Текст книги "Библия-Миллениум. Книга 2"

Автор книги: Лилия Курпатова-Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Потому что. Все, иди спать! – эта тупая кривляка может все испортить! Поставить под угрозу возможность пребывания Давида под одной крышей с Ионафаном. Давид даже топнул ногой – он не позволит с таким трудом найденному счастью быть разрушенным из-за дурацких фантазмов какой-то пустой и пошлой барышни.

– Спокойной ночи… – Мелхола выскользнула из ванной, по своей природной глупости продолжая оставаться в уверенности, что произвела на Давида сексуальное впечатление. «Дура!» – послал тот ей вслед свои выводы.

Давид вытерся, обернулся полотенцем и вышел. В коридоре он увидел, что на пороге своей комнаты стоит Мерова в кружевной сорочке и пристально на него смотрит.

– Спокойной ночи, Давид.

– Спокойной ночи, – сухо ответил Давид, а про себя подумал: «Спасибо, что хоть без томного голоса и идиотских кривляний!»

Так в течение двадцатиминутного похода в ванную гость успел почувствовать себя рождественским гусем, который наблюдает общее ожидание момента, когда он «дозреет».

* * *

Давид растянулся на ослепительно-белых простынях. Мягкая ткань, на ощупь как кожица персика, обнимала его обнаженное тело. Боже, как он устал! Давид потянулся сладко, как только мог, потом еще немного повертелся, устраиваясь поудобнее, чтобы лучше ощущать окружавший его комфорт. Полный сладостного томления, он ждал Ионафана, немного прикрыл глаза… и… Проснулся только рано утром. Блаженная истома наполняла все тело. Никогда еще в жизни не хотелось так оставаться в постели вечно. Тепло… Его голова лежала на руке Ионафана, который обнимал его сзади, прижимаясь всем телом к спине и ногам. Другая рука юноши мягко и нежно лежала у Давида на животе. Нежность, окружающая со всех сторон…

Давид осторожно повернулся к Ионафану, лицо которого было почти детским. Тонкий правильный нос, ярко-красные губы, выступающие скулы, темные мягкие волосы и ослепительно-белая кожа, которая в рассветных лучах как будто светилась изнутри. Голубоватые вены на руке подчеркивали нереальную белизну. Давид лег рядом и долго смотрел на лицо спящего, стараясь запомнить каждую черточку. Ему повезло больше, чем Ионафану, который рассматривал Давида ночью, перед сном, в полной темноте. Ночью он слишком долго пробыл в ванной, а когда вернулся, Давид уже спал…

Ионафан проснулся через час, открыл один глаз и посмотрел на Давида, улыбнулся и, как в продолжение сна, прижался к нему. Давид обнял его, нежно погладил. Ионафан потерся носом о его щеку, поросшую за ночь небольшой мягкой щетиной, забрался языком в ухо… Два водопада, извергающихся навстречу друг другу… Два бурных, равных по силе потока, сливающихся воедино… Противоположные желания, переплетенные вместе, – желание отдать и желание обладать, оба сводящей с ума силы. Бешенство и неистовство, одинаковые волны, входящие в резонанс и усиливающие друг друга… Атомный взрыв… Нирвана… И долгий нежный поцелуй – летний дождик сквозь лучи солнца, в каждой капле которого играет радуга.

– Ты меня любишь, Давид? Хоть немного?

Давид промолчал, ему казалось, что Ионафан спрашивает глупость. Женский вопрос… Ему показалось, что если он станет на него отвечать, то немного принизит друга. Он просто обнял Ионафана, укладываясь на бок, и снова заснул, утомленный и очень счастливый.

* * *

А дальше… Полгода в доме Саула пролетели как один день. Конные походы, игра в бизнес, поездки – события сменяли друг друга бешеной круговертью. Яркие наполненные дни и сумасшедшие ночи, и никого не хотелось видеть. Но больше всего они оба любили утро. Утро, время сна – пять-шесть часов в индивидуальном раю, время общего сна – одинаковые сны, одинаковые печали и радости. Ночные кошмары боялись высунуться. Каждый спал спокойно, уверенный в том, что другой бережет его сон. И это чудо. Бог дал привилегию спать спокойно только любимым – ибо любящий охраняет их сон.

Саул был счастлив. Давид находился в его доме, занимался его делами. Мелхола была довольна тем, что может ежедневно видеть Давида и имеет возможность его очаровывать. Но постепенно ее оптимизм, конечно, сдувался. Мерова, старшая сестра, оказалась рассудительнее. Увидев, что Давид не проявляет к ней интереса, она переключилась на другого мужчину и уже через полгода стала готовиться к свадьбе, приближение которой делало Мелхолу крайне нервной. Она отчего-то поставила перед собой цель в день свадьбы Меровы объявить о своей помолвке с Давидом. С этого момента его положение в доме осложнилось.

Сначала счастливые любовники восприняли попытки Мелхолы покорить Давида со смехом. Но затем ее постоянное шпионство стало расстраивать их планы. Да и Саул явно стал поощрять ее, преследуя цель оставить Давида рядом с собой.

Гроза разразилась через год.

За обедом Мелхола встала, постучала по стакану вилкой и попросила внимания.

– Мама, папа и все мои родные. Я больше не могу молчать и должна вам все рассказать.

Ионафан схватил под столом Давида за руку. Мелхола продолжала:

– Вот уже год, как Давид живет у нас в доме, но вы не знаете, что его на самом деле здесь держит.

Рука Ионафана сжала Давида еще сильнее.

– Я должна вам сказать ужасную вещь, но вы мои самые близкие люди, и, надеюсь, поможете мне принять верное решение. Дело в том, что Давид и я… В общем, я беременна. Вот результаты обследования, – она положила на стол голубую бумажку с печатями.

Все застыли, пораженные и потрясенные. Мелхола добилась ожидаемого эффекта.

Первым в себя пришел Ионафан.

– Это неправда! Ты лжешь! – он сильно побледнел от гнева. – Мы были неразлучны все это время!

Вторым пришел в себя Саул.

– Мелхола! Ты соображаешь, что говоришь?

– Я сказала вам правду!

– Давид! Что ты молчишь?! Скажи, что это все ложь! – Ионафан смотрел Давиду в глаза как умирающий.

Давид крепко сжал его руку, затем отпустил и погладил. Ионафан немного успокоился.

Давид встал и сказал:

– Да, она говорит правду, но я готов поступить, как подобает порядочному человеку, и прошу у тебя, Саул, руки твоей дочери.

За столом опять повисла тишина. Вторая бомба упала в то же место, разрушив руины, оставшиеся после первой, до основания. Все молчали.

На сей раз первым очнулся Саул.

– Ну раз так… Я согласен. Добро пожаловать в семью, Давид. Теперь ты мой родственник и точно меня не покинешь. – Саул был счастлив: может быть, ему даже удастся не повторить ошибок Самуила…

* * *

– Я понимаю, ты уже говорил, но… – Ионафан сидел на берегу озера, кидая в воду маленькие камушки.

– Ионафан, так мы сможем постоянно быть вместе. Хоть я и работаю на Саула, но не смог бы дальше жить в вашей семье после ее заявления, понимаешь?!

– Я бы мог уйти к тебе…

– Ты сам понимаешь, что твой отец этого бы никогда не позволил.

– Мы могли бы уехать в другую страну, где нас никто бы не нашел…

– Ионафан, все уладится, выход найдется, нужно немного выждать.

– Да, отец никогда бы не позволил нам скрыться… Кроме того, мне кажется, он уже что-то заподозрил.

– Теперь он успокоится.

И настал день свадьбы. Давид настоял, чтобы Ионафан был свидетелем. Они были рядом всю церемонию.

«В печали и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии… пока смерть не разлучит вас…»

«Пока смерть не разлучит нас».

Давая обет, Давид думал об Ионафане.

«Никогда не будет ничего рядом с моей душой, кроме твоей».

«Моя душа вечно будет с тобой».

«Пока смерть не разлучит нас?»

«И смерть нас не разлучит».

И Бог заключил священный брак между ними. Истинное таинство, свершившееся в этот день на небесах.

* * *

– Почему у вас нет детей?! – Саул злился. Давид стал его раздражать. Теперь он мало бывал дома, они с Ионафаном взялись разрабатывать дурацкий проект по расширению их бизнеса в соседнюю страну. Деньги уходили как в прорву. Давид распоряжался личной охраной Саула как своей собственной, он влез везде. Саулу стало казаться, что Давид затеял это расширение, чтобы накопить денег и смыться или, того хуже, отомстить за Самуила, которого по молодости так любил.

Все обожали Давида, все хотели ему подчиняться! Мелхола – счастливая дура – видела мужа за все это время не больше двух недель. А Ионафан… Черт бы его побрал! Не сводит с Давида глаз. Саул все прочувствовал: он никогда не будет, как Самуил, – Ионафан будет. Ионафан будет вечно молодым, а он скоро умрет, сгниет заживо! Все, чему он посвятил свою жизнь, достанется сыну, а тот отдаст все Давиду!

– Саул, ты стал нервным в последнее время, – обратился к нему Давид, застав тестя в поздний час в кабинете.

– Да! Я стал очень нервным, Давид! Ты делаешь меня нервным! – Саул подначивал сам себя.

– Я ничего тебе не сделал, – спокойно ответил Давид, собравшись уходить.

– Вот именно, – Саул грохнулся в кресло. «Ненавижу!» – подумал он.

– Саул, нужно перевести на этот счет… – вдруг как бы невзначай обернулся Давид, уже стоя в дверях.

– Я ничего не буду никуда переводить! Ясно?! – Саул был настроен выяснить… Хотя что именно, пока не решил.

– Ладно, успокойся, я зайду завтра… – примирительно начал Давид, но уже было поздно.

– Нет, ты никуда не пойдешь! – Саул вскочил и захлопнул дверь кабинета. Давид удивленно отпрянул от него.

– Скажи мне, Давид, почему Ионафан? Почему ты выбрал Ионафана, а не… – у Саула чуть не вырвалось «меня!».

– Саул… я… – Давид не знал, как уйти от этого разговора. Не знал, потому что Саул просто не оставлял ему шанса!

– Я все знаю! Не прикидывайся!

– Это не то, что ты думаешь… – Давид лихорадочно пытался придумать невинное объяснение происходящему.

– Это именно то, что я думаю! – Саул чувствовал, он знал наверняка. В конце концов, кто, как не он, был в курсе всех мелочей, деталей, что выдают влюбленных мужчин!

– Послушай, ты должен понять… – объяснение пока не было найдено. Настал критический момент.

– Я все понял! Объясни мне, почему ты выбрал моего сына?

– Я не выбирал, это судьба, это воля Бога, – перестал отпираться Давид. Это было бессмысленно.

– Бога? Очень мило. Значит, ты как бы ни-ни, но вот Бог так захотел… Да? Почему его? Он молодой, домашний ребенок, а ты бродяга. Он мой сын, а ты никто! Почему он?!

– А кто еще мог бы быть? – глаза Давида приняли выражение жестокой насмешки, он постарался вложить в свой взгляд все презрение к Саулу, который предал Самуила, к Саулу, что растекался перед ним мягким сеном, когда Давид танцевал перед ним, к Саулу, что заискивал и заманивал его в свой дом, чтобы соблазнить… Стареющий педераст!

– Ты мог бы стать моей правой рукой!

– Твоей правой рукой? – на губах Давида заиграла насмешливая, шутливая, двусмысленная улыбка, он сделал движение, имитирующее онанизм.

– Ты мог получить многое, почти все! – Саул рассвирепел.

– Как ты тогда? Подставил Самуила? Я должен был поступить так же?

– Не смей так со мной разговаривать! Я был справедлив с ним. Жизнь за жизнь. Сначала он использовал меня, а потом я его!

– Я должен был бы поступить так же?

– Да! Да! Самуил хотел именно этого, неужели ты не понял? Он надеялся, что я переживу то же самое, что и он, подсунув мне тебя!

– Но вышло хуже, не правда ли, Саул?

– Да, вышло хуже… Ты отнял у меня сына. Сын отнял тебя у меня… – Саул почувствовал, как его тело наливается тяжестью.

– Нет, Саул… Я никогда не был твоим, Ионафан не мог отнять меня у тебя.

– Но ты отнял у меня сына!

– Нет, Саул, твой сын сам отвернулся от тебя. Твоя ревность глупа!

– Глупа? Сейчас я тебе покажу настоящую глупость! – Саул выхватил пистолет и приставил его к голове Давида.

– Не дури. Успокойся, – Давид говорил тихим, ровным голосом.

– А у меня аффект! – глаза Саула стали безумными.

– Ты меня застрелишь, и что потом? Убил мужа дочери, любовника сына… Что тебя ожидает, как ты думаешь?

– Мне плевать! Ясно?! Плевать!

– Ты можешь убить меня, Саул, но не сможешь обладать мной, моими чувствами!

– Я тебя ненавижу! – заорал Давиду в лицо Саул, переставляя пистолет к его виску. Его искаженное страхом и яростью лицо приблизилось к спокойному, каменному, неприступному лицу вечной юности.

«Какой он холодный, я не чувствую больше Бога, я не могу прикоснуться к Богу, он закрыл Его от меня!» – подумал Саул и бешено прижался к губам Давида. Губы остались плотно сомкнутыми, даже когда он укусил его до крови.

– Лучше убей меня перед этим, – спокойно сказал ему Давид.

Саул почувствовал скользкую пощечину. Слезы, бешенство, обида, страх, униженная гордыня – все исторглось в ужасном вопле, заглушившем даже выстрелы, – Саул разрядил всю обойму в потолок, стены, пол. Когда легкий дымок рассеялся, свет уличного фонаря осветил стоящего с гордо поднятой головой Давида и сидящего на коленях, рыдающего Саула.

– Останься… – Саул обнял колени Давида.

Давид перешагнул через него и вышел.

* * *

Давид сидел в охотничьем домике и грел на печке картошку.

Дверь со скрипом отворилась, вошел Ионафан. Вся его левая щека был сплошной синяк – следы разговора с отцом.

– Отец поклялся тебя убить, ты должен скрыться.

– А ты?

– А я останусь.

– Зачем? Мы можем уехать вместе.

– Тогда отец не успокоится, пока не найдет нас. А если он будет видеть, что мы не вместе, то, возможно, гнев его уляжется и можно будет что-то предпринять. Кроме того, оставаясь с ним, я буду следить за его действиями и смогу предупреждать тебя об опасности.

– Но Ионафан…

– Молчи, Давид!

Они обнялись, глядя, на потрескивающие поленья в печке, на мерцающий огонь.

– Давид, пусть свершится то, что задумал Бог! Пусть со мной произойдет все, что начертано. Я отпускаю тебя, раз нависла опасность. Пусть ты будешь далеко, но живым. Господь будет с тобой, и моя душа пусть будет с тобой, охраняя тебя от бед. Я переживу тебя, ибо душа моя заключена в тебе, но, если ты будешь жив, не оставляй меня. Если я принесу Богу великую жертву, Он истребит твоих врагов, Давид…

Речь Ионафана стала бессвязной, слезы лились по щекам Давида, он слушал и понимал, что Ионафан не может иначе, любовь – вся сущность его.

Ионафан подготовил отъезд Давида, сделал документы, позаботился о деньгах. Он делал все четко и методично, хотя сердце его умирало и боль не покидала душу ни на секунду. Единое живое целое разрывалось, само… Это как взять и, превозмогая боль, медленно отрезать себе руку от самого плеча. Не сомневаться, не поддаться соблазну, дойти до своей Голгофы!

Но Ионафан знал судьбу Давида – тот должен был жить. Уехав с ним, он обречет его на вечные скитания, вечный побег, жизнь преследуемого и разыскиваемого. Он останется, ибо не хочет такой жизни Давиду. Он должен успокоить гнев Саула и знать о его намерениях…

* * *

– Куда ты едешь? – Саул остановил Ионафана ранним утром, неожиданно появившись на крыльце.

– Передавать кое-что на границе.

– Ты едешь к Давиду?

– Нет, его давно нет в стране.

– Врешь, ты расстроен, ты едешь к нему.

– Если бы я ехал к нему, отец, то сиял бы от счастья, а я даже не знаю, где он. Он уехал, ничего не сказав мне… – желание спасти возлюбленного сделали с не умевшим лгать Ионафаном невозможное: ни один мускул на лице юноши не дрогнул, актерская игра была безупречно убедительной.

Саул посмотрел на Ионафана очень пристально и подумал, что, действительно, знай Ионафан об отъезде Давида, то уехал бы вместе с ним… Ионафан хорошо знал отца, тому и в голову не могло прийти, что он может расстаться с Давидом. Ему самому это пару месяцев назад в голову бы не пришло…

* * *

Он вошел в комнату, Давид еще спал. Ионафан разделся и опустился рядом с ним на кровать. Давид проснулся и обнял его. Они целовали друг друга и плакали, и Давид плакал больше. Они хотели быть вместе вечность, вечность должна была сжаться в оставшиеся у них два часа. Вся нежность, страсть и ласка, которых хватило бы на вечность, – в оставшиеся два часа! Любовь, страсть сквозь льющиеся слезы! Они старались запомнить каждую черточку – пусть она живет в памяти вечно… «Я люблю тебя…» «Люблю…» Давид держал Ионафана крепко, не имея сил отпустить, но время истекало. Проклятое время!

– Я никуда не поеду! – душа Давида рвалась на части. Он чувствовал, что если сейчас встанет и пойдет прочь, то умрет в ту же минуту!

Ионафан собрал губами его слезы, прижал к себе. Затем смешал в руке свое семя с семенем Давида и сказал:

– Господь да будет с тобой и мной навеки! Иди, Давид! Иди с миром!

Давид собрался, как в тумане, и выбежал из дома, сел в машину и уехал как можно быстрее, чтобы не сделать жертву Ионафана напрасной. Ионафан же провел в домике целый день, рыдая и корчась от боли, ибо чем дальше отъезжал Давид, тем сильнее становилось натяжение между сросшимися душами, но не это причиняло ему самую большую боль – страх, что эта нить порвется, сводил его с ума. Но связь не рвалась. Давид страдал так же, а боль – признак жизни. Они остались одним целым, растянутым на дыбе.

* * *

Прошли годы, Давид изъездил много стран. Вся жизнь его была сосчитана по дням, дням, когда он мог услышать Ионафана, получить от него вести. Они виделись несколько раз… за несколько лет. Но Саул следил за Ионафаном, и их редкие встречи были смертельно опасны.

Так, в Венеции, куда Ионафан приезжал с отцом, они виделись всего три раза минут по десять: первый раз под аркой моста, второй – в туалете ресторана, третий – в кладовой кухни гостиницы. Всего тридцать минут жарких молчаливых объятий, слез, любви… Каждая минута была ценнее года…

Давид жил ожиданием… Люди, как прежде, любили его, как прежде, навязывались ему и даже страдали от неразделенности своей страсти, но Давид не чувствовал их более – Ионафан был всем миром. Его улыбка – солнцем, руки – водой, дыхание – воздухом. Каждую ночь этих долгих лет Ионафан незримо был рядом, и никто не мог посягнуть на его место. Компьютерная сеть была спасением – они посылали друг другу сообщения каждый день. И однажды Давид понял, что так больше нельзя.

– Я еду обратно, – написал он.

– Нет! Еще рано, тем более что сейчас настали очень трудные времена. Мы воюем. Подожди немного. Может быть, все разрешится, отца могут посадить, я должен буду бежать, подожди еще немного! Скоро мы будем вместе навсегда!

– Если тебе грозит опасность, беги сейчас!

– Я не могу, я дал слово отцу остаться с ним… До конца.

– Я еду обратно! – еще раз написал Давид, осознав, что если Ионафан дал слово, то будет держать его даже ценой собственной жизни. А позволить ему заплатить такую цену Давид не мог. Жизнь Ионафана не принадлежала более Ионафану, как жизнь Давида – самому Давиду.

На следующий день он сел в самолет и полетел обратно с твердым намерением забрать Ионафана с собой. Сразу из аэропорта направился прямо к Саулу в офис.

Около здания оказалось полно людей, сам деловой центр был оцеплен. Давид прошел через ленты, предъявив пропуск двухлетней давности, но все еще действительный и пробормотав что-то невнятное. Он приближался к кабинету – у него кружилась голова от предчувствия чего-то ужасного. Толкнул полуоткрытую дверь и увидел на полу застегнутый черный мешок. Давид открыл его с сильно бьющимся, готовым сорваться сердцем – под брезентом оказался Саул. Пулевое отверстие зияло у него во лбу.

– Что с ним? – не слыша себя, спросил Давид.

– Самоубийство, – обычным голосом ответил следователь. – Пришел вчера сюда и застрелился в два часа ночи. – А вы кто такой? Что тут делаете? Эй!..

Давид не стал дослушивать: два часа ночи – это через час после его разговора с Ионафаном. Прежде чем кто-то смог что-то понять, он уже покинул здание и заставил первого остановившегося таксиста нестись с максимально возможной скоростью к дому Саула. Страшное предчувствие вонзилось в его мозг и тело стальными спицами.

Дом Саула также был окружен множеством машин и людей. Ахиноам, Мелхола и Мерова, бледные, как призраки, отвечали на вопросы этих людей и уже не плакали, кивали головами, как лунатики, – остолбеневшие, со стеклянными глазами.

– Мелхола! – Давид, прорвавшись сквозь кордон, тряс бывшую жену за плечи. – Мелхола, что произошло?!

– Это ты! Это ты во всем виноват! Будь ты проклят! – она вдруг очнулась от своего забытья.

Ахиноам, увидев Давида, накинулась на него, крича безумным голосом и нанося удары куда попало. Ее еле оттащили.

– Вон отсюда! Вон!

Женщины вопили, к Давиду подошел служитель правопорядка и попросил его уйти.

– Я не уйду, пока не узнаю, что произошло! Я Давид! – глаза Давида сверкнули так, что мент как-то присел и, словно загипнотизированный, повел того в дом.

– Произошло убийство, – разводя руками, говорил он по дороге тоном «мол, ничего страшного». – В целом ужас, конечно…

Давид почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

* * *

Саул тем вечером пришел домой в последний раз. Ему было предъявлено обвинение сразу по пяти статьям – мошенничество, подделка документов, незаконное предпринимательство, вымогательство, организация преступного сообщества. Завтра его должны арестовать. Несколько недель до этого обыски и изъятия документов следовали одни за другими. Государство твердо решило навести порядок. Два сына Саула находились под следствием, один был убит в тюрьме. Саул понимал, что война уже проиграна. Его арестуют и позаботятся, чтобы из тюрьмы он уже не вышел. С отъездом Давида Бог отвернулся от Саула, которому начинало казаться, что все произошедшее – кара за его беспутную жизнь.

Он вошел в комнату Ионафана, тот был в ванной. Саул машинально подошел к включенному компьютеру, прочитав на экране диалог Давида и Ионафана…

Когда Ионафан вошел в комнату, Саул стоял посередине с поднятым пистолетом.

– Ты знаешь, что ждет тебя в тюрьме? – спросил он у Ионафана.

– Отец, что с тобой? – Ионафан смотрел на него чистыми, ясными глазами.

– Лучше тебе сразу умереть, сын, – по щекам Саула текли слезы. – Ты будешь подвергаться таким издевательствам и унижениям, что лучше быстрая смерть!

– Папа…

– Я люблю тебя, Ионафан. Давид бы сделал то же самое! – Саул закрыл глаза и отвернулся. Выстрел распугал воронье вокруг. Ионафан упал на пол беззвучно, мягко, легко. Когда легкий дым рассеялся, зеркало на стене отразило побелевшую голову Саула.

Отец, бросив пистолет, с тихим стоном опустился на пол, положил тело сына к себе на колени и прижимал к себе, гладил, раскачиваясь из стороны в сторону. Саул стонал, словно ему без наркоза вырезали сердце. Стон становился все громче, пока не перешел в дикий, тоскливый вой, пронесшийся по округе и замерший на самой высокой и громкой ноте…

Женщины стучали в запертую дверь и кричали, но Саул их не слышал. Он отнес тело Ионафана в постель, закрыл ему глаза и вылез в окно. Спустившись вниз по водосточной трубе, сел в машину и приехал в офис. Там стер некоторые файлы, уничтожил базы данных, перевел оставшиеся деньги на счет Ахиноам за границей, о котором никто, кроме нее, не знал.

Жизнь проходила перед его глазами. Как он вошел в эту дверь, как Самуил входил в эту дверь, как Давид сидел на этом столе… Саул думал, каким же он был дураком!.. Ничего этого ведь могло бы и не быть! Давид и Ионафан были бы вместе, были бы рядом… Ионафан маленький играет на полу… Но что это: вот он падает с криком на пол, и лужа крови растекается из-под его головы, Саул кидается к нему на помощь, но уже поздно, он мертв… Саул приставил пистолет ко лбу… «Ионафан, прости…»

* * *

Давид лежал ничком в охотничьем домике, раздирая себе грудь ногтями, чтобы боль физическая хоть как-то умалила душевную. Бог был с ним, как просил Ионафан, и мертвы были враги Давида, Бог исполнил завет.

Давид непрерывно переживал один и тот же момент.

Он просыпается, рука Ионафана лежит под его головой, другая на его животе. Ионафан обнимает его со спины, прижимаясь всем телом.

«Ты меня любишь, Давид? Хоть чуть-чуть?» Женский вопрос… Давид не ответил, просто обнял Ионафана и уснул, утомленный и очень счастливый. Но он не сказал, что любит, не сказал и никогда уже не скажет. Именно в этот момент уже не скажет…

Тысячи раз он возвращался к этому моменту, тысячи раз пытался исправить его в памяти…

«Да, Ионафан. Я люблю тебя! Я никого никогда так не любил! И никогда уже не полюблю…»

Давид лежал в оставленной много лет назад постели. Пожелтевшие смятые простыни, так и оставшиеся с момента их прощания, прошедшие годы сохранили контуры их тел. Подушка с вмятиной от головы Ионафана, на которой он рыдал в день его отъезда. Зачем он уехал? Чего добился своим отъездом?! Глупец… Спас свою жизнь, а зачем она теперь нужна?! Давид не мог заснуть, как, впрочем, и за все время разлуки, привыкнув за краткое время своего счастья засыпать под сенью нежности и любви. А без них Давид лишь немного дремал, и только. Теперь же смертельная усталость, не сдерживаемая волей к жизни, навалилась, похоронив под собой все стремления, мечты и желания. Впервые Давид почувствовал, что хочет умереть. Он призвал смерть, вложив в этот зов всю силу своей тоски, своей скопившейся за эти годы любви, своей нерастраченной, предназначавшейся только Ионафану нежности. И весь этот поток слился в три слова: «Я хочу умереть!»

Легкое теплое дуновение коснулось его.

– Ионафан! – подскочил Давид.

– Да, Давид, – ответил ему тихий голос.

Слезы покатились по высохшим щекам Давида.

– Не оставляй меня больше! – Давид прижимал к груди невидимое, неслышное, еле ощутимое присутствие возлюбленного.

– Я не оставил… «И смерть не разлучит нас» – помнишь? – тепло разлилось по постели, и Ионафан, молодой и прекрасный, каким останется в вечности, лег рядом с Давидом, обняв его со спины и подложив одну руку возлюбленному под голову, а другую на живот.

– Ты меня любишь, Давид? Хоть чуть-чуть? – горячее дыхание обожгло ухо, запах тела опьянил и заставил бешено колотиться сердце Давида.

– Женский вопрос… – замирая от счастья, от предчувствия, что Ионафан заберет его в вечность, ответил он.

– Это без разницы, Давид… Ты меня любишь?

– Да. Ты моя жизнь. Я тебя люблю. Ты первый и единственный, кого я полюбил, Ионафан… – и Давид плакал чистыми светлыми слезами, а Ионафан прижался к нему, собирая эти слезы губами, перебирая волосы Давида своими тонкими нежными пальцами.

– Радуйся, Давид! – голос его дрогнул. – Душа моя с тобой, я отдал ее тебе в первый же день, помнишь? Она с тобой вечность…

Долгий поцелуй таял на губах Давида, почти потерявшего сознание от счастья, а Ионафан ускользал и, наконец, рассыпался звездным небом, оставив теплый след на постели…