Текст книги "Дипломатическая тайна"

Автор книги: Лев Никулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Первый с суровым достоинством говорит судья:

– Законы дал нам пророк вместе с нашей верой. Правоверный никогда не будет братом неверного.

Потом старшина купцов с медоточивой кротостью:

– Ты давно покинул нашу страну, Абду‑Рахим‑хан. Народ наш неразумный и темный. Его волнуют вести с севера, вести, которые приносят из России отрекшиеся от истины бухарцы и кавказцы. Остерегайся их!

И оба уходят с внушительной важностью. Абду‑Рахим‑хан смотрит в глаза старейшине.

– Ты ничего не сказал о наших землях. На наших пастбищах пасут скот горожане. Ты не сказал о том, что эти земли наши…

Он молчит несколько мгновений и ждет ответа Абду‑Рахим‑хана.

– Курды прислали гонцов… Но берегись, Абду‑Рахим‑хан. Между нами и ними кровь!

Он уходит, медленно опуская за собой ковер‑занавес у дверей, и долго смотрит в глаза Абду‑Рахим‑хана.

Ковер опустился. Между ними как бы глухая стена.

СПОСОБ МАЙОРА ГЕРДА

“Свобода Гюлистана” – газета левого крыла оппозиции. Она выходит два раза в неделю и реже, когда Ибрагим‑хан – министр внутренних дел Гюлистана – об этом позаботится. В узкий переулок для пешеходов и всадников (переулок – две параллельные глиняные стены) выходит деревянная, грубо сколоченная дверь и над дверью вывеска “Свобода Гюлистана”. Внизу, где была конюшня, – литографские камни и печатный станок.

Наверху, в деревянном павильоне с цветными стеклышками, на крыше, живет Омар эль Афгани – Дантон Гюлистана, как его называет любимая газета Жака Маршана. Здесь, в игрушечном деревянном павильоне, по вечерам вокруг керосиновой лампы собирается левое крыло законодательного собрания. Сюда приходит громадный, угрюмый человек, которого называют “американцем” и который действительно вернулся в Гюлистан из Америки через Россию.

Над домом Омара террасами подымаются на высокий холм желтые кубы крыш “Сердца Мирата”. “Сердце Мирата” – это старый дворец, покинутый повелителем с тех пор, как архитекторы построили ему новый, загородный, похожий на первоклассный отель. Дикий виноград и плющ переползает с террасы на террасу, перекидываясь с крыши на плоскую крышу, и неудержимым зеленым потоком ниспадает через ограду в скромный четырехугольный дворик Омара эль Афгани. Так с крыши старого дворца, как по ступеням лестницы, по крышам сбегает плющ вниз в глухой, узкий переулок.

Все это имеет значение, потому что однажды на плоскую крышу дворца пришли два европейца и один туземец. Европейцы внимательно оглядели сверху вниз дома и крыши. Сначала они увидели красивого юношу, дремлющего на ковре и перебирающего струны тары (так называется струнный инструмент, который аккомпанирует любовным песням). Юноша их не видел, но они видели юношу. Еще ниже, на крыше гарема, они увидели обнаженных женщин. Они купались, разбрызгивая воду, и смех их долетал до европейцев, которых они не видели.

Это было, собственно, то, зачем пришли европейцы. Отсюда невидимые – они видели тайную, замкнутую жизнь домов. Потом они заметили плющ, и им пришло в голову, что по толстым, ползучим, скрытым в листьях ветвям спускались любовники. Еще ниже они увидели четырехугольный дворик, пачки отпечатанных газет и игрушечный павильон на крыше – дом Омара эль Афгани. И вместе с фривольными мыслями о гаремных узницах в голову старшего из них – майора Герда – пришла совсем не фривольная мысль. Он поторопился поделиться этой мыслью со своим спутником и секретарем Перси Гифтом.

Это было ровно за шесть месяцев до того дня, когда сэр Роберт Кетль вручил Перси Гифту известный документ.

Оба повернулись спиной к переулку и посмотрели в противоположную сторону. Там было видно королевское посольство с правильными четырехугольниками красных крыш, цветников, бассейнов, гаражей. И оба, весьма довольные, по узкой винтовой лестнице спустились с крыши.

Ровно через полгода майор Герд на докладе у сэра Роберта Кетля с особенным удовольствием сообщал следующее:

– Насколько я расслышал – завтра ждут гонца от Абду‑Рахим‑хана. Приблизительно известен день, когда он вышел из Ферраха…

– Вы примете меры?…

– Я отдал распоряжение. В караван‑сарае наши люди… Они не слишком верят в успех Абду‑Рахима, особенно тот, кого называют “американцем”.

– Кстати, вы позаботились о нем?

– Я сказал Ибрагим‑хану. Они возьмут его, когда понадобится. Мистер Гифт сообщает, что курды достаточно подготовлены.

– Еще бы! Было бы странно… Надеюсь, вы не упустите гонца. Это будет непростительно.

Некоторое время оба молчат. Потом сэр Роберт Кетль предлагает майору сигару. Доклад, по‑видимому, кончен. Майор прячет записную книжку и встает.

– Кстати, дорогой мой… Эта дама, с которой вы появляетесь… Разумеется, я говорю неофициально… но…

– Мадемуазель Энно?…

– Я не имею удовольствия…

– Да. Это она.

Майор улыбается. Сэр Роберт Кетль тоже.

– Однако, майор, у вас на родине очаровательная невеста… Эта, как вы ее назвали?…

– Люси Энно, – майор говорит значительно и твердо, – это имеет исключительно деловое значение.

– А!… – Сэр Роберт Кетль доволен.

* * *

Крытые базары. Льется неисчерпаемый человеческий поток мимо темных, глубоких ниш, наполненных товарами. Все сожжено солнцем. Только ткани, которые еще не видели солнца, под осыпающимися сводами базара сохраняют свои цвета, и луч, изредка падающий сквозь трещину, в один миг превращает их в золотые, драгоценные вышивки.

Индусы, персы, тюрки, афганцы и в этой пляшущей, кипящей толпе медленные верблюды с колыхающимися вьюками, ослики, передвигающие стройные, тонкие ножки под тяжелыми мешками, кони горцев в серебряных, бирюзовых уздечках и кони горожан в английской упряжи. Монотонно поют нищие, обнажая язвы, визжат и воют бродячие псы, валяющиеся под ногами, трещит мотоцикл, и рядом, на пороге мечети, зажимая пальцами уши, надрываясь, кричит полуголый дервиш: “Алла акбер” – велик аллах. Все пропитано из века в век застоявшимся сладким запахом – это розовые лепестки, увядающие в корзинах, пряности, синий сладкий дымок опиума из караван‑сараев. За золотошвейными рядами, за кожевниками и ювелирами, за оружейным рядом радиусами разбегаются узкие, крытые улички – биржа Мирата.

Алчные персы‑огнепоклонники, с нарисованной красной точкой над переносицей, ворошат пальцами кредитные билеты всего мира: звенят золотые монеты всех веков и народов, тяжелое серебро и ржавая, зеленая медь. Переулочки сбегают вниз, собираются в круглую, крытую площадь – сердце базара, где до сих пор каждую среду читают приказы и приговоры, где десять лет назад вешали мятежников и разбойников.

Здесь узнаются новости – отставки, назначения, аресты и казни. Купцы многозначительно обсуждают последнее заседание парламента. Подмастерья, ремесленники, рабочие казенных заводов, носильщики собираются у водоемов под сырыми, полутемными сводами и внимательно читают свежий, только что тайно отпечатанный листок, подозрительно оглядываясь по сторонам.

Здесь кончаются базары Мирата. Сюда вливается новый человеческий поток: сюда от караван‑сараев за старыми, рухнувшими городскими стенами идут караваны индийских купцов и автомобили‑автобусы из Багдада. По обычаю никто не может миновать караван‑сараев в старой крепости, где сходятся три главных пути, ведущие к Мирату.

Юркие, в лохмотьях, с влажно‑светящимися глазами мечутся вокруг верблюдов, вьюков, автомобилей, погонщиков и пешеходов продавцы, агенты, приказчики, нищие, игроки, воры, шпионы, комиссионеры, мошенники – все те, кто живет за счет прибывающих в Мират путешественников.

Пятьдесят дней в пустыне, в песчаных вихрях, в горячих ветрах, как в раскаленной печи, и вдруг неудержимый расцвет плодоносной долины, старинный и священный город, минареты бирюзовые, голубой эмали, купола мечетей и сочная тропическая зелень. Только двенадцать верст от последнего караван‑сарая. Последние двенадцать верст радостно кричат верблюды, быстрее перебирают ногами ослики, ржут отощавшие кони. Тверже поступь пешеходов, крепче израненные ноги. Как соблазнительны воды реки за караван‑сараем, как пахнет жарящееся на углях мясо в чайхане! А холодная вода с розовым соком, а виноград, гроздями свисающий из корзины, а синий дымок из булькающего кальяна! И тень, тень в прохладных комнатах‑нишах, после пятидесяти, двадцати, десяти дней пути, пути под сжигающим кожу солнцем, по горячим пескам и выжженным горным буграм.

Уже чья‑то рука схватила коня за поводья, другие руки протягивают путнику медный стакан с водой, поддерживают стремя. И путник безвольно отдается ласковым рукам. Вечер, ночь – отдых, разве уйдет от него сладостный Мират? Он здесь близко со своими садами, дворцами, базарами.

И чернобородый хромающий человек, пришедший по горной тропе от реки Лар, покорно отдает коня прислужникам и тяжело опускается на ковер под низким сводом… Вода и тень. Чья‑то рука ставит перед ним кальян, и путник чувствует сладкий, пленяющий дым. Припадает и дважды глубоко затягивается. На один миг ему кажется, что табак более крепко, чем следует, заправлен опиумом, но отдых, тень и кальян овладели им. Он затягивается сладким, дурманящим дымом. Стены, своды, верблюды, вьюки, погонщики плывут вокруг. Радостная и сладкая усталость, крадущийся сон. Уже в полусне он чувствует, как чьи‑то чересчур заботливые руки ощупывают его платье и дорожную сумку.

Но стены плывут, журчит вода в водоеме… Усталость и мертвый сон.

* * *

Майор Герд сидит в кабинете королевского посла. Сэр Роберт Кетль медленно и бесшумно ходит из угла в угол по мягкому ковру.

– И это все?

– Все!…

– Они хорошо искали?

– Все осмотрено до нитки. Документа нет. Это все, что они нашли.

Они еще раз перечитывают клочок бумаги:

“Люси. Вы знаете, где я, и скоро услышите обо мне. Я люблю вас. Пока все идет превосходно”.

Обрывок шелкового платка с печатью и кольцо с сердоликом. На сердолике: “Абду‑Рахим”.

Кольцо Абду‑Рахим‑хана… Его рука – нет никаких сомнений. Так же, как в том, что документа нет.

– Вероятно, его и не было. Сообщите Гифту, что положение без перемен. Надо надеяться на курдов…

И сэр Роберт Кетль снова ходит из угла в угол.

– Что вы думаете делать с этим?…

Майор внимательно рассматривает клочок бумаги.

– Я думаю вручить это мадемуазель Энно. Посол удивлен.

– Разумеется, при подходящих обстоятельствах. Вы помните вчерашний разговор? – и майор улыбается с некоторой двусмысленностью.

Посол задумывается на одно мгновение.

– Что ж, если это будет полезно…

* * *

Чуть‑чуть позже, а может быть, и в эту же минуту Омар эль Афгани с недоумением переглядывается с “американцем”. Перед ними стоит чернобородый, сумрачный гонец. Сквозь обветренную смуглую кожу светится странная, желтая бледность отчаяния.

– То, что случилось, случилось. Хорошо, что с тобой не было самого главного.

– Убейте меня!…

– Иди, Акбер. Ничего не случилось – документ у Абду‑Рахим‑хана.

Омар эль Афгани треплет по плечу гонца.

– Иди…

Когда Акбер уходит нетвердой походкой, “американец” нарушает долгое молчание:

– Кто из наших людей знал о гонце, которого мы ждали?…

– Почему ты спрашиваешь?…

– Потому что среди нас – предатель.

ЗВЕЗДА АБДУ‑РАХИМА

Над губернаторским дворцом в Новом Феррахе зелено‑красный флаг. Квадратный двор – военный лагерь. Здесь гвардия Абду‑Рахима – его племя. Но сам Абду‑Рахим живет в городской цитадели. Вокруг него старые бунтовщики, экзальтированные юноши‑студенты, побывавшие за границей, чиновники, недовольные прежним правительством. Эта молодежь понемногу оттесняет первых соратников Абду‑Рахима из его племени.

Безоблачно небо над головой Абду‑Рахима. Правительство послало жалкий отряд, который не смеет перейти реку Лар и схватиться с его наездниками. Сторонники Али‑Мухамеда брошены в тюрьму. Муллы и богатые купцы запуганы и присмирели. Самый опасный враг – курдские племена прислали к нему послов и хотят заключить мир на вечные времена с ним и его племенем.

Это только начало! Он владеет документом и держит в своих руках правительство Полистана и королевского посла. Жители Ферраха за него. Вся провинция признала его. Мир с курдами, и завтра же он перейдет Лар. Осмелится ли сопротивляться правительство Гюлистана?… Уже теперь имя его гремит во всем мире. Еще несколько дней, и он будет вести переговоры с правительствами всего мира, как равный с равными. Завтра последнее усилие – курды.

Все это Абду‑Рахим‑хан говорит старику с выкрашенной хной бородой. Старик сидит против него, жует табак и искоса посматривает на него снизу вверх с кривой усмешечкой.

– Не в первый раз джемшиди владеют Новым Феррахом. Не в первый раз они владеют землей до реки Лар… Но джемшиди могут жить только в горах… Они приходили сюда, грабили город и уходили в горы… Почему Абду‑Рахим‑хан запрещает им быть теми, кто они есть? Он приказал убить двоих, которые разграбили дом горожанина… Говорят, что он отрекся от истинной веры… Он замышляет поход на Гюлистан – кто пойдет за ним?

– Пойдут тысячи… Стоит только позвать…

– Пойдут нищие оборванцы, им нечего терять… Джемшиди не пойдут…

– Посмотрим!…

– Зачем он хочет мириться с курдами?…

Между ними вражда много веков. Разве он не знает поговорки: “Если увидишь змею и курда, убей сначала курда”. Они требуют, чтобы Абду‑Рахим выехал к ним на перевал Хорзар безоружный, с десятью людьми…

– Я не боюсь их… Что я им сделал дурного?…

– Ты не сделал, но руки твоего деда в крови. Не езди в Хорзар! Прикажи им приехать в город или поезжай с конвоем…

– Я не боюсь их!…

– Ты знаешь курдов?… Абду‑Рахим! Мне восемьдесят лет, я знаю обычаи… Племя мирится с племенем на ровном месте, в поле или пустыне… Зачем они зовут тебя в горы… В горах – измена…

Абду‑Рахим‑хан усмехается. Они не посмеют… Волос не упадет с его головы. За него народ Ферраха…

Затем он встает. Беседа кончена. Старик уходит, укоризненно покачивая головой. Абду‑Рахим провожает его. У двери на полу юноша с винтовкой – сын гонца из Мирата.

– Завтра на рассвете оседлай мне текинца. Мы едем в Хорзар…

Абду‑Рахим еще долго сидит на походной кровати, смотрит в бойницы, в узкие окна. Город уже спит. Дымными облаками летают комары над рисовыми полями. Уныло и монотонно поют солдаты внизу у ворот цитадели.

Минуту он как бы в забвении и видит Париж, Елисейские поля, несущийся автомобиль и совсем близко от себя – рыжие волосы, зеленые, расширенные глаза и мягкие, влажные губы Люси Энно… И звезда над ними, холодная, мертвенно блистающая звезда – алмазный паук.

Теперь в Феррахе эта звезда ниже над горизонтом, и она ярче, чем год назад над Парижем, в вечернем небе…

Где он и где Люси? Их разделяют горные хребты, десять дней пути и враги… Три недели со дня последней встречи… Нужно ли было все, что он сделал? Он ищет портрет Люси и ее письма из Парижа, когда он звал ее в Мират. Она приехала, и он ушел от нее. Он ищет письма и вместе с ними падает на ковер бумага – две подписи: сэр Роберт Кетль и Мирза Али‑Мухамед Ол Мольк.

Мысли меняются. Некоторое время он смотрит на квадратный лист бумаги, затем идет к дверям. Юноша просыпается и, гремя оружием, вскакивает с холодного глиняного пола. Абду‑Рахим смотрит на него долго и внимательно.

– Как тебя зовут?

– Амед, сын Акбера.

– Слушай, Амед… Завтра я еду в Хорзар… Ты останешься здесь. Слушай, Амед, если… если я не вернусь… эту бумагу ты отвезешь в Мират Омару эль‑Афгани, и никто не должен знать об этом.

– Да, Абду‑Рахим… но прежде я поеду с тобой в Хорзар.

Оба молчат. Абду‑Рахим‑хан пожимает плечами и говорит с усмешкой:

– Но без оружия… Как мы все…

Затем он возвращается к себе, засыпает и больше не видит снов.

ЕСЛИ ЭТО БУДЕТ ПОЛЕЗНО

В комнатах, которые занимает мадемуазель Люси Энно в “Гранд‑отель д’Ориан” – хаос. Ирландка складывает в громадные чемоданы “трансатлантик”, специально усовершенствованные для мадемуазель Энно, вороха чулок и шляп последних моделей. Она не обнаруживает особой почтительности ни к тончайшему шелку, ни к брюссельским кружевам. Надо спешить. Мадемуазель Люси лежит на кровати, курит крепчайшие сигареты и торопит ее. Завтра они должны уехать.

В дверь довольно давно стучат, и Люси досадливо встает, поправляет платье и волосы. Сквозь щель из дверей смуглая рука слуги просовывает карточку:

“Майор Ричард Герд”.

Хорошо. Она примет его внизу в салоне.

Она смотрит в зеркало и идет к дверям. Необходимый разговор. Майор Герд встает, идет ей навстречу. Они одни в полутемном салоне отеля, где спущены шторы и солнце пробивается только сквозь верхние овальные окна под потолком.

Майор Герд узнал, что завтра мадемуазель Люси уезжает. Жаль.

– Вы – оазис в этих диких местах…

Люси благодарит за поэтическое сравнение.

– Мадемуазель Люси возвращается в Париж?…

– Да, временно. Потом она едет в Берлин, а оттуда в Россию.

– В Россию?…

Майор выражает самое искреннее удивление: почему же в Россию?…

Ей нравится эта страна… Когда‑то, до оперетты, она начинала там свою карьеру. Она была незаметной актрисой во французской группе Михайловского театра. Люси жила три года в Петербурге и немного знает русский язык.

– Мадемуазель знает русский язык… Это очень интересно…

Некоторое время майор молчит, потом лицо его выражает как бы сочувствие.

– Леди… – Он назвал ее леди, а не мадемуазель, как всегда… – Может быть, я не прав, но мне кажется, кроме жажды впечатлений, есть другие основания для поездки.

– Вы достаточно знаете, майор… У меня нет ничего, кроме нескольких драгоценностей и вороха тряпок. Человек, который заботился обо мне, исчез. По моим сведениям, он бежал в Россию…

– Еще раз простите меня. Но разница наших лет и мое расположение к вам разрешают мне спросить… Вы его любили?

Люси долго не отвечает, но у майора упорная готовность слушать.

– У меня нет в этих делах тайн, майор. Женщины моего типа любят тех, кто внимателен к ним… Абду‑Рахим‑хан был настоящим рыцарем.

– Но если бы… если бы представились другие перспективы, не менее блестящие?

– Нет оснований дать отставку Абду‑Рахим‑хану.

– Но если он сам выходит в отставку, по независящим от него причинам…

Теперь уже внимательно слушает Люси…

– Разве у майора есть другие сведения, кроме тех, которые она знает… кроме письма, которое он передал ей вместе с кольцом?

– Я не интересовался этим вопросом специально, но, если угодно, вечером вы получите самые точные сведения.

– Хорошо. От нашей вечерней беседы зависит многое… если не все.

Вечером, задолго до назначенного часа, Люси лежит на мраморной плите окна и смотрит вниз, на улицу. Она следит за каждым перебегающим площадь автомобилем и, наконец, замечает того, кто ей нужен. Он не один. С ним худой, неопределенного возраста человек. Они входят в подъезд.

Люси оглядывает низкий восьмиугольный столик. Вино, сигары, табак для трубок – все. Затем, когда в дверь стучатся, она идет навстречу, как обрадованная приятнейшим визитом хозяйка.

Майор Герд представляет неизвестного.

– Мистер Перси Гифт, мой секретарь.

Люси несколько удивлена. Официальный визит. Она предполагала только дружескую встречу в ее последний вечер в Мирате. Однако это деловой визит.

– Я полагаю прежде всего удовлетворить ваше любопытство по поводу человека, о котором вы говорили. Мистер Гифт, расскажите все, что вы знаете и видели.

Мистер Гифт принимает из рук Люси зеленоватый бокал и начинает, как бы припоминая, восстанавливая в памяти обстоятельства:

– Месяц назад… Месяц без двух дней секретарь совета министров Абду‑Рахим‑хан бежал из Мирата, имея основания опасаться преследования Мирзы Али‑Мухамеда… Он бежал в провинцию Лар под защиту своего племени…

Мадемуазель Энно выказывает некоторое нетерпение.

– Я знаю все. Восстание, взятие Нового Ферраха, провозглашение независимости области Лар. Затем я знаю официальное сообщение о подавлении мятежа. Но там ничего не говорится о человеке, интересующем меня… В законодательном собрании говорят, что он перешел русскую границу и интернирован.

– Это не совсем верно. Королевское правительство мало заинтересовано в истории Абду‑Рахим‑хана, тем не менее оно располагает другими сведениями…

– Короче!

– Абду‑Рахим‑хан возбудил против себя духовенство и купечество Лара. Он провозгласил некоторые социальные лозунги, которые привлекли к нему симпатии низших классов населения. Однако он не сумел расположить к себе кровных врагов его племени – курдов. И когда он попытался заключить с ними соглашение, эта попытка кончилась печально.

– При каких обстоятельствах?

Майор Герд вмешивается в разговор:

– Мистер Гифт щадит нервы дамы… Мадемуазель приблизительно знает, на что способны фанатики и дикари.

– Однако я хочу знать.

Гифт говорит сухо, как бы читая протокол:

– На перевале Хорзар Абду‑Рахим‑хан должен был встретиться с вождями курдов. Обе стороны должны были явиться безоружными и сговориться со условиях примирения. Когда курды потребовали выкуп за кровь…

– Местный обычай… Отказ от кровавой мести покупается деньгами…

– Хорошо, дальше!

Она подносит к губам бокал.

– …Между курдами и Абду‑Рахимом произошла ссора. Курды нарушили условия встречи. Они явились вооруженными, оружие было спрятано. Абду‑Рахим‑хан был менее предусмотрителен и погиб вместе со своими спутниками. Их зарубили курды.

Люси медленно отнимает бокал от губ и ставит его на стол. Несколько мгновений молчания.

– Нет ли подробностей?

Мистер Гифт пожимает плечами.

– А доказательства?

– Доказательства, разумеется, есть… Самые реальные.

Люси вопросительно смотрит на него. Перси Гифт вынимает бумажник и извлекает фотографию.

Шесть на девять. Довольно удачный снимок.

Он передает мадемуазель Люси фотографию, хотя, собственно, дамам не следует видеть такие снимки…

Это голова и плечи трупа. Полуоткрытые глаза. Черные полосы, через лоб к переносице глубокие сабельные раны. Однако лицо можно разглядеть. Никаких сомнений: Абду‑Рахим‑хан.

Люси возвращает фотографию.

– Кто фотографировал труп?

– Один европеец… Случайно находился поблизости.

Она внимательно смотрит на Перси Гифта.

– Нужна некоторая храбрость, чтобы быть вблизи.

Майор Герд выражает лицом сочувствие.

– Может быть, не следовало мадемуазель рассказывать эту историю…

– У меня крепкие нервы.

Некоторое время они молчат. Затем оба встают.

– Благодарю вас, майор Герд… И вас тоже.

– Мадемуазель помнит о том, что я…

– Конечно. Завтра вечером, если угодно. Я жду вас.

И она провожает их самой пленительной улыбкой.

Когда дверь за ними закрывается, Люси Энно бросается ничком на кровать и лежит неподвижно до глубокой ночи.

Перси Гифт приблизительно точно рассказал о гибели Абду‑Рахим‑хана.

Правда, он не посвятил Люси Энно в некоторые подробности. Он не сказал о том, что в течение двух недель он был гостем курдских старейшин, что это гостеприимство обошлось королевскому посольству в тысячу золотых и двести новых одиннадцатизарядных винговок.

Он не рассказал, что гибель Абду‑Рахим‑хана стоила жизни сыну курдского старшины, первым нанесшему удар Абду‑Рахиму. Какой‑то мальчишка, телохранитель Абду‑Рахима, свалил убийцу ударом ножа в горло и скрылся на коне Абду‑Рахима.

Наконец, он не рассказал о том, что произошло после того, как Абду‑Рахим и его девять безоружных спутников были зарублены курдами. Мальчишка‑телохранитель прискакал в Новый Феррах и поднял на ноги весь город. Пятьсот джемшиди на конях бросились к перевалу Хорзар. В десяти километрах от Хорзара они нагнали передовой отряд курдов и вырезали его до одного человека. Они отбили тело Абду‑Рахима и перевезли его в Новый Феррах. Живого Абду‑Рахима встречали тысячи, но мертвого встретили десятки тысяч. Розы всех садов Ферраха сыпались под колеса арбы, на которой везли тело. На плоских крышах плакали женщины, царапали себе лица и разрывали на себе одежды.

Абду‑Рахима похоронили в мечети Джами, в десяти шагах от могилы святого, и три дня в память покойного раздавали на базаре пищу нищим и дервишам. Потом джемшиди ушли в горы, угнав с собой несколько тысяч голов баранов. Вслед за ними ушли союзники Абду‑Рахима. И через два дня правительственные войска с двумя пушками и шестью пулеметами вошли в Феррах. Их встретили слабым ружейным огнем в той части города, где жили ремесленники‑кожевники и оружейники, но они обстреляли с городской стены эти улицы и разрушили ветхие глиняные дома. Утром, когда стрельба затихла, его превосходительство губернатор провинции прибыл в свой дворец в Новом Феррахе.

Не трудно догадаться, чьи руки фотографировали труп Абду‑Рахим‑хана. Эти же руки тщательно обыскали труп.

ЕЩЕ ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР

– Вы все еще предполагаете ехать в Россию?

– Не знаю, майор…

– Но вы уезжаете?

– Уезжаю…

– Куда, мадемуазель?

– Не знаю, майор…

Оба молчат некоторое время. Затем майор берет в свои руки руку Люси Энно и говорит с видимым сочувствием.

– Я могу вам дать совет. Люси наклоняет голову.

– Это одновременно и совет и предложение.

– Я вас слушаю.

– Вы поедете в Россию, В Москву. Там вы будете выполнять некоторые поручения…

– Я вас понимаю! Не продолжайте!

– Тем лучше! Вы – умная женщина, Люси. У вас мужской склад ума. Жалею, что вы не мужчина. Впрочем, нет, я не жалею.

Он более чем внимательно осматривает ее шею, рыжеватые волосы, жемчуг в маленьких ушах и стройные ноги сквозь прозрачную шелковую сетку чулок.

– Однако я деловая женщина, майор. Что это мне даст?

– Независимое существование! Независимую от материальных соображений любовь. Полную обеспеченность, кроме того, крупные суммы, в зависимости от ваших способностей.

– Очаровательные перспективы. А опасности моего нового ремесла?

– Это придает ему некоторую прелесть. Разве вы не искательница приключений?

Она встает.

Они одни в пустых комнатах Люси Энно в отеле. Ее огромные сундуки уже увезены грузовым автомобилем. Завтра на рассвете, в 6 часов утра, их унесет аэроплан компании “Европа–Азия”, совершающий в два дня перелет между Миратом и Константинополем.

Странно волнующая тропическая птица в неудобной клетке – в комнатах отеля, и майор Герд чувствует некоторое волнение оттого, что очень скоро эта птица улетит и исчезнет навсегда.

– Вы согласны?

– Да, майор.

Секунда молчания.

– Вы начали, и я могла ожидать другого, более обычного для женщин предложения.

Майор краснеет так, что седина на висках и черные подстриженные усы выступают неестественно на его как бы загримированном лице. Он теряет обычную уверенность.

– Да… Но вы знаете… Я не настолько богат, чтобы…

– Какая трогательная искренность, майор…

Она подходит к нему ближе.

– Но теперь, когда я приняла предложение… Вы сказали, что мне обеспечена “независимая от материальных соображений любовь”.

Она наклоняется к нему так, что он чувствует запах духов и кожи и видит только треугольный вырез, колеблемую дыханием грудь.

Майор встает и отступает нетвердыми шагами к дверям.

– Все инструкции… и чек…

– Об этом после!

Он припадает к ее руке, отрывается и с усилием делает два шага к зеркальным дверям. Прямо перед собой он видит в зеркале Люси. Он видит трепет желания и руки, разрывающие платье на груди, видит обнаженные плечи, поворачивает в замке ключ и идет к Люси Энно.

– Нет, не сейчас… Ты приедешь ко мне. Да? А потом я поеду в Москву и куда хочешь…

Майор Герд выходит из подъезда отеля. Туземец‑шофер едет привычным путем в клуб дипломатического корпуса, но майор треплет его хлыстом по плечу и указывает в сторону посольства. Майор чувствует некоторую усталость, тяжесть и боль в висках, связанность мускулов и челюстей. В сорок три года это дурные признаки.

Но это женщина…

В шесть часов утра на аэродроме компании “Европа–Азия”; восьмиместный аппарат Брегге. Мадемуазель Люси Энно, ее ирландка и несколько друзей с Жаком Маршаном.

От гор тянет холодом. Желтое небо и длинные тени.

Солнце еще низко. Снежные вершины на горизонте, как серебряная подкова, охватывают долину.

Жак Маршан помогает Люси войти в каюту.

– Привет Парижу.

– Когда я увижу Париж?

И странно блестят глаза… Неужели слезы?.

Ее друзья один за другим подымаются на лесенку и целуют руку Люси.

Оглушительный рев мотора. Покачиваясь, уходят вверх, упираясь в воздух, металлические крылья.

Земля стремительно падает вниз, накренясь в сторону.

Как темно‑зеленые волны, плещется внизу зелень садов. Желтые плоские крыши, минареты с крошечными фигурками муэдзинов. Дальше скалистый, чудовищный, застывший прибой – горные цепи.

Мирата нет. Нет года жизни.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

“Его превосходительству королевскому послу в Гюлистане.

…Я снял фотографию с трупа Абду‑Рахим‑хана и тщательно осмотрел одежду. Во внутреннем кармане нашел два письма за подписью “Л.”, не представляющих никакого значения, и фотографию, изображающую молодую женщину. Письма и фотография были залиты кровью, однако я сумел установить, что то и другое принадлежит любовнице Абду‑Рахим‑хана, Люси Энно. Никаких других документов я не нашел. Так как караульные обнаружили приближение большого отряда джемшиди, я оставил найденные мною письма и фотографии вблизи трупа, там же оставил бумажник. Кольцо с печатью Абду‑Рахима я снял с его указательного пальца, и таким образом создалось впечатление ограбления трупа.

Немедленно после занятия правительственными войсками Нового Ферраха я осмотрел комнату в цитадели, где жил Абду‑Рахим‑хан. Однако документ не найден до сих пор. Никакие опросы и розыски не дали результатов. По‑видимому, документ находится у кого‑нибудь из сообщников Абду‑Рахим‑хана. Если он находится у джемшиди, то есть возможность выкупить его за крупную сумму.

Перси Гифт, секретарь военного атташе королевского посольства”.

ДВА НЕСЕКРЕТНЫХ ДОКУМЕНТА

Первый: радиограмма.

“Мират Майору Герду военному атташе королевского посольства Константинополь точка Отель “То‑коклиан” точка комната 133”.

Второй: вырезка из газеты “Свет Востока”, Мират, 24 июля (дословный перевод).

“Майор Герд – военный атташе королевского посольства в Гюлистане, на аэроплане компании “Европа – Азия” отбыл в двухнедельный отпуск, который он проведет на родине в кругу своей семьи”.

В КИПАРИСОВОЙ АЛЛЕЕ

Укатанное шоссе от летней резиденции повелителя Гюлистана ведет к кварталу иностранных миссий. От летнего дворца до квартала миссий – двенадцать километров. Европейцы называют шоссе кипарисовой аллеей и знают по фотографиям широкую, укатанную ленту шоссе в восемьсот кипарисов – стройную, единственную в мире колоннаду. Когда повелитель Гюлистана живет в летней резиденции, по шоссе с утра до ночи скачут всадники, катятся тяжелые придворные кареты и автомобили.

Летний дворец – в горах над городом; от дворца к долине идет заметное понижение пути. Автомобили, выехав из дворцовых ворот, выключив мотор, бесшумно, пролетают между кипарисов двенадцать километров.

Уже восемь месяцев повелитель Гюлистана лечится в Европе от одышки, и кипарисовая аллея забыта иностранцами и чиновниками. Выставка кровных лошадей, автомобилей и карет перенесена в город, в квартал миссий и министерств.