Текст книги "Невольница: его добыча (СИ)"

Автор книги: Лика Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Я сжала пальцы до ломоты, до боли, и по щекам покатились непрошеные слезы:

– Скажите, что вы солгали, госпожа. Прошу.

Она покачала головой:

– Мне жаль, но нет. Если бы бондисан был опасен для тебя, поверь, Ларисс не дал бы тебе сделать даже шага в сады. Бондисан не убьет тебя. Ни тебя, ни твоего ребенка.

Я промолчала. До нее, конечно, дошли слухи, и совсем не важно, как именно она их поняла.

Вирея окинула меня спокойным взглядом, в котором отражалось даже не любопытство – понимание:

– Вижу, твои раны зажили, – снова тихое сожаление, которое обезоруживало.

Я опустила голову:

– Да, госпожа.

Вирея отвернулась, будто хотела скрыть эмоции:

– С тех пор, как ты появилась, он ни разу не пришел ко мне. Мы виделись всего один раз за ужином. Мы просто ели.

Мне было все равно. Я не отбирала ее мужа по собственному желанию, я такая же жертва, как и она. А Вирея только что отобрала у меня смерть.

– Мне жаль, госпожа.

Мне было плевать на все, что она скажет. У меня оставалось лишь пять дней. И полнейшее отчаянное бессилие.

Вирея жестом подозвала свою рабыню, стоящую в отдалении, и шепнула ей, кивнув в сторону все еще обдирающей листья Олы:

– Уведи девочку, заболтай, чтобы она не видела нас.

Та кивнула и направилась к вальдорке.

 Вирея бегло осмотрелась, потянула меня за пышный куст и торопливо зашагала по засыпанной розовым кварцем дорожке. Мы в молчании вышли к большому фонтану, в центре которого мраморный дракон с приятным плеском извергал из пасти мощную струю воды. Я не видела его раньше.

– Что ты задумала?

Я остановилась и опустила голову, не зная, что ответить. В висках забилась шальная мысль, что она расценила мой жест, как попытку отравить ее мужа. Хотя, какая теперь разница?

Вирея присела на бортик фонтана:

– Садись, здесь нас не услышат.

Я опустилась следом и сидела, не поднимая головы. Вопреки своему желанию я отбирала ее мужа. Не у сановной жены – у женщины, которая любит и хочет любви.

– Ты собирала бондисан для себя? Или для него?

– Для себя, – мой голос дрогнул.

– Если ты решилась – я могу помочь тебе.

Сердце мучительно заколотилось, я порывисто заглянула в ее фарфоровое лицо с ямочками на щеках:

– Как? Достанете яд?

Она опустила в воду тонкие белые пальцы, наблюдая, как искрятся на солнце холодные капли:

– Конечно, если ты этого хочешь – я могу. Но я предлагаю тебе бежать. Думаю, этот вариант гораздо лучше.

– Спасибо, – слова едва слетели с губ. Я не верила в то, что слышу.

– Не думай, – она будто отмахнулась и нервно запустила в воздух сноп искристых капель, – не ради тебя – ради себя. Если бы могла, задушила бы тебя собственными руками, но я не убийца. Что бы ни было. Не стану пачкать рук. Нет, по-настоящему он никогда не был моим, я лишь навязанная жена, и это не исправить. Но теперь он совсем чужой. Он стал делать глупости. Теперь он рискует потерять место в сенате из-за своего упрямства. Я бы очень хотела выдать тебя Совету Высоких домов, но он никогда не простит мне этого. Я потеряю его навсегда.

Мне стало неловко, и я последовала ее примеру – окунула пальцы в воду:

– Почему вы говорите это мне?

– А кому еще я могу это сказать? Он обезумел. Ты – его болезнь.

– Простите меня.

– Что мне от твоего: «Простите»? Так ты готова на побег?

Я поспешно кивнула – я готова на все. Хоть прыгнуть в пропасть, если это поможет.

– Я согласна на любой риск, госпожа.

Вирея вновь поспешно огляделась.

– У нас, в лучшем случае, пять дней. Если не сейчас – то потом возможности может не быть. Я помогу тебе бежать в Котлован, к сопротивленцам. Дам денег, чтобы ты смогла заплатить им за молчание. Дальше – как сама решишь.

Я нервно кивала после каждого слова, не веря, что слышу это. Спасибо женской ревности. Я не знала, что такое Котлован, но была готова бежать из этого дома, куда угодно.

– Каждый день в это же время жди меня здесь. Желательно, избавься от своей рабыни. Как только я все устрою – приду. И не выдай себя. Ларисс – хитрый и умный. Если он пронюхает – тебе никогда не выйти отсюда.

Она поднялась и поспешно ушла в тенистую аллею.

Я спрятала лицо в ладонях, стараясь унять частое дыхание, которое с шумом вырывалось из груди. В такую удачу не верилось. Одна часть меня безумно ликовала, предвкушая скорое избавление, а другая – трусливо замирала от затаенных страхов. Почему я поверила этой женщине? Безоговорочно, без малейшей тени сомнения. Я вдруг почувствовала себя такой глупой, легковерной. Она его законная жена, мать его детей, хозяйка этого дома. Да, ей выгодно избавиться от меня, но я полностью доверяюсь ей – и неизвестно, куда она приведет меня: в неведомый Котлован или куда-то еще.

Я брызнула в лицо водой и постаралась унять накатившую панику. Вирее достаточно просто помочь. Едва ли, чтобы избавиться от неугодной рабыни, нужна изощренная хитрая многоходовка. Я не буду искать подвох. Если я уже решилась на смертельный шаг, такая ли большая разница, каким путем приду к такому исходу?

Я вновь плеснула в лицо холодной воды, глотнула из ладошки. Вода – единственное, за что можно любить эту ужасную планету.

Из аллеи вышла Ола и подошла к фонтану. Опустила толстые пальцы в воду и смочила бледные щеки:

– Господин управляющий велел тебя позвать.

Сердце оборвалось:

– Зачем?

Ола пожала огромными плечами:

– Я не знаю. Сказал, идти немедленно к нему в кабинет. Пойдем.

Неужели этот демон уже все знает? Конечно, у него везде глаза и уши, но Вирея сказала, что здесь, у фонтана, не услышат.

Я поднялась, поправила накидку и пошла. Ноги сами несли. Я почти не помню, как миновала узкое крыльцо, пробежала лабиринтом коридоров и замерла у открывающейся двери.

Ларисс стоял у окна, выходящего в сад. Меня передернуло: а если он собственными глазами видел мою встречу с Виреей? Если он знает, что она предложила?

Полукровка развернулся и привычно устроился за столом:

– О чем госпожа говорила с тобой?

36

Сердце бешено колотилось, угрожая разбиться о ребра. Мне было почти больно. Я смотрела на Ларисса, не понимая, что отвечать. И нужно ли отвечать. Он знает все. Наверняка знает и просто наблюдает, как далеко я смогу зайти. Этот демон знает все. Недаром Вирея назвала его умным и хитрым. Интересно… взыскал бы де Во с Ларисса за мой побег? От этой мысли стало чуточку теплее. Я изо всех сил старалась не потерять хладнокровие, чтобы не наделать еще больших бед. Господин управляющий хочет поиграть в правдивые ответы? Что ж, он их получит. Я подняла голову и смело посмотрела в золотистые глаза – терять мне все равно нечего.

– Госпожа угрожала мне.

Полукровка поднял бровь. По его лицу невозможно было догадаться, о чем он думает. Я знала только одно: нельзя верить ни глазам, ни словам. Все морок и ложь.

– Каким же образом?

Я смотрела все так же прямо и открыто:

– Сказала, что я  отнимаю у нее мужа. Что она найдет способ избавиться от меня, если он ко мне не охладеет.

Ларисс молчал, поджав красивые губы. На темном лице по-прежнему не было ни тени эмоций. Я ни на миг не надеялась, что он верит мне: гораздо проще заморочить голову его брату. Он больше ничего не спрашивал – просто разглядывал, и от этого скребущего взгляда хотелось бежать без оглядки, но я терпела. Это проверка на выдержку, на крепость нервов, которые уже были совсем ни к черту. Едва ли полукровка стал бы тратить столько времени на оппонента, которого считал недостойным себя. Спасибо, господин управляющий – бесконечно ценю и польщена. Но я предпочла бы иметь разум Маноры, чтобы он ничего не ждал от меня.

 Когда я вышла из кабинета, меня била дрожь: если осталась крохотная вероятность, что Ларисс не знает о предложении Виреи – это будет чудом. Но, что он сделает в этом случае? Что сделает, если поверил, будто Вирея решила убить меня? Запрет? Приставит охрану?

Какая же я дура!

Я вбежала в свою комнату, размазывая слезы по лицу. Закрыла дверь и прижалась спиной к стене, сползла на пол, не сдерживая беззвучные рыдания. Я на миг поверила в счастливый исход лишь за тем, чтобы теперь оплакать эту глупую веру. Он не позволит мне сбежать. Не позволит умереть. Запрет, посадит на цепь, но не даст сделать лишнего шага до тех пор, пока его проклятый брат не вернется. И вновь начнется этот ужас. При мысли о ребенке меня передернуло. Я гнала ее, как самый воспаленный кошмар. Я толком не понимала, что такое дети, дети всегда были чужими, но я точно знала, что ни за что не брошу свою плоть и кровь. Буду навечно привязанной к этому проклятому дому. Я буду готова на все ради возможности видеть его.

Я шагала туда-сюда вдоль окна, беспомощно обнимая себя, кутаясь в накидку. Меня колотил озноб, воображение порождало новые и новые страхи. Только бы не наделать очередных ошибок.

На следующее утро я пошла в сад намного раньше, чем было условлено. Я запретила себе даже думать о том, что Вирея хочет меня обмануть. О том, что Ларисс знает все. Пусть смотрит и радуется моей глупости. Я бродила по дорожкам, нарезала круги вокруг фонтана – Вирея не пришла. Не пришла и на следующий день. Предсказуемо, но я была благодарна хотя бы за глупую ничтожную надежду. За иллюзию надежды.

Остался один день – одно-единственное завтра. Я присела на бортик фонтана, погрузила в воду ладонь, наблюдая, как солнце отбрасывает сквозь воду радужные блики. Здесь, пожалуй, по колено… Я как-то слышала о том, что в воде можно утонуть, но никогда не верила в это, потому что не догадывалась, что бывает столько воды. Ее будет достаточно, если лечь на мозаичное дно. Толща укроет с головой, перекрывая доступ кислорода. Важно лишь не вставать…

Я не могла предположить, хватит ли у меня на это сил, но эта вода сейчас едва ли не единственный способ прервать жизнь, ставшую кошмаром.

– Тебе так полюбилось это место?

Я вздрогнула и отдернула руку, поднимая в воздух сноп ослепительных искр. Ларисс сидел на бортике рядом и не отрывал напряженных глаз от моего лица. Я так задумалась, что не увидела его отражение в чистой глади воды.

– Дома я никогда не видела столько воды, – голос предательски дрогнул. Это наверняка не укрылось от внимания полукровки.

Он внимательно посмотрел на воду, на меня. Готова поклясться, он знает, о чем я думала. Да он почти насмехался, всем своим видом заявляя, что мне не удастся даже это.

– Это не значит, что нужно часами просиживать на солнце – ты испортишь лицо.

Я опустила голову. Какая трогательная забота.

– Кажется, ты с Норбонна, не так ли?

Я кивнула, холодея от его вкрадчивого голоса:

– Мы привычны к солнцу.

– Они. Мне понадобилось много времени, чтобы свести желтизну с твоего лица. Ты высокородная имперка, не забывай об этом.

Я покачала головой:

– Я всего лишь рабыня…

– По собственной глупости.

Ну да, сейчас он опять разольется благодушной тирадой о том, что я могу быть хозяйкой этого дома и единственной любовью его проклятого брата. Что б он провалился вместе с домом и братом!

– Пусть так. Глупость хотя бы принадлежит мне. И только мне. Надеюсь, уж хотя бы глупость вы мне оставите, господин управляющий?

– Ты знаешь мой ответ. Одно лишь согласие – и я вознесу тебя.

Я покачала головой:

– Мне надоело слышать одно и то же.

Ларисс повел бровями, будто размышлял:

– А отвечать одно и то же? Кто знает… Может, однажды ты все же одумаешься, или смиришься, но будет слишком поздно.

– Даже если одумаюсь, вы об этом не узнаете, господин управляющий.

Он поднялся и поправил складки желтой накидки, на которую попали водяные брызги:

– Не бросайся громкими фразами, прелесть моя. Скучный у нас получился разговор. И слишком короткий. Как и твоя прогулка.

Я вздрогнула, как от удара током, подняла глаза, умоляюще глядя на полукровку:

– Я посижу в тени. Обещаю. Здесь так хорошо.

– Возвращайся к себе, Эмма. Я запрещаю тебе выходить, как минимум, до возвращения господина.

Дыхание сбилось, пальцы мелко затряслись и похолодели. Меня будто лихорадило, самообладание утекало, как вода.

– Что с тобой? Ты дрожишь?

– Я…

– Ты перегрелась на солнце. Иди в дом.

– Господин управляющий, позвольте мне еще немножко…

– Ты кого-то ждешь?

Вопрос свистнул, как удар бича. Эта гадина все знает. Я порывисто встала, выпрямилась и постаралась изобразить самую презрительную гримасу:

– Любовника.

Он все знает. Проклятый демон все знает. Он схватил меня под локоть и потащил в аллею, по направлению к дому.

Противиться было бесполезно. Вирея не пришла, а если и придет – уже не найдет меня здесь. Остался лишь один день, и он меня уже не спасет.

37

Я беспомощно лежала на кровати, устав от бесполезных слез. К счастью, Ола куда-то запропала, и я могла вволю насладиться одиночеством. Ничто в этом проклятом доме не укроется от полукровки. При воспоминании о де Во меня охватывало отчаяние. Я видела перед собой его точеное лицо, бешеные от желания глаза, ощущала грубые болезненные прикосновения, оставляющие на теле следы. Чувствовала его запах и беспощадные горячие толчки внутри меня. Но это было в мороке зелья. Меня бросило в жар, и я сжалась на своем ложе, будто хотела стать меньше, незаметнее. Исчезнуть. В моем узилище не было часов. Мое время отсчитывалось похотью господина – больше ничто не имело значения.  Я вещь, которую вольны купить, продать, сломать и уничтожить. Я – больше не я. Я – воспоминание обо мне.

Я почувствовала легкое прикосновение к своему плечу, вздрогнула, открыла глаза, и увидела невольницу Виреи, смеску, которая прижала тонкий палец к полным розовым губам.

– Шшш, – тихо прошелестела она, требуя молчания.

Я села на кровати, боясь услышать, с чем она пришла.

Рабыня положила мне на колени желтый сверток и многозначительно кивнула:

– Одевайся быстрее. Госпожа послала за тобой.

– Госпожа? – я не верила своим ушам.

Она кивнула.

– Так она…

Рабыня не дала мне договорить. Вновь прижала палец к губам и прошипела:

– Шшш.

Я нервно закивала, пытаясь развернуть сверток непослушными пальцами. От страха все валилось из рук. Я кое-как разложила на кровати желтое платье с поясом, какие носят свободные имперки, и коричневую накидку с капюшоном. Сбросила серую рабскую тунику, оделась и замерла, вытирая об платье вспотевшие ладони.

Рабыня кивнула, нажала на полочку ключа и осторожно выглянула в коридор. Потом выскользнула за дверь и махнула тонкой рукой. Я судорожно выдохнула и, не помня себя от страха, вышла следом. Здесь было совершенно пусто. Я хотела спросить, который сейчас час, но побоялась – каждый шорох может оказаться моим врагом.

Я вдруг остолбенела от чудовищной мысли и встала, как вкопанная: рабыню подослал Ларисс. Иначе все слишком просто. Вдруг проклятый полукровка решил преподать мне изощренный урок, как и обещал? Вдруг он подстроил этот побег, чтобы наказать меня, как беглую, и окончательно сломать? Подать своему обожаемому брату сломленную покорную рабыню? Кажется, он об этом мечтает. Не уговорами – так хитростью. Он мне угрожал, и у меня нет никаких оснований сомневаться, что он сдержит слово.

Рабыня вытаращилась огромными раскосыми глазами и потянула меня за рукав, качнула головой. Я в бессилии сжала кулаки: что ж, если это ловушка – я попадусь и буду наказана, но никогда не прощу себе малодушия, если, вдруг, упустила свой единственный шанс.

Я кивнула и решительно зашагала следом, стараясь ступать, как можно тише. Я все еще плохо знала дом. Весь мой путь сводился к каторжной дороге в покои де Во, куда никогда не ходила одна, в кабинет Ларисса и выходу в сад через склады и хозяйственное крыло. Девочка шла совсем другим путем. Мы свернули на узкую, заверченную спиралью каменную лестницу, вышли в пустую галерею с белыми колоннами, прошмыгнули вдоль стены и остановились у широкой лестницы. Рабыня вновь приложила палец к губам, прислушалась и толкнула меня в узкую затененную нишу. Я вжалась в камень, отчетливо слыша, как колотится сердце. Этот стук выдаст нас. Казалось, он мечется по галерее, гулким эхо, отражаясь от полированных стен. Рабыня прижалась рядом и вновь приложила палец к губам.

Через некоторое время я услышала отчетливые шаги нескольких пар ног. С лестницы спустились трое караульных – вольнонаемники, обходящие дворец. Они тихо о чем-то переговаривались, смеясь, прошли мимо нас и исчезли в глубине галереи.

Рабыня какое-то время прислушивалась, вероятно, как затихают их, уже неслышные мне, шаги. Кто знает, что в ней намешано. Возможно, ее слух тоньше моего. Наконец, она кивнула и повлекла меня по очередной лестнице. Мы вышли в жилую зону дворца. Стену кружевом прорезали огромные панорамные окна, в которых виднелся ночной сад и усыпанное звездами небо.

Я замерла, оглушенная очередным подозрением: здесь, за фонтаном, был кабинет управляющего. Значит, это все же он… Я посмотрела на рабыню, которая тянула меня за рукав, и послушно зашагала следом – уже ничего не изменить. Черт с вами, господин управляющий. Мы обогнули фонтан вдоль дальней стены. Вот и все – Ларисс был в кабинете и даже не запер зверь. Луч света ложился на белый мрамор четкой полосой.

Рабыня толкнула меня в угол и уже привычно прижала палец к губам. Долго прислушивалась, водя влажными глазами. Я вновь слушала свое обезумившее от страха сердце, стараясь смириться с тем, что это конец. Послышался звук шагов. Ларисс выключил свет и вышел, что-то разглядывая на зажатом в руке планшете. С легким шорохом сдвинулась и щелкнула дверь. Полукровка оторвал глаза от планшета, прислушался. Подошел к окну и мучительно-долго вглядывался в темноту. Нас разделяла  лишь хилая тень и тонкая, увитая каменными цветами бондисана, колонна. Он повернулся в нашу сторону и долго всматривался, будто хотел разглядеть. Меня бросило в пот, я похолодела и вжалась в камень так, что заболела спина. Я сейчас выдам сама себя.

Ларисс отвернулся, опустил планшет, жестом уставшего человека провел ладонью по темному, почти неразличимому в ночи лицу. Наконец, развернулся на каблуках и зашагал в противоположную сторону. Я не верила своим глазам.

Мы миновали крыло вольнонаемной прислуги, спустились по очередной закрученной лесенке и оказались в подземной части дворца. Моя спутница огляделась, нажала что-то на стене, и открылась узкая затененная ниша. Она толкнула меня в темноту, вновь что-то нажала, и камень вернулся на место. Мы спускались по крутой узкой лестнице, снизу тянуло холодом и сыростью. Не знаю, видит ли она в темноте, но моя провожатая с легкостью находила дорогу, будто прекрасно знала ее. Я осторожно ступала за ней, шарила пальцами по шершавой стене, чтобы не терять опору.

Мы оказались в огромном полукруглом желобе, освещенном тусклой полоской света посреди потолка. Рабыня повлекла меня вдоль стены, мимо череды грузовых подъемников. Вероятно, это дворцовый грузоприемник, куда заезжают транспортные платформы и корветы. Наконец, она остановилась и почтительно отошла, опустив стриженную голову. От одного из подъемников отделилась темная фигура в накидке с капюшоном. У меня заходилось сердце. Я шумно дышала, стараясь унять дрожь, сжимала ледяные пальцы в кулаки.

Я узнала ее прежде, чем с головы опустился капюшон – Вирея. Все же Вирея... Я шумно вздохнула и, обессилев, прислонилась к холодной стене.

Имперка протянула мне тугую сумочку красного волокна:

– Здесь пятьдесят тысяч геллеров золотом – хватит с лихвой, чтобы купить свою свободу.

Я приняла монеты дрожащими руками:

– Спасибо, госпожа.

– Сейчас сядешь в корвет. Мой человек отвезет тебя на границу пустыря. В Котловане знают о тебе. Спросишь Мартина-Добровольца.

Послышался тихий звук двигателя. Вирея подвела меня к маленькому челночному корвету, дверца открылась с тихим шипением. Она толкнула меня в черный проем:

– Надеюсь, никогда больше не увижу тебя.

Она резко развернулась и пошла вглубь тоннеля.

Я наблюдала за ее фигурой до тех пор, пока закрывающаяся дверца не погрузила меня в кромешную темноту. Я опустилась на дно, вдоль стальной стены, сжала ледяными пальцами сверток с золотом. Корвет тронулся с мягким толчком, запел нагретый воздух под стальным днищем. Я различила едва слышный шум открываемых створов ворот. Судно набрало скорость и понесло меня в неизвестность.

38

Я вышла в прохладную ночь. Поежилась, плотнее запахивая легкую накидку. Корвет сорвался с места, не медля ни секунды, и унесся в темноту. Я огляделась: за спиной возвышались слепые многоэтажки невольничьего квартала, казавшиеся отсюда хрупкими и полупрозрачными. Кругом лишь пустырь, покрытый серой пылью, которая едва заметно светилась в лучах четырех лун. Ни травинки, ни дерева. Лишь едкий навязчивый запах, который, казалось, губил все живое в округе. Но назад дороги нет. Я положила сумку с золотом на землю, сняла пояс и расстелила рядом – я не знала людей, к которым шла, но вполне представляла их повадки. Я отсыпала половину геллеров, разложила на поясе, свернула жгутом и подпоясалась. Остальные двадцать пять тысяч вновь вернула в сумку. Когда-то я имела доход в шесть тысяч геллеров в год – сейчас при мне имперское состояние. Я завернулась в накидку, прижала к груди сумку и пошла к серой клубящейся стене. Кажется, мне туда.

Пока я шла через пустырь – мучительно прислушивалась. Ежесекундно казалось, что вот сейчас за спиной раздастся знакомый ненавистный голос:

– Куда ты спешишь, прелесть моя?

Казалось, полукровка способен выскочить из-под лежачего камня, воплотиться из воздуха, спуститься с ночного неба, соткаться из тумана. Просто не верилось, что я больше никогда не увижу эту гадюку, не услышу истекающие ядом слова. Сейчас я боялась управляющего гораздо больше, чем его брата. Тот, по крайней мере, пока, далеко.

Плотная завеса то ли дыма, то ли пара имела четкие очертания, будто отделялась от пустыря невидимой стеной жидкого стекла. Я остановилась у самой границы. Протянула руку и с опаской дотронулась до дымных клубов – пальцы беспрепятственно погрузились в пустоту. Я глубоко вздохнула несколько раз, оглянулась на пустырь, инстинктивно задержала дыхание и шагнула в бурлящую стену.

Я ослепла и оглохла. Пробиралась мелкими шажками, будто через взбитый вонючий ком старой ваты, пока что-то жесткое не уткнулось в спину. Оружейное дуло.

– Стой.

Мужской голос. Гулкий, усиленный каким-то прибором. Я остановилась и замерла.

– Ты кто?

– Я ищу Мартина-Добровольца, – я даже не услышала собственных слов – звук поглотил туман.

Меня скрутили по рукам и ногам, куда-то швырнули, по ощущениям, на днище катера или корвета. Я вцепилась в свою сумку мертвой хваткой и лишь чувствовала дребезжание двигателя, но не слышала его. Наконец, раскатился едва уловимый рев мотора, и дребезжание прекратилось. Меня стащили на землю, поставили на ноги, но развязывать не стали. Я различила людей в шлемах с фонарями. У каждого в руках был тепловизор.

– Кто ты такая?

– Я Эмма. Я ищу Мартина-Добровольца, – хотелось кричать, но слова вырывались жалким бормотанием.

Похоже, меня все же услышали. И даже развязали.

– Девчонка, о которой предупреждал Мартин, – послышалось над головой.

– Возвращайтесь на точки, я ее отведу.

Похоже, этот был за главного: высокий, с широченными плечами, наверняка, вальдорец или, как минимум, полукровка. На расстоянии от границы Котлована туман оказался уже не таким густым. Кое-где виднелись силуэты домов и размазанные пятна цветных фонарей.

– Не отставай, – незнакомец схватил меня за руку и поволок в сторону строений, видневшихся в мутном мареве.

Я молчала, старалась изо всех сил поспевать за широкими шагами провожатого. Шли долго, я постоянно оступалась, едва не падала, но незнакомец не обращал на это внимания.

– Бальтазар! – послышалось за спиной.

Провожатый остановился. К нему подошел невысокий коротко стриженный, как раб, парень с какой-то тряпкой в руках:

– Ни в какую, – он покачал головой. – Может, Мартин ошибся?

– Он редко ошибается.

– Может, ты сам? Он хорошо тебя знает.

– Бесполезно. Тебе ясно сказали, что делать. Кончайте его. Передай, что это мой приказ.

Я замерла и похолодела: Вирея сдала меня убийцам!

Я даже не сразу поняла, что Бальтазар снова схватил за руку, и поволок к высокому зданию, похожему на старый отель.  Через несколько минут муть Котлована прорезал хлесткий звук выстрела, который я отчетливо расслышала.

Я сидела на жестком стуле посреди полутемного помещения, напоминающего старую рабочую столовую, что-то похожее я видела при старой имперской соляной шахте на Норбонне. Нелепые хлипкие металлические столики на четырех ножках, пол в шахматных черно-белых плитках. Стальная исширканная стойка для раздачи, у которой терся тощий рыжий паренек. У дверей стояли еще несколько мужчин, одетых как попало. Имперцы? Полукровки? Какая теперь разница, я боялась открыто всматриваться – вдруг, не понравится. В воздухе висел плотный омерзительный приторно-горький запах, будто жгли что-то ядовитое.

Вероятно, зашел тот, кого я искала. Смуглый, невысокий, с колтуном длинных, кое-как заплетенных светлых косиц, подвязанных чем попало: от тряпья до обрезков проволоки. Норбоннец. В груди потеплело. Норбоннец – значит, свой.

– Ты искала Мартина-Добровольца?

Я кивнула и плотнее прижала к себе золото.

– Ну… Кто такая?

Мартин опустился на стул, закинул ноги в высоких грязных ботинках на пустую бочку из-под технического масла:

– Не часто нас балуют своим присутствием высокородные имперцы.

В груди похолодело. Я изо всех сил замотала головой:

– Я не…

Человек за стойкой отставил опустевший стакан:

– Это рыжая сучка де Во. Я говорил, что видел ее на флагмане.

39

Я вздрогнула и посмотрела на говорившего: многосмесовый полукровка – даже не скажешь, чьих черт в нем больше. Среднего роста, с грязно-бурой кожей и длинными, как у всех свободных, волосами. Я не видела его прежде. А он меня, значит, видел. Мир сузился до размера ореховой скорлупы, по которой вот-вот ударят молотком. Хрупкое ненадежное убежище, полное глаз и ушей.

Мартин нахмурился. Порылся в кармане, вытащил сигарету, свернутую из каких-то красных листьев, прикурил от обычной спички. Мне в лицо ударил одуряющий мерзкий дым:

– Веселенький расклад. Тебе везет в баргет, детка?

Странный вопрос. Я пожала плечами:

– Не знаю.

Мартин нагнулся ко мне, запах стал почти невыносимым:

– Я не расслышал. Знаешь, детка, туман здорово поглощает звуки. Я совсем не слышу твое мычание.

– Я не играю в баргет! – я почти выкрикнула.

– А я играю, – Мартин усмехнулся. – И кажется, сегодня мне выпал расклад с козырной дамой.

Звучало пугающе. В его устах – особенно. Я сглотнула:

– Мне сказали, что я смогу найти у тебя приют.

Мартин расхохотался, заразив хохотом остальных:

– Мы не скрываем беглых, детка. Ты же вещь. Чужая вещь. Нам не нужны проблемы с господами.

Набивает цену. Я глубоко вздохнула, проглатывая эти слова, и подняла голову – с этими людьми надо разговаривать на их языке:

– Сколько стоит твоя помощь, Мартин-Доброволец? Я плачу имперским золотом.

Лицо норбоннца вытянулось. Он долго обсасывал свою мерзкую сигарету, наконец, выдохнул:

– А ты не промах, детка. Мы хорошенько тебя потрясем. – Он вытянул губы, раздумывая: – тридцать тысяч.

– Пятнадцать.

Голубые глаза Добровольца округлились, в них блеснула азартная искра:

– Двадцать пять.

– Двадцать. Я торговала в мелочной лавке у Большой дюны. Умею считать деньги.

– Двадцать две, – он подался вперед и почти дышал мне в лицо.

Хотелось отшатнуться, но я сдержалась и решительно протянула руку:

– Договорились.

По залу прокатилась волна хохота.

Мартин с видимым удовольствием пожал руку, махнул долговязому пареньку у стойки:

– Дерик, надо спрыснуть удачную сделку.

Тот подбежал с грязной бутылкой, что-то плеснул в стальной стакан. Над столом поплыл знакомый запах кислятины – дынная брага. Доброволец отхлебнул, будто невзначай поднес мне под нос:

– Хочешь?

– Замучила ностальгия по дому?

Я решительно выхватила стакан, и, осушив, поставила на стол. Резкий спиртовый дух на время отбил вонь его курева. Как давно я мечтала это сделать, сидя взаперти. Упиться в хлам, чтобы забыть обо всем.

Доброволец расхохотался и кивнул пареньку, чтобы налил еще:

 – Значит, любимая игрушка де Во умеет кусаться?

– Я не игрушка.

– Что ж… Плати, не игрушка.

Я положила перед ним сумку, зрачки норбоннца азартно расширились.

– Здесь двадцать пять тысяч. Ты должен мне три.

Я не надеялась, что он отдаст, но Доброволец с видимым удовольствием, даже смакованием, отсчитал нужную сумму, остальные монеты отодвинул ко мне и швырнул пустую сумку:

– Вот твои три, детка. Все, как договорились. Но не думаю, что ты отдала мне последнее.

Не отводя глаз, я сгребла остатки и убрала на колени, пытаясь представить, кем мог быть Доброволец, пока не попал сюда. Рыночный щипач? Песчаный копатель? Скупщик старья? Мелкая сошка, не слишком чистая на руку. Но, может, я и ошибалась. Жизнь меняет людей. Ясно одно: надо быть с ним осторожнее.

Здесь было почти темно. Все тонуло в тенетах тумана, лишь тусклые фонари отбрасывали тщедушные пучки желтого света. На руку упало что-то живое и затрепыхалось. Я вскрикнула и инстинктивно прихлопнула тварь ладонью, вызвав всеобщий смех. Потерла рукой, стараясь стряхнуть невесомую пыльцу, прилипшую к коже. Всего лишь бабочка. Мерзкая бабочка с седыми крыльями и жирным белесым тельцем.

Доброволец осушил стакан и потянулся ко мне, положив локти на стол:

– Ладно, детка. И куда ты хочешь? Обратно на Норбонн? Ориентировочно через пять дней, если ничего не поменяется. Не будешь дурой – улетишь. – Он криво усмехнулся: – а окажешься дурой – и тут сгодишься. Дур у нас любят.

Вновь раздался смех, мужчины многозначительно переглядывались.

– Не окажусь.

Доброволец холодно хмыкнул:

– Мне бы половину твоей уверенности, детка! Дерик, отведи ее в нору. Да скажи, чтобы где попало не лазала. Мы не любим любопытных.

Рыжий верзила молча проводил меня по длинному темному коридору, заваленному мусором, свернул на ржавую лестницу с внешней стороны здания и, шагая через две ступеньки, потащился наверх. Железо опасно скрипело. Казалось, одно неверное движение – и дряхлая конструкция рухнет в туман. Прикасаться к перилам было противно: все припудрено какой-то липкой пылью и переплетено тонкими тенетами. Любое шатание лестницы поднимало в воздух облако седых бабочек, порой бивших крыльями по лицу и рукам. Омерзительные твари.

Я не поняла, на каком этаже мы остановились. Снова узкий грязный коридор с глубокими нишами дверей по обеим сторонам. Рыжий со скрипом открыл крайнюю – внутри было темно:

– Хочешь, селись здесь. Или где хочешь, – он махнул длинной рукой в глубину темного коридора,  – здесь все норы пустые. Да и разницы никакой.

Голос у него был низкий, окрепший. Совсем не вязался со щуплым телом.