Текст книги "У любви четыре руки"

Автор книги: Лида Юсупова

Соавторы: Маргарита Меклина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Голубая Гвинея

Маргарита Меклина.

1

CАША И США

Звали ее Саша, Александра Николаевна, Саша Солод, Солод А. Н. Рисовать начальные полумесяцы ее имени или сережки – С, С – очень приятно; под ними – устремленные к полумесяцам буквы: «М», «Ш».

Вдруг подойдет и заметит тетрадку – сердце ухает больно в груди. Математик увидел, когда свастику малевала – быстрые танки в кудрявом дыму – и, разрывая на части, вопил: «мы за вас воевали, сражались, фашистка!» – Саша, Шура, Саша Солод, Солод А. Н. Ресницы мохристо накрашены черным, волосы светлые, голос грудной. Лежишь, бывает, в кровати, отпаиваясь бульоном густым, и хочется, чтобы над тобой лечебная Саша склонялась; в глаза ее грудные смотреть, будто пить молоко с маслом – вот счастье!

Марьяна глядела на нее все уроки, а затем и ночь напролет (Саша в память запала) – Марьяне шестнадцать, а Саше тридцать шесть лет. И температура у Марьяны Школьниковой повышалась с тридцати шести и все вверх, вверх, скользит ртутным взором по сашиной шее, а вниз страшится – там вырез.

В класс Марьяна приходила, как из-под палки, последней, волокла сумку, открывала медленно дверь: ведь так можно было вырвать у Саши негодующий – и пристальный – взгляд. Саша декламировала отрывок из «Матери» Горького – о том, как затурканный фабрикой пьяница-грубиян в сеннике прижал деваху к стене и принялся мять ее грудь. «Мял ее грудь», чувственно Саша читала и Марьяна краснела: ей было неудобно за Сашу, будто Саша говорила о личном – о том, что лишь она и Марьяна могли осознать.

Марьяна дотронулась бы подобострастно и нежно, подчеркивая разницу в возрасте, которая существует меж них, и в то же время с самодовольством юности думая, что она может дать Саше что-то такое, чего никто другой не смог бы ей дать.

Из США Марьяна послала Саше письмо.

Марьяна признавалась Саше во всем – но дело было не в этом, а в том, что в мире существовало много любви. И смысл не в курсе словесности, который Саша вела, а в том, что Сашина жизнь не была прожита зря: ее жизнь до сих пор волновала Марьяну.

Но Саша ничего не написала в ответ! Как же так, ведь она получила такую заокеанскую американскую страсть – и брезгливо ее в угол, где швабра, швырнула. Или с пониманьем прищурилась, и створки души ее по отношенью к Марьяне навеки захлопнулись.

Зато запомнилось теплое чувство, которое Марьяна навсегда теперь сохранит, и волосы, которые она красила хной, чтобы выделяться для Саши, и щедрым жостовом облегающий Сашины плечи (шел экзамен) платок.

Саша глядела на Марьяну, и Марьяна глядела на Сашу, и была только «Мать» Горького, что выпала Марьяне в билете, и Саша, глядящая Марьяне в глаза, и Марьяна, объясняющая ей на оценку про тяжелую женскую судьбу и любовь.

2

ПОПКОРН И ПОРНО

Марьяна однажды пошла на North Beach, ^[2]чтобы за пятьдесят центов узнать, что там находят мужчины.

Войдя, увидела скомканные салфетки в кабинке и женщину, которая на экране расшарашила ноги (зачем за это платить? – размышляла Марьяна – ведь для меня многие сделали бы это за так!) За стеною, снаружи, в соседней клетушке – запах, дыханье (или только казалось?), которые завораживали и отторгали больше, чем то, что происходило внутри.

Внутри, в видике, вделанном в фанерную тумбу, женщина раздвинула ноги и показала крупным планом то, что меж них (будто темный камешек, и от него расходятся концентрично круги), а парень принялся впихивать палец ей в зад.

Марьяна ощутила себя чужеродной (она живая, а на экране – двое с задом и пальцем) и вышла, сразу же натолкнувшись на кучку поджидавших ее бессловесных мужчин. Лапы к ней потянулись и она поняла, что сама, как та, на экране, не раздвигая ног и не дозволяя никому всовывать палец в свой зад, все равно именно этим и занимается в воспаленном воображении десятков мужчин.

3

ВЕЛО И ТЕЛО

Потом Марьяна познакомилась с Каролиной, у которой, помимо длинного дебелого имени, были короткопалые красные руки, зато брат ее был дипломат. Марьяна с Каролиной ходили в сад Дженераль-госпиталя с табличками на деревьях, увековечивающими мертвых родных, и пили липкий малиновый кулер. ^[3]Вечерами лежали обнявшись, а огоньки автоответчика и проигрывателя, перемигиваясь, создавали уют.

Это была как раз та безыскусность, которую Марьяна желала: ездить на пленэр на «джипе», надевать в гости спортивный костюм. Ощущать в своей твердую шершавую ладонь, любить по-спартански, а если телевизор отжившей модели – неважно, ведь главное – много читать.

Один раз Марьяна у Каролины осталась, и та после марьяниных поцелуев сказала: «да я ошибалась – ты вовсе не синий чулок!»

Наутро Каролина звонила начальнику (она развозила на велосипеде депеши), извещая, что сегодня на работу не выйдет, а Марьяна с ужасом следила за ней. Ведь ей уже стало казаться, что в доме Каролины все просто, если не сказать «по-простецки», и отношения их дико банальны, и совсем не хотелось с Каролиной проводить еще один день, но затем все повторялось: Марьяна оставалась у Каролины, наутро Каролина звонила на работу и просила отгул.

4

РЕБЯТА – ЦЫПЛЯТА

Марьяна познакомилась с Ребеккой в классе Мерзона. Дэниэл Мерзон был дородным мужчиной, однажды рассказавшим о том, как мать его сына, поссорившись со своей женой-лесбиянкой на кухне, принялась рубить головы цыплятам – одну за другой!

«Не заладилось что-то у них… А девятилетний ребенок, мой сын, напугался до смерти и хочет мам помирить».

Рассказ назывался «Цып-цып».

Сына Дэниэл навещал в выходные, а в начале недели, сияя, показывал студентам свой новый роман «Супергей». «…В юности я жил на пособие, бедствовал – и тут сан-францисский „Уикли“ поместил обо мне репортаж. Пришел за талонами на еду и сунул газету кассирше под нос!»

Мерзон и Марьяну научил сочинять в срок, поставлять тексты без скидок на вдохновенную прихоть, лепить фабрикаты фраз – знать, что такое дедлайн.

После его лекций прошло уже несколько лет, но чем дальше Марьяна от себя молодой отдалялась, тем сильнее хотелось поведать о том, как все началось: о том, как, в двадцать два года приехав в Америку, она печатала на машинке в комнате, которую делила с отцом, и квартирант-итальянец бешено барабанил кулаком в переборку; о том, как она, придвигая пишмашинку к себе, подставляла одеяло под лапки и продолжала писать (слова утопали в ворсистой заглушке) – джинсы, жилетка, купленные еще в СССР китайские бутсы, удивительная способность управляться с развалюхами-тачками, что-то туда заливать и чинить… Как грубовата и незамысловата была она внешне, и какими муками раздиралась душа!

5

НАСИЛЬНИК, НАПИЛЬНИК

«Ребекка, после класса подошла Марьяна к Ребекке смущаясь, можно тебя подвезти?» – у Марьяны в кармане был электрошок для самозащиты: как-то в Питере на нее набросился слюнявый дебильный мальчишка с узкими глазами и нечеловечески белым лицом.

Марьяна слышала шаги за спиной, но не обратила вниманья. Набрала код на двери, оглянулась, пропустила мальчишку вперед, а сама не вошла. Переждав, увидела: дверь распахнулась. Мальчишка появился в проеме. Он выходил – она наконец решилась зайти. Он протиснулся в подъезд сразу за ней. Прыгнул на ее спину, повис. Они молча боролись. На Марьяне была юбка, волосы собраны в кокетливый хвост. После этого случая она переключилась на брюки и стала носить с собой шило, а в Америке шокер ^[4]– мало ли что.

Они шли с Ребеккой к машине, и Марьяна вежливо с высоты своего роста к Ребекке склонялась (ей нравилось, что она охраняет Ребекку). У автозаправки тусовались афроподростки. От группки отделилась девица – «есть закурить?» Марьяна, прикрывая Ребекку, будто бы не замечая вопроса, повернулась к девице спиной.

Сзади прицельно ударили по поджилкам. Марьяна удержалась на ногах, они с Ребеккой вскочили в машину и сорвались с места.

6

ДОЧКИ И ТОЧКИ

На объявление Марьяны откликнулась Лиз.

У нее были рыжие волосы, дочка и дорогой мотоцикл. За плечами – служба в полиции: ушла на раннюю пенсию (ей было тридцать три года) после нервного стресса.

Лиз предложила за Марьяной заехать, чтобы отправиться загород и посмотреть ее дом. Марьяна, с наэлектризованной (час перед зеркалом) мальчишеской стрижкой, в брюках «банана репаблик», ждала на обочине Лиз.

«У тебя было… ну… это?..». – спросила Лиз, едва Марьяна уселась за ней.

Марьяна замялась (она тогда еще не познакомилась с Каролиной). А Лиз сказала: «Я приготовлю лазанью. Я была замужем. Мы разошлись».

Но сначала они с дочкой погуляли по пляжу. Марьяна глубже засовывала серьезные тонкие руки в карманы штанов и чувствовала себя главою семейства. Она была младше Лиз на одиннадцать лет.

Вернувшись с прогулки, уложили спать дочь. У Марьяны заныло в груди. Нужно ли ей обнять Лиз? Ждет ли этого Лиз? «Садись», обратилась к ней Лиз, плюхнувшись на пол. «Садись ближе, садись рядом со мной». Марьяна придвинулась к Лиз. «Давай!» – Лиз протянула Марьяне деревянную трубку. «Что это?» – растерялась Марьяна. «Трава». «Где ты ее покупаешь?» «В Севен-Илевен ^[5]– Лиз хохотнула – через дорогу, вот там». Убрала в холодильник остатки лазаньи и отвезла Марьяну домой.

А вскоре Марьяна получила письмо, в котором Лиз объясняла, что до их встречи не могла определиться, стоит ли ей быть с женщинами или нет, но, проведя целый день с бесконечно милой Марьяной, поняла, что решительно нет.

7

ВОПРОСЫ – ДОНОСЫ

На улице незнакомка задала Марьяне вопрос.

Вопрошавшая была в очках от солнца, задорного вида, и из-под джинсов у нее высовывался узорчатый ковбойский сапог. Марьяна головой замотала (она тогда еще плохо знала английский) – ведь к отцу ее, пытаясь вынюхать оборонные тайны, уже приходил агент ЦРУ…

Незнакомка вдруг растерялась: «бог мой, ошибка! ошибка!» (Марьяна отошла на полблока), «простите!» (Марьяна отошла на все два), «я только хотела пригласить вас в кафе!» (незнакомка – мечтала Марьяна – бежала за ней).

И тут, составив в уме домино слов из мимики губ, Марьяна наконец поняла, что вовсе не интервью хотела та взять, а угостить Марьяну кофе с десертом. А уж что там за сладкой трубочкой крылось – как и за ее солночками, нельзя разглядеть.

Многое, воображала себе, трепеща, неискушенная в сексе Марьяна, многое – и это, и то.

8

ЗАСОСЫ – РАЗНОСЫ

И вот Марьяна познакомилась с Даной. И оказалось, что Дана когда-то была девушкой Дины, с которой Марьяна познакомилась до того, как познакомилась с Даной. Однако, Дина не знала, что Марьяна встречается с Даной, а Дана не знала, что Марьяна встречается с Диной.

Дана и Дина жили в одном и том же районе, так что Марьяне было удобно – в полдень проведет время с Диной, а вечером уже обедает с Даной.

Дина чуяла, что творится что-то не то, и поэтому оставляла на шее Марьяны засосы. А Дана, когда Марьяна к ней приходила от Дины, обнаруживала это клеймо.

Но тут Дана позвонила по какому-то поводу Дине, и Дине открылось, что Марьяна ночует у Даны, а Дане – что Марьяна обманывает ее с Диной. И они стали Марьяну между собой обсуждать, сокрушаясь, как две радушные матери – одну нерадивую дочь, и под конец Дина Дане сказала: «ну хорошо, пусть Марьяна будет твоя».

9

ЧТЕНИЕ, ПРЕНИЯ

Новсе же затаила обиду. Уехала в другую страну, а через полгода вернулась и известила Марьяну о том, что будто бы завершила роман и будет из него отрывки читать. На афишке было приписано так: «Марьяш, приходи!» – и под этими словами оттиснуты губы.

Марьяна, приодевшись, пошла.

А в книжном узрела, что зал заполнен подругами Дины, смотрящими на одуванчиковую Марьяну (волосы у нее отросли, распушившись) как-то не так. Дина кивнула Марьяне с прохладцей (а всем остальным, надев доброту на глаза, с приветным прищуром) и начала читать главу, героиню которой звали Марьяна.

Марьяна залилась кумачом и разрумянилась калачом, а Дина все продолжала про то, как Марьяна изменяла ей на каждом углу и какая она вообще сладострастная тварь.

10

ВЕРОНА, ВОРОНА

(ВИРТУАЛЬНАЯ ВЕРА)

Это понятно, что дело здесь совсем не в вороне, а в Вероне и Вере. Марьяна познакомилась с Верой, когда перестала удивляться поломкам любимых вещей, когда ей все равно было, что надевать и пригласит ли ее Соня или Саня в гости сегодня, и когда не важно было, какие сын получал в школе оценки – он вырос.

У Веры была гермафродитная дочь и Вера знала: так Богу угодно. Если уж уродилась такая, значит, пусть будет такой. Пусть будет рада себе. Так и назвала дочь свою – Радой.

«Расслабилась, телик посмотрела вчера: розовый фильм. Сабрина Ферлини назначается в женский монастырь музыкальной училкой и показывает воспитанницам красивую жизнь. Монашенки решают Сабрину изгнать. А в самом конце фильма девочки распевают в церкви уныло и заходит Сабрина: тут хор, встрепенувшись, начинает петь для нее. „Оставайся со мной, не могу без тебя, я тебе свое сердце отдам“ – как будто бы обращаются к Иисусу Христу, а на самом деле к Сабрине. Называется „Я всего лишь хотела брюки носить“.

В общем, утром я даже от недосыпа встать не могла, поздно кончился фильм».

11

ЛОПАСТИ – ПРОПАСТИ

Чем старше становится человек, размышляла Марьяна, тем труднее ему устанавливать новые связи. Когда я была молодой, моя строка шла безнатужно. Моя проза была тоже подвижна – так же, как динамичны были контакты с другими людьми. Секс, например. Все, о чем я заботилась, находилось ВОВНЕ – а все, что скрывалось во мне, не нуждалось в присмотре, ибо, не успев постареть, было прекрасно. Я вбирала в себя окружающий мир, а теперь, повзрослев, накопив, обращаюсь ВОВНУТРЬ.

Вначале я писала о том, что случится. Затем – о том, что случилось,ведь прошлое известно и приперто к стенке, как вор.

Марьяна недавно получила сообщение с Мауи ^[6]– подруга, публиковавшая ручной выделки прозу, поехала туда отдыхать, и голова ее была размозжена лопастями (в купальню заплыла моторная лодка). Марьяна страдала: «ее тексты не смогли ее защитить. Какой-то философ писал: мужчина без женщины подвержен огромному риску. Ничто не остановит его – подошедши к обрыву, он безудержно падает вниз».

«Бедная Бетси – рыдала Марьяна – жила совершенно одна. Ее только талант и тексты держали. И не удержали на краю пропасти».

12

В.

Встретились они на филфаке: Марьяна тогда носила старый шерстяной лыжный костюм, а В. был старшим студентом. Марьяна стояла у батареи, курила и вдруг увидела В.

Теперь в ней пряталась не только любовь – там было с придыханьем почтенье. Ведь Марьяна, хоть ее и превознес важный высокобровый журнал, мыслила себя незамысловатой рабочей девчонкой. А элегантный В. представлялся ей эталоном Ученого.

Писательство Марьяны было раскрашенной игрушкой, уши и лапы наперекос, малюй, ваяй, как придется, для вдохновенья нет правил! – а В. упорно продвигал себя по служебной лестнице вверх, обзавелся располневшей от чувств к нему секретаршей (не подозревавшей о *** и о ***), все мимо Марьяны, все мимо…

В Сан-Франциско Марьяна попала на писательскую конференцию, и ее там спросили: «какие Вы в своем творчестве ставите цели?» И Марьяна так отвечала: «я пишу для того, чтобы В. нашел случайно книжку мою, прочитал и мне позвонил».

13

ПИДАРАС – СРАЗУ В ГЛАЗ!

Марьяна (папина непомерная куртка, спадающие на ботинки штаны – такие, прикрывая стояк, мальчишки носили) поступила на курсы. В конце урока училка всех попросила подняться, а Марьяна продолжала сидеть. И какая-то девчонка вскричала: «блядь, все встали, а этот пидарас все сидит!»

Пидарас!

Девчонка (все невтерпеж ей) дрожала: когда же пидар этот (Марьяна показалась девчонке женоподобным мальчишкой) пошевельнется?

После уроков Марьяна, подумав, подготовила речь. И когда опять настала пора машинописного класса, к обидчице решительно на ломких ногах подошла: на свете, дескать, есть разные люди… И те, кто любит кино, или те, кто «в рубашке» или с родинкой родился…

И была собою горда. А когда они по Монтгомери с Каролиной гуляли и какой-то пьянчуга спросил, кто из них «наверху», кто «внизу» – тут почему-то опустила глаза.

14

ОДНА КРОВАТЬ – ПОЙДЕМ СПАТЬ?

Марьяна подначила Макса: «возьмем напрокат порнофильм».

И вот они порно смотрели: Марьяна на женщин глядела – а Макс, соответственно, на мужчин (так хотелось бы написать). Но нет, Макс тоже на женщин глазел, потому что на Марьяну – боялся. «Когда же он накинется на меня?», гадала Марьяна. А Макс, устроившись рядом с ней на диване, смотрел кинофильм.

На экране одна поза сменялась другой, а в полуосвещенной комнате все оставалось так же, как раньше: Марьяна зевала, а Макс недвижно сидел.

В час ночи спросил: «пора тебе домой, да?»

Марьяна сказала: «устала».

Макс: «я тебе тут постелю, а сам буду спать там».

Марьяна: «твоя кровать, может быть, мягче?»

Макс: «тогда я здесь, а ты там».

Марьяна: «а если?..».

«Как хочешь», ответил ей Макс.

Марьяна легла, а Макс чуть позже пришел. Погасил свет и сразу же накинулся на нее. И под утро Марьяна, составляя фразу, что, дескать, думает она головой, а отвечать приходится телу, отодвинувшись от сонного Макса, не могла понять, какой во всем этом (в индульгенциях и долготерпенье любви) кроется смысл.

15

СЕРЕЖА, НЕ ГОЖЕ!

Сереже казалось, что он любит Марьянину подругу Полину.

А Полина терзалась: Сережа то поздно приходит, то вдруг остается в общаге и к ней не идет. Как-то она к нему на часок заскочила – а с края кровати встает растрепанный белобрысый парнишка. И Сережа так говорит: «а это из деревни мой двоюродный брат». А оба они, Полина с Сережей, актеры, принадлежали к такому кругу людей, для которых театр – это все (Полине казалось, что у нее самой нет актерских достоинств, а Сережа, будучи в паре с ней, ей свой дар передаст). И вот она за несколько дней до свадьбы снова к Сереже зашла (он уже в присутствии обеих их мам предложил Полине паспорт и сердце) – а там опять этот «брат».

16

ЦИСТИТ – ДО СИХ ПОР БЕРЕДИТ

Марьяну положили в больницу – подозревали цистит. К мочеиспускательному каналу подсоединили катетер. Марьяна мочилась под себя на клеенку (мокро, неловко), а врачи, переговариваясь, мониторили этот процесс. Унижение до сих пор не забылось, и раздеваться перед кем бы то ни было – например, Каролиной – и теперь удавалось с трудом.

17

БОЛЬНИЦА – ДЕЛИТЬСЯ

В больнице лежала тринадцатилетняя Мила. Это она шестилетнюю Марьяну спасла, когда Марьяна стукнула по голове глухонемую Олю за то, что та у нее таскала конфеты. Мила, игравшая в милосердную маму, попросила детей Марьяну не бить. А когда вся палата придумала, скинувшись, преподнести Миле, будто взрослой, духи, Марьяна единственная отказалась и ей объявили бойкот.

Любовь свою ни с кем не хотела делить.

18

ПЛАКАТ НЕСЛА МАМЛАКАТ

Только Марьяна приземлилась во Фриско, как угодила на гейский парад. «За гомиками понаблюдать – обхихикаешься, какие смешные!» – шушукались между собою зеваки, лицезреющие Парад разномастной нескучной любви. А наутро одноклассники из школы английского сообщили Марьяне, что различили ее на вечернем канале среди демонстрантов. Оправдывалась перед ними: «животных люблю!», а миловидные русские женщины, глядя на угловатую фигуру Марьяны, ее сорванцовые вихри и пунцовый румянец, соглашались: «ну-ну».

На параде ей дали плакат с надписью «домашние любимцы – наши друзья», а автомобиль, катившийся перед колонной, был разукрашен под гигантскую мышь.

Когда люди умирают от СПИДа, им нужно, чтобы с ними был пушистый маленький друг.

19

ГРИШИН МУЖ ОБЪЕЛСЯ ГРУШ

Марьяна давала языковые уроки и влюбилась в женщину по имени Гришин, отец которой, утеряв охоту к жизни, охотничим выстрелом из ружья свел счеты с собой.

Теперь Гришин плела с удмуртками и курдками коврики, вела семинар для тех, кто пережил самоубийство близких людей, и составляла тощие брошюрки о полных – борясь с предубеждением к ним, она надевала специальный «толстый» костюм, превращающий стройную Гришин в громоздкую грушу.

Когда Гришин стало нечем платить (она, как экзотический фрукт, существовала на гранты), Марьяна тоже как бы подарила ей грант, грант благоговения перед ней и безграничной любви. То есть Марьяна выдумала, что ей нужна помощь в разговорном английском, и таким образом все деньги, что ей за уроки русского Гришин дала, возвратила Гришин обратно. Но все равно толку не вышло.

У Гришин был муж.

20

ТИЛИ-ТИЛИ ТЕСТО – НЕВЕСТА БЕЗ МЕСТА

Мег заговорила с Марьяной в кафе LaBoheme.

Это уже потом, несколько дневниковых долек спустя, приютившись в запотевшей изнутри тесной «Хонде» на улице Виксбург, Марьяна задавала вопросы: «где мы?» или: «а не пора ли нам отсюда смотаться?», а Мег, оторвавшись от поцелуев и затуманившись глазом, шептала в ответ: «кажется, в Виксбурге было сражение, шла Мировая война…» И Марьяна, отстранившись душой, замечала, как на ее руке примостилась чужая рука, пухлая рука старше ее на девять с трошками лет, в то время как Мег, увлекшись, перед ней раскрывала картину того, как сексапильного преподавателя истории искусств Мег Гарбуз завидя, несовершеннолетние правонарушители («гориллы, горгульи»), маскируя трясучку под партой, растравляли себя.

Только Марьяна наметила расставание с Мег, как у той заболела собака и сломалась машина («сломалась собака и заболела машина», звоня из колонии от «гангстеров и гандонов», как она их называла, и прикрывая рукавом трубку и нежность к Марьяне, Мег пробубнила). И пришлось Марьяне ее выручать, а потом, валясь с ног, прикорнуть, напропалую грустя, у нее на диване – ведь когда в постороннем месте ночуешь и об этом помнишь все время – это место совсем не твое.

21

АЗЫ И РОЗЫ ЛЮБВИ

Мег жила артистической жизнью: «я не лесбигейка, я лицедейка», заявляла она, на арт-видео исповедуясь в том, что в ее исподнем в комоде лежит годмише. Замужем Мег беспокоилась, что в случае гибели мужа ей будет не доказать, что она любила мужчин. Спя с мужчиной, мыслеблудила с женщиной; влекомая к женщинам, была уверена в том, что «запрограммирована» на мужчин. «Как определить влечение? Подземные переходы желаний, неверная самой себе страсть, это воздух, которым мы дышим» – недоумевала она.

После мужнего бегства спутницей Мег стала «Мадам Консервная Банка» из консервативной, владеющей консервным заводом «красношеей» ^[7]семьи. «Пиковой Даме» Консервная Банка предпочитала «Иисуса Супер-Звезду», а всем картинам – «Собак с сигарами, играющих в вист». Когда Марьяна расспрашивала про нее, Мег бормотала: «я думаю, что она умерла, да и невозможно с таким характером долго прожить». Однажды ночью Мег, подобрав ключ к квартире Марьяны, разбудила ее, принеся облитый поливальной машиной (сама нарвала на газоне) букет – и принялась декламировать перед кроватью стихи. А Марьяна как раз за день до того наткнулась на подобную «сдобную» историю в мемуарах битницы Д. Д., сама поэтесса, презрительно лорнируя мелодрамы и не нуждаясь в добавочной порции гения, дала отставку ворвавшемуся в ее покои мужчине – ночному чтецу.

Мег не отличалась отменным здоровьем, так что когда Марьяну поранил подаренный ей аметист (выпав из кольца, раскрошился прямо на пальце), она решила, что в тот самый миг Мег умерла, и что атрибуты взаимного притяжения не зависят от пола: розы, оттепель чувств и морозы, крушение иллюзий, шлюзы слез, амулеты, кровь и любовь.

22

ПРОСТИТУТКА – ЖИРНАЯ УТКА

Про Марьяну многие думали, что она еще не встретила подходящего парня, а один ее бывший приятель прямо так и сказал: «да какая же ты лесбиянка, ты же красотка, Марьяна – неужели не можешь найти себе мужика?»

И Марьяна решила проверить (все это было до Макса): придумала вообразить себя «рабыней любви». Попросит у знакомого доктора деньги, а потом отдастся ему – получится бизнес, не секс.

Обнадеженный Денг утку купил, и едва Марьяна заговорила про стесненность в матсредствах (а на самом деле своего обнаженного тела стеснялась), он как под гипнозом (под весом сидевшей у него на коленях Марьяны) выписал чек. Марьяна же будто какую сцену играла – специально до этого посмотрела кино про интим. Даже фильм такой был тайваньский: «Ешь, пей, баба, мужик». ^[8]Деньги, мужчина, женщина, секс – общество направляло частную страсть.

Когда до этого девственный Денг вдруг стал изощренным, Марьяна спросила: «а откуда ты все это знаешь?» А он выпалил покраснев: «так и я в кинотеатры хожу!»

23

КОММУНАЛКА – РЯДОВАЯ ДАВАЛКА

Он ей сказал: а здесь можно потрогать? А здесь? А так? А вот так?

Квартира была коммунальная, и Марьяне пришлось подмываться в общей ванной после того. Из запаренной кухни слышались будто вспарываемые воздухом подсеченные голоса: соседями доктора были заики-китайцы.

Денежный Денг, с пористой желтоватой кожей (лето, жара), упаковал в полистирол остатки жирной жареной утки (лоснящийся утиный лоскут), протянул.

Ванг Денг и жуткая утка для Марьяны стали одним.

Будто та насильно клювом лезла ей в рот!

В день мылась сто раз.

Поменяла номер телефона – опасалась осады.

А зимой, проезжая в трамвае неприятно памятный дом («пожарище и позорище» – кто-то, сидящий рядом, по-русски вздохнул), не смогла поверить глазам.

Все сгорело дотла – в доме, где снимал Денг, взорвался склад фейерверков.

Перевела дух. Давно перестала жирное есть. Утки в рот не брала.

24

РОЖДЕСТВО – ТОРЖЕСТВО

На пикник своей компании по случаю Рождества Марьяна чуть запоздала, а потом принарядившаяся с моложавой сопровождавшей вошла, и сразу все стихло. А за столами так все сидели: женщина-мужчина, женщина-мужчина, каждый с собой кого-то привел. И когда Марьяна с дамой на пороге возникли, все замолчали. Но, уразумев, устыдились – ведь никто из них не пригласил родителей на праздничный бесплатный обед.

И в тот момент, когда мама с Марьяной Рождество отмечали, в синагогу с отцом пошла тогдашняя подруга Марьяны досужая ражая Гэйл. Маме сложно было к сексуальной ориентации дочки привыкнуть, а советскому еврейскому папе было непривычно листать книгу с конца.

25

БЕДНАЯ ДЕВОЧКА

У марьяниной мамы в юности была приятельница из Пединститута Валюха, которая оголодавшую марьянину маму – дело было после войны – кормила, а сама себя называла «Валек».

«Я ее дразнила не педагогической, а патологической особью, кривилась мама, каждый раз, когда она меня пыталась обнять».

…Фотографии плечом к плечу на стене.

В воскресенье едут на велосипедах кататься. Лиана – библиотекарь, велогонец, Диана – пловец; в выпускном альбоме школьники утверждают, что из всех физручек больше всех ценят ее. На выходных плещутся в Сан-Рафаэле в бассейне «Лягушки», вечером в Сан-Франциско – там диско. «Все, что я в детстве себе представляла, ликует Диана, у меня есть». По вечерам она следит за Олимпиадой в Солт-Лейке, а Лиана, активистка лесби-движенья, периодически уточняет у нее какой-нибудь термин для очередной острой статьи.

Представь: с прогрызенной шеей, с хлещущей кровью дырой Диана ползла.

Диана-охотница, которую съели собаки!

Пришла домой с сумками, поставив под дверь.

К ней, цокая когтями по полу, мчались злобные псины.

Когда полицейские прибыли по тревоге и расстреляли зверюг, они обомлели: с искромсанной шеей, с хлещущей кровью дырой – Диана ползла. Деловито, умирая от страха, дали совет: «не двигайся, оставайся спокойной, тебя еще можно спасти».

На месте Дианы могла бы быть я.

Я знала обеих – белокурую Лиану, молчаливую, скромную, так отличающуюся от своих громких газетных обличающих слов. Великолепно сложенную брюнетку Диану, каждый месяц сдающую в детский госпиталь в Оклэнде кровь. Я часто навещала Лиану, мне даже казалось (я была не права), что Диана у меня отбила Лиану. На месте Дианы могла бы быть я.

Я представляю: Лиана заходит в подъезд. Пугается, слыша утробное рычание и редкие вскрики. То, что когда-то она прижимала к себе, то, что было уступчивым, лелеемым, бесценным, родным, превратилось в окровавленный бездыханный комок.

Собак усыпили – но навсегда нарушен мой сон.

…Марьяна ждала, что, наткнувшись на передачу о хозяине псин, мать вынесет приговор насчет «кары Всевышнего лесбиянкам за то, что женщин любили», но мама только внимательно смотрела видеозапись гимнастических упражений с участьем Дианы и повторяла: бедная девочка.

* * *

Можно ли привыкнуть к безденежью, к горю? – размышляла Марьяна.

Есть ли люди, которые никогда не хотели покончить с собой?

Где лучше жить – в городе или деревне? Когда человек больше защищен – когда он идет или когда едет в машине? Как произнести простые слова и в то же самое время удержать за ними сложный насыщенный мир?

ПРОХОДИТ ОКОЛО ДВАДЦАТИ ЛЕТ

ГОЛУБАЯ ГВИНЕЯ

I

Пол в комнате завален был книгами, на компьютере оседала слоистая пыль, Марьяна надевала линялую куртку и лиловые джинсы, в которых выглядела девятнадцатилетним подростком, садилась за руль побитой машины и ехала в колледж, за пятьдесят пять миль от своего городка.

Преподаватель был свежеиспеченный, в отглаженных брюках, на скулах розовели нежные пятна – точно такие же были у В., не переносящего наждачного полотенца. Из колледжа возвращалась за полночь и тут же раскрывала конспект. «Племя – Замбия. Флейты – могущество, власть. Флейты – фелляция, стыд, вунгулу; флейты – сила, джерунгду. Ночью я увидел вунджаалиу – так называются влажные сны. Ко мне пришел дух, мы играли. Я испытал имбимбоогу. Однажды девочка, у которой не выросла аамду, у которой еще не оформились аам-чембооту, подошла ко мне в темноте. Ей нужна была от меня сила, джерунгду. Другие мужчины, трепеща женщин, презрительно относятся к ним. Женщина, говорят они, как казуар, ^[9]тащит все, что видит – наше семя – в свой рот. Сколько страхов у нас, у мужчин. Упустить опоссума, пугаться безумного старика, у которого отсасывают постылое усталое семя, чтобы быть сильным, страшиться опоссума, быть бессемянным, бессильным, пустым.

У нас так говорят: „если женщина просит тебя с ней переспать – надо идти“.

Когда мужчина с женщиной выходят из леса и держатся за руки – все знают: они делали это. Но из меня не получилось аамоолуку, сурового воина; я вусаату, мягкий мужчина; мне не с кем пойти».

Неожиданно слышался мелодический, но пронзительный звук; это завывал дух престарелых деревенских старух, аатмвопвамбу. Раздавались грязные шутки о мальчиках, липли к телу сальные шутки о мальчиках, усиливался беззвучный бой барабанов, убыстрялся мечущий дерганые дротики антиципации темп.

Горят жадно глаза. Отсекается тесаками покрывающая лона трава. Старейшины, отцы и старшие братья касаются кончиками флейт губ будущих младших мужчин. Флейты – фелляция, стыд, вунгулу; флейты – сила, джерунгду. Старшие знают, что ожидается от молодых. Возьмите в рот – все мы делали это. Мы скинем вас в реку, если откроете наш вскипающий пузырьками секрет. Возьми флейту – опоссум сам побежит на тебя, солнце заискивающе зашарит лучами по телу, плотики подплывут к попирающей землю ноге.