Текст книги "Купип"

Автор книги: Лев Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Капитан Койкин! – строго остановил его Бабер. – Ты торопишься. Послезавтра – не 26-е. Ни в коем случае. Отнюдь. Это невозможно! Только сегодня и завтра. Только! Но такие страны есть. Такие места есть. Это каждый знает. Как по-твоему?

– Гм… Понятно, есть. Это каждый знает… Еще бы я не знал.

– А где? – заинтересовался Бабер. – Где, бравый капитан? Где? Но во всяком случае именно туда мы и направимся. Таких стран может быть две. Только две. Их мы и посетим. Их мы и обследуем. КУПИП спасет несчастного путешественника.

– Койкин, закрой плотнее дверь! Нельзя, чтобы нас слышали. Все должно быть строгой тайной. Садитесь за стол, глубокоуважаемые товарищи ребята. Вот карта. Установим маршрут.

Ребята сели за стол. Койкин прикрыл дверь и забаррикадировал ее тремя стульями. Все затихло снаружи. Ни одного звука не доносилось более из рабочей комнаты профессора Бабера.

Глава III. Куда он полетел?

Прошло много времени после совещания на квартире у профессора Владимира Оскаровича Бабера. И Люсю Тузову, и Леву Гельмана, и даже самого Николая Андреевича Устрицына била лихорадка.

Ребят тревожили два вопроса: во-первых, возьмет ли их профессор Бабер с собой в экспедицию и, во-вторых, отпустят ли их в эту экспедицию свои, домашние?

– Да! – сказал на совещании профессор. – Да! Конечно. Несомненно. Безусловно. Надо выяснить, как посмотрят на это ваши глубокоуважаемые родители. Ваши достопочтенные родители. Да! Так и сделаем. А, капитан?

– Ясно! – хмуро кивнул головой капитан Койкин. – Раз уж вы, ребята, по неопытности завели себе этих… ну, как их… пап да мам… или, может быть, чего доброго, даже бабушек… Значит – ничего не попишешь, тю-тю!..

Ежедневно Люся начинала с утра аккуратно выводить палочкой на песке эти пункты:

1) Возьмет ли профессор?..

2) Отпустит ли папа без мамы?..

Она пискнула было на заседании: – А что, если бы и маму мою тоже взять?.. – но капитан Койкин сразу же подскочил на метр и семь сантиметров в воздух, и руки его задрожали мелкой дрожью.

– Ма… маму? – с ужасом выговорил он. – Ты что хочешь этим словом сказать, девица? Бабер! Она меня убивает. Маму! Нет, уж, Бабер… Видел я некоторых этих мам… издали! Да я лучше с тигром в одной клетке поеду, чем с мамами. Да я…

Но тут Бабер остановил его.

Неделю спустя все папы и мамы все же получили по письму с сургучными печатями. Капитан Койкин постарался. На толстой белой бумаге жирными лиловыми буквами было напечатано вежливое, но строгое приглашение: «немедленно допустить вверенных вам детей к участию в первой ребячьей купипской экспедиции, ввиду особой важности сделанных ими чрезвычайных открытий». Под этим стояли подписи профессора фитопатологии и еще десяти-двенадцати наук профессора доктора Бабера, а также главного администратора и зам. председателя Купипа П. Ф. Койкина.

Все родители были, конечно, польщены. В какие-нибудь два-три дня сборы были кончены, и ребята перебрались в первое купипское общежитие для путешественников в Ленинграде, по Друскеникскому переулку, дом 82.

Одна только мама Люси Тузовой все как-то недоверчиво щурилась и покачивала головой.

– Все бы хорошо, – говорила она. – Но одного не пойму: какой это Койкин? Неужели тот, что у нас на Приморской улице, у Малининых на даче каждый год живет? Верно, отчаянный он лодочник и вообще водянистый какой-то человек: только бы и бултыхался в море. Но разве нее он капитан? Гм! Что-то не видала я таких капитанов…

Тем не менее все, наконец, устроилось. Даже в школе педагоги не стали возражать, как только услыхали, что в дело вмешался Купип.

– О, если Купип, – сказал директор Сигизмунд Карлович, – тогда все хорошо! Можно. Пусть едут. Купип – это нечто вроде больших практических занятий. И, главное, – с Бабером! О, Бабер, это – ученый! Это – человек!

Учитель же географии Гавайский только рукой махнул и запел:

 
«Ах, зачем я не птица, не ворон степной,
Пролетевший сейчас надо мной…»
 

И Люсе стало его сразу очень жалко.

* * *

Так или иначе, 22-го числа утром Владимир Оскарович Бабер снова собрал всех членов предыдущего совещания и сообщил им вот что:

– Достопочтенные товарищи ребята! – говорил Бабер. – Хитроумные и смелые товарищи ребята! На прошлом нашем совете вы уполномочили меня уточнить… Да, вот именно: уточнить наш маршрут. Я сделал это. Я наметил пока что два пункта, которые мы должны незамедлительно посетить. Два. Только два. Именно два. А почему два? Потому что некоторые упомянутые в документе события возможны лишь в двух местах земного шара. Только в двух. Вы согласны со мною?

Никто не выразил сомнения.

– Однако, – важно продолжал профессор Бабер, разглаживая бороду, – однако я не могу сейчас сообщить вам точно всего нашего маршрута. Более того, я не могу вам даже указать и места первой нашей остановки. Почему? Очень просто почему. Потому что мы ищем радий. Полкило радия. А вы знаете, как дорог радий? Нет, вы этого не знаете! Один грамм радия стоит сотни тысяч рублей. Сотни тысяч!

– Сотни тысяч! – ахнул Койкин. – Клянусь килем и клотиком! Вот так порошочек! Это вам не фунт изюму!

– Радий не порошок, а металл, – строго заметил Бабер. – Надеюсь, ты запомнишь это, бравый капитан? Металл! Но не в этом дело. Дело в том, что эти пятьсот граммов радия должны добыть мы, Купип! Вообразите себе, достопочтенные ребята (тут профессор взял стакан и отхлебнул глоток-два воды; он волновался), вообразите себе, что сможет предпринять Купип, если в его руках будет такое огромное богатство? Мы организуем тогда сотни экспедиций. Тысячи экспедиций! Наши ребята полетят на Марс и на Венеру! Мы спустимся глубже, чем Бийб, в бездны океана. Мы проберемся к центру земли. Мы посетим высочайшие вершины. Мы – ребята! По-французски – ле занфан. По-немецки – ди киндер. По-испански – лос ниньос. По-турецки – чэжуклар! Впрочем, простите, я оговорился. Я уже не ребенок. Но – все равно! А чтобы этот радий добыли мы, надо соблюдать тайну. Строгую тайну. И вот я решил (а наш бравый капитан одобрил этот план) сделать так: неделю спустя, в качестве разведчика, отправлюсь в экспедицию я. Да, я. Один из всех нас. Я полечу на дирижабле. На цельнометаллическом дирижабле «Купип-01». А затем, по получении от меня радиограммы о прибытии, вы направитесь вслед за мной.

– Тоже на дирижабле? – спросил Устрицын, который, сильно скосив в сторону глаза и высунув довольно длинный язык лопаточкой, записывал речь профессора печатными буквами.

– Отнюдь, дорогой Николай Андреевич Устрицын! – возразил сейчас же Бабер. – Ни под каким видом. Ни в коем случае. Вы поплывете за мной на нашем судне. На купипском судне. Оно носит гордое имя – «Рикки-Тикки»…

– Мы поплывем! – вскричал с радостью капитан Койкин. – Ага, поплывем! На лодке! Кому охота болтаться на всяких там воздушных пузырях. Если плыть, так уж по воде. Как полагается. Как все капитаны всегда плавали. Поплывем на нашей под…

Но Бабер вдруг застучал ребром ладони по столу.

– Мой добрый капитан! – сказал он. – Лишаю тебя слова. Ты умен и находчив, но легкомыслен. Если ты скажешь: «лод-ка-кая» это лодка, наша тайна уже будет открыта. Призываю тебя к молчанию. На нашей лодке «Рикки-Тикки» вы поплывете туда вслед за мной…

– А… а куда же это туда, профессор? – пробормотал слегка растерявшийся капитан. – Мы же не знаем, куда ты летишь. Как же мы тебя найдем? Я что-то ничего не понимаю.

Тогда Бабер нахмурился. Он закашлялся и стал пить воду. Да, он волновался. Устрицын тоже начал волноваться. Он сунул в рот сначала карандаш, потом поискал вокруг, нет ли еще чего-нибудь подходящего, и принялся тревожно сосать свой галстук.

– Устрицын! – сейчас же зашипела Люся. – Опять ты за галстук… Срам какой!

– Ой, прости, мама… Фу, что я! Прости, Люсенька. Я забыл, – заторопился Устрицын, поспешно вытаскивая галстук и карандаш изо рта, а капитан Койкин, услыхав его слова, вздрогнул и подозрительно оглядел Люсю.

– Нет! – сказал наконец профессор. – Нет, друзья мои. Я не могу даже вам, даже вам, – да, даже тебе, доблестный капитан, открыть преждевременно эту тайну! Я могу сказать только очень немногое, дабы вы, подумав хорошенько, могли, каждый про себя, догадываться, куда я лечу. Вы хитроумны. Вы догадаетесь. Несомненно. Бесспорно. Безусловно! Но вы будете соблюдать строгое молчание.

– Милый, милый профессор Бабер! – ахнула Люся, – мы будем так молчать, так молчать… Безумно молчать будем. Я и Устрицыну ничего сказать не позволю!

– Вот еще! – возмутился Устрицын. – Она не позволит! Ишь, какая нашлась! А кто еще тебе позволит мне не позволить.

Люся широко открыла глаза, и ее косички запрыгали.

– Мне твоя мама, – тут Койкин громко засопел, – твоя мама сама сказала: – Люсяночка, следи за Устрицыным, он маленький, как микроорганизм…

Койкин снова вздрогнул, но профессор оставался погруженным в глубокую задумчивость.

– Внимание! – возгласил он наконец. – Я направляюсь в такое место, которое лежит ближе к центру земного шара, чем мы сейчас находимся. Ближе, чем когда-либо человек приближался к центру земли. Ближе, чем он когда-нибудь к нему приблизится… В ближайшее время, понятно. Я говорю – в ближайшее время… Я полагаю, это место на десять или даже на пятнадцать километров ближе к центру, чем мы.

– Бабер! – ахнул Койкин. – Да как же ты туда попадешь? В такую глубь? К центру земли? На дирижабле? Это невозможно!

– Это возможно, мой добрый капитан, – задумчиво произнес профессор Бабер. – Вполне возможно. Это абсолютно просто. Вот первый признак, по которому вы меня разыщете. Уважаемый товарищ Устрицын, ты записал первый пункт?

– Угу, записал! – промычал Николай Андреевич.

– Так, – сказал Бабер, распутывая свою бороду. – Теперь второе. Гм… Да!.. Я думаю так… Вот что, капитан Койкин: вообрази, что ты прибыл на Землю Пири. На крайний север Гренландии. Вообразил? Ты вынул компас и повернулся лицом туда, куда показывает своим вороненым концом его стрелка. Представил?

– На север? Представил! – отозвался капитан, набивая трубку и с видимым усилием морща лоб.

– Стрелка компаса, – торжественно возгласил профессор, – эта вечная путеводительница капитанов, смотрит, допустим, в эту сторону, вон туда, – махнул он рукой на шкаф. – И ты, мой славный капитан Койкин, ты тоже смотришь туда. И все купипские достопочтенные и хитроумные ребята стоят сзади за тобой на Земле Пири, на севере Гренландии, и смотрят туда, куда показывает синий конец магнитной стрелки. Так вот, если ты вообразил себе ясно все это, тогда знай: надо повернуться под прямым углом вправо и лететь в эту сторону все прямо, все прямо и пролететь так много сотен километров и опуститься в некоторой точке Земли. Да-с! В некотором пункте. Около этого места я и буду ждать вас. Дорогой Устрицын, ты записал мое второе определение?

Ребята зашевелились. Устрицын стал писать быстрее. Люся Тузова во все глаза смотрела на Бабера, и ее губы что-то шептали. Лева Гельман поднял было палец ко лбу, да так и остался сидеть.

Наконец Койкин сердито запыхтел своей трубкой. Синие клубы дыма поднялись под потолок к развешанным там чучелам диких зверей и моделям удивительных летательных приборов.

– Профессор! – вскричал капитан. – У меня уже ум за разум заходит! Стрелка показывает на север? Вправо будет восток? Пролетев много сотен километров от Земли Пири к востоку, куда же я попаду? В открытое море? Где же ты будешь там меня ждать? Среди моря на камушке, – так, что ли? И почему там такая яма, на 10 километров глубиной? Ты не шутишь, Бабер?

Профессор Бабер вздохнул:

– Нет, я не шучу, мужественный капитан. Там я и буду вас ждать. Ты подумай немножко.

– Подумай! – закричал вдруг Койкин. – Подумай! Что за «подумай»! Я, брат Бабер, старых правил капитан – с 1903 года. Меня, брат, особенно думать-то не учили. Не так, как нынче. Мое дело было не думать, а командовать: «Эй, там, на баке!» И все тут. Ты меня тоже курам на смех думать не заставляй – и все тут! Я без думанья: прикажешь прибыть в эту чортову яму и прибуду, хотя бы она в тартарарах была…

Он задохнулся.

– Бабер! А, Бабер! – начал он вдруг совсем другим, нежным и жалобным голосом. – Ну что тебе стоит? Брось ты нам загадки-то загадывать. Скажи, где это место? Ну хоть одну долготу скажи…

Профессор Бабер поднял голову и, спустив с носа две пары очков, посмотрел сквозь третью пару на капитана добрыми, участливыми глазами.

– Ах, капитан, капитан! – с мягким укором сказал он. – Горе мне с тобой. Нет. Никак. Не могу тебя отнести к самым хитроумным ребятам. Никак! Ни в коем случае! Не могу я тебе сообщить долготы этого места. Не то, что не хочу, а не могу. У этого места нет никакой долготы.

– Нет долготы! – так и подскочил капитан Койкин. У этого места нет долготы? Славное местечко, клянусь утлегарем. Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Ребята! Вы слышали? Молчать! Приказываю вдуматься! У места – нет долготы. А широта-то у него есть? Хоть какая-нибудь завалящая? Устрицын, ты вдумался? Место без долготы! Девица! Как с твоей просвещенной точки зрения? Нет долготы! А? Ну, Бабер, уморил!

– Широта у этого места есть, Койкин! – кротко ответил Бабер. – А долготы нет. И это совсем не смешно.

– Долгота равна нулю? – вдруг живо спросил Лева Гельман.

– Нет, глубокочтимый товарищ Лева. Долгота этого места не то, чтобы была равна нулю. У него просто нет долготы. И нулевой тоже нет. А если нулевая есть, то тогда есть и любая другая, какая угодно… Ну-с, товарищ Устрицын, Николай Андреевич! Вы, я полагаю, записали и этот, важнейший, третий пункт моего определения? Я советую тебе, Койкин, после того, как «Купип-01» покинет ангар, посовещаться с самыми хитроумными членами Купипа. А если они не догадаются, запроси у других ребят со всего СССР. Запроси через журнал «Костер», что это за место? Тогда можно будет обсуждать этот вопрос, потому что я уже улечу. Тайна перестанет быть тайной. И, наконец, – ба! – да как мне это раньше не пришло в голову?! Наконец ты можешь в момент моего отлета очень ясно установить, куда именно я направился.

– Ты полетишь из Ленинграда?

– Конечно, мой старый капитан, конечно. Я взлечу с нашего купипского аэродрома, в 14 километрах от Ленинграда, возле села Пулкова.

– Я знаю Пулково! – пискнула Люся. – Туда автобус № 3 ходит. Мы там весной пили клюквенный квас…

– Вот, вот!.. – подтвердил Бабер. – Именно: клюквенный. Я взлечу оттуда и направлюсь к Ленинграду. Здесь, над одним из его зданий, я пущу зеленую ракету. От этого пункта дирижабль полетит все прямо. Совершенно прямо. Абсолютно прямо. Не сворачивая ни вправо ни влево. Он пролетит ровно 3330 километров. Не более, не менее. И он опустится. Там я и буду ждать вас. Вам достаточно только проследить направление моего пути над городом, перенести его на план Ленинграда, потом на карту СССР, потом на глобус… И все выяснится… Считаю заседание закрытым!

Заседание, действительно, закрылось. Правда, капитан Койкин еще долго не мог успокоиться. Он то разжигал, то гасил большим пальцем свою старую, изгрызанную трубку, то расстегивал, то застегивал воротник. Вытащив из кармана газету, он начал писать на ней что-то огрызком карандаша, потом остановился, нахмурился, решительно засучил рукав и снова пустился писать, взглядывая то на бумагу, то на свою мускулистую, волосатую руку.

Устрицын выпучил на него глаза.

– Что это он со своего локтя какие-то буквы списывает? – с великим недоумением толкнул он Люсю. – Посмотри!

Люся изогнулась и заглянула на капитанский локоть.

– Милый капитан Койкин! – вскрикнула она с ужасом. – Что это у вас такое?

– Где? – невнимательно отозвался капитан. – Это-то? Шпаргалка. У меня тут таблица умножения нататуирована. Смотрю и считаю. Нельзя же человеку всю жизнь эту ерунду наизусть помнить.

Ребята переглянулись.

– А я… без шпаргалки как-то все… – неуверенно и стесняясь сказал Устрицын. – Например, шестью семь – сорок два…

– Ничего, Устрицын! – шепнула ему Люся… Я думаю – это ничего… Я думаю, так и лучше!

Несколько минут спустя ребята вышли на улицу, и купипский автомобиль М-1 № 12-372 повез их в Друскеникский переулок. Лева Гельман всю дорогу думал. – Погодите, – зажимая уши, говорил он. – Я уже почти догадался. Что вы тарантите там, точно сороки!.. На десять километров ближе… 3330 и все прямо…

Но Устрицын прямо заявил, что не может думать по пятиклассному, раз он в первом классе. Он ехал рядом с шофером очень довольный и громко пел:

 
Испекли каравай
Вот такой широты,
Никакой долготы!
 

По дороге они обогнали троллейбус, два автобуса, шесть грузовиков-трехтонок и даже один линкольн. И Устрицын всякий раз ужасно этому радовался.

* * *

Прошла неделя. Стоял солнечный, но ветреный день. На главном купипском аэродроме, недалеко от Авиагорода, откуда ленинградские самолеты уходят на Москву, было заметно большое движение.

Посреди поля, подобный блестящей металлической сигаре, виднелся еще привязанный к земле цельнометаллический дирижабль. На его хвостовом оперении было можно прочесть четкие надписи «Купип-01». Винты вращались на малом газу. Моторы издавали булькающий забавный звук – точно одну за другой откупоривали бутылки. У кормы дирижабля, прицепленный к огромному рулю направления, вился по ветру маленький флажок нежного цвета остуженного киселя. Золотая мангуста с хвостом, распушенным, как щетка для ламповых стекол, так и прыгала вместе с флажком в порывах ветра.

Ровно в час дня на аэродром с Пулковского шоссе торопливо въехал черный красивый автомобиль. На пробке его радиатора, там, где у линкольнов скачет борзая собака, была укреплена маленькая серебряная мангуста. Дверца растворилась. Профессор Бабер, капитан Койкин, Люся, Лева и Устрицын вышли из машины. Профессор был одет в теплую доху, в высокие фетровые лётные валенки, в теплую шапку с наушниками. За ним несли тяжелые чемоданы. Множество корреспондентов советских и иностранных газет окружили Бабера и остальных членов Купипа. Они наперебой спрашивали со всех сторон, куда летит «Купип-01», и какие цели преследует своей экспедицией всеми уважаемый, вызывающий общее почтение разносторонностью своих знаний, профессор?

Но Владимир Оскарович Бабер остался непреклонным. На шестидесяти трех языках он шестьдесят три раза подряд вежливо произнес: – Не знаю.

Он сказал «не знаю» по-русски, «их вайе нихт» – по-немецки, «же не сэ па» – по-французски, «нэсцио» – по-латыни, еще как-то – на одном из тюркских языков и повторил это на 58 других диалектах. Потрясенные корреспонденты отошли в сторону и сбились взволнованной кучкой. За всю их практику это был первый случай, когда профессор Бабер на заданный ему вопрос ответил: «не знаю». Это было удивительно. Это заслуживало особого внимания. На следующий день во всех охранах мира главнейшие газеты вышли со статьями под заголовком: «Бабер не знает».

Профессор Бабер обнялся со всеми членами Купипа по очереди и поднялся в кабину дирижабля. Койкин проводил его до самой двери.

– Бабер! – уговаривал он. – Ну что тебе теперь стоит? Скажи, а?

Но профессор Бабер только развел руками и скрылся в каюте. Через минуту его борода и очки выглянули из круглого окошечка. Он замахал рукой. Послышалась команда:

– Отдать поясные!

Люди стали мало-помалу отпускать веревки. Винты завертелись сильнее. Моторы взревели.

– Профессор! Скажи! Чего уж тут!! – в последний раз гаркнул сквозь их рев капитан Койкин.

Дирижабль отделился от земли и, плавно набирая высоту, описывая огромную дугу, поплыл в сторону Пулковских холмов к знаменитой обсерваторий, к городу Пушкину. Потом к Ленинграду.

– Бабер! Хоть широту бы сказал! – кричал Койкин, размахивая шапкой, но его уже нельзя было услышать оттуда, сверху, с четырехсотметровой высоты…

* * *

Автомобиль с ребятами и Койкиным неистово мчался по ленинградским улицам. Дирижабль неторопливо плыл как раз над ними. Сначала он летел вдоль Пулковского шоссе и Международного проспекта. Потом его путь стал отклоняться понемногу вправо. Как раз над Витебским вокзалом рассыпалась дождем зеленая ракета. Отсюда начинался прямой путь воздушного судна.

Маленький, серебристый, похожий на челнок швейной машины, «Купип-01» плыл теперь в голубой дымке все выше и выше над городом. Тысячи ленинградцев провожали его добродушными улыбками.

– Ага! – говорили они. – Вон купипский дирижабль куда-то полетел. Ну, значит, будет дело.

Дирижабль прошел точно над углом улицы Дзержинского и Фонтанки, пересек проспект 25 Октября как раз у Дома книги с тем глобусом, который был изображен в 5-м номере «Костра», пролетел над серединой бывшего Троицкого моста, самого длинного в городе, как бы разрезал своим путем на две части Ботанический сад на Аптекарском острове… Последним пунктом, с которого за ним еще удалось проследить, был угол захолустных улиц Выборгской стороны у самой станции Ланской – Перфильевой улицы и Железнодорожной.

Миновав это важное место, воздушное судно резко набрало высоту и скоро исчезло где-то там, в стороне Токсова.

Ребята и капитан Койкин вернулись домой. Они развернули план Ленинграда и принялись решать свою задачу. С тех пор прошло уже немало дней, а они все еще не могут решить, куда улетел профессор Бабер. Куда надо плыть на лодке «Рикки-Тикки»? Где назначена встреча обеих частей экспедиции? Просьба к читателям «Костра» – помочь разрешить эту задачу.