Текст книги "Библия-Миллениум. Книга 2"

Автор книги: Лилия Курпатова-Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Давид и Ионафан

Одна из самых печальных повестей, обогативших мировую литературу, изложена на нескольких библейских страницах, это история любви и дружбы Давида и Ионафана. Два разбитных героя, оба мужественны и сильны, оба совершали отчаянные подвиги, оба одержали удивительные военные победы – имели одну душу, одну на двоих.

Ионафан – старший сын царя Саула, а потому законный наследник Израиля. Давид – сын пастуха, помазанный Самуилом на царство. Между ними должна была разгореться война, но нет. Впервые увидев Давида, юного мальчика, стоящего пред Саулом с головой поверженного Голиафа в руках, Ионафан полюбил Давида и никогда не предавал ни его, ни свое чувство.

«Когда кончил Давид разговор с Саулом, душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою душу. И взял его Саул в тот день, и не позволил ему возвратиться в дом отца его. Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу. И снял Ионафан верхнюю одежду свою, которая была на нем, и отдал ее Давиду, также прочие одежды свои, и меч свой, и лук свой, и пояс свой».

Но между Давидом и Ионафаном до последнего дня своего стоял Саул. Ревнуя к Давиду, к его подвигам и славе, к его молодости и благородству, он десятки раз порывался убить народного героя. И немудрено! Трудно даже представить себе, что испытывал тщеславный Саул, когда его народ пел на улицах города: «Саул победил тысячи, а Давид – десятки тысяч!» Козни вокруг Давида устраивались Саулом неустанно. Он женил его на своей дочери Мелхоле, сначала ожидая, что Давид погибнет, совершая ратный подвиг в качестве «вена». Когда же этого не произошло, Саул надеялся, что Мелхола поможет ему убить Давида, но она влюбилась в своего мужа и, напротив, помогла ему бежать.

Давид, уже помазанный на царство, не решался занять положенного ему места. Давид скитался, скрывался, дважды Ионафан спасал его от верной гибели, узнавая и предвосхищая планы своего обезумевшего отца. И говорил Ионафан Давиду: «Не бойся; ибо не найдет тебя рука отца моего Саула, и ты будешь царствовать над Израилем, а я буду вторым по тебе; и Саул, отец мой, знает это».

Саул ненавидел своего сына за его любовь к Давиду и в сердцах даже хотел убить его. Под конец он окончательно лишился рассудка, а потому Давиду и Ионафану пришлось расстаться. Книга Царств так повествует об их расставании: «Давид поднялся с южной стороны, и пал лицом своим на землю, и трижды поклонился; и целовали они друг друга, и плакали оба вместе, но Давид плакал более. И сказал Ионафан Давиду: иди с миром; а в чем клялись мы оба именем Господа, говоря: „Господь да будет между мною и между тобою и между семенем моим и семенем твоим“, то да будет навеки».

Не желая убивать Саула, Давид поселился у врагов израильских – у филистимлян и служил царю Гефскому Анхусу, от руки которого и пал Израиль. В последней, роковой битве все сыновья Саула были убиты, сам он покончил жизнь самоубийством.

Когда Давид узнал о смерти Ионафана, он «схватил одежды свои и разодрал их», «рыдал и плакал». Давид был безутешен, и песнь его лилась над Израилем: «Как пали сильные на поле брани! Сражен Ионафан на высотах твоих. Скорблю о тебе, брат мой Ионафан: ты был очень дорог для меня; любовь твоя была для меня превыше любви женской. Как пали сильные, погибло оружие бранное!»

«Любовь, если она любовь, – пишет ОНА, – входит мгновенно, она проста и понятна, чужда уговоров и ухаживаний, она – сама нежность, идущая навстречу, она то, что вспыхивает сразу и с двух сторон, это взаимопроникновение – или есть, или нет». Футуристические краски ЕЕ сюжета оттеняют сказание о невозможном, о запретном – о счастье…

Кажется, это тот единственный случай, когда счастье было действительно возможно, оно уже стояло на пороге, оно даже вошло в распростертую дверь. Но жизнь… эта ужасная жизнь, чья хроническая мистерия не может не обернуться трагедией. Жизнь – это некие неписаные правила, табуирующие счастье. Как странно, что счастье, кажущееся вершиной жизни и ее основанием, с нею несовместимо. Жизнь уравновешивает бесконечную возможность сухим перечнем ограничений – пол, возраст, национальная принадлежность, социальное положение, роль, место, функция…

Даже на самое главное, на единственное и вечное у жизни всегда найдется несчетное множество второстепенных и суетных банальностей, складывающихся в единую, неподъемную массу. Счастье, рвущееся в небо, недостижимо, но иногда трение жизни останавливает его взлет не в начале, не на ходу, а в миг его мистического свечения. Две души, успевшие объединиться, растворяются в вечности, беглецы – они сами становятся жизнью, жизнь более не нужна им…

«Долгий поцелуй таял на губах Давида, Ионафан ускользал и, наконец, рассыпался звездным небом, оставив теплый след на постели…»

ЕЕ печальная песнь льется над жизнью… Тише, молчите! Слышите, ОНА плачет…

Фамарь

Давиду не везло с детьми. Много жен, много дел, не до детей. Амнон и Авессалом – сыновья Давида от разных матерей. У Авессалома была родная сестра – красавица Фамарь. Амнон, которому Фамарь, соответственно, приходилась сводной сестрой, возжелал с ней близости. Он домогался ее множеством способов, но все тщетно, а потом пошел на хитрость: сказался больным и попросил Фамарь, чтобы она ухаживала за ним во время болезни.

Фамарь, ничего не подозревая, изготовила лепешки и пришла к Амнону. Тот же сказал, что хочет есть из рук ее, и когда Фамарь оказалась у постели Амнона, он доходчиво пояснил ей свои планы. Фамарь отказывалась, просила ее не бесчестить, «но он не хотел слушать слов ее, и изнасиловал ее, и лежал с нею».

Дальше ситуация изменилась диаметрально противоположным образом: «Потом возненавидел ее Амнон величайшею ненавистью, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви, какую имел к ней; и сказал ей Амнон: встань, уйди». Фамарь же стала просить, чтобы он не гнал ее: «Нет, прогнать меня – это зло больше первого, которое ты сделал со мною». Но Амнон не хотел ее слушать, позвал служителя своего и велел выставить Фамарь вон.

«И посыпала Фамарь пеплом голову свою, и разодрала разноцветную одежду свою, которую имела на себе, и положила руки свои на голову свою, и так шла и вопила».

ОНА написала о девочке, девочке, в которой пробуждается женщина, в которой пробуждается то, что есть в женщине, если она – женщина. Этот текст столь же драматичен, сколь и наивен. Это странное, загадочное, чудовищное сочетание – ОНА написала о трагедии пробуждения женственности, для которой нет почвы, нет места и нет возможности быть.

Мужчина возбуждается, когда ему интересно, и только, но вдобавок к этому он еще и пуглив. Мужчина не возбуждается, когда любит, он возбуждается, когда холоден. Мужчина не чувственен, он чувствителен, он чувствителен к собственной боли. Мужчина слаб и умудряется при этом оберегать собственное достоинство, которого не может у него быть. И что теперь женщина? Как быть ей женщиной с таким мужчиною? Нельзя одновременно манить и наказывать за то, что несчастные клюют на приманку. Но это именно то, чего она ищет… Не потому ли женщина – чудовище, не потому ли она дьяволица? Не от того ли, что нет ей мужчины?..

Вирсавия

Давид грешил много, он истреблял людей городами, уничтожая женщин и малолетних детей, но то были «враги». Библия прощает подобные прегрешения. Одного только не смог Бог библейский простить Давиду – это дело его с Вирсавией.

По всей видимости, жен и сожительниц у Давида были десятки, он всех их любил, но это слово должно пониматься здесь как можно проще – любил, и все тут. Однажды, прогуливаясь по крыше своего дворца, он заприметил девицу, которая купалась в бассейне, расположенном на крыше ее дома. Эта девица оказалась женой одного из его военачальников – Урии. Долго не раздумывая, Давид послал за Вирсавией и «любил» ее. Потом, желая, видимо, любить ее и дальше, отослал Урию в военный поход, из которого тот не должен был вернуться. Урия исполнил приказ и не вернулся, пал, как говорят, смертью храбрых.

Этот поступок Давида подвергся огласке, возмущение было ужасным. Вирсавия же была безутешна и беременна одновременно. Ребенок умер в расплату за грехи своих родителей, что, впрочем, и было предсказано пророком. Жестокие муки раскаяния, которые терзали Давида, длились недолго, по завершении их он устроил веселый пир, а пораженным столь быстрой в себе перемене придворным отвечал так: «Доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне. И утешил Давид Вирсавию, жену свою, и вошел к ней и спал с нею; и она зачала, и родила сына, и нарекла ему имя: Соломон».

Но ОНА знает, что утешаемая и «любимая» не утешилась, ибо нет мужчины, который мог бы утешить женщину, ибо должен он быть таким: принадлежать ей и обладать ею, таким должен он быть, таким и одновременно. Плачьте же, жены Земли, по мужьям вашим, и слезы страдания вашего утопят сыновей ваших! Плачьте!

Авессалом

Авессалом – третий сын Давида от Маахи, дочери Фалмая, царя Гессурского. «Не было во всем Израиле, – свидетельствует Библия, – мужчины столь красивого, как Авессалом, и столько хвалимого, как он; от подошвы ног до верха головы его не было у него недостатка. Когда он стриг голову свою – а он стриг ее каждый год, потому что она отягощала его, – то волоса с головы его весили двести сиклей по весу царскому». И был Авессалом, по всей видимости, любимейшим сыном Давида.

Когда Авессалом узнал о случившемся с сестрой его Фамарью, то возненавидел брата своего Амнона за то, что тот обесчестил ее. На празднестве стрижения овец Авессалом убил брата, бежал в Гессур и прожил там три года. Давид был в гневе, но, как гласит Библия, быстро утешился по смерти Амнона и оттаял.

Однако Авессалом затаил на Давида злобу, причем сказать, чем именно она была мотивирована, нельзя. Так или иначе, но Авессалом встал на шаткий путь публичной политики, причем использовал самые действенные пиаровские ходы, например, целовался со «всяким Израильтянином, приходящим на суд к царю, и вкрадывался Авессалом в сердце Израильтян».

В конце концов Авессалом затеял междоусобную войну, желая воцариться на троне, и был убит вопреки строжайшему запрету на то со стороны Давида.

Кажется, что ОНА пишет о гомофобии, это отчасти действительно так, но смотрите глубже – ОНА пишет о ревности, о зависти сына к отцу, зависти, которая не позволяет ему быть мужчиной. Ее герой хочет любить, ее герой хочет быть любимым, ОНА чтит это чувство. «Но что ты сделал для этого?!» – спрашивает ОНА.

«Авессалом поднялся и кинулся к Давиду, вытянув вперед руки. Он почти приблизился, дотронулся до груди Давида и вдруг почувствовал, что напоролся на что-то острое, горячее, пронзившее сердце». «Каждому свое», – скажет впоследствии младший брат Авессалома. ОНА же сохраняет молчание, каждый выбирает свой путь…

Соломон

Один из самых почитаемых ветхозаветных персонажей – Царь Соломон. Но посвященные ему библейские тексты отнюдь не однозначны. Но не будем торопиться и вернемся прежде к Давиду, отцу Соломона. Период его царствования был в истории Израиля и драматичным, и величественным. На трон отца покушался, как уже говорилось, Авессалом, но он был не единственным в своем роде. Когда стареющий Давид был уже фактически прикован к постели, сын его от Аггифы – Адония – решил взять трон мягким самозахватом.

Нафан, пророк Израиля, покровительствовавший Вирсавии и сыну ее от Давида – Соломону, прознал о случившемся и навострил ее идти к мужу, с тем чтобы напомнить тому о данном им обещании. «Сын твой Соломон будет царем после меня, и он сядет на престоле моем», – говорил некогда Давид Вирсавии, теперь же настало время воплощать в жизнь прежнее обещание. Желание Вирсавии было исполнено, и с грехом пополам Соломон воцарился.

Адония, держась за жертвенник, вымолил себе прощение, и казнен не был. Однако планы свои, по всей видимости, не изменил, и использовал, что называется, ход конем. Уже после смерти Давида он попытался испросить у Соломона через Вирсавию себе в жены Ависагу – девушку, которая, молодая и красивая, была на старости лет Давиду грелкой (в прямом смысле этого слова). Вирсавия, ничего не подозревая, передала просьбу Адонии Соломону, но тот по мудрости своей смекнул, что пахнет жареным – братец задумал взять себе последнюю женщину отца, а затем под этим предлогом попытается получить и отцовский трон. После случившегося Адония, разумеется, был уже не жилец…

Воцарившись, Соломон сделал две вещи. Во-первых, выполнил отцовский (то есть Давида) завет и прервал жизнь всех, чьи жизни хотел прервать Давид, но из-за царского своего слова так и не сподобился. Во-вторых, Соломон испросил у Бога мудрости, которая и была ему обеспечена, о чем свидетельствует целая книга притч Соломоновых, а Библия говорит, что их вообще была не одна тысяча.

Далее, уже обогащенный свой мудростью, Соломон стал делать еще две вещи. Во-первых, строить Храм (Дом) Господу, на описание которого в Библии уходит не одна страница, на постройку которого сбрасывался все время правления Соломона Израиль, находящийся, как говорит Библия, под «игом» бесконечных поборов. Кстати, это Дом для Господа, куда Тот впоследствии благополучно и переселился в виде «облака», хотел строить еще Давид, но Господь не дал ему этой милости, обещав ее Соломону. В этом пункте все случилось по слову Господа.

Во-вторых, Соломон стал жениться. Женился Соломон семьсот раз (это не считая трех сотен наложниц, в общем и целом – 1000), женился он исключительно по политическим соображениям, укрепив таким образом свое царство. Впрочем, здесь он и совершил роковую ошибку: поскольку все жены Соломона были иноземки, ведь женился он, как уже было сказано, из политических соображений, то воцарилась ужасная путаница с их богами. Всем им Соломон стал ставить всяческие храмы и жертвенники (чтобы жены его могли беспрепятственно справлять свою языческую нужду), но потом Соломон и сам вошел во вкус и стал поклоняться кому ни попадя. Бог Израилев этого ему простить не мог, а если почему и не умертвил Соломона, Своего вероотступника, на месте, то только лишь из любви Своей к Давиду. Так, по крайней мере, утверждает Библия.

Что ж, теперь нам остается прояснить еще одну деталь, существенную при сопоставлении двух «комментируемых» текстов. Соломон выступает в Ветхом Завете в нескольких качествах: во-первых, как персонаж Книги Царств, во-вторых, как Мудрец (Книга притчей Соломоновых), в-третьих, как Проповедник (Книга Екклесиаста), в-четвертых, как страстная любовница (Книга Песнь песней Соломона). Да…

О Песне песней говорят, что это «шедевр мировой литературы» и многое другое столь же замечательное. А как иначе? Иначе очень трудно объяснить то, как, каким образом в Ветхий Завет затесалось столь сладострастное признание женщины своему возлюбленному, написанное вдобавок ко всему мужчиной. «Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина. От благовония мастей твоих имя твое, как разлитое миро; поэтому девицы любят тебя. Влеки меня…» – так начинается Песнь песней Соломоновых. Некоторые совершенно сбитые с толку этим обстоятельством библеисты предлагают рассматривать этот ветхозаветный текст как метафору, адресованную якобы Господу Богу.

Все бы это было хорошо, да больно странны для Последнего такие эпитеты: «Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других. Голова его – чистое золото; кудри его волнистые, черные, как ворон; Глаза его – как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве; Щеки его – цветник ароматный, гряды благовонных растений; Губы его – лилии, источают текучую мирру; Руки его – золотые кругляки, усаженные топазами; Живот его – как изваяние из слоновой кости, обложенное сапфирами; Голени его – мраморные столбы, поставленные на золотых подножиях; вид его подобен Ливану, величествен, как кедры. Уста его – сладость, и весь он – любезность. Вот кто возлюбленный мой!»

Наверное, все-таки слишком чувственно для Господа Бога, а если даже и вполне нормально, то непонятны вечные призывы прийти на ложе. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что в Песне песней есть и голос мужского персонажа, однако степень его чувственности явно уступает тому всепоглощающему восторгу и страсти, с которым говорит персонаж «женского пола». Наконец, если рассматривать Песнь песней не отдельно, а в сопоставлении ее с Екклесиастом (также написанным Соломоном), то многое становится на свои места.

В седьмой главе Екклесиаста мы читаем следующие строки: «Обратился я сердцем моим к тому, чтобы узнать, исследовать и изыскать мудрость и разум, и познать нечестие глупости, невежества и безумия. И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы; добрый перед Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею. Вот что нашел я, сказал Екклесиаст, испытывая одно за другим. Чего еще искала душа моя, и я не нашел? Мужчину одно из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел». В сущности, все сказано вполне определенно.

ОНА пишет о сыне Давида – большого Давида, который даже в гробу кажется неиссякаемым источником силы. Соломон – слабый ребенок, подавленный матерью, униженный женщиной, ставший в одночасье царем. Как он хочет походить на отца! Но Бог не дал сыну Давида шанса испытать свою душу, отдав ее на поруки. А когда Бог сжалился, то страх оказался больше Бога, больше души. Малая душа, маленькое тело в огромном гробу в Доме Господнем…

И только тонким почерком старательно выведена каждая буква: «Пусть уста твои меня целуют! Лучше вина твои ласки! Сладкий запах – твое имя! Влеки меня! Убежим с тобою! Введи меня в свои покои, Будь царем, рад я с тобой и весел, Больше жизни твои ласки славил! Справедливо тебя полюбил я!»

Соломон…

Ной

Историю Ноя знают все, ну, или почти все. Если верить Библии, то человечество временами портилось, скисало, словно молоко в грозу. Иногда оно портилось частями, как, например, в случае Содома и Гоморры, а иногда и в полном объеме. История про «Всемирный потоп» – второй случай. Решив в первый раз истребить весь род человеческий, Господь выбрал благочестивого Ноя, шедшего по прямой линии от Сифа, в качестве продолжателя человека как вида и прародителя нового человечества. Оставил, так сказать, Ноя на разведение.

Посмотрел Господь на человечество и «раскаялся», как свидетельствует Книга Бытия, в содеянном, «что создал их». Сто двадцать лет, данных Господом человечеству в качестве отсрочки, дабы оно образумилось, эффекта не дали: человечество продолжало быть «развращенным», и мысли, и побуждения сердца его – человечества – продолжали быть «во зло во всякое время». Когда решение об истреблении человечества было принято окончательно, Господь повелел Ною соорудить первый в истории «танкер» или «подводную лодку» – ковчег размерами 150 метров в длину, 25 – в ширину, 15 – в высоту.

Предзнаменования были ужасными: солнце каждый день последней недели перед потопом всходило на западе и заходило на востоке. Но человечество так и не вняло ни увещеваниям Ноя, ни божественным знакам. Шестисотлетний Ной с сыновьями трудились над строительством ковчега не покладая рук, и в назначенный день работа была завершена. «И вошел Ной, и сыновья его, и жена его, и жены сынов его с ним в ковчег от вод потопа. И из скотов чистых и из скотов нечистых, и из всех пресмыкающихся на земле по паре, мужеского пола и женского, вошли к Ною в ковчег, как Бог велел Ною».

И начался тогда потоп, открылись «источники бездны» и «окна небесные», и начался «дождь с неба». Вода прибывала сорок дней, затопив всю грешную землю, утопив в водах потопа всех земных тварей. Затопила, постояла, а потом, спустя сто пятьдесят дней, стала убывать. А Ной все выпускал и выпускал голубя со своего ковчега, пока, наконец, он не вернулся с масленичной ветвью. Вода сошла… Благожелательный Бог повелел всем счастливым узникам рассеяться по земле, плодиться и размножаться. Аллилуйя!

Во что превратилась ЕE «страна» – в «оазис сплошного кайфа», в исчадие разврата или бездну несчастий человеческих – принципиального значения не имеет. Она – эта «страна» – слаба. Ей никто не выносит никакого приговора, она приговорила себя сама. И только двое сильных, отчаянно сильных, отнюдь не выбранных ЕЮ человека, но выбравшие друг друга, усвоили главное правило: жизнь продолжается! Нет потопа, нет несчастий и злоключений, есть лишь жизнь, жизнь, исходящая из одного, чтобы войти в другого, чтобы стать его жизнью.

ОНА написала самый оптимистичный из своих рассказов, взяв за основание легенду о Всемирном Потопе. Господи, как ОНА умеет смеяться!

«Я и Ной – последние и самые счастливые люди на свете».