Текст книги "Кутузов"

Автор книги: Лидия Ивченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

Кроме того, у нас есть возможность соединить текст письма с рассказом о том, что произошло на пресловутых гатчинских маневрах: «Одною частью войск командовал известный генерал Пален, а другою – М. И. Кутузов. К отряду первого подъехал император Павел. „Ваше превосходительство, – сказал он Палену, – позвольте мне находиться при вас не как Императору, а как принадлежащему к вашему отряду“. Обозревая в зрительную трубу войска противной стороны, император заметил, что Кутузов стоит вдалеке от войск своих, окруженный только адъютантами и самым малым числом конвоя. „Я возьму его в плен, я возьму его в плен, – повторял с усмешкой Павел, утешаясь будущим торжеством своим, – дайте мне, ваше превосходительство, только эскадрон кавалерии“. – „Из какого полка и какой именно эскадрон повелите, Ваше Величество?“ – спросил Пален. – „Какой будет вам угодно, ваше превосходительство, – отвечал Павел, – только один эскадрон, только один, и я возьму неприятельского главнокомандующего“. Пален назначил эскадрон гусар, и император, осторожно отделившись от общей массы, старался ехать с гусарами так, чтобы Кутузов не заметил этого движения. Избрав дальнюю дорогу вокруг лесов, он на пути твердил гусарам, чтобы они, огибая последний, бывший в виду у них лес, ехали как можно тише, остановились бы, где он прикажет, потом вдруг, по его знаку, скакали бы за ним и исполнили то, что он повелит. Так и было сделано. Объезжая последний лес, Павел удивлялся оплошности Кутузова, который нигде не поместил войск для своей личной безопасности. Достигнув конца леса, император остановил гусар и сам, из-за деревьев, высматривал положение главнокомандующего. В то время Кутузов оставался еще с меньшею защитою. Почти все адъютанты его и многие конвойные были разосланы. Показывая рукою в противную сторону, он последнему из адъютантов отдавал приказание ехать к войскам. Павел считал Кутузова в своих руках и крикнул: „За мной!“ – понесся, а вслед его бросились и гусары. Но только что они сделали это первое движение, вдруг, с одной стороны леса, с другой – из лощин между пригорками высыпали егеря и открыли такой страшный огонь, что гусары были сбиты, расстроены, и сам император увидел себя в необходимости сдаться со всем своим отрядом. Павлу, который за минуту [до того] ожидал торжества, было это неприятно. Он, уже как государь, повелел остановить стрельбу и один поехал к Кутузову. Вероятно, хитрый полководец заметил в трубу движение Павла или известился об этом через лазутчиков, и заранее приготовил засаду. „Хорошо, батюшка, хорошо, – говорил император, подъехав к Кутузову, – я думал вас взять в плен, а вышло, что я у вас в плену!“ Несмотря на одобрение и ласку, Павел не мог вполне скрыть своей досады и, мрачный, возвратился к войскам Палена. После маневров генералы приглашены были в Павловск. Государь уже успокоился и был милостив. Весело встретив гостей в саду, в любимом своем павильоне, государь при всех рассказал о неудавшемся своем подвиге, подошел к Кутузову, обнял его и произнес: „Обнимаю одного из величайших полководцев нашего времени!“» ⁶⁶. Вот таким он и был, Михаил Илларионович; «и один в поле воин». Прислал императору льстивое письмо, в котором благодарил за возможность приобрести полезные познания, а на маневрах показал, что учиться екатерининскому генералу у «гатчинского отшельника» было нечему. Характер государя был непредсказуем, и Кутузов, очевидно, готов был к наказанию. Но той осенью 1800 года что-то, по-видимому, подсказывало ему, что наказание будет недолгим. Слишком много военных съехалось в то время в Санкт-Петербург. «Англии была объявлена война, на имущество англичан наложено эмбарго и уже делались большие приготовления, дабы, в союзе с Францией, начать морскую войну с этой державой с открытием весенней навигации. Все эти обстоятельства произвели на общество удручающее впечатление» ⁶⁷. В те самые дни граф Ф. В. Ростопчин сообщал графу С. Р. Воронцову в Лондон: «Я только убиваюсь, глядя на то, что делается и чему воспрепятствовать не могу. <…> Государь ни с кем не говорит ни о себе, ни о делах. Он не терпит, чтоб ему заикались о них; он отдает приказания и требует безусловного исполнения. Он хорошо знает, что его не любят. Ближайшие люди боятся его. Он обманут в своих сердечных привязанностях…» ⁶⁸Одной из «обманчивых» привязанностей был, безусловно, граф Иван Павлович Кутайсов, в екатерининские времена – пленный турок-брадобрей, подаренный цесаревичу Павлу Петровичу, сделал головокружительную карьеру высшего сановника и кавалера высших орденов. Расположения новоявленного вельможи искали многие, кто хотел упрочить свое положение при непредсказуемом императоре или просто избежать гнева последнего. Екатерина Ильинична, опасаясь за карьеру своего мужа, попала в весьма неприятную историю, когда решилась задобрить метрессу графа Кутайсова актрису Шевалье. «Генеральша Кутузова, муж которой был некоторое время послом при турецком дворе, получила в Константинополе в подарок четыре нитки дорогих жемчугов. Но, так как ее муж нуждался в постоянном влиянии, чтобы поддержать себя, она подарила два ряда этих жемчугов госпоже Шевалье, а остальные два в присутствии этой женщины отдала обеим своим дочерям. Несколько дней спустя должны были давать в Гатчине оперу „Панург“. Шевалье послала к генеральше Кутузовой с просьбою одолжить на этот вечер остальные жемчуга. Отказать ей не было возможности; но оперная принцесса забыла возвратить эти украшения, а генеральша не осмелилась ни разу ей о них напомнить» ⁶⁹, – рассказывал немецкий писатель Август Коцебу, которому «посчастливилось» в царствование Павла Петровича провести несколько месяцев в ссылке в Тобольске. По-видимому, старания Екатерины Ильиничны все же не пропали даром. В конце 1800 года М. И. Кутузов сообщал жене: «Я вчерась, друг мой, был у Государя и переговорил о делах, слава Богу. Он приказал мне остаться ужинать и впредь ходить обедать и ужинать; об тебе много раз говорил. А прощаясь со мною в кабинете, изволил сказать: „кланяйся Катерине Ильинишне и скажи, что я помню, сколь она мне всегда была предана, и ежели не могу ее непосредственно возблагодарить, то хотя тем, которые ей принадлежат“» ⁷⁰. Михаилу Илларионовичу по-прежнему хотелось служить подальше от Петербурга, в тех местах, которые напоминали ему о лучшей поре его жизни. «Инспекции же Украинской, Брестской и Днестровской быть под начальством генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова, которым и быть готовым к выступлению в поход по первому повелению…» – было сказано в высочайшем приказе. Очевидно, предполагалось, что войскам Кутузова придется сражаться с австрийцами. По иронии судьбы Россия снова была накануне войны, но уже не в союзе с Австрией и Великобританией против Франции, напротив – в союзе с Францией против Австрии и Великобритании.

«Генерал Бонапарт, став первым консулом, обратился к прусскому королю со словами: „мы просим его оказать лишь одну услугу – примирить нас с Россией“». Перед Павлом I, по словам академика А. З. Манфреда, «открылись два возможных пути решения французской проблемы: соглашение с существующим французским правительством, с первым консулом Бонапартом, что означало сговор против Англии и Австрии, или же к традиционной и, с точки зрения Романовых, Габсбургов, Гогенцоллернов, принципиальной политике восстановления на французском троне „законной“ династии Бурбонов. <…> Павел I пришел к заключению, что государственные, стратегические интересы России должны быть поставлены выше отвлеченных принципов легитимизма» ⁷¹. Заметим, замечательный исследователь несколько преувеличил приверженность коронованных особ Европы принципам легитимизма: самый консервативный представитель в монархической семье – Фридрих Вильгельм III еще в 1795 году заключил сепаратный Базельский мир с Францией. На «грани веков» войны «во имя принципов» (Наполеон) давно уже сменились соперничеством государств, а не доктрин. По мнению современного исследователя Э. Крейе, «скорее ситуация складывалась так, как если бы эгалитарная Франция, либеральная Англия, автократическая Россия, бюрократическая Пруссия и династическая Австрия, которые глубоко различались своим внутренним устройством, вовлеклись в бескомпромиссную борьбу за контроль над более слабыми государственными образованиями старой Европы и ее колониальными придатками» ⁷². По мнению австрийских дипломатов, ответственной за разрушение баланса сил в Европе была не только революционная Франция. «Разумеется, территориальные захваты нужно было у Франции изъять, но и Англия сделала так много завоеваний, что мир может быть обеспечен только в том случае, если эта держава откажется от них…» ⁷³. Против Англии Бонапарт должен был воздвигнуть такой союз, который уничтожил бы и ее торговлю, и ее военный флот. Именно поэтому он и обратился к «рыцарю XVIII столетия» Павлу I. Объектом удара должна была стать, как выразился Наполеон, «жемчужина Британской империи» – Индия. «Неистовый корсиканец предложил и конкретный план совместных действий. Два контингента, французский и русский, общей численностью в семьдесят тысяч, начинают наступление с двух сторон. Россия движется на юг, чтобы атаковать англичан с Севера, а французы следуют на судах по Дунаю, Черному морю и высаживаются в районе Таганрога, откуда далее следуют через Царицын и Астрахань на судах по Каспию до Астрабада…» – пишет А. Н. Боханов ⁷⁴. Далее автор рассуждает: «Осуществление данного грандиозного международного проекта способно было в корне изменить расстановку международных сил, сведя роль Британии на уровень заурядной державы» ⁷⁵. 26 февраля 1801 года дано было неопровержимое доказательство, что Россия готовится нанести Англии удар. В газете «Санкт-Петербургские ведомости» появилась статья, где об этом говорилось почти открыто. С нашей точки зрения, Павел I, как всегда, поторопился, но Бонапарта это устраивало. Первый консул в указанное время был озабочен тем, как эвакуировать из Египта остатки своей армии, блокированной британцами. Перспектива англо-русских столкновений на берегах Инда устраивала его не только как отвлекающий маневр. Французский историк начала XX столетия так характеризовал восточную политику Наполеона: «…он не хотел допустить Россию к Средиземному морю и не был расположен делить с нею древний римский мир. Это составляло главную суть его восточной политики как до Тильзита, так и после него. <…> Всем известна знаменитая записка Талейрана из Страсбурга к Наполеону в октябре 1805 года: предугадывая положение Австрии, министр советовал императору заключить с нею прочный мир, представив ей условия, которые могли бы ею быть приняты. Австрию, изгнанную из Италии и Германии, достаточно было бы вознаградить на востоке, у нижнего Дуная; там она нашла бы для себя новое поприще и сделалась бы грозною соперницею России, двинув последнюю к Азии. Россия, в свою очередь, отодвинутая от Дуная и Босфора, была бы принуждена войти в глубь Азии и стала бы там страшной соперницей Англии на границах Индии» ⁷⁶. Таким образом, Павел I готов был добровольно сделать то, к чему Россию можно было принудить только силой: отказавшись от военного и политического наследия Петра и Екатерины Великих, уйти в Азию сражаться с англичанами на радость первому консулу! А. Н. Боханов, в отличие от современников, тем не менее восхищен военной предусмотрительностью Павла Петровича: «Не забыл Самодержец и о возможных английских атаках на территории России. Так как Балтика для англичан была закрыта – Дания и Швеция никогда бы не пропустили английские корабли, то самым уязвимым представлялось северное направление(выделено мной. – Л. И.). Потому Император отдал распоряжение об укреплении форпоста России на Белом море – Соловецкого монастыря» ⁷⁷. «Предусмотрительность» нашего государя закончилась плачевно для датчан: по весне в акваторию Балтики вошла британская эскадра, в состав которой входил отряд линейных кораблей под командованием знаменитого лорда Нельсона. Будущий победитель при Трафальгаре, в отличие от «предусмотрительного» Павла I, так оценил ситуацию с балтийскими флотами: «Я смотрю на Северную лигу, как на дерево, в котором Павел составляет ствол, а шведы и датчане – ветви. Если мне удастся добраться до ствола и срубить его, то ветви отпадут сами собою…» Однако Нельсон получил приказ сначала «срубить ветви»: Дания вышла из состава Северной лиги после того, как датский флот был разбит у Копенгагена, а в апреле корабли Нельсона уже стояли на рейде у Ревеля. После убийства Павла I его сын, по мнению А. Н. Боханова, вел себя неадекватно. «Однако рыдания прекратились очень быстро, и без всяких околичностей Александр I спросил: „Где казаки?“ Кто ему суфлировал? Кто наставлял спешно заняться этим делом?» – возмущенно вопрошает А. Н. Боханов. Думается, что это были взволнованные жители Северной столицы, которым не хотелось подвергнуться печальной участи датчан в то время, как предусмотрительность теперь уже бывшего императора учла все неожиданности в районе Соловецкого монастыря.

В то время как отношения с Англией балансировали на грани войны, произошло странное событие, в центре которого неожиданно оказался Михаил Илларионович, почти ежедневно бывавший при дворе. 18 декабря 1800 года в «Санкт-Петербургских ведомостях» (в немецкоязычном варианте) был напечатан дуэльный вызов в редакции самого Павла I и в переводе А. Коцебу. 4 января 1801 года (как говорится, с Новым годом!) этот текст был переиздан в «Гамбургском корреспонденте»: «Из Петербурга сообщают, что Император России, видя, что державы Европы не могут прийти к согласию, и желая прекратить войну, которая бушует уже 11 лет, намеревается предложить место, куда пригласить всех других властителей, чтобы сразиться с ними на турнире, имея при себе в качестве оруженосцев, судей и герольдов самых просвещенных министров и самых искусных генералов, таких как господа Тугут, Питт, Бернстроф; сам Он намеревается взять с собой генералов гр. Палена и Кутузова». Сам Август Коцебу вспоминал: «Дочитав, Павел залился хохотом, сотрясая занавески и чуть приседая». «Вскоре за российским Императором захохотала и Европа. <…> В придворных кругах это событие было расценено как очередной признак душевного слабоумия и опасный симптом болезни, грозящей, если уже не поразившей самодержца. Сумасшедший монарх бесконтролен и опасен. Иностранные послы слали депеши в свои столицы: „…император поврежден…“, „сумасшедший“, „маньяк“, „безумец“. Можно сказать, что общественное мнение было уже подготовлено к смене российского правителя» ⁷⁸. «После публикации в Гамбурге дуэльный демарш российского монарха немедленно перекочевал в зарубежные издания. „The Morning Chronicle“ 26 января отмечала: „Она (статья) очень явно намекает на безумие императора. <…> Создается впечатление, что министры Павла желают объявить о его безумии, чтобы подготовить общественное мнение к его смещению, которое, если статья является подлинной, полагаем, и должно скоро случиться, если это уже не произошло. <…> Интересы нации нельзя доверять тем, кто не способен контролировать собственное поведение. <…> На трон, вероятно, будет возведен его старший сын <…>“» ⁷⁹. После разъяснилось, по инициативе того же Павла I, что знаменитый картель был «всего лишь пьяной выходкой»! «Какой счастливой должна быть страна, где правит столь остроумный монарх!» – злословили в иностранной печати. Полная картина событий, свидетелем и участником которых был и Михаил Илларионович, предстает перед нами из письма графа П. А. Палена от 2 января 1801 года. 14 декабря при дворе состоялось торжество, «рождественское застолье». В Петербурге находился с визитом шведский король Густав IV Адольф, с которым велись переговоры как раз о создании Северной морской лиги, которая оказалась весьма недолговечной. Но в тот зимний день об этом и не думали. 14 декабря в эрмитажном театре состоялся спектакль «Гастон и Баярд» французского драматурга П. Л. де Беллуа. После спектакля Густаву Адольфу был дан прощальный ужин на 28 персон. Среди гостей находилась почти вся свита шведского короля; с российской стороны за столом присутствовали великие князья, граф Пален с супругой и М. И. Кутузов. Под впечатлением от спектакля, разгоряченный вином, император предложил разрешить европейскую войну серией поединков и указал на Кутузова и Палена, которые сидели за столом друг против друга, как на секундантов: «Вот мои секунданты!» Коцебу, как и Беллуа, был автором пьесы «Баярд», которую он издал через год после гибели Павла, а посвятил ее не кому иному, как М. И. Кутузову. «Текст посвящения гласил: „Славному полководцу и другу немецкой музы, Русскому императорскому генерал-аншефу, Столичному генерал-губернатору, Кавалеру Ордена Св. Андрея Первозванного и прочих, Господину графу Кутузову посвящается это историко-драма-тическое описание славного полководца давних времен, благодарным и глубоко уважающим автором“» ⁸⁰. Авторы исследования о необычной выходке «русского Гамлета» пришли к убедительному выводу: «Когда вся Европа смеялась над предложением Павла решить международные споры путем гамбургского поединка глав государств, Российский император говорил придворным: „Зачем гибнуть целым народам, когда может погибнуть всего один человек“. Придворные поняли совет буквально, и, сочтя правление Павла гибельным для страны, убили венценосца» ⁸¹.

М. И. Кутузов, как накануне смерти Екатерины Великой, провел во дворце вечер и накануне убийства Павла I. Генерал А. Ф. Ланжерон даже записал его рассказ: «Мы ужинали вместе с Императором. Нас было 20 человек за столом. Государь был очень весел и много шутил с моей старшей дочерью (Прасковьей. – Л. И.), которая в качестве фрейлины присутствовала за ужином и сидела против Императора. После ужина он говорил со мною, и пока я отвечал ему несколько слов, он взглянул на себя в зеркало, имевшее недостаток и делавшее лица кривыми. Он посмеялся над этим и сказал мне: „Посмотрите, какое смешное зеркало; я вижу себя в нем с шеей на сторону. Это было за полтора часа до его кончины“». Знал ли генерал о заговоре против императора? «Кутузов не был посвящен в заговор», – записал А. Ф. Ланжерон. Однако если вспомнить, что Михаил Илларионович был очень наблюдательным человеком, чутко улавливавшим настроение тех, с кем общался, можно в этом и усомниться. Как он воспринял результат заговора? С кем он мог без опасений обсуждать все происшествия? Пожалуй, лишь с верным другом Екатериной Ильиничной, которая в 1802 году вела путевой дневник. После посещения Оружейной палаты она внесла туда следующие строки: «С удивлением рассматриваем все с благоговением – подходим к платьям, в которых добрые Цари короновались. С необыкновенным восторгом подхожу к платью Екатерины Второй, и некая невидимая сила заставляет облобызать его. Свидетельница блага общего! И творец особенно моего и детей моих! Прими жертву сердца моего, тебе всегда посвященного! Бессмертная душа твоя, да увидит, что при малейшем напоминании имени твоего слезы благодарности не престанут течь из глаз моих! Кажется, что прикасалось великой Монархини сей, все имеет отменное, нечто величественное! Вот действия сильного впечатления, коея действия оставили на современников Ея впечатления должного переселиться и в потомство наше, которое что-то божественное будет видеть во всем, что прикасалось Великой Монархини Сей! Спокойся, Душа Великая! Россия счастлива, Ангел мира, внук твой ею правит и слава Ею царствовать по Закону и что больше, по сердцу твоему, есть услаждением нашим» ⁸². Следовательно, Михаил Илларионович был уверен в том, что Александр и есть законный наследник Екатерины II.

Глава девятая
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР СЕВЕРНОЙ СТОЛИЦЫ

Итак, мы знаем, что наш герой не шел сырой мартовской ночью под крик воронья к Михайловскому замку, не врывался в спальню к несчастному императору, погибшему от рук своих подданных, среди которых было немало знакомых Кутузову людей. Это был генерал от кавалерии граф П. А. фон дер Пален, в одно время с Кутузовым некогда обративший на себя благожелательное внимание принца де Линя, тем временем потерявшего в вихре революции всё: сына, родовое имущество, отечество. Дела же графа Палена шли в гору: он был первым по значимости лицом в Северной столице после императора, вознесшего эстляндского барона на высшую степень могущества, откуда тот успешно руководил заговором против своего государя. В числе заговорщиков оказался приятель Михаила Илларионовича, барон Леонтий Леонтьевич Беннигсен, «последний кондотьер на русской службе». Подданный английского короля, так и не принявший российского гражданства, он настолько прикипел к своему новому Отечеству, что, оказавшись в немилости у императора Павла, не захотел возвращаться в родовое имение Бантельн в Ганновере, коротая дни в отставке в имении Закрете под Вильной, купленном там в память об удачно произведенной атаке русской конницы на польскую кавалерию в 1793 году. С генералом Беннигсеном Кутузова связывали долгие годы дружбы, пока в 1812 году «честолюбивые виды» не превратили обоих военачальников в злейших врагов: как говорил впоследствии герцог Веллингтон, «на вершине нет друзей». По Петербургу ходили слухи, что Беннигсен сыграл не последнюю роль в устранении Павла I с престола, хотя он оказался втянутым в цареубийственный заговор против воли. Ганноверца, по его же словам, подвела профессиональная привычка делать все на совесть; «привыкнув быть всегда впереди своего полка, я и здесь оказался впереди маленького отряда», – рассказывал впоследствии «длинный Кассиус», как назвал его немецкий поэт В. Гёте за причастность к «истории 11 марта». Активное участие в заговоре приняли братья Зубовы, приехавшие в столицу по приглашению все того же графа Палена, под предлогом примирения с императором. «Я разрешил тебе вернуться в Петербург, а ты пришел меня убивать?!» – крикнул император графу Валериану Зубову. Михаил Илларионович не мог не удивляться, узнав о том, что смертельный удар – массивной золотой табакеркой в висок – нанес Павлу I граф Н. А. Зубов, зять его почтенного соратника А. В. Суворова, скончавшегося в 1800 году. Участники дворцового переворота были так ожесточены против своей жертвы, что едва не упустили из виду, что, по официальной версии, император не был свергнут с престола, как некогда его отец, а скончался «апоплексическим ударом». «Заставили Козицкого написать Манифест о восшествии на трон Александра, – рассказывал А. М. Тургенев. – Козицкий написал Манифест, который остался бы на вечные времена укором и посрамлением императору Александру. Козицкий, объявляя о кончине императора Павла, последовавшей от апоплексического удара, высчитывал действия покойного. <…> Трощинский остановил тиснение сего Манифеста, написал другой и одним словом: „Буду царствовать по стопам любезной бабки нашей, в Бозе почившей Императрицы Екатерины“, – сими словами Трощинский приковал пламенною любовью сердца к младому их императору <…>» ¹.

С первых же дней нового царствования Кутузов, по-видимому, пользовался доверием молодого государя. Но 16 апреля 1801 года, посреди всеобщего ликования, связанного со вступлением на трон молодого, великодушного царя, «екатерининский орел» осмелился высказать неудовольствие монарху, отступившему от обещания царствовать «по духу Екатерины». В письме генерал-прокурору Сената А. А. Беклешову «угодливый» и «льстивый придворный» предстал совсем в ином виде, гневно, хотя и в рамках приличий, опротестовав милостивое разрешение государя о возвращении в Россию участников Польского восстания 1794 года: «Литовский гражданский губернатор представляет ко мне, что по получении там всемилостивейшего Его Императорского Величества манифеста, в 15-й день марта состоявшегося, о прощении всех из России бежавших и в Молдавии, и в прочих заграничных местах скрывающихся, и о дозволении возвратиться восвояси, некоторые из тамошних первостепенных дворян отнеслись к нему с вопросом, могут ли сею высокомонаршею милостию воспользоваться также те из литовских дворян, кои по участвовании в делах последнего в Польше мятежа скрылись за границу и коих после высочайше запрещено было впускать в пределы России. <…> Я <…> равномерно нахожусь в затруднении сделать разрешение на возврат их в отечество, тем паче, что о невпуске их в пределы России были особенные запрещения от Ее Императорского Величества блаженные памяти покойной Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны, и что имения некоторых из них, яко бывших уже подданных российских по губерниям Минской, Волынской и Подольской и присоединившихся потом к мятежникам, за нарушение верности присяги конфискованы и всемилостивейше пожалованы разным особам в венное и потомственное владение(выделено мной. – Л. И.)» ². Манифест государя касался и его, генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова, потомственных владений. Кутузов с явным пренебрежением относился к тому факту, что покойный Павел I, вступив на престол, сразу же объявил амнистию вождю восставших Т. Костюшко, заключенному в крепость. Трогательная сцена, происходившая в присутствии цесаревича Александра Павловича, по-видимому, не произвела ни малейшего впечатления на М. И. Кутузова. Между государем и подданным еще не возникло конфликта, но первая ласточка непонимания уже пролетела. Пока же Кутузов по-прежнему находился в Петербурге, продолжая руководить Виленской губернией и Украинской инспекцией из Северной столицы, где он выполнял и другие не менее важные обязанности. Прежде всего, следовало разрядить тревожную обстановку в городе, сложившуюся в результате разрыва дипломатических отношений с Англией. Эскадра адмирала Нельсона появилась на Балтике через неделю после смерти Павла I. Военные действия были предотвращены мирными переговорами, закончившимися 5 июня 1801 года подписанием англо-русской конвенции. 11 июня 1801 года Кутузов доносил Александру I: «Во исполнение высочайшего Вашего Императорского Величества повеления, объявленного мне генералом от кавалерии графом Паленом в 11-й день сего июня, чтоб войски, содержащие кордон по берегам Финского залива, были сняты и возвращены на прежние квартиры, вследствие чего предписал я сего ж числа финляндскому инспектору генерал-лейтенанту князю Волконскому 3-му, чтоб занимаемые кордон по берегам Финского залива войски возвратились в прежние свои квартиры <…>» ³.

Как только внешняя угроза миновала, император принял решение «скорректировать» свои отношения с подданными, которые, не ограничившись деятельным участием в дворцовом перевороте, намеревались и дальше диктовать ему свои условия. В этом непростом деле Александр Павлович также обратился к помощи генерал-прокурора Беклешова, одного из близких M. И. Кутузову людей, «простого псковского дворянина». 9 июня 1799 года Михаил Илларионович писал жене из Фридрихсгама: «Я живу здесь у Сергея Андреевича Беклешева, и он предорогой человек и редкий нрав» ⁴. Не Кутузов ли, на время обосновавшись в Петербурге, посоветовал государю вверить высокий пост в государстве его брату, не менее достойному человеку? Князь Адам Чарторыйский, один из «молодых друзей» Александра I, вспоминал о той поре: «Между тем одна из важнейших должностей государства – генерал-прокурора Сената, которому подчинены были внутренние дела, юстиция, финансы и полиция, – была вакантна после удаления одного из павловских фаворитов, который ее занимал. Император Александр сделал удачный выбор, назначив на эту должность генерала Беклешова, который в это время находился в Петербурге, будучи вызван сюда Императором Павлом. <…> Это был русский старого закала, по внешним приемам человек грубый и резкий, не говоривший по-французски или, по крайней мере, не понимавший этого языка, но который под этой суровой внешностью обнаруживал твердость и прямоту и обладал чутким отзывчивым сердцем. Общественное мнение создало ему репутацию благородного человека, которую он сохранил даже во время своего управления (в качестве генерал-губернатора) польскими юго-западными губерниями. <…> Беклешов умело пользовался своей властью, проводя начала справедливости в применении правосудия. Он был совершенно чужд политических партий и не принимал никакого участия в заговоре, что являлось особенною заслугою в глазах императора Александра, который относился к нему с полным доверием и однажды откровенно высказал ему, насколько он тяготится ролью Палена. Беклешов отвечал Государю со свойственной ему резкостью, выражая совершенное недоумение при мысли, что самодержец на что-то жалуется и не решается высказать своей воли. „Когда мне досаждают мухи, – сказал он Государю, – я просто их прогоняю“. Вскоре после этого Александр подписал указ, в котором Палену повелевалось немедленно оставить Петербург и выехать в свои поместья. Беклешов, бывший с ним, как в прежние времена, так и теперь в дружественных отношениях, в качестве генерал-прокурора, взялся вручить ему указ вместе с повелением выехать из столицы в 24 часа. На следующий день рано утром Беклешов явился к Палену, разбудил его и передал волю Императора» ⁵.

Тем самым Александр I разделил «екатерининских орлов» на тех, кто физически устранил его отца, и тех, кто хотя бы формально не был причастен к заговору. Для императора это было важно, а для «екатерининских орлов» важной была не судьба Павла I, а их преданность Екатерине, память которой оскорбил ее сын. Многим из них поступок внука их благодетельницы казался вероломством. «Не так действовала Императрица Екатерина, – говорил граф Валериан Зубов. – Она открыто поддерживала тех, кто ради ее спасения рисковал своими головами. Она не задумалась искать в них опору и благодаря этой политике, столь же мудрой, сколь предусмотрительной, она всегда могла рассчитывать на их безграничную преданность. Обещая с первых дней вступления на престол не забывать оказанных ей услуг, она этим приобрела преданность и любовь всей России. Вот почему, – продолжал Зубов, – царствование Екатерины было столь могущественным и славным, потому что никто не поколебался принести величайшую жертву для Государыни, зная, что он будет достойно вознагражден. Но император Александр своим двусмысленным, нерешительным образом действий рискует самыми плачевными последствиями; он колеблется и охлаждает рвение своих истинных друзей, тех, которые только желают доказать ему свою преданность. Граф Зубов затем прибавил, что „императрица Екатерина категорически заявила ему и его брату, князю Платону, что на Александра им следует смотреть, как на единственного законного их Государя, и служить ему и никому другому верой и правдой“, – вспоминал князь А. Чарторыйский, добавляя при этом, – но они, очевидно, не знали, что Александр и даже великий князь Константин вовсе не были проникнуты по отношению к своей бабке тем чувством, которое они в них предполагали» ⁶. Михаилу Илларионовичу еще предстояло совершить для себя неприятное открытие: вовсе не грозное самодурство отца препятствовало Александру Павловичу следовать во всем примеру царственной бабки.