, бросилась вперед сама, привычно перехватив по-боевому кинжал… Мелькнули рыжие волосы, плащ; с молниеносной быстротой ускользнув от смертельного удара, Любава оказалась за спиной у противника и, прыгнув на него, вонзила кинжал по самую рукоятку ему в горло. Страховидл захрипел, забулькал, упал на колени. Как в каком-то кровавом забытьи и азарте, девушка подхватила оброненный противником меч, выдернула окровавленный кинжал и кинулась к Бьёрну.

Он бросил на нее мимолетный взгляд, покачал головой, мол, куда лезешь?.. И неожиданно шагнул вперед, мечом вспоров противнику живот. Третий оставшийся в живых вдруг страшно заревел и со всей дури (именно дури, не силы) отбил меч Бьёрна, едва не выбив у него из руки, и ударил не ожидавшего парня в челюсть. Бьёрн снова потерял равновесие и, хорошо приложившись затылком о дерево, оказавшееся за спиной, безвольно сполз по его стволу, выпустив меч. Страховидл ощерил гнилые зубы в гадкой ухмылке и занес над Бьёрном свой меч.

– Только попробуй, – услышал он за собой и в ту же секунду почувствовал уперевшийся в его шею кончик меча. Любава, чуть наклонившись, забрала у него оружие; в этот момент страховидл резко развернулся, видимо, намереваясь выбить меч Любавы, но напоролся животом на её кинжал и осел вниз.

Девушка выдернула кинжал, бросила и его, и меч и подбежала к Бьёрну. Присела рядом с ним на корточки, испуганно прислушалась к дыханию. "Живой", – с облегчением выдохнула она и осторожно погладила его по щеке. Прижалась к груди, поддавшись мгновенному, неожиданно нахлынувшему страху и ужасу перед тем, что произошло, – ведь она впервые в жизни убила…

Бьёрн неожиданно пошевелился, приходя в себя, и, открыв глаза, потянулся рукой к затылку.

– Вот леший…

Девушка подняла голову, улыбнулась.

– Покажи-ка мне, может, перевязать надо, – проговорила она.

– Ты мне улыбаешься? – криво усмехнулся Бьёрн. – Да ещё рядом сидишь! Вот это новости… А это… подумаешь, ударился… Не впервой…

– Так саданулся, что сознание потерял, – Любава приподняла одну бровь. Покачала головой. – Покажись лучше, мало ли.

Бьёрн, видимо, был ещё не в состоянии сопротивляться, и Любава смогла забраться ему за спину, чтобы посмотреть место удара. Но едва она тронула его волосы, как Бьёрн дернулся, и Любава, улыбнувшись, начала тихонько дуть, чтобы уменьшить боль, и одновременно разобрала волосы. Под ними виднелась едва заметная ссадина без крови.

– Шишка будет, – вынесла она вердикт.

– Ох, ну уж это я переживу как-нибудь! – заверил он её и, найдя взглядом лошадь, сказал: – Ну ты и предательница, Смолка…

Правой рукой он старался не двигать.

Лошадь скромно потупила глазки и отошла в сторону.

Бьёрн взялся за челюсть, покачал головой и осторожно поднялся, опираясь рукой о дерево.

– Вот леший… – ругнулся он в очередной раз.

Любава, некоторое время наблюдавшая за тем, как он баюкает свою руку, стараясь её не тревожить, наконец решилась предложить помощь: сняла с шеи свой длинный и широкий белый платок и протянула Бьёрну.

– Может, перевязать ее? – робко предложила она и жестом показала, как именно. – Вот так, чтобы она на груди висела и не двигалась. А?

Она и сама не знала, почему её вдруг стало так волновать состояние Бьёрна, почему ей стало хотеться ему помогать, а главное – почему вдруг, в один миг у нее пропало желание с ним спорить. Нет, конечно, если он сам начнет её оскорблять, она себя в обиду не даст и последнее слово за собой оставит в любом случае, но вот самой его провоцировать да подначивать ей как-то резко расхотелось. Оттого ли, что он неожиданно предстал перед ней человеком, обычным человеком со своими болями и слабостями? Оттого ли, что свадьба уже свершилась и далее лаяться с ним не было никакого смысла? Оттого ли, что в сегодняшнем разговоре у него то и дело проскальзывал намек на откровенность, который Любава мгновенно почувствовала своим каким-то десятым женским чутьем? Любава не знала. Но ей вдруг почему-то показалось, что Бьёрн совсем не такой, каким хочет выглядеть, что в глубине души он таит какую-то особую, страшную боль, которая и делает его таким бесчувственным и едким…

Любава стояла, протягивая платок и ожидая, что на это скажет Бьёрн.

Он внимательно посмотрел ей в глаза, готовя очередную колкость, но почему-то остановился. Ощеренный дикий зверь, где-то внутри рычавший: "Не доверяй! Вообще никому, кроме себя!", вдруг пригладил вздыбленную шерсть и, вопреки всему, доверчиво вильнул хвостом и прижал уши. Бьёрн только молча кивнул головой, соглашаясь с девушкой. Любава подошла к нему и как можно более осторожно перевязала больную руку, стараясь не причинить боли, подняла её и завязала концы платка у него на шее.

– Не болит? – спросила девушка, чуть улыбнувшись.

– Переживу, спасибо, – Бьёрн не стал улыбаться в ответ, может, просто не умел? Поднял свой меч, осмотрел лезвие, обтер его об одежду одного из мертвецов и, убрав в ножны, пошел к испуганно попятившейся Смолке.

– Не бойся ты, дуреха, – отмахнулся он, поймал конец обрезанного повода и обернулся к Любаве. – Уходить надо, мало ли что ещё откуда вылезет…

– Откуда они здесь? – удивленно спросила Любава скорее не Бьёрна, а просто куда-то в воздух, подходя к коню и затягивая ослабевшую подпругу. – Они же разбойники вроде, страховидлы эти, на дорогах засады, я слышала, ставят, батюшка все сокрушался, что они торговому люду жизни спокойной не дают… Но здесь-то они откуда? Дорога-то далеко как, мы с тобой скакали сколько!

– Тот вариант, что у них тут логово, тебя не устроит? – Бьёрн вскочил в седло и, выбрав направление, где бурелома было поменьше, направился туда.

– Устроит, – Любава тоже села в седло, подоткнув платье за пояс. – Устроит, но не обрадует. И куда мы теперь?

– Куда-нибудь подальше отсюда, а там нужно отдохнуть, – бросил через плечо Бьёрн.

Они ехали медленно, осторожно, едва-едва нащупывая впотьмах путь. Любава все время сжимала рукоять кинжала: слова Бьёрна о "ком-нибудь ещё" неприятно похолодили ей спину. Отъехав достаточно далеко и попав при этом на какую-то небольшую полянку, Бьёрн остановил лошадь, и Любава так же остановилась вслед за ним.

Он спрыгнул на землю и внимательно огляделся. Вроде все было тихо, да и лошади не показывали никакого беспокойства…

– Здесь встанем? – поинтересовалась Любава, тоже спешиваясь. Конь всхрапнул и, повернувшись, тронул губами её щеку. Любава засмеялась, но хорошо поняла, что это означает: Гром устал и хочет есть. Вздохнула. – Достать бы еды для лошадей…

– Что тебе, травы на поляне мало? – осведомился Бьёрн, расседлывая Смолку.

Любава с досадой отвернулась: она действительно как-то не сообразила про траву. Конь, уловив её взгляд, опустил голову и стал с довольно мрачным видом жевать траву, однако вскоре, видимо, вошел во вкус и стал есть с большим аппетитом. Любава улыбнулась и расседлала его, погладила по взмокшей спине. Она и сама была бы уже не прочь перекусить, но говорить об этом Бьёрну не собиралась – опять на смех поднимет.

– Ты из еды случайно взять не догадалась? – безо всякой надежды спросил он сам. – Мне не до того было, я ж не думал, что ты заведешь нас не хуже лешего!..

– Угу, я, конечно, нас завела. Все я, ага, – мрачно кивнула Любава. Присмотрелась к своему седлу. На нем висело несколько небольших дорожных сумок. В одной лежала фляга с водой, а в других? Любава открыла их все по одной и возблагодарила богов, а заодно и предусмотрительного отца: в сумках лежало немного сухой дорожной еды. – Спешу тебя обрадовать: мучительная смерть от голода сегодня не состоится.

– Я в восторге! – с иронией хмыкнул Бьёрн. – Хотя бы на это ума хватило.

– Ты обрадуешься или огорчишься, если я скажу, что не у меня, а у батюшки? – Любава улыбнулась, проглотив слова про ум, рассмеялась и бросила Бьёрну полотняный мешочек с сухими хлебцами.

– Хм, знаешь, наверное, огорчусь, потому что жить мне все же с тобой, а не с ним, – хмыкнул Бьёрн, ловя мешочек. – Но и на этом спасибо.

– Всегда пожалуйста, – пожала плечами девушка. Захрустела хлебцами из своего мешочка, села в траву. Подумала и сказала: – Ну, знаешь, когда я бежала, я думала немного не о том.

Бьёрн уселся под дерево, вытянул ноги, облокотился спиной о ствол и задумчиво поинтересовался:

– И как же ты прожить собиралась?

– Не знаю… – девушка уперлась глазами в землю перед собой, задумавшись, словно впала в ступор. – Как люди в лесу живут? Бывало, я на целый день с Громом уходила, ягоды ела, корешки всякие, я их специально выведывала… Так бы и прожила… Не думала я об этом как-то, совсем другие мысли были…

– Да, лишь бы от меня сбежать, – скривился Бьёрн. – Будто я кусаюсь! Или все же страшный такой? Ладно, все, теперь уже ничего не изменишь, так что спи давай. Завтра с утра, может, больше повезет…

– А ты бы себя на мое место поставил, – проговорила Любава, убирая мешочек и заворачиваясь в плащ. Закрыла глаза. – Поставили перед фактом: выходишь замуж. Ты и не думала об этом в семнадцать лет, а тебе – нате. Выдали – как выгодную сделку провели, непонятно за кого, заранее за тебя все решили, а ты только подчиняться должна. Жениха только накануне свадьбы показали, да и то… сразу поняла, что он от тебя не в восторге… Каково, а?

– Думаешь, мне этой свадьбы очень хотелось? – в свою очередь вздохнул Бьёрн. – Но начали пилить со всех сторон, мол, несолидно королю без жены, свергнут и далее, далее… даже Гилрэд туда же. Пришлось соглашаться. А тут ещё выгодный военный союз… У меня было выбора не больше, чем у тебя.

– Да уж, – Любава приподнялась и посмотрела на него. – Товарищи по несчастью.

Бьёрн криво усмехнулся в ответ.

– Спи давай.

– Сплю, – послушно кивнула Любава и легла, подложив под голову руку и завернувшись с носом в плащ. – Спокойной ночи.

Бьёрн что-то неопределенно хмыкнул в ответ…

…Стоило Любаве только задремать, как сквозь её веки пробилось неясное золотое свечение. Девушка поморщилась и натянула плащ на голову, прячась от света.

– Только не говорите мне, что уже утро…

Свечение испуганно отдалилось, девушке показалось, что она слышит какой-то тонкий, едва различимый голосок. Потом, когда Любава замерла, свет снова стал ярче. "Нет, это явно не утро… – подумала девушка, окончательно проснувшись. – И что это тогда?" Любава открыла глаза и поморгала. Свечение пробивалось даже сквозь плотную ткань плаща. "Что это такое?"

Присмотревшись, в ореоле свечения можно было разглядеть миниатюрную крылатую фигурку. А рядом ещё и ещё… Они окружили всю поляну, только Бьёрна облетали стороной, то ли их пугал его меч, лежавший рядом с левой рукой, то ли ещё что… Как бы странно это не звучало, но, похоже, это были феи…

– Ой… – прошептала обескураженно Любава, чуть выглянув из-за плаща. Уж что-что, а такого от леса она точно не ожидала…

Увидев, что она пошевелилась, феи испуганно отпрянули, но не разлетелись, удерживаемые любопытством.

– Кто вы? – тихо-тихо, так, чтобы ненароком не испугать удивительных существ, спросила девушка. – Откуда?

Феи переглянулись между собой, что-то тихо защебетали и засмеялись. Одна из них осторожно подлетела к Любаве, дотронулась ручкой до её волос и испуганно отпрянула, озорно смеясь. Девушка вздрогнула и тоже неуверенно улыбнулась. Феи засмеялись все вместе – как будто колокольчики зазвенели, слетелись в центр полянки и закружились там в своем удивительном, неподражаемом танце. Любава вылезла из-под плаща, завороженная невероятной красотой, и в её глазах и в волосах засверкало маленькими звездочками свечение…

Вдруг от дерева, у которого лежал Бьёрн, послышался громкий стон. Феи испуганно замерли и в один миг, разлетевшись в разные стороны, растворились в ночной мгле. Любава вздрогнула и обернулась.

С Бьёрном происходило что-то странное. Лицо исказилось, будто болью, сквозь стиснутые зубы прорывался стон, его всего как-то непонятно дергало в разные стороны, левая рука сжалась на рукояти меча… "Как кошка во сне", – вдруг подумала обожавшая этих независимых существ Любава. И тут же поняла: похоже, Бьёрну снился кошмар. Встала и, не заметив постепенно охватывающего все её волосы сияния, оставшегося от фей, подошла к нему…

" – Предатель!!! – худой тщедушный парень с яростным, ненормальным блеском в глазах кинулся на высокого сильного мужчину в домашнем халате, с алебардой в руках, занося меч для удара. Мужчина, захваченный в своем доме врасплох, сжал зубы и без видимого труда отбил удар древком.

– А ты как был глупцом, так и остался! Эти годы, за которые ты, говорят, вырос, не пошли тебе на пользу! – крикнул он, пытаясь вывести противника из себя, заставить его раскрыться.