Текст книги "Боюсь тебя убить...Часть 1 (СИ)"
Автор книги: Лилия Сурина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Боюсь тебя убить...Часть 1
Сурина Лилия
Пролог
Щелк – свет. Щелк – тьма. Щелк – свет. Щелк – тьма. Щелк. Щелк. Щелк…
– Юля!!! Прекрати сейчас же! Лампочка перегорит. Или светильник сломаешь.
Светильник… мне жизнь сломали. И не купишь в магазине. Новую жизнь не купишь, как светильник. У меня могли бы быть родители, родные сестры, причем с одной из них мы близнецы. Могли бы… Поздно. Я только что приехала с похорон своего чужого отца и его жены. Тайком пробралась на кладбище, как вор, смотрела и смотрела в чужое лицо моего родного мертвого отца…
Встала с кресла, и, бросив на бабушку осуждающий взгляд, прошла к комоду, достала ножницы из ящика и отправилась в ванную. Долго смотрела на себя в зеркало, пытаясь найти хоть одно отличие между мной и моей сестрой-близняшкой… как в игре – «найди пять отличий» … не нашла ни одного… Но сейчас я сама сотворю отличия! Одной рукой взялась за темную длинную прядь волос и щелкнула ножницами. В белую раковину упала сначала одна прядь, потом другая, третья… затем взяла тюбик с краской, выдавила ее в небольшой баллончик с окислителем, энергично встряхнула несколько раз и принялась наносить смесь на волосы. Через полчаса смыла краску и просушила волосы феном, придавая им отдаленное сходство с модной прической. Взлохматила, теперь уже темно-русые вихры, оглядела себя. Мне понравилось, я совсем другая! Достала из рюкзачка контейнер с цветными линзами. И вот я уже не брюнетка с шоколадными глазами, а шатенка с темно-синими.
Торопясь собрала свои вещи в спортивную сумку и рюкзак, оглядела комнату, в которой я провела девятнадцать лет своей жизни. Вспомнила о потайном ящичке под столом, открыла его и вытащила фотографии, оставив в покое свои девичьи дневники. Отобрала часть снимков и положила их в сумку, остальные засунула обратно в ящичек и задвинула его на место. Подумав, вытащила из сумки один из снимков. Любимый мой, встретимся ли мы, когда-нибудь… поцеловала любимый лик и осторожно поместила его в карман внутри ветровки, ближе к сердцу.
В дверях столкнулась с бабушкой, осмотрев меня, она побледнела.
– Юля?! Ты куда собралась?!
– В новую жизнь! – ответила я и закрыла за собой дверь.
Глава 1
Когда тебе восемнадцать, то уже не хочется думать об уроках, и уж тем более об экзаменах. А они неумолимо приближались, самые последние, выпускные. Осталось меньше месяца, а потом взрослая жизнь!
– Царёва! Ты снова в облаках летаешь?! Как экзамены думаешь сдавать? – возле моей парты остановились ноги в коричневых чулках и синяя юбка длинной чуть ли не до уродливых черных лодочек. – Хотя… в институт ты вряд ли сможешь поступить, а в древнейшей профессии знания не особо нужны. Можешь дальше летать.
– Вы правы, Елена Эдуардовна! Знаний особых в этой профессии не нужно, ваша физика точно не пригодится… – я глянула в самодовольное лицо учителя, которая постоянно пытается меня уколоть или выставить на посмешище. Несмотря на то, что я внучка завуча. – Да и платят прилично, может и вы со мной? Хоть приоденетесь помоднее. А то, как пугало выглядите.
По классу пронесся смешливый шорох, а учитель издала мышиный писк и окрасилась в свекольный цвет. Назревала буря, уже четвертая за этот месяц. Я тут же представила огромные карие гневные глаза своей бабули – «Жюли, ты снова дерзишь?! Приличные девушки так себя не ведут!»
Дробный топот и хлопнувшая дверь доказали, что я права – бури не миновать!
– Юлька! Ты что творишь? – дергала меня за рукав соседка по парте Лариска Халявина, считавшая себя моей подругой. – Сейчас Дуардовна бабушке твоей нажалуется снова!
– Пусть.
– Пусть?! Вот прямо чую, что не видать тебе Краснодара!
– Чем чуешь, Халява?! Задницей? – вмешался сидевший позади нас Вовка Лапин, любитель подобных ситуаций.
– Отвали Лапа! Вечно везде нос суешь, – отмахнулась от него Лариска.
– Юлька, не вешай нос! Мы свидетели, в этот раз Дуардовна перешла все границы, – подбодрил меня Вовка, а весь класс одобрительно загудел, выражая поддержку.
Я встала и стала собирать в сумку учебники с парты. Не останусь здесь ни минуты больше, достала меня эта физичка! На нее, по сути, плевать… вот только мне теперь и правда, не видать поездки в Краснодар. На следующей неделе мы с тренером по женскому карате должны были отправиться на официальные соревнования, и у нас с бабушкой договоренность – идеальное поведение в школе, иначе не видать мне соревнований, как своих ушей. А я уже назубок выучила свое выступление, и теперь наш тренер Алла Дмитриевна расстроится, что я ее подвела. Так что настроение у меня испортилось напрочь.
Сбежать не удалось, не успела. На пороге кабинета появилась моя бабуля в сопровождении физички. Та что-то кудахтала тихонько бабушке, напевая лишнее.
– Куда собралась? – взгляд бабушки не предвещал ничего хорошего. Но я старалась не замечать его.
– Домой.
– Нагрубила учителю и трусливо бежишь?
– Не я первая начала! – вскинула я горделиво голову, чувствуя тяжесть длинных волос на спине.
– Юлия! Ты обозвала учителя, оскорбила при всем классе! – бабушка прошла к учительскому столу и взяла в руки указку. Будто бить меня собралась.
– Луиза Марковна, можно? – поднялся со своего места Лапин. Я закатила глаза, не люблю, когда за меня заступаются, сама могу справиться. – Луиза Марковна, Юля ни в чем не виновата, она не оскорбляла Елену Эдуардовну. Мы все слышали, правда же?
– Да, да… все слышали… – послышалось со всех сторон. Весь класс встал на мою защиту!
– И все слышали, как Царёва меня пугалом обозвала.
– Юля вас не обзывала… просто сравнила. Но вы сами напросились, не надо было оскорблять Юлю.
– Вы позволили себе оскорбить ученицу? – бабушка бросила указку и переключилась на физичку. Может, я все-таки поеду на соревнования!
– Нет… я… нет, я не… – бедная Дуардовна не знала куда себя деть. Вот уж по истине – «не рой яму другому…»
– Мы все слышали, как вы советовали Юле идти в проститутки, а не в институт! – с удовольствием сдал физичку Лапин.
– Что?! – взревела моя бабушка, она у меня голубых французских кровей, так что такое оскорбление уж мимо не пропустит. Считай, что оскорбили ее самою. – Елена Эдуардовна, заканчивайте консультацию и после ко мне!
– Спасибо… – прошептала я Вовке, после того, как бабуля удалилась. Потом закинула сумку за плечо и вышла из кабинета, несмотря на то, что урок еще не закончился. Все, больше я сюда ни ногой, только на экзамены и выпускной!
Сбежала с крыльца и оглянулась на здание школы. Сколько лет я тебе отдала! Какое счастье, что учеба в школе закончилась, впереди меня ждет звездная карьера каратистки, я скоро стану знаменитой!
Меня зовут Юлия Царёва, из родных только моя бабушка, француженка по рождению, вернее наполовину француженка. Моя мать исчезла в неизвестном направлении, когда мне не исполнилось и двух лет, отца и вовсе не знаю. Бабушка воспитывала меня одна, дед бросил ее и ушел к другой женщине, когда моей матери было восемь лет. На родину уехать она не смогла по политическим соображениям, оставшись в России вынужденно, она невзлюбила нашу страну, считая здешний люд невоспитанным и лишенным великого разума. Преподавала в нашей сельской школе французский язык до тех пор, пока его не упразднили за ненадобностью. Потом она окончила заочно педагогический институт, факультет филологии, переквалифицировалась так сказать, и теперь преподает русский язык и литературу в моей родной школе. И вот уже больше десяти лет завуч, а с нынешнего сентября надеется стать директором школы, после того, как действующий директор уйдет на пенсию.
Мы с бабушкой очень похожи, обе стройные с длинными волосами и огромными шоколадными глазами. Правда, у меня волосы темно-каштановые, а у нее уже седые, ведь бабуле в прошлом году стукнуло шестьдесят. Но я уговорила ее покрасить волосы, так что теперь она у меня блондинка. При светлых волосах темные глаза ее казались еще больше, морщин почти не было на лице, поэтому нас некоторые считали матерью и дочерью, никто не дает ей шестьдесят лет. Характер тоже абсолютно идентичный, мы обе рьяные бунтарки и задиры, поэтому нам тяжело вместе, ни одна из нас не хочет уступать другой. Но мне приходится иногда отступать, возраст все-таки…
Живу я в большом поселке, или даже небольшом городке, всего в пятидесяти километрах от Краснодара. Недалеко от дома протекает река Кубань, берега которой заросли густым ивняком и камышами. Я постоянно пряталась там, среди кустов, соорудила даже свое укромное местечко. Ну не люблю я шумное общество, люблю посидеть тихонько одна на берегу, покидать камушки в камыши, пугая пучеглазых лягушек. Друзей и подруг у меня не было, бабушка всегда говорила, что даже самый лучший друг способен предать в трудный час. А предательства я боюсь до ужаса. Меня уже предавали. Мать… отец… Так что, кроме бабушки у меня ни одной живой души нет, на всем белом свете.
В семь лет бабуля отдала меня в секцию гимнастики, лишь бы я не шаталась без присмотра незнамо где. Но гимнастки из меня не вышло, там нужно было много тренироваться, по восемь часов в день. Продержалась всего год. Мне это занятие быстро наскучило, хотя я была гибкой и ловкой, подавала большие надежды. Но меня больше привлекало японское боевое искусство – каратэ! Как-то сбежала с гимнастики и бродила по дому детского творчества и набрела на урок каратэ в соседнем спортивном зале. Долго смотрела и мне очень нравилось.
Меня заметил сенсей Такаси Сайто, пригласил попробовать. В итоге я стала ходить на каратэ, не сказав ничего бабушке. Она всегда думала, что я на гимнастике. Впрочем, гимнастику я тоже не совсем забросила, ходила на занятия по настоянию сенсея. Там я оттачивала ловкость и изящество, которое так необходимо в женском боевом искусстве. Про каратэ бабушка узнала только через четыре года, когда мне пришлось ехать в Санкт-Петербург на чемпионат по ката, и потребовалась подпись бабули для разрешения. К тому времени у меня уже был красный пояс и звание кмс – кандидат в мастера спорта среди юниоров. Я и до того ездила на соревнования, но прикрывалась выступлениями по художественной гимнастике. Бабуля была довольна, что я при деле и не проверяла, так как до позднего вечера занята в школе. И вот когда узнала… она устроила мне грандиозный скандал, приказывая бросить каратэ.
Потушить нашу ссору помог сенсей, он что-то долго объяснял ей, после чего мне было разрешено заниматься этим видом спорта, но с одним условием – я просто обязана хорошо учиться. И я старалась, потому что боялась лишиться любимого занятия, уже не мыслила жизни без него. Так было, когда мне едва исполнилось тринадцать. Зимой. А тем же летом моя жизнь перевернулась. Я влюбилась в первый раз!
2.
В тот год моя бабушка уехала на родину, во Францию, по семейным делам. Отбыла туда еще в начале июня, и приехать должна была в конце августа, как раз к школе. Меня с собой брать не планировала, поэтому сдала меня на все лето в спортивно-оздоровительный лагерь, который находился на берегу Черного моря. Четыре потока по три недели каждый! Я уже с первого дня хотела сбежать оттуда. Только бежать некуда, кроме бабушки никого нет… и ее нет, уехала на все лето. Первый поток чуть не умерла со скуки, зато во втором я встретила его! К концу первого месяца я уже считалась в лагере своей, помогала воспитателям и вожатым, даже с нянечками пересчитывала постельное белье, лишь бы время пролетело быстрее. Новая партия отдыхающих ожидалась назавтра с утра, все бегали, готовились. В ту ночь я плакала от одиночества, лежа в пустой палате и глядя в потолок. Я уже знала, что долго не выдержу такого одиночества. Чужие стены, чужие люди… но, мои слезки и стенания были кем-то услышаны, второй поток с первого дня оказался намного веселее первого.
Когда в десять утра стали приезжать первые автобусы с новобранцами, я, уже причесанная и умытая стояла у ворот, указывая в каком направлении кому идти. Малышей забрали воспитатели, детей постарше, лет двенадцати также должны были встретить вожатые. Я ожидала новеньких в мой отряд, во второй. Их автобус был последним, вожатые где-то задержались, готовились к встрече видать. Наконец приехали! Кучка мальчишек и девчонок тринадцати-четырнадцати лет столпилась у ворот. Одни испуганно озирались по сторонам, другие с интересом разглядывали местность, не выпуская из рук сумки и чемоданы. Я сразу обратила внимания на двух одинаковых мальчиков, высоких и красивых. Один стоял, понурив голову, разглядывая носки своих кроссовок, другой улыбался непонятно чему. Весельчак! Вожатые не показывались, и я решила взять дело в свои руки, потому как знала, что нужно делать.
– Второй отряд! Стройся! – скомандовала я и показала рукой на синюю линию, вдоль которой надлежало построиться. – Сейчас построимся в колонну по два человека, и я поведу вас в наш корпус. Из колонны не выходить, не разбегаться. Если вожатые не подоспеют, я скажу, что делать дальше.
Все выстроились, как я сказала. Странно, но меня слушались, что придавало мне гордости и смелости. Первыми шли как раз эти два одинаковых мальчика. Тот, что улыбался, оказался рядом со мной. Он оглядел меня с головы до ног и спросил:
– Ты у нас вожатая чтоль?
– Нет, просто вожатые задерживаются. Я здесь уже месяц почти, знаю правила, – пояснила я ему.
– Как тебя зовут? Я Никита, а это мой брат Стас, мы близнецы.
– Я заметила… я Юля, – мне было приятно внимание красивого мальчика. Раньше я никогда не замечала мальчишек, ну есть они и есть. Только сейчас поняла, что они могут нравиться.
Я привела свою колонну к корпусу, а там уже и наши вожатые подоспели.
– Молодец Юля! Что бы мы без тебя делали! – воскликнула Алена, высокая и красивая девушка лет двадцати. Я прямо засияла от ее похвалы. – Знакомьтесь ребята – это наша помощница Юля, можете и к ней тоже обращаться с вопросами, она здесь все знает, так что поможет разобраться.
Вот так из просто отдыхающего подростка я превратилась в помощника вожатых! Я увела девочек, помогала им разместиться по комнатам, показывала, где туалеты и ванные, отвечала на многочисленные вопросы. Мальчиков увел в мужское крыло наш вожатый Дима.
Решив свои дела, я сидела на скамейке у корпуса, изнывая от скуки. Скоро обед, может мне, снова позволят вести наш отряд в столовую? А пока нечем заняться. Со своими соседками по комнате я уже познакомилась и оставила их разбирать вещи, чтоб не мешать, вышла на улицу.
– Не помешаю? – рядом присел мой новый знакомый, Никита.
– Нет. Уже устроился?
– Да… чего там устраиваться… вещей немного. Скучно здесь?
– Да, скучно. Хотя с завтрашнего дня много мероприятий намечается. А скоро обедать пойдем.
– Снова ты нас поведешь? – парнишка с улыбкой смотрел на меня. Дружелюбный какой, обычно в первые три дня все шарахаются друг от друга, пока не подружатся, а этот…
– Может и я… а что?
– Ничего. Просто я думал вожатые всегда…
– Сегодня по столовой дежурить некому, вы только приехали, так что наши вожатые столы для вас накрывают, – перебила я его.
– Понятно. А завтра мы будем дежурить по столовой?
– Не знаю. Может и мы. График сегодня составят.
– И сколько человек обычно дежурят?
– Обычно по четыре человека с двух отрядов. Младшие два отряда не дежурят, они мелкие совсем, – да уж, с этим мальчишкой не соскучишься, столько вопросов!
– Ты можешь сделать так, чтоб мы дежурили вместе с братом?
– Не знаю… попробую.
– Еще с тобой в паре тоже! – рассмеялся Никита.
– Со… мной? Зачем? – я очень удивилась, было странно.
– Ну… ты мне сразу понравилась, с тобой весело. И ты красивая! Очень! Такие красивые огромные шоколадные глаза у тебя!
Я зарделась от смущения, никогда прежде не думала о себе, что я красивая и могу понравиться кому-нибудь. Даже в зеркале себя не разглядывала. Сейчас же мне захотелось бегом побежать в ванную и посмотреть на себя, действительно ли я так красива, как говорит этот парнишка.
3.
С того дня моя жизнь круто изменилась, я будто повзрослела… это были самые счастливые три недели в моей жизни. Мы с Никитой везде были вместе, с ним было так весело и легко, так чудесно, что сердечко мое замирало. Он смотрел на меня с обожанием, вызывая трепет моей юной души, а когда нас никто не видел, мы сбегали через дыру в заборе и сидели в небольшой пещерке на берегу моря, держась за руки, иногда рассказывая друг другу о своей, еще совсем короткой жизни, а иногда и просто молча. Он дарил мне небольшие, ничего не значащие подарочки – красивый камушек, подобранный на берегу или какой-нибудь чахлый цветочек, но я млела от счастья, прижимая к груди эти безделушки. А однажды я его поцеловала. Этот неловкий первый поцелуй навсегда остался в моей памяти, словно печать времени. Я не знала, как нужно целоваться, и просто притянула парнишку к себе за уши и прижалась своими губами к его рту. Потом стыдливо отпрянула, но Никита потянул меня к себе за пояс и крепко обнял.
– Я люблю тебя, Юляшка моя! – прошептал он тогда, только я не очень обратила на это внимания. Я все думала, ну почему так неловко получилось, почему именно за уши, а не за шею, например, или за плечи…
Три недели пролетели, пришло время расставанья. Я знала, что завтра Никита уедет, и мне было невыносимо думать об этом. Хотелось каждую минуту растянуть, чтобы она длилась как можно дольше. Вечером состоялась прощальная дискотека, и уже в двенадцать нас разогнали по комнатам. Я дождалась, пока мои три соседки уснут, свернула одеяло, будто я сплю, и накрыла его простыней, а потом вылезла в окно. Никита уже ждал меня, прижавшись к стене. Потихоньку мы выбрались из лагеря, через дыру в заборе и поспешили в свою укромную пещеру. У меня был фонарик, я стащила его у вожатых, мы приспособили его на камень так, чтобы видеть друг друга. Я все наглядеться не могла на него, хотелось запомнить милое лицо на всю жизнь. У Никиты были красивые светло-карие глаза, как ореховая скорлупка, такие ясные и искристые, в обрамлении пушистых длинных ресниц, почти черных. Прямой ладный нос, чуть пухлые губы, над верхней губой намечались темные усики, в тон волосам. Такой красивый!
– Юль, я тебе адрес свой тут написал, а ты мне свой давай. Ты когда домой приедешь? – его голос был тих и грустен, мне сразу плакать захотелось.
– Я в конце августа только… вот адрес… – я протянула бумажку с адресом Никите. – Мы так далеко живем, так что… вряд ли встретимся еще когда-нибудь.
– Даже не думай так! Мы обязательно встретимся. Не скоро, но обязательно, – он старался говорить уверенно, только я знала, что, скорее всего мне больше его не увидеть. Он из Уфы, а я живу недалеко от Краснодара, между нами две тысячи километров. Это я специально узнала в библиотеке. Огромное расстояние. – Юляш, мы окончим школу, я заработаю денег и приеду за тобой, обещаю!
Его слова вызвали у меня слезы, Никита стал утешать меня. Я почти ничего не соображала, было совершенно все равно, лишь в голове с сожалением билась одна мысль – «он уедет, он завтра уедет…» Так не хотелось отпускать, понимала, что этот парнишка увезет с собой частичку моего сердца и душу. Я жалела, что мы не можем распоряжаться своей судьбой пока, жалела, что мне не восемнадцать, я бы тогда могла уехать с ним. Гладила его юное лицо и повторяла как заклинание: «Только не забудь меня… только не забудь»…
Мы тогда просидели, обнявшись до рассвета. Когда солнце начало подниматься из воды, дали клятву любить друг друга вечно, написали ее на клочке бумаги и скрепили печатью. За неимением настоящей печати, расцарапали себе пальцы и приложили их к бумаге, оставляя кровавый отпечаток. Затем Никита разобрал фонарик, положил в него нашу клятву и закопал его в мелкие камешки в углу пещеры. А мне на палец надел колечко, сделанное из тонкой гибкой веточки жасмина, пообещав подарить настоящее золотое, когда приедет за мной. Мы поспешили обратно в лагерь. Никита подсадил меня, я влезла в окно и, не раздеваясь, рухнула на свою кровать.
А в полдень я провожала свою первую любовь на родину. Ему было четырнадцать лет, как и мне. Только боль в душе была какая-то слишком взрослая, такая едкая, что я задыхалась от нее, слезы жгли мои глаза, словно это был жгучий перец. Следя взглядом, как удаляется автобус, поняла, что Никита увез и все краски. Потому что мой мир становился в черно-белом цвете. Пустой и холодный…
Третий поток прошел вяло, мне не хотелось ничем заниматься, не хотелось, есть или помогать вожатым. Я только лежала лицом к стене и грустила. Наша вожатая Алена даже водила меня к доктору, но все было нормально. Врач посоветовала сводить меня к психологу, решили, что у меня депрессия, потому что я скучала по дому. Да скучала… только не по дому. Депрессия…
В третьем потоке тоже случилось нечто странное. Приехала девочка, похожая на меня, как две капли воды, только волосы короткие. У меня же была коса, почти до пояса. Я столкнулась с ней как-то утром в умывалке, когда пришла умыться и почистить зубы. Мы с минуту смотрели друг на друга, удивляясь. Я протянула ей руку:
– Юля.
– Тася.
Подругами мы не стали, но мне почему-то всегда хотелось быть рядом, я следила за ней. У меня создалось впечатление, что я схожу с ума, что эта, так похожая на меня Тася – я, только из другого мира. Вожатые выясняли, не родственницы ли мы. Но у нас не было ничего общего, кроме одинаковой внешности. И жила Тася от меня далеко, и семья ее была незнакома мне. Так же, как и моя бабушка ей.
Закончился и этот поток, начался последний заезд. А через несколько дней приехала моя бабушка, забрала меня домой. Вожатые провожали меня, обнимали. Приглашали на следующий год приехать.
– Вот приедешь и снова будешь нам помогать. А может и мальчик твой снова приедет, – вдруг сказала наша вожатая Алена.
– Какой мальчик?! – встрепенулась бабушка, с подозрением поглядывая в мою сторону.
– Да Юля познакомилась здесь с парнишкой, потом грустила, когда он уехал… – стала оправдываться Алена. А мне подумалось, что зря она говорит это при бабушке, она меня учила ни с кем не дружить, потому что друзья всегда предают. Поэтому у меня не было друзей и подруг.
4.
Через неделю после приезда домой меня стало тошнить. Еще бабушка заметила, когда разбирала мои вещи после лагеря, что две пачки прокладок остались почти не тронутыми, потребовала показать мой карманный календарик, в котором она приучила меня отмечать мои критические дни. Я и забыла про него, потому что в июле и августе ничего не приходило по графику.
– Сволочи! Проглядели девчонку! – бушевала бабушка, разбрасывая в гневе мои вещи. – Я на них в суд подам! Им доверили ребенка, а теперь…
– Ну, бабушка, ну успокойся! – напрасно пыталась я урезонить бабулю.
– Успокойся?! Потаскуха! – накинулась на меня она. И вдруг ударила ладонью по щеке так сильно, что моя голова едва не оторвалась. Слезы так и брызнули в разные стороны. – Ты копия своей мамочки! Такая же распутная тварь! Тоже с тринадцати лет бегала по кустам… добегалась! А теперь и ты добегалась! Ненавижу! Ненавижу эту страну, одна пьянь и распутство! Уйди с глаз моих долой, дрянь!
Я поспешила скрыться в своей комнате. Ничего не понимая просидела до полуночи. За что она так на меня? Что я такого сделала? На крики бабушки прибежала соседка Анечка, она работала врачом в нашей поликлинике и года два назад вышла замуж, а в прошлом году родила девочку, Аришку. Я иногда бегала к ней понянчиться. В приоткрытую дверь я слышала, как моя бабушка жалуется Анечке на меня, что я привезла ей из лагеря подарочек. Но я никаких подарков ей не привозила. Ничего не понимаю! Анечка поила бабушку каким-то лекарством, отчего стоял странный мятный запах на всю квартиру, уговаривала ее успокоиться и сводить меня к врачу, а не расстраиваться раньше времени.
В тот день я не смогла уснуть до утра, все переживала эту непонятную ситуацию. Утром бабушка открыла дверь в мою комнату и велела одеваться, сказала, что мы сейчас пойдем к врачу. И привела меня к такому доктору, у которого я еще ни разу не была. К ней ходят взрослые женщины только, когда ждут ребенка. Тогда мне все стало ясно. Моя бабушка думает, что я тоже жду ребенка! Мне зимой исполнилось пятнадцать лет, и я уже знала немного, откуда берутся дети, одноклассники шушукались об этом, было интересно. Но такое со мной не может случиться! Я точно знаю.
Врач осмотрела меня и уверила бабушку, что я по-прежнему девственница, что никаких контактов с противоположным полом у меня не было. И бабушку будто подменили, она улыбалась и обнимала меня, и я едва не ревела от облегчения, от того, что бабушка снова меня любит и не обзывает плохими словами. Врач велела все же сдать анализы, ведь меня отчего-то тошнило. Возможно у меня гастрит. Анализы сдала, и мы пошли домой. Дома бабушка просила у меня прощения за ту пощечину и приготовила вкусный ужин. Все было хорошо.
Правда анализы оказались не столь хорошими для моего возраста. Пришлось проходить болезненные процедуры и неприятное лечение. Заодно Анечка водила меня к психологу, ведь уныние и депрессия поселились в моей душе, что совершенно не вяжется с жизнью подростка. Как им всем объяснить, что я люблю, что тоскую?!
Я писала Никите письма, но не рассказала об этой истории, да и сама вскоре позабыла о ней. Так вот я писала, только не получала ответов. Сначала писала, как люблю его, как скучаю, как считаю дни до нашей не скорой встречи. Но проходили месяцы и ничего. Я училась в девятом классе, ходила на каратэ и гимнастику, помогала соседке с ребенком. Потом стала писать, что просто помню о нем и что понимаю все, что он забыл обо мне.
5.
Ни одного письма от Никиты я так и не получила. После Нового года я перестала писать. А двадцать второго февраля получила увесистый конверт из города Уфа. В тот день мне исполнилось пятнадцать лет. Я дрожащими руками вскрыла конверт и достала оттуда целую пачку фотографий из лагеря. Никита любил фотографировать меня, а иногда его брат снимал нас вместе. Эти два брата были очень похожи, только у Стаса глаза были странного янтарного цвета, и он здорово рисовал, а Никита везде с собой камеру таскал, снимал все подряд. Смеясь, говорил, что когда-нибудь откроется выставка братьев Филатовых, где будут фотопортреты, которые снимал он и рисованные портреты, которые нарисует его брат.
Я перерыла все фото в поисках письма. Его не было, ни одного слова, даже малюсенькой записки не было.
– А что ты хотела? Он уехал из лагеря и тут же тебя забыл. А фотографии твои ему без надобности, вот и прислал, – сказала моя бабушка, разглядывая снимки. – А ты тут слезы льешь по этому никчемному мальчишке.
– Не смей так говорить! Никита не никчемный мальчишка! Он очень хороший и я люблю его! Он приедет, когда-нибудь приедет… он обещал мне! – вскочила я из-за стола, снимки разлетелись в разные стороны, но я не стала их поднимать.
– Ну-ну, жди! Когда рак на горе свистнет, как у вас, у русских говорят!
Я убежала в свою комнату и прорыдала до ночи. А потом решила, что это последние мои слезы. Все! Больше я рыдать ни по кому не буду!
Слово свое я сдержала. Прошло уже три с половиной года с того дня, я не проронила больше ни слезинки. Я стала другой. Злая и беспринципная, одинокая и гордая, без друзей и подруг я шагала по жизни. Я Юлия Царева! И больше никому не позволю лезть в мою душу!
Как ни странно, но выпускные экзамены я сдала на пятерки, даже ненавистную физику. Бабушка светилась от гордости, когда я вручила ей серебряную медаль за окончание школы. Физичка все-таки подпортила мне успеваемость, влепив в последней четверти тройку. Через три дня я уезжала на соревнования по карате в Краснодар, а еще через неделю мне предстоит поездка аж в Москву, на Чемпионат страны по ката и кумите. Домой я вернусь только к самому выпускному. Платье на праздник уже приготовлено, туфельки красуются на полу возле трюмо. Настроение у меня было воздушное, хотелось летать! Школа позади! Впереди новая жизнь, черный пояс по каратэ и почести!
Удачно прошли региональные соревнования, сенсей Такаси Сайто смеясь, пожимал мне руку, называл самой талантливой ученицей. Его жена, мой тренер посоветовала не бросать японское боевое искусство, продолжать карьеру. Только моя бабушка возразила, как всегда с таким пылом ссорилась со мной.
– Жюли! – она всегда называла меня так дома, на французский манер. Да и вообще мы с ней разговаривали дома только на французском языке. Мне даже кажется, что и я сама первые слова сказала на нем. – Жюли, я не разрешаю тебе эту карьеру! Что за работа такая – бить людей?! Ты пойдешь в институт, и точка!
– Ну и кем я стану? Училкой, как ты?
– Да хотя бы! Или переводчиком, ты в совершенстве знаешь свой родной французский язык, да и английский тоже.
– Бабуля! Я русская! Это твой родной язык. Я сама решу, кем мне быть, хорошо? – сдаваться я не собиралась.
Бабушка надулась на меня, не разговаривает уже третий день. Она очень скучала по родине и считала меня тоже частичкой Франции. Но я там даже не была! Я русская! В Москву я уехала, так и не помирившись с ней, совесть совсем заела. Ну и ладно, пусть поскучает. Выезжали рано утром, в четыре часа, ехать двадцать два часа, мы должны были следующей ночью уже быть в гостинице, чтоб отдохнуть перед чемпионатом.
В нашей команде было по пять девушек и парней. Самые лучшие. Лариска Халявина тоже ходила в секцию каратэ и теперь ехала со мной. Она всегда делала все, что делала я, считала меня подругой. Даже в каратэ пошла! Постоянно ныла, как это тяжело, как устает и надоело. Но бросать не собиралась.
Поначалу поездка была веселой, в салоне нашего спортивного автобуса царила эйфория, от осознания собственной значимости. Мы едем в Москву! Мы лучшие в нашем регионе! Потом дорога утомила, уже не интересны стали пейзажи за окном и байки, которые травили наши парни, стали раздражать. Я закрыла глаза и отключилась от всего мира. Думала о том, как все будет, наверняка там соберутся сильнейшие каратисты среди юниоров со всей страны, я переживала. Хотелось быть самой лучшей, чтоб не подвести сенсея и тренера. Мысли перескочили на Никиту Филатова. Я всегда думала о нем, не могла выбросить из головы. Он тоже занимался каратэ, эта тема нас сблизила в лагере тогда. Интересно, какой он стал, занимается ли еще или уже забросил?
– Просыпайся, соня! Приехали почти! – дергала меня за рукав Лариска.
Я удивленно встрепенулась, оглядываясь. Не может быть, чтоб я проспала всю дорогу, почти двадцать часов пути! Оказалось, что прошло всего четыре часа, как я уснула, просто у нас намечалась остановка, чтоб поесть и справить свои нужды.
