Текст книги "Сплетни живут не только под лестницей"
Автор книги: Лилия Гаан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Братья стали всячески уговаривать Бетси принять предложение, в свою очередь посоветовав мистеру Джонсону ссудить ей денег на открытие цветочного магазина, и под этим дружным напором миссис Брайн не устояла. Спустя месяц после окончания траура она стала миссис Джонсон. С этого дня Бетси исчезла, уступив место миссис Изабелле Элизабет Джонсон.
Этот брак не принес ей счастья. Медовый месяц запомнился Изабелле только моральными и физическими мучениями. Она горько сожалела, что дала согласие выйти замуж. Сэм Джонсон, по своей сути, был неплохим человеком, но ему и в голову не приходило, что холодное отношение жены к постельным утехам вовсе не проявление женской стыдливости, а с трудом сдерживаемая брезгливость. Изабелла слишком рано познакомилась с изнанкой жизни, будучи невольной свидетельницей встреч своей матери с похотливыми клиентами. Стыд и горечь, испытанные в своё время малышкой, не могли не отразится на её отношении к физической близости. Новобрачная терпела знаки внимания со стороны супруга, крепко сжав зубы и судорожно вцепившись руками в простыни.
И словно этих мучений оказалось недостаточно, судьба решила испытывать её до конца.
Сразу же после свадьбы молодожены уехали на медовый месяц в маленькое имение Лонгвуд, доставшееся Джонсону в наследство от дяди. Будучи выходцем из семьи лондонских буржуа, Сэм по материнской линии имел родственные связи с местной знатью. Жена местного ленд-лорда – леди Бертрам приходилась ему крестной матерью.
Разумеется, она была первой, к кому новобрачные отправились с визитом, попав как раз на день рождения высокородной матроны.
У леди Бертрам дом был переполнен гостями. Джонсонов приняли с добродушной снисходительностью, хотя и не уделили им особого внимания.
Измученная страстью влюбленного супруга, который норовил заниматься с ней любовью ночи напролет, прихватывая ещё день, юная женщина сидела в кругу обсуждающих какие-то местные события дам, и радовалась, что хотя бы здесь может избежать его докучливого внимания. По возможности кратко отвечая на заинтересованные вопросы собеседниц, она вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Изабелла недовольно обернулась и... увидела ЕГО! Любовь обрушилась на неё вероломно, накинувшись на беззащитную жертву со всей силой, на которую только способна безнадежная и тщательно подавляемая страсть.
И кто бы осудил миссис Джонсон, ведь Уильям Дартуэй был неправдоподобно красив. Парика он не носил и черные, чуть вьющиеся волосы обрамляли безупречно правильные черты лица, чудесно оживляемые черными бархатистыми глазами. Лукавая улыбка скользила по его чувственным губам, привлекая заинтересованные взгляды присутствующих дам. При виде обворожительного красавца у женщин приятно замирало сердце, и они начинали нервно обмахиваться веерами, покусывать губы и игриво коситься на повесу.
Сэр Генри тоже находился в гостинной леди Бертрам, но тогда он был ещё ничем не примечательным долговязым подростком, на которого никто не обращал внимания.
Зато зародившийся в тот день тайный роман между его братом и юной миссис Джонсон растянулся на много лет.
Поначалу Изабелла делала вид, что не замечает ухаживаний молодого повесы, у которого была прескверная репутация женского соблазнителя. Уильям появлялся везде, где только мог встретиться с миссис Джонсон, кидал на неё страстные взгляды, заваливал дом анонимными букетами, но совсем ещё юная женщина вела себя таким образом, что даже самый придирчивый блюститель нравственности не нашел бы в чём её упрекнуть.
К тому же влюбленные принадлежали к разным кругам общества, и было очень мало домов, где они могли бы встречаться, соблюдая необходимые приличия. Последовавшая вскоре после медового месяца беременность дала повод Изабелле перестать посещать светских знакомых, и она положила конец даже этим мимолетным свиданиям. Однако миссис Джонсон не переставала заниматься своим цветочным магазином, ездить на биржу, а когда её муж по делам уплыл в Америку, взяла на себя контроль и за его бизнесом. И, словно нарочно, Уильям Дартуэй постоянно оказывался в тех местах, где по делам бывала Изабелла.
Опытный волокита не приближался к своей жертве, не пытался заговорить, а просто возникал где-нибудь неподалеку, заставляя нервничать и волноваться, терзаться и плакать по ночам неопытную в любви юную женщину.
Все мысли Изабеллы сосредоточились на этих встречах, и её чувство к Дартуэю стало настолько сильным, что она с ужасом думала о скором приезде мужа и о том, что вскоре ей вновь придётся делить с ним постель. Единственными, кто догадывался, в каком аду она живет, были её братья.
Встревоженные Смиты поспешили навести справки об упорном обожателе. Сведения оказались неутешительными. Не было более неподходящего поклонника для их сестры, чем этот беспринципный повеса.
После смерти бездетного дяди сэр Уильям должен был унаследовать титул лорда. Сейчас он подвизался в министерстве иностранных дел в качестве секретаря, но обольстительная внешность и умение очаровывать предвещали успешную карьеру на дипломатическом поприще. Зато финансовое положение джентльмена было далеко не блестящим, и дела Дартуэя могла поправить только выгодная женитьба. В светских салонах любили гадать, кто из богатых невест станет избранницей столь многообещающего молодого человека, но тот пока не спешил идти к алтарю.
Вывод братьев был однозначным – от этого человека нужно бежать, как от зачумленного.
– Он погубит тебя ради трех минут удовольствия. И хорошо, если не ославит шлюхой среди своих друзей – светских бездельников, чтобы те развлекались, освистывая тебя при встрече! – в гневе заявил старший брат.
– От такого распутного хлыща можно ожидать только беды! – поддержал его и Джек. – Раз Дартуэя даже беременность не фостанавливает... Беги, сестра, беги! Сатана силен, вдруг да не выдержишь? Мы сами проконтролируем ваш бизнес. Глаз не спустим с управляющих!
И Изабелла убежала, то есть скрылась в Лонгвуде. Там произвела на свет дочь, и провела месяц после родов, решив не возвращаться в Лондон пока не приедет муж. А мистер Джонсон, как на грех, почему-то задерживался в поездке.
Появление Беатрис примирило её с ненавистным браком, но было и ещё кое-что.
Незадолго до родов Изабелле пришлось пережить очень непростой разговор со своей горничной, которая сначала внезапно исчезла из дома в неизвестном направлении, а потом вернулась, но уже с новорожденной девочкой на руках.
– Это ребёнок вашего мужа, мэм! Я бедная девушка и не могу содержать его.
Изабелла не вчера родилась, и поэтому хмуро усомнилась в словах служанки, решив, что та пытается при помощи такой грубой лжи выманить у неё денег. И тогда девушка, презрительно фыркнув, с грубой прямотой пояснила:
– Вы, мэм, в постели как сырое полено! Сколько вас не разжигай, только едкий дым и ни капли тепла. Вот мистер Джонсон и стал поглядывать на сторону, но ведь не к проституткам же ему от такой красавицы ходить. Гоничные и почище будут, да и всегда под рукой. Если мадам не научится угождать мужу, то устанет менять прислугу.
Надо сказать, что в ту эпоху беременная от хозяина горничная ажиотажа не вызывала. Никого особо не возмущало, когда состоятельный джентльмен, завидев застилающую постель или моющую полы служанку, торопливо расстегивал панталоны и без лишних слов пристраивался сзади. Изнасилование служанок стало настолько обыденным делом, что воспринималось их хозяйками не иначе, как легкое бытовое неудобство, которое можно сгладить, заплатив пострадавшей несколько мелких монет.
Наиболее остроумные дамы, сквозь пальцы (а иногда и с заметным облегчением) поглядывающие на "проказы" супругов, называли таких горничных "ночными горшками". И в последствие заметив, как красноречиво округляется талия служанки, с досадой жаловались какой-нибудь подруге, заглянувшей на чашечку чая.
– Наш "ночной горшок" опять расплескался! Придется искать новую горничную. У тебя нет кого-нибудь на примете?
Забеременевших девушек, за редким исключением, выгоняли на улицу, и, пристроив родившегося ребёнка в приют, те зачастую пополняли ряды лондонских проституток. А если удавалось получить от снисходительных хозяек хорошую рекомендацию, они вновь нанимались горничными, и никто не мог гарантировать, что на новом месте всё не повторится сначала. Правда, некоторым даже нравилось распутничать с хозяевами, и к ним, видимо, относилась любовница мистера Джонсона.
Однако Изабелле, в силу её происхождения, был чужд циничный и снисходительный подход к подобным вещам. Она разгневанно вырвала девочку из рук мамаши.
– Денег не дам – сама позабочусь о младенце! А тебя, чтобы я больше никогда здесь не видела! Сунешь нос – обвиню в воровстве!
– Истинные леди так себе не ведут!
– Ты ещё будешь меня учить! Пошла прочь!
– Мне бы рекомендацию...
– Не дождешься!
Грубо, ничего не скажешь, но миссис Джонсон стало настолько обидно, что её муж искал утешения в объятиях служанки, что женщина едва сдержалась, чтобы не вцепиться мерзавке в волосы. Если бы она по-прежнему была цветочницей Бетси, то так и сделала, но... миссис Изабелле Джонсон – жене богатого торговца ни к лицу царапаться.
Впоследствии, заботу о девочке Изабелла стала считать своим долгом, ведь если бы не её отвращение к Джонсону, эта малышка не появилась на свет, заранее обреченной на холод, голод и издевательства окружающих. Да и не смогла бы она подвергнуть сестру своей дочери всем кошмарам существования на лондонском дне, которые испытала когда-то сама. Став крестной матерью Мэри, она заботилась о ней не меньше, чем о родившейся через месяц Беатрис и любила их в равной степени.
Возможно, их платонический роман с обольстительным Дартуэем так ничем и не закончился – Уильям уехал бы по посольским делам в дальние страны, а Изабелла постепенно успокоилась и выкинула его из головы. Но в дело вновь вмешалась судьба – недалеко от маленького поместья Джонсонов находилась богатая усадьба лорда Уэсли. Ещё со времен учебы в привилегированном колледже святой Магдалены Уильяма и Джорджа связывали узы дружбы.
Пытаясь хоть каким-то образом увидеться с неприступной красавицей, Дартуэй приехал в гости к Уэсли и первую же ночь встретил в парке Лонгвуда.
Боже, какая это была ночь, даже спустя много лет, у Изабеллы краснели щеки и учащалось дыхание при воспоминании о миге, когда она увидела под своим окном темную фигуру.
Полнолуние в том году выпало на конец апреля. Молодой женщине не спалось – какая-то неясная тоска томила её сердце, прогоняя сон и заставляя мечтательно любоваться тревожно сияющей голубоватой луной. Изабелла взобралась на подоконник, распахнула окно и глубоко вдохнула головокружительный запах цветущих деревьев. Как же прекрасен был парк, залитый лунным светом! Деревья отбрасывали на дорожки аллей кружевные таинственные тени. Томительно и одновременно сладко кружилась голова, и хотелось чего-то такого, чему и названия не подобрать. Изабелла в последний раз обвела тоскующим взглядом парк, и уже было собралась закрыть окно, когда ей показалось, что одна из теней внизу шевельнулась. Напуганная присутствием посторонних женщина замерла, пристально всматриваясь в темноту.
Очевидно, сообразив, что его заметили, незнакомец вышел из тени, и она сразу же узнала Уильяма Дартуэя. Несколько минут они пристально смотрели друг на друга, а затем возмущенная Изабелла решила спуститься в сад и в резких выражениях указать наглецу, преступившему все мыслимые пределы приличий, что её оскорбляет столь навязчивое преследование.
Намерения миссис Джонсон были чисты, но в её окружении не нашлось женщины, которая бы объяснила Изабелле, насколько безрассудно и опасно оказаться в ночном саду наедине с мужчиной, которого давно и тайно любишь.
Тихонько, стараясь не разбудить прислугу, она выскользнула из дома. Уильям ждал её на том же самом месте – под окном. Похоже, он не удивился при виде возникшей перед ним женской фигуры, и только с силой ухватив её за руку, увлек вглубь аллеи подальше от дома. И растерянно семенящая за ним Изабелла нервно заговорила, чтобы побороть всё больше охватывающее её смятение:
– Ваше поведение возмутительно! Как вы осмелились здесь появиться?! Я, по-моему, никогда не подавала вам повода... У меня муж, ребёнок..., прошу, оставьте нас в покое!
Она взывала к нему с таким взволнованным жаром в умоляющем голосе, что даже не такому опытному соблазнителю, как Дартуэй и то бы стало понятно, что перед ним женщина, доведенная до отчаяния.
Уильям остановился, и, развернувшись к ней, выслушал всё, что Изабелла хотела ему сказать, а потом резким, неожиданным жестом вздернул её подбородок вверх, заглянув любимой прямо в глаза. И женщина словно куда-то поплыла, завороженная этим взглядом и задохнувшись от жаркой надежды на непонятное чудо. Прикосновение горячих губ Уильяма парализовало её волю – именно таких объятий она подспудно ждала всю жизнь. Смутно Изабелла ещё смогла уловить запах свежести, сминаемых их телами фиалок, а потом всё поглотила жаркая, полная нетерпеливых движений и устремлений в чудесную неизвестность сладостная мгла. Никогда в последствии она не переживала ничего подобного – это была ночь открытий, осознания себя женщиной, созданной для того, чтобы любить и быть любимой.
Изабелла опомнилась от слов, ласково защекотавших ухо:
– Дорогая, уже рассветает, тебе пора!
И только потом, уже дома, до ошеломленной женщины дошло, что это были практически единственные слова, которые Уильям произнес в эту ночь, разумеется, не считая безумств, которые он шептал возлюбленной на пике страсти.
Действительно, непонятно, как и когда, но ночь прошла, словно её украли, и сквозь окружающие любовников деревья уже просачивался серый свет – предвестник скорого появления солнца.
Изабелла испуганно подскочила с места, и, даже не взглянув на пытающегося её удержать Уильяма, подхватила юбки и помчалась по парку, объятая ужасом и растерянностью.
Весь день она не находила себе места. Невозможно описать весь спектр чувств, которыми была охвачена молодая женщина: стыд, угрызения совести и неловкость сменялись осознанием того, что мир стал другим, и её охватывала любовь и нежность к человеку, который всё изменил. Она клялась, что больше не допустит адюльтера, и в то же время ловила себя на мысли, что с нетерпением ждёт сумерек. В испуге металась по дому, боясь, что он не придёт, и тут же хвалила себя за то, что убежав, не назначила встречу.
Но Уильям пришёл, причём не только в эту ночь. Они мало разговаривали, и настолько неистово любили друг друга, что Изабеллу впоследствии не покидала уверенность, что их тогда охватило настоящее безумие.
Естественно, что о существовании Сэма Джонсона любовники думали мало, но вскоре он напомнил о себе, да так, что надолго отбил охоту на запретную любовь.
К концу подходила неделя их тайных свиданий, когда в Лонгвуд прибыл курьер с прискорбным известием – корабль, на котором возвращался домой её муж, потерпел крушение, и Изабелла вновь стала вдовой. Да ещё обстоятельства сложились таким несчастливым образом, что семья Джонсонов потеряла очень крупную сумму денег, которую супруг вёз с собой.
Первое, что пришло в голову новоявленной вдове, стала мысль о том, что это Бог наказал её за грех прелюбодеяния. И если она не смогла стать верной женой Джонсону при жизни, то ничто не заставит её оскорбить ещё вдобавок и память покойного. Изабелла твердо решила, что пока не закончится траур, ни о каких встречах с Уильямом не может быть и речи.
Это свидание любовников прошло без объятий – практически всю ночь они проговорили "по душам". Пораженная Изабелла узнала, что оказывается, Дартуэй давно уже должен был покинуть Англию. Он получил назначение в Лиссабон, секретарем посольства, но непростительно затянул отъезд, не в силах расстаться с таким трудом завоеванной любовницей. Его карьера висела на волоске, и теперь Уильям тоже считал необходимым расстаться.
Действительно, если их чувства настолько сильны, то им не страшно ни испытание временем, ни огромные расстояния. Пусть пройдет траур, а затем влюбленные встретятся и решат, каким образом им соединить свои жизни навсегда.
Они целомудренно поцеловались на прощание и расстались, твердо уверенные в том, что отныне их жизни связанные навсегда. Но... судьба в большинстве случаев как будто смеется над клятвами влюбленных, со злой насмешкой ломая даже тщательно продуманные планы. Изабелле и Уильяму так и не удалось осуществить свои мечты, мало того, жизнь сделала их врагами.
И сейчас леди Уэсли, трясясь на обледенелых кочках и ухабах по дороге в Хартфордшир, с горечью вспоминала о событиях, о которых запрещала себе думать долгие годы существования с другими мужчинами.
Да, она тогда согрешила, но расплатилась за те апрельские ночи всей своей исковерканной жизнью, и не позволит таким же образом растоптать сердце своей дочери.
Конечно, Генри Дартуэй заморочил голову её простодушной и наивной девочке. Ведь Беатрис всегда была так послушна, так покладиста, и даже малышкой никогда не капризничала, а тут вдруг восстала против воли матери в таком важном вопросе, как выбор мужа. Нет, тут не обошлось без интриг бесчестного баронета – он подло увлек и очаровал её ребенка, и Изабелла сделает всё, чтобы разрушить его коварные планы. Она будет зубами и когтями защищать свою дочь!
Обычные ошибки всех матерей...
Но прежде, верная своим привычкам, леди Уэсли все-таки решила завернуть в Лондон, чтобы захватить кое-какие бумаги, и на досуге, между семейными дрязгами и выяснениями отношений, заняться расчетами.
БЭТХЭМ.
А в семействе мистера Смита тоже не дремали. Приехав домой, дядюшка всерьез взялся на строптивую племянницу. В отличие от Ника, его отец вовсе не обвинял баронета в корыстных матримониальных планах.
– Куда там,– досадливо отмахнулся он от резонов сына,– как же...., разбежался Дартуэй жениться на нашей дурочке! Нужна она ему! Он такой же подонок, как и его брат!
– Отец,– поразился Ник подобной характеристике,– вы знали лорда Уоррена?
– Знал? – сварливо буркнул тот. – Ещё бы мне его не знать..., но это не твое дело! Да пусть Дартуэи хоть трижды сдохнут, никто не прольет и слезинки, а вот безголовая девчонка может расстроить такой выгодный брак из-за глупых фантазий. Делай, что хочешь, но пока не приехала Изабелла, держи Лэтери в неведении относительно её глупого увлечения!
Ник было заикнулся, что янки тоже не дурак, чтобы не понимать очевидного, но отец так рявкнул на отпрыска, что тот прикусил язык. Мистер Смит со временем набрался приличных манер, но это была настолько поверхностная лакировка, что стоило джентльмена только чуть вывести из себя, как из того выпирал хват со злачных улиц Ист-энда, и орал он тогда на своих близких сугубо на кокни, да ещё и не стесняясь в выражениях.
А уж что и в каких словах он высказал племяннице, вообще, не поддается описанию. Беатрис потом, закрывшись в своей комнате, проплакала весь день.
Вот так и получилось, что пока Смиты уламывали строптивицу, Мэри было приказано ни на шаг не отходить от американца, чтобы отвлечь гостя от потрясающих весь дом скандалов.
Лэтери, конечно же, всё прекрасно понимал и уже был порядком выведен из себя – ему расхотелось жениться. Он пришёл к выводу, что такая строптивая и легкомысленная девица, способная променять участь его жены на химеры высшего света, не сможет сделать его счастливым. Американец вежливо улыбался, вяло пытающейся его развлечь Мэри, и терпеливо ждал приезда леди Уэсли, чтобы разом положить конец неудавшемуся сватовству.
И уж, конечно, никто из Смитов не подозревал, что главные события этой истории были связаны не только с восставшей племянницей, но и с Мэри, тихо склонившейся над шитьем рядом с угрюмым янки.
Возможно, если бы Ник или Беатрис взяли на себя труд хоть раз внимательно взглянуть на девушку, то заподозрили бы что-то неладное, но им было не до неё. Да и кому вообще была интересна вторая мисс Джонсон? О ней вспоминали, только случайно наткнувшись взглядом за столом. А зря! Никогда у Мэри не было столь сияющего взгляда, такой счастливой и радостной улыбки. За последующие после бала дни она не произнесла ни единой ядовитой реплики. И даже с первого взгляда невзлюбивший девицу Лэтери, и то был вынужден признать, что ошибался.
Оказывается, мисс Мэри Джонсон была весьма обаятельной особой, а в иные минуты казалась ему не только привлекательной, но и весьма красивой. Как жаль, что наряду с этим открытием, на девицу не пролился золотой дождь, и она была по-прежнему бедна!
Сама же, привлекшая внимание гостя Мэри обращала на него мало внимания. Целиком погруженная в свои мысли, она не подозревала о многом, происходящем в доме. Например, о скандалах, конечно, слышала, но не думала, что они связаны не столько с отказом Беатрис выйти замуж за Лэтери, сколько с увлеченностью Дартуэем. Никто не счел ей нужным об этом сказать, а уж догадаться сама она об этом никак не могла, потому что сэр Генри в этот момент занимал мысли Мэри без остатка. И на это были свои причины.
На том памятном балу в Дартуэй-холле, произошло кое-что, о чем никто не подозревал.
Как уже упоминалось, выведенный из себя глупым поведением племянницы мистер Смит приказал своему семейству немедленно покинуть особняк. Дамы собирались в спешке в отведенной под дамскую гардеробную библиотеке баронета. И как всегда бывает, когда торопишься, уже забравшись в экипаж миссис Смит обнаружила, что забыла на кушетке свой веер. Искать пропажу послали Мэри.
Та отнюдь не спешила попасть в унылый особняк мистера Смита, поэтому охотно вернулась в Дартуэй-холл, и, обнаружив веер, стала прохаживаться по библиотеке, разглядывая корешки книг в шкафах и читая названия. Бал был в самом разгаре, и никто не мешал её занятию.
Мэри заметила дверь в соседнюю комнату ещё по прибытии в Дартуэй-холл, но путь к ней преграждало, несомненно, с умыслом поставленное кресло, и никто из многочисленных барышень и дам, посетивших дом баронета, не поинтересовался, что скрывается за плотно прикрытыми створками.
Почему она протиснулась за спинку громоздкого кресла, зачем нажала на ручку и засунула голову в образовавшуюся щель? Кто бы объяснил ей самой! Скорее всего, девушкой двигало жгучее любопытство ко всему, что составляло жизнь так понравившегося ей мужчины. Мэри захотелось хоть одним глазком подглядеть – чем он занимается в будние дни?
Конечно, там могла скрываться какая-нибудь кладовая, но нет, за дверью оказался кабинет хозяина. Прихватив из библиотеки подсвечник, Мэри протиснулась в комнату и с удивлением осмотрелась
Как же там было интересно! Полки со странными и таинственными статуэтками немыслимой древности, какие-то черепки, древние сосуды, свитки..., а главное – стол и на нем стопка бумаги, верхний лист которой был наполовину исписан трудно различимыми в сумраке словами. Здесь же валялись испачканные и сломанные перья, множество раскрытых книг....
У Мэри загорелись глаза. Так вот он каков – сэр Генри Дартуэй! Она чувствовала себя заговорщицей, проникшей в тайное хранилище, отважной шпионкой. А это требовало какого-нибудь вызывающего жеста – пусть баронет знает, что его секреты раскрыты! И, недолго думая, насмешливо фыркнувшая девушка окунула перо в чернила и написала чуть ниже строк самого баронета следующее: "Мне нужно с вами поговорить об очень важном деле. Буду ждать завтра, в три часа пополудни у разрушенной часовни!"
Конечно, где же ещё можно назначить свидание, как не у единственного на всю округу романтического объекта – груды камней, когда-то бывших нормандской часовней, разрушенной ещё в годы Реформации.
Мэри хотела всего лишь пошутить, и не собиралась идти на свидание. Пусть сэр Генри придёт на встречу и померзнет, напрасно дожидаясь незнакомку. То-то она посмеется, ведь в последнее время барышня просто умирала от скуки.
Озорная выходка воодушевила и подняла настроение мисс Джонсон. Вернувшуюся в экипаж девушку встретило ворчание дядюшки и возмущенные вопли тетки, вопрошающей – где же её веер? И только тут Мэри растерянно сообразила, что оставила безделушку на столе сэра Генри.
– Я не нашла его в библиотеке, – смутившись, соврала она.
– Ой, такая хорошая вещь, – запричитала миссис Смит,– ты, наверное, плохо смотрела!
– Хватит голосить,– одернул мистер Смит супругу,– ничего с ним не случится. Не присвоит баронет твой веер – как найдут, сразу вернут!
Гонору у Мэри немного поубавилось. Веер был уликой, прямо указывающей на семью Смитов, но, с другой стороны, ведь его могли оставить Беатрис или Сара. Правда, что касалось последней, то вряд ли баронет заподозрит её в подобной выходке... и все же, несмотря на все накладки, она неплохо развлеклась.
Утром Мэри проснулась в предвкушении результатов своей выходки, со смехом представляя, как баронет читает послание, морщит лоб и раздумывает – кто же ему написал?
Увы, прекрасным настроением в доме Смитов могла похвастаться только она.
Беатрис закрылась у себя в комнате, буркнув, что у неё болит голова. Дядюшка с Ником засели в кабинете за какими-то делами. Тетка торчала на кухне, приглядывая за кухаркой, а Лэтери отправился в Бэкхэм – проверить, нет ли ему писем на почте.
И выяснилось, что Мэри оказалась на целый день предоставлена себе самой. Просидев в одиночестве всё время до обеда, она вдруг подумала – а что, если тайком пробраться к часовне? Можно будет подсмотреть – придет ли Дартуэй, и как он себя поведет, когда поймет, что его обвели вокруг пальца?
Почему бы и нет! Никто даже не подумал задержать девушку, когда та заявила, что хочет прогуляться. Да и кому в этом доме было дело до Мэри? По-прежнему сердитая на неё за веер тетка только предупредила, чтобы девушка не опаздывала к чаю.
Развалины часовни находились достаточно далеко от Чайд-парка, на краю рощи, прилегающей к землям Фенроев. Хорошо, что снег не замел подмерзшую дорогу, и идти было хоть и скользко, но не слишком тяжело.
Мэри специально пришла раньше назначенного срока, чтобы найти себе укрытие, из которого хорошо просматривалась дорога. Но когда она приблизилась к развалинам, то приуныла. Почти везде лежал снег, и её следы сразу бы стало заметно. И всё-таки, осторожно ступая, она обогнула присыпанную снегом груду камней и вздрогнула, вскрикнув от неожиданности, оказавшись лицом к лицу с сэром Генри.
Сложилась настолько нелепая ситуация, что Мэри сначала побледнела, потом её бросило в краску, ахнула, ойкнула, и с ужасом глядя в лицо явно потешающегося над ней джентльмена, растерянно рассмеялась.
Баронет терпеливо дождался, когда у неё прекратится истерика и со спокойным добродушием осведомился:
– А кого вы ожидали увидеть на назначенном вами свидании, если оставили записку на моем письменном столе? Неужели мистера Годдарта?
Мэри открыла рот, и пискнула что-то невразумительное, в панике почувствовав, что голос её не слушается.
– Всё хорошо, мисс Джонсон, всё хорошо, – встревоженный Дартуэй, желая успокоить девушку, крепко сжал её пальцы,– успокойтесь!
Это дружеское пожатие помогло девушке прийти в себя, и Мэри растянула губы в робкой улыбке.
– А кого ожидали увидеть вы? – едва слышно спросила она.
– Кто же, кроме вас, способен на такую проделку? – сэр Генри слегка прикоснулся губами к её руке. – Ни одна девушка в графстве не осмелилась бы заглянуть в закрытую комнату в доме холостого мужчины, да ещё вдобавок испортить страницу моего письма. Впрочем, это был приятный сюрприз!
Веселый жар окатил Мэри с ног до головы, и девушка мягко высвободила свои пальцы.
– Я не думала, что вы придете! – уклончиво объяснила она.
– Тогда зачем же пришли сами?
– Я всегда здесь гуляю в это время!
– Тогда позволите составить вам компанию? Да заодно и спросить – что же это за дело, о котором вы хотели со мной потолковать?
Мэри растерянно хлопнула ресницами, ошеломленно глядя в искрящиеся смехом глаза джентльмена. Действительно, о чем? Что у них может быть общего?
– Эти мрачные, странные фигурки на полке в вашем кабинете? Это ведь не античные вещицы?
Сэр Генри искоса глянул на девушку и быстро отвел глаза. Вопрос ему не пришелся по вкусу, однако он решил быть любезным.
– Вы правы!
И Дартуэй перевел разговор на другое:
– Но, может, мы все-таки пройдемся, мисс Джонсон? Стоять на месте холодно, и я не удивлюсь, если у вас уже начинают мерзнуть ноги.
Мэри согласно кивнула головой и приняла предложенную руку. Дартуэй повел её вдоль кромки леса по направлению к Бэкхэму, чьи курящиеся трубы и заснеженные крыши виднелись вдалеке.
– Так что это за вещицы? – не дала увести себя от интересующей темы дотошная девица.
– Артефакты вывезены из Египта. Мой близкий друг принимает участие в археологической экспедиции, и снабжает меня найденными там предметами древности.
Мэри озадаченно наморщила лоб. Кое-что она об этом слышала.
– Мой отчим как-то читал нам с Дженни о Розеттском камне, который нашли в дельте Нила наполеоновские солдаты.
– А о Шомпольоне вы слышали?
– Увы, нет! Но, насколько я знаю, находка до сих пор не расшифрована?
– Некоторые считают, что подошли к разгадке очень близко.
– Вы тоже пытаетесь понять тайну иероглифов?
– Нет,– неожиданно резко ответил Дартуэй,– меня это интересует мало. Я считаю, что вещи могут говорить сами за себя, даже без сопровождения комментариев.
– Вам бы встретится с моим отчимом,– рассмеялась Мэри, ежась от холодного ветра,– он в восторге от Гумбольда и аккуратный подписчик Вестника Британской академии наук.
– Я знаю лорда Уэсли. Сэр Джордж большой оригинал, – хмыкнул сэр Генри, и заинтересованно обратился к идущей рядом девушке. – Неужели и вы поклонница старины Гумбольда?
– О нет,– весело возразила Мэри, несмотря на немилосердно щиплющий нос и щеки мороз, она чувствовала себя превосходно, – я не настолько умна! Да и что может быть лучше романов?
– Значит, вы интересуетесь любовью?
Мэри чуть смутилась, однако не дала сбить себя с толку.
– Скорее, меня интересуют последствия чужой любви!
– Трагическая история Ловеласа и Клариссы?
– А что, разве не поучительно?
– Как-то уж слишком трагично и далеко от реальных отношений между леди и джентльменами. Я ни разу не встречал мужчину, который бы целенаправленно втаптывал невинную девушку в грязь только для того, чтобы посмотреть, как она будет в ней тонуть. Таких людей, если они и существуют, нужно содержать в сумасшедшем доме, и уж никак не делать героями романов!
– Тогда вам должна нравиться Джейн Остин?
– Мне нравится её стиль и диалоги, но не сюжеты. Там всё наоборот – люди уж слишком просты и незатейливы. Черное – это черное, а белое – белое. Так не бывает!
