Текст книги "Кутузов"

Автор книги: Лидия Ивченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)

В те годы «простой псковский дворянин» был опорой трона в противостоянии между старой аристократией и знатью, созданной Табелью о рангах, на которую опиралась в своем правлении Екатерина. Государыня, отправив Кутузова «на казенном иждивении в дорогу», не только предоставила ему возможность путешествовать по Германии, Франции, Италии и «усовершенствовать себя в высоких своих познаниях». Красавец подполковник, при взгляде на которого каждый убеждался в его мужестве, поражал умом и знаниями всех, с кем сводила его судьба. Представляясь к европейским дворам, заводя знакомства с известными людьми, он служил живым примером того, как далеко шагнули в России образование и «искусство светского общежития». Екатерина II предъявила Европе блестящий результат петровских преобразований, который после Пугачевского восстания мог вызвать сомнения в Европе. Преданный офицер с задатками дипломата легко мог развеять «дурные импрессии»: «Фридрих Великий почтил его равномерно своим благорасположением; все важнейшие мужи допускали его к своему знакомству» ⁴⁴. В Берлине Кутузов, естественно, старался возможно лучше приглядеться к фридриховским военным порядкам, которые вызывали бездумный восторг у многих почитателей прусского короля. «На Потсдамских парадах старик Фридрих хихикал себе под нос над пристрастием молодых офицеров, – французов, англичан, австрийцев – к маневру в косвенном порядке, годному лишь на то, чтоб некоторые плац-адъютанты составили себе имя, – писал на острове Святой Елены Наполеон. – При глубоком изучении маневрирования за семь лет войны этим офицерам следовало бы понять, в чем тут дело, а окончательно рассеять их очарование должно было то, что Фридрих всегда маневрировал линиями с захождением фланга и никогда не сводил маневра к простому развертыванию фронта» ⁴⁵. Кутузов в этом отношении был не прост; вероятно, по этой причине Фридрих Великий допустил его в свою «Потсдамскую беседу избранных» ⁴⁶. Для молодого офицера это была, безусловно, большая честь. Однако любознательный подполковник, не ограничившись впечатлениями, полученными в Пруссии, счел необходимым встретиться и побеседовать с противником Фридриха II, австрийским фельдмаршалом Лаудоном, нанесшим пруссакам ряд чувствительных поражений в Семилетней войне.

Объехав Германию, Италию, Францию, Голландию и Англию, Кутузов возвратился из заграничной поездки в Петербург. 3 апреля 1777 года состоялось решение Военной коллегии направить подполковника Тульского пехотного полка Михайлу Голенищева-Кутузова в Новороссийскую губернию в распоряжение генерал-аншефа Г. А. Потёмкина «для определения к формированию там гусарских и пикинерных полков, либо на имеющиеся в тех полках вакансии» ⁴⁷. Явившись по назначению, Кутузов получил распределение на свободную вакансию в Луганский пикинерный полк. Тогда же в его жизни произошло знаменательное событие: 33-летний Михаил Илларионович решил обзавестись семьей и сделал предложение 22-летней Екатерине Ильиничне Бибиковой, на которой женился менее чем через год. Младшая дочь инженер-генерал-поручика Ильи Александровича Бибикова после смерти матери проживала в доме адмирала И. Л. Голенищева-Кутузова, который был женат на старшей сестре – Авдотье Ильиничне. По сведениям Ф. Синельникова, первого биографа полководца, Кутузов впервые увидел будущую невесту, когда она была еще 13-летней девочкой. Спустя восемь лет после первой встречи он повел свою избранницу под венец. Путешествуя по Европе, бесстрашный офицер, по-видимому, немало размышлял над своими чувствами к Екатерине Бибиковой, которая с годами превратилась в красавицу. Он же пережил состояние между жизнью и смертью вследствие ужасного ранения, изувечившего его лицо, некогда считавшееся весьма красивым. Конечно, рана – это честь для офицера. Но одно дело – появиться в офицерском собрании или при дворе, привлекая всеобщее внимание зримым доказательством доблести и мужества, и совсем другое дело – предстать перед молодой девушкой, помнившей его наружность до ранения. Кутузов сомневался напрасно: Екатерина Ильинична приняла его предложение. Однако портрет, подаренный невесте, выдал внутренние переживания офицера: по его желанию художник П. Ротари запечатлел Кутузова в мундире Луганского пикинерного полка с орденом Святого Георгия 4-й степени без следов ранения на лице, чтобы хотя бы портрет сохранил его прежний облик, который отныне стал таким, каким его сделало увечье. Итак, можно сказать, что этот брак основывался на чувствах, проверенных временем. Об этом же свидетельствует дошедшая до нас переписка более поздних лет, когда обмен письмами стал главной формой общения между супругами. В первые же годы замужества, когда Екатерина Ильинична легко переносила походные условия, она предпочитала не разлучаться с мужем, о чем свидетельствуют даты появления на свет детей: Прасковья – 1779 год, Анна – 1782 год, Елизавета – 1783 год, Екатерина – 1787 год, Дарья – 1788 год, Николай – 1790 (?) год. Как видим, все потомство супружеской четы Голенищевых-Кутузовых появилось на свет в бурные времена «Очакова и покоренья Крыма».

4 июня 1777 года была принят закон («конфирмация»), который «предусматривал отбор в легкие кавалерийские полки (гусарские и пикинерные) „обер-офицеров по способности и достоинству с повышением чинов“» ⁴⁸, вследствие чего 10 июня того же года Михайла Голенищев-Кутузов был сразу же произведен в полковники ⁴⁹. Как пишет историк, «в это время на юге России предпринималось новое дело: путем дипломатическим или иным мирным способом закрепить за Россией покоренные оружием Крым, берега Черного моря и Ногайские земли по Кубани. Это трудное дело было поручено Суворову, которому императрица указала на Кутузова как на человека, чьи опытность, ловкость и знания могут быть очень ему полезны. С этого времени начинается сближение между двумя великими личностями в русской истории. Кутузов был ревностным и талантливым помощником Суворова. В Крыму все было спокойно: там правил преданный России хан Гирей. Суворов отправился в Астрахань и управлял ходом дел на Дону и на Кубани, но в 1782 году в Крыму снова начались волнения. Еще в 1780 году хан Гирей был низвержен. Для восстановления его Потёмкин вызвал к себе Суворова. Советуясь с ним, кого бы отправить в Крым для восстановления власти русского ставленника. Суворов указал на де-Бальмена, а в качестве его помощника на Кутузова». 30 июля 1782 года генерал-поручик А. Б. де Бальмен рапортовал Г. А. Потёмкину о смотре Луганского, Полтавского и Екатерининского полков: «При объезде моем на сих днях границы по новой Днепровской линии для осмотра состоящих там полков, имел случаи смотреть и расположенные там по повелению Вашей светлости Луганский, Полтавский и Екатеринославский пикинерные полки. За долг поставляю Вашей светлости донести, что из них Луганский и Полтавский полки, старанием и попечением господ полковых и ротных командиров во всех частях как внутренно, так и наружно, равно и в военной экзерциции, доведены до такого состояния, которого только желать можно от конных полков…» ⁵⁰С именем нашего героя также связано формирование одного из лучших кавалерийских полков Российской армии, особенно отличившегося в 1812 году, – Мариупольского гусарского. В 1820-х годах С. Н. Глинка, ревностный собиратель сведений о начальном периоде службы великого полководца, встретил ветерана, помнившего молодого Кутузова: «<…> Он был всегда душою тех войск, которые находились под его начальством. Я служил некогда в Мариупольском гусарском полку, им устроенном. Там от первого до последнего человека помнили его расторопность, искусство, повелительный голос и все прочие воинские качества» ⁵¹. Итак, прослеживая по документам жизнь прославленного полководца, мы узнаем о нем всё новые и новые подробноети. Он представал перед нами образованным штабным офицером, легко «читавшим» карту и местность, пылким волонтером-партизаном, стремившимся к опасностям на поле битвы, офицером-пехотинцем, умело обучавшим новобранцев, с которыми бестрепетно шел в бой. «Свободно говорил он по-французски, по-немецки, по-польски, увлекал всех своею веселостью, своею беседой…» Наконец, из рапорта де Бальмена явствует, что он был отличным кавалеристом, с тем же успехом доводившим до совершенства пикинеров, как в свое время гренадеров. Из личной переписки Кутузова следует, что лошади действительно были его страстью. Все это не вяжется с привычным для нас образом малоподвижного, медлительного «дедушки», добившегося успехов на служебном поприще исключительно благодаря хитрости и к месту сказанным комплиментам.

Биографию полководца, безусловно, можно рассказывать по-разному. «По возвращении из-за границы, 28 июня 1777 г., Кутузов был произведен в полковники, а затем, в мирное время(выделено мной. – Л. И.), между двумя русско-турецкими войнами 1768–1774 и 1787–1791 годов, получил два следующих чина – бригадира (1782) и генерал-майора (1784)», – пишет автор монографии о Кутузове Н. А. Троицкий ⁵². Сразу же в душу закрадываются нехорошие сомнения: что это за генерал мирного времени? Чем он мог заслужить подобное продвижение по службе? Историк почему-то не счел нужным упомянуть, что Кутузов находился там, где война фактически не прекращалась: 1782–1784 годы – это время присоединения Крыма к России! Именно в 1782 году Екатерина II писала князю Потёмкину: «В Крыму татары начали вновь немалые беспокойства. Теперь нужно обещанную защиту дать Хану, свои границы и его, друга нашего, охранить» ⁵³. Спокойствие в Крыму было ненадолго восстановлено. Ставленник России Шагин-Гирей удивительным образом сочетал в себе тягу к европейским реформам и чисто восточный деспотизм, немедленно обрушив жестокие казни на своих соплеменников, среди которых его правление вызывало постоянное неудовольствие. В то же время Турция, признав формально независимость Крыма, рассчитывала при поддержке европейских держав восстановить там свой протекторат. «Крым положением своим разрывает наши границы. Нужна ли осторожность с турками по Бугу или со стороны Кубанской – во всех сих случаях и Крым на руках, – рассуждал Потёмкин в письме императрице. – Тут ясно видно, для чего хан нынешний Туркам неугоден: для того, что он не допустит их чрез Крым входить к нам, так сказать, в сердце» ⁵⁴. В настоящее время в отношении присоединения к России Крыма, равно как и покорения Кавказа, нередко употребляется термин «колонизация», справедливость которого мы не беремся оспаривать. Заметим, что активный баланс внешней политики, стремление прикрыть свои границы «дружественными» территориями, усилив в них свое влияние, – явление, характерное для всех крупных европейских держав того времени, будь то Великобритания, Священная Римская империя Габсбургов, Франция, Пруссия. Бесконечные войны то за испанское, то за австрийское, то за баварское наследство – явное тому доказательство. Теперь же «в очередь дня» выдвигался «восточный вопрос», – война за наследство распадавшейся империи османов, – в решении которого Россия опередила своих соперников, вызвав их неудовольствие. Современному читателю трудно представить себе настроения, которые одушевляли русских военных, причастных к присоединению или «колонизации» Крыма. Однако «после свержения в XV веке монголо-татарского ига самым беспощадным врагом Московского государства стало Крымское ханство. <…> В 1571 г. крымско-ногайская конница прорвалась к Москве. В гигантском пожаре погибли многие жители столицы. Тысячи русских людей были угнаны в полон и проданы в рабство. Хан обещал на будущий год покончить с самостоятельностью Московии. Его набег был отбит, но нашествия продолжались. Только в первой половине XVI в. в крымский полон было угнано двести тысяч человек. <…> Крымские ханы на своем престоле утверждались в Константинополе. По воле султана набег татар совершался то на Москву, то на Краков, т. е. на того противника, какого Порта считала в тот момент опасным для себя. Крымских всадников видели стены Вены, когда в 1683 г. огромная армия великого визиря Кара-Мустафы обложила столицу крупнейшей европейской державы. Столица Габсбургов была спасена армией польского короля Яна Собеского. <…> Трудно поверить, но отмена выплаты дани крымскому хану произошла только в 1700 г. при Петре I, а последний набег крымской конницы на украинские земли, входившие в состав России, был произведен в 1769 г., при начале войны» ⁵⁵. Можно сказать, что опасное могущество Крымского ханства разваливалось на глазах у Кутузова, и он, как и его соратники, сознавал, что для России настало время реванша за прошлые столетия. Только овладение Крымом позволило России решить проблему, доставшуюся в наследство от петровского царствования: получить выход в Черное море. Даже в 1778 году турецкие военачальники Дже-заирли Гази Хасан-паша и Джаныклы-паша в ультимативной форме пытались запретить русским судам плавание в Черном море под угрозой их потопления. Под защитой русских войск осваивались плодородные земли, строились новые крепости, города и селения, которые некий шутник в незапамятные времена назвал потёмкинскими деревнями. К сожалению, это наименование прижилось, став со временем нарицательным, таким, с помощью которого обозначают нечто, не существующее в действительности. Но потёмкинские деревни существовали и существуют по сей день: Севастополь, Симферополь, Мариуполь, Херсон и др. Возникновение этих городов связано с именем «великолепного князя Тавриды» и его сподвижников, в числе которых находился и Михаил Илларионович Кутузов. В отличие от отечественных скептиков, иностранцы не считали потёмкинские деревни временной декорацией. В начале XX столетия французский историк Э. Дрио совершенно иначе отзывался о «временах Очакова и покоренья Крыма»: «Усилены были херсонские укрепления и хорошо вооружен Севастополь. Русский флот увеличился на Черном море и стал грозой для всех. Русская армия, состоявшая из 130 тысяч человек, была сосредоточена на юге России. Греческий архиепископ Булгарис был водворен в Херсоне, и на него была возложена обязанность состоять в постоянном сношении с единоверцами в Оттоманской империи, где он являлся таким образом агентом религиозного протектората России. <…> Согласно со смело обдуманным и твердо выполненным планом русское влияние проникало в самое сердце турецкой империи. <…> Строя, как по мановению жезла, города и деревни; пролагая дороги, делая реки пригодными для навигации, полагал основу блестящей будущности Одессы. Продукты черноземной полосы шли уже по рекам в Черное море, и „русский ледник“ скользил, подобно фатальной силе, все ближе к югу» ⁵⁶. В начале 1784 года турецкий султан Абдул-Хамид дал письменное согласие на признание власти России над Крымом. В конце того же года М. И. Кутузов и получил упомянутый чин генерал-майора за то, что «участвовал самым деятельнейшим образом во всех распоряжениях и мерах, которые приняты были к усмирению мятежников и к восстановлению тишины и спокойствия» ⁵⁷. К сожалению, он не мог поделиться этой радостью с отцом: Илларион Матвеевич скончался летом в своем псковском имении. «Имея прекрайнюю нужду отъехать <…> в рассуждении смерти отца моего, просил увольнения по команде, но, не получа оного, взял отпуск у генерал-поручика Чекина на двадцать девять дней, чтобы не упустить времени…» – обратился Кутузов к начальнику канцелярии Потёмкина В. С. Попову ⁵⁸. Мы не знаем, успел ли он ко дню погребения, но впоследствии над местом захоронения своего отца он распорядился построить церковь Христова Воскресения, которая была освящена «1791-го, месяца ноября, 2-го дня».

14 января 1785 года Екатерина II подписала рескрипт Г. А. Потёмкину об «умножении» и преобразовании армии. «Президент Военной коллегии давно подготовил и настойчиво проводил важную реформу – заведение егерских корпусов – отборной пехоты, приученной к рассыпному строю, меткой стрельбе, индивидуальному бою. Ни одна европейская армия не имела таких частей, а Фридрих II (один из пионеров заведения егерей) довольствовался небольшими по численности егерскими командами при пехотных полках. Егерские корпуса Потёмкина представляли собой четырехбатальонные полки усиленного состава. Эта и другие реформы в армии осуществлялись в преддверии новых осложнений на границах империи» ⁵⁹. Уже 23 мая 1785 года президент Военной коллегии генерал-фельдмаршал Потёмкин-Таврический подписал ордер о назначении генерал-майора Голенищева-Кутузова командиром Бугского егерского корпуса, «составленного из четырех батальонов команды господина полковника и кавалера Воеводского, а именно: 1-го и 2-го егерских, 2-го мушкетерского Белорусского и 4-го Харьковского. Имеется по тому немедленно отправиться в Наместничество Екатеринославское, и, приняв в Вашу команду помянутые батальоны, составить корпус Бугской. Употребите всемерное старание о скорейшем вооружении вверенного Вам корпуса, так и снабжения всем по штату егерскому» ⁶⁰. Бугский егерский корпус предстояло сформировать, отобрав в него солдат «самого лучшего проворного и здорового состояния», к тому же «молодых и росту небольшого». Их обучали сноровистой ходьбе по горам и лесам, на лыжах, по бездорожью, ориентироваться в лесу и в поле; они должны были уметь ловко и быстро преодолевать местные преграды и инженерные препятствия, все перестроения совершать ускоренным шагом или бегом, уметь пользоваться в бою штыком и прикладом. Главной же особенностью егерей являлось то, что они должны были уметь метко стрелять. Впрочем, все, чему следовало обучать егерей – новому виду пехоты в русской армии, подробнейше изложено в документе, созданном в 1786 году самим командиром Бугского егерского корпуса и названном «Примечания о пехотной службе вообще и о егерской особенно». Подобно безосновательному замечанию о производстве «мирного времени» Кутузова в генералы, Н. А. Троицкий делает в его адрес и другое, не менее спорное, замечание: «Единственный военно-теоретический труд Кутузова „Примечание о пехотной службе вообще и о егерской особенно“ (1786) информативен тактически, но для теории малозначим(выделено мной. – Л. И.), уступая в этом не только трудам Суворова и Румянцева, но и таким документам М. Б. Барклая де Толли, как „Воинский устав о пехотной службе“ и „Наставление господам пехотным офицерам в день сражения“». Но, во-первых, еще в начале прошлого столетия К. Симанскому удалось доказать, что предположение В. И. Харкевича о том, что автором «Наставления» являлся Барклай, – ошибочно. Автором документа, первоначально носившего название «Наставления господам пехотным офицерам Нарвского пехотного полка», являлся граф М. С. Воронцов. Причем в основе этого сочинения – «Правила для французской армии, составленные Императором Наполеоном». По мнению К. Симанского, «Наставления» Воронцова были переработаны князем П. И. Багратионом, распространены во 2-й Западной армии и лишь затем использованы при составлении Устава 1816 года. Во-вторых, почему «Примечания о пехотной службе» Кутузова, на основании личного богатого опыта впервые разработавшего для русской армии правила содержания, обучения, маневрирования, поведения егерей в бою, «малозначимы для теории»? Если сравнить тексты обоих документов, то сразу же становится очевидным, который из них потребовал больше знаний, опыта, труда. Нельзя не согласиться с издателем «Примечаний», что «трактат о пехотной и егерской службе – блестящий образец Кутузова – военного теоретика» ⁶¹. Кутузов изложил в документе все, что было проверено им на практике. Согласно документам во вновь сформированных егерских батальонах шли бесконечные учения: выходы в поле, где войска учились тактическим перестроениям, действиям в рассыпном строю, упражнялись в стрельбе на меткость. Как отметил Ю. Н. Гуляев, «многое из того, чему нужно было научить егерей, делалось впервые и егерями, и их командирами» ⁶². Причем в это же самое время Кутузову было предписано укомплектовать «рослыми людьми» и сформировать гренадерские батальоны для пяти гренадерских полков 3-й дивизии. Генерал-поручик X. И. Гейкин, под начальством которого состоял Кутузов, докладывал летом 1786 года Г. А. Потёмкину: «<…> Батальоны Екатеринославского, Таврического, Фанагорийского и Киевского гренадерских полков генерал-майором и кавалером Голенищевым-Кутузовым укомплектованы людьми и готовы совместно с Бугским егерским корпусом выступить в поход в Екатеринославское наместничество» ⁶³. Спустя много лет эти гренадерские полки отличились в Бородинском сражении, их названия высечены на памятнике 2-й гренадерской дивизии, но мало кто помнит, что у истоков формирования этих воинских частей стоял главнокомандующий русскими войсками при Бородине М. И. Кутузов. Но уж он-то, объезжая перед битвой свои войска, наверняка вспоминал историю каждого полка, неразрывно связанную с его собственной историей жизни…

С формированием войск в том далеком 1786 году следовало спешить. В течение всего этого года посол России в Турции Булгаков доносил об усилении в Порте воинственных устремлений, поддерживаемых западными дипломатами. По весне 1787 года Екатерина II отправилась в южные губернии России, где в Херсоне была назначена встреча с новым союзником в войне с Турцией – австрийским императором Иосифом II, путешествовавшим под именем графа Фалькенштейна. Месяц, с 3 апреля по 3 мая, императрица провела в Кременчуге, который до постройки Екатеринослава выполнял функции главного города наместничества. Отсюда начиналась главная часть путешествия – осмотр губерний, вверенных попечению князя Потёмкина. «Шесть легкоконных полков – Сумской, Ахтырский, Изюмский, Харьковский, Павлоградский, Мариупольский (будущие знаменитые гусарские полки русской армии), батальон Екатеринославского гренадерского полка, Бугский егерский корпус, Екатеринославский кирасирский полк – части, сформированные в последние годы Потёмкиным, удостоились высочайшего смотра. Отметим, что среди генералитета, встречавшего Екатерину в Кременчуге, были и генерал-аншеф Суворов, и генерал-майор Голенищев-Кутузов, командовавший Бугскими егерями. И город, и жители, и войска очень понравились Императрице и ее спутникам, среди которых были послы Франции, Великобритании, Священной Римской империи – граф Сенгюр, Фиц-Герберт, граф Кобенцль. Почти ежедневно Императрица пишет в Москву и в Петербург и во всех письмах звучит одна и та же нота: „Легкоконные полки <…> про которых покойный Панин и многие иные старушонки говорили, что они только на бумаге, но вчерась я видела своими глазами, что те полки не карточные, но в самом деле прекрасные…“» ⁶⁴. На обратном пути, 7 июня, царский поезд снова через Кременчуг прибыл в Полтаву. Здесь на следующий день после обозрения места знаменитой Полтавской баталии «под предводительством генерал-аншефа и кавалера князя Юрия Владимировича Долгорукова все конные полки маршировали мимо ставки Ея Величества, а напоследок в присутствии Ея Императорского Величества все войско, имея 40 орудий полевой артиллерии, атаковало неприятеля, пред собою поставленного, причем во всех движениях доказало совершенное устройство и похвальную расторопность». Так записано в камер-фурьерском журнале. Полтавские маневры – финал путешествия, впечатляющий символ преемственности политики Екатерины II, идущей по стопам Петра Великого, – были задуманы Потёмкиным. На кургане, прозванном в народе «Шведской могилой», рядом с императрицей и Потёмкиным стояли генералы, лица свиты, знатные иностранцы. Все они заметили, что «командир Бугского егерского корпуса скакал по полю на чрезвычайно горячем коне. Подозвав к себе Кутузова, Императрица с улыбкой сказала ему: „Благодарю вас, господин генерал! Отселе вы у меня считаетесь между лучшими людьми и в числе отличнейших генералов. Запрещаю вам ездить на бешеных лошадях и никогда не прощу, если услышу, что вы не исполняете моего приказания. Вы должны беречь себя“» ⁶⁵. Как не вяжется в нашем представлении эта сцена с привычным стереотипом восприятия Кутузова – пожилым и осторожным. Мы плохо представляем себе Михаила Илларионовича на бешеной лошади, впрочем, так же как и первым рванувшимся в атаку. Но все это было в его жизни в те годы, которые во все времена принято называть лучшими. Отрешившись от образа Кутузова эпохи 1812 года, представим себе его с обгоревшим на южном солнце лицом, на бешеной лошади, рядом со сформированным и обученным им самим Бугским егерским корпусом, в Таврической губернии, завоеванной и обжитой благодаря усилиям таких как он! Представим себе радость и гордость Кутузова, которому сама императрица в присутствии высокопоставленных гостей приказала беречь себя! А случилось это как раз накануне затяжной Второй русско-турецкой войны 1787–1791 годов…

15 июля русскому посланнику в Константинополе Я. И. Булгакову был вручен ультиматум, согласно которому Россия должна была отозвать своих консулов из Ясс, Бухареста и Александрии, а турецких консулов допустить во все торговые города и гавани Причерноморья. Кроме того, Россия должна была дать согласие на досмотр всех судов, проходивших через проливы Босфор и Дарданеллы. Ответить на предъявленные требования следовало в течение пяти дней. От русского посланника требовалось сообщить в Петербург, что Порта более не признает условия Кючук-Кайнарджийского мира и требует немедленного возвращения Крыма. «Екатерининский орел» Я. И. Булгаков в Турецком Диване (совет при султане) решительно отказался передавать ультиматум, сказав турецким сановникам, что ответ императрицы ему заранее известен. Посланник, по обыкновению, был арестован и заключен в страшный Семибашенный замок. Главнокомандующий Екатеринославской армией Г. А. Потёмкин перебросил войска, принимавшие участие в полтавских маневрах в Екатеринославскую губернию. 13 августа Турция объявила войну России, но днем ранее Бугский егерский корпус, совершив ускоренный марш от Полтавы, переправился через Днепр и явился к сборному пункту армии в Ольвиополь. Кутузову было поручено защищать русские границы с юга, по всему течению реки Буг. В сентябре того же года он поступил в непосредственное подчинение А. В. Суворова, находившегося в Кинбурне. Современники свидетельствовали: «Отменное уважение Суворова к достоинствам и храбрости генерала Голенищева-Кутузова известны во всем российском войске. Отправляя его куда-либо с частью войска, он оставался спокоен и был уверен, что все будет сделано, что только сделать можно» ⁶⁶. Потёмкин предполагал, что первый удар противник попытается нанести в районе Очакова, стремясь уничтожить Херсон – главную базу Черноморского флота. 28 августа он доносил Екатерине II: «Я защитил, чем мог, Бугскую сторону от впадения (нападения. – Л. И.). Кинбурн перетянул в себя почти половину всех сил Херсонских. <…> От храбрости сих войск зависит спасение» ⁶⁷. 1 октября турки высадили сильный десант на участке, обороняемом Суворовым, на Кинбурнской косе, но, по словам полководца, «были выбиты из всех укреплений, потерпели крайнее поражение и остатки брошены в воду» ⁶⁸. Победа при Кинбурне, над «силой неприятельской, руководимой французами», отвела, казалось, неминуемую угрозу Крыму, которым светлейший князь Потёмкин-Таврический готов был даже пожертвовать, чтобы сохранить позиции под Херсоном, на Буге, на Кубани. Но Екатерина решительно возразила: «На оставление Крыма, воля твоя, согласиться не могу; об нем идет война. <…> Когда кто сидит на коне, тогда сойдет ли с оного, чтоб держаться за хвост?» ⁶⁹По свидетельству очевидца, известие о кинбурнской победе сразу же подняло дух в войсках всей Екатеринославской армии: «Таковая радостная для россиян весть удвоила усердие к принесению всяуправляющему Вышнему Существу теплых молений, и в 10 часов отпели благодарственный молебен при собрании всего генералитетства, в армии находящегося, и прочих штаб– и обер-офицеров. При чтении благодарственной Богу молитвы с коленопреклонением за недостойно нам ниспосылаемые несказанные благодеяния, оставя философские мысли о человечестве страждущем, нам во всем подобном, был я пронзен некоего рода ужасно величественного благоговения и, нисходя от него в первой степени умильного неисповедимому Божеству благодарения, чувствовал силящиеся изнутри моего сердца наружь вздохи, сопровождаемые исторгнутием из очей моих слез, кои разлили во всех тончайших каналах моего бренного состава некую приятность» ⁷⁰. Прочитав в реляции об успехе русских войск и также отслужив по этому поводу благодарственный молебен, Екатерина II призналась: «Александр Васильевич поставил нас вчера на колени…» Текст реляции, по-видимому, очень волновал Суворова. 11 октября 1787 года он писал секретарю Потёмкина В. С. Попову: «Пришлите, братец, Василий Степанович! какого к нам беллетриста для сочинения журнала. Это идет к славе России! <…> Про меня в журналах неправедно писывали, и то давно отбило у меня и вкус к журналам. Лучший здесь Репнинский, да и тому не написать; Кутузову – отлучитца нельзя» ⁷¹. Так, из одной только строчки письма Суворова мы узнаем сразу о двух талантах Михаила Илларионовича, которые признавал за ним его великий сослуживец: о его умении «литературно» составить текст донесения и незаменимости в опасных ситуациях. Спустя два года доброе мнение Суворова о его младшем соратнике только укрепилось. «Наш друг Кутузов, – писал он И. М. де Рибасу, – не знает равных в трудолюбии(выделено мной. – Л. И.) и неустанно печется о порядке» ⁷². Заметим, что это суждение совершенно не согласуется со свидетельствами поздних мемуаристов о лени, нерасторопности, сибаритстве Кутузова и, уж конечно, не вяжется с заявлениями современных исследователей, что его карьера всегда основывалась на угодливости, лести и придворных интригах. Все же думается, что там, где речь шла о том, чтобы отразить врага или потерпеть от него поражение, хорошие манеры Кутузова были не главным его преимуществом.

3 ноября неприятель проявил активность на участке, охраняемом войсками Кутузова: среди ночи турки, переправившись через Буг, попытались захватить Осицкую косу, но после перестрелки были «прогнаны к лодкам и принуждены уехать обратно». Предусмотрительность генерал-майора Голенищева-Кутузова высоко оценил начальник 1-й дивизии Екатеринославской армии генерал-аншеф князь Н. В. Репнин в рапорте Г. А. Потёмкину: «Всё его здесь учреждение нашел я весьма порядочно, как и укрепление здешнего замка весьма хорошо устроено, так что при помощи Божией можно надеяться, что при сем посте и при предводительстве его, господина генерал-майора и кавалера Голенищева-Кутузова, в случае нападения неприятельского все пойдет с желаемым успехом» ⁷³. Сам Кутузов счел необходимым в донесении Потёмкину отметить бескорыстие одного из своих подчиненных: «Лес на рогатки и другие малые надобности брал у подполковника Касперова. Он по усердию своему к общему делу сих убытков в цену не ставит. Но я нахожу должностию все сие представить рассмотрению и воле Вашей светлости» ⁷⁴. Потёмкин, доверивший Кутузову важный пост, в своем любимце не ошибся. Даже когда с наступлением холодов река Буг покрылась льдом, Кутузов направлял вдоль Буга малые разъезды («партии»), которые днем и ночью усиленно наблюдали за противником, пользуясь темнотой, перебирались на турецкую сторону, обозревали местность, а надежные люди собирали сведения в приграничных городах. В результате неприятелю так и не удалось вторгнуться на территорию, за безопасность которой отвечал М. И. Кутузов. Более того, русский генерал был абсолютно уверен, что сможет защитить от внезапных нападений мирных жителей, среди которых были в основном переселенцы из центральных русских губерний. Кутузов обо всем происходившем на вверенном ему участке почти ежедневно сообщал самому Потёмкину, заканчивая свои донесения неизменным заверением: «надлежащие осторожности на моей дистанции наблюдаются». Деятельность Михаила Илларионовича в то время не ограничивалась разведкой, наблюдением за неприятелем и предотвращением его нападений. Он постоянно занимается обучением войск. Как писал Суворов, «экзерциция во всякое время» ⁷⁵. В изданиях, посвященных другому полководцу эпохи 1812 года – М. Б. Барклаю де Толли, неоднократно упоминалось, что, в отличие от других военачальников, Кутузов уделял повышенное внимание меткости стрельбы. Приведем текст из одного из приказов Михаила Илларионовича, датированных 19 февраля 1788 года: «<…> Сия часть (меткость стрельбы) во всех баталионах имеет весьма слабое начало, а об успехе оной сомневаться не можно, ежели приложить старание и откинуть старинное предубеждение, будто бы российского солдата стрелять цельно выучить не можно; за ленивыми и незнающими офицерам присмотреть рачительно…» ⁷⁶Кстати, именно этим разделом начинаются и составленные им «Примечания о пехотной службе». Как жаль, что авторы, пишущие сочинения о Барклае де Толли, не обращают внимания на документы, связанные с деятельностью других военачальников. Через три месяца после изданного им приказа Михаил Илларионович уже имел повод порадоваться успехам Бугских егерей: «В трех баталионах, в коих я отборных стрелков видел, нашел уже хорошее начало; надеюсь, что время, которое еще остается для обучения, приближит их к совершенству; думаю также, что когда буду осматривать роты (а не отборных) в стрельбе в цель, буду иметь случай порадоваться успеху» ⁷⁷. Документы того времени свидетельствуют о неподдельной увлеченности 35-летнего генерала своей профессией: он твердо знал, как и чему учить солдат, сколько нужно пороху для обучения батальонных канониров, сколько нужно аршин армяку и каразеи на шитье картузных мешков, каким образом «приманивать неприятельские партии», чтобы их потом захватить, как должен выглядеть лазарет для нижних чинов, чтобы «служить примером заботливости и человеколюбия». По словам биографа, «он оказал при сем случае такую расторопность и благоусмотрительность, уничтожая наезды неприятелей, желавших перейти через границы, что обратил тем на себя внимание князя Потёмкина, который приступая к осаде Очакова, призвал генерала Кутузова к своей армии, как чиновника отличной храбрости и испытанного благоразумия» ⁷⁸. В начале июля 1788 года, в соответствии с ордером Г. А. Потёмкина, два батальона Бугского корпуса переправились через Буг и двинулись к Очакову. Офицер, служивший при штабе главнокомандующего Екатеринославской армией, 12 июля оставил запись в Дневнике: «После обеда (привезены. – Л. И.) стеноломные пушки, подоспевшие из Херсона же <…> проходили два батальона егерей Бугского корпуса, находящегося теперь в Кинбурне. Оные егеря равным образом вместе с пушками перевезены в одно время. Все сие шло мимо главной квартиры» ⁷⁹.