Текст книги "Сказки о живом и мёртвом (СИ)"
Автор книги: Лев Сокольников
Жанр:
Разное
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
– "Хрен тебе, не пролезешь"! – мстительная радость отправилась в адрес кота.
6.
Через пару недель на ограждённой от кошачьего вторжения территории красовался стволик растения, цветом точь-в-точь, как и посеянная монета: латунно-золотой:
– Живут чудеса на свете, есть, редкие чудеса, не для всех – но есть! Вот одно из чудес: растение из монеты на моём крошечном огороде! Кому сказать – не поверит"! – желание и поделиться таинством с кем-нибудь и таким манером сбросит её тяжесть – немедля засохло на корню:
– "Не, рано хвалиться... Нечем. Пока из земли торчит что-то не толще ученической ручки и не впечатляет... Есть что-то похожее на веточки числом три, без очков видно, и этого достаточно для разговоров соседям "старик в девятом номере дома по чётной стороне свихнулся" – достаточно, хватает, но чтобы поразить воображение по-настоящему – рано... подожду..."
Ах, эти ожидания свершения таинств! Только они, единственные, держат нас в этом мире... Хотя, нет, сами таинства – мелочь, основа в другом – их познание.
Вот любимые огурцы сорта "нежинские" солнечными цветами радуют, а чудо, огороженное куском рулона сетки-рабицы – остановилось в росте:
– "Ну, родное, давай, напрягайся, шевелись! Вон, огурцы как вымахали, обошли тебя, а ты "не мычишь – не телишься"! – понимал старый: "ни ускорить, ни замедлить рост – не в его возможностях, далее пустых призывов не уйти, но и молчать не мог: металлические платёжные средства деревьями прорастают из расчёта "одно на миллион высевов".
– "Не огурец, поди, дерево, а если и оно будет расти в темпе огурцов – умрёт вместе с ними..." – сделал послабление чуду-растению и успокоился:
– "Призывай – не призывай – у него свои законы роста..."
А чудо продолжалось помимо желаний старика, и с первыми завязями огурчиков – на веточках деревца, подросшего до колена, числом двенадцать, появились наросты размером в наименьшую монетку "платёжных средств" в государстве:
– "Вот и плоды! Что в них? Терпение, только оно: если из огуречного семечка вырастает огурец, то на дереве, если оно подчиняется законам растений – должны появиться монеты! Но когда? Огуречная завязь превращалась в "товарный" огурец за два дня, а монетам сколько созревать"?
Стариковские визиты к чуду у забора участились:
– "Эх, промашку дал: нужно было сеять в центре огорода, да не одну монетку, а грядку"! – "бес противоречия" возразил и утешил:
– Верил, что монета прорастёт?
– Нет... Кто ж в такое верит?
– Тогда чего жалеть? Довольствуйся, что есть... Неизвестно, какие плоды будут, и будут ли? Может, оно многолетнее и лет через пять плоды будут? одни неизвестности... Терпи.
7.
«... и жизнь приобрела смысл...» – приевшиеся слова, старые, битые.
А деревце – вот оно, новое, молодое и растущее. Когда в середине июля старик посвятил чувитва и чаянья консервации собственных "корнишонов" (огурцов) в зиму – деревце было ему чуть выше пояса с тремя прочными веточками, где прежние наросты формировались в монеты, но меньшего размера, чем и огорчили старого:
– Дорастут до нормы, или такими останутся? Цвет изменят? – монеты-плоды, покрытые тонкой полупрозрачной, вроде полиэтилена, плёнкой, под которой проглядывалась чеканка, висели на тонких, не длиннее половины сантиметра, ниточках светло-коричневого цвета:
"Не тот цвет, какой нужен... и на металл не похожи" – ухватил одну, приложил к краям монеты со стороны аверса средний и указательный пальцы, а большим надавил на реверс: видел в кино, как в старину проверяли свинцовые монеты, сделанные под золотые. Монетка легко согнулась:
– "Растение – оно и есть растение... Редкое, фантастическое – но растение и ничего иного... чего было ждать? Хватит и того чуда, что оно выросло. И ствол когда-то блестел, как полированное золото, а сейчас – потемнел, как латунь "пятьдесят шестой пробы. Нашёл мороку на свою..." – и сделал остановку в выборе части тела, на кою обычно сваливались мороки прошедшего времени: "голова", или "задница"? – "шея" числилась в списках, но почему-то на тот момент в стариковские размышления не вошла, забылась.
"Когда снимать жёлтые кружочки"? – размышлял старик – "Всего-то двенадцать кружочков, совсем, как деньги, но не они, не растут деньги на деревьях! Столько мороки и волнений! Чего снимать? Вот эти недоразумения с претензией на деньги? Сниму, а дальше что? Знал бы, что "плоды" с дерева, как и помидоры, дозреют под укрытием из старой телогрейки – снял, а так... э, пусть висят, хлеба не просят. Всегда успею выбросить в контейнер с мусором, а пока нужно набраться терпения и посмотреть, чем волшебство окончится. Висят, хлеба не просят" – и поймал себя: – "Хлеба не просят"! – и поймал себя:
– "Если бы просили – каким способом избавился? Убил"?
8.
Огуречный сезон, радостный с появлением первого «товарного» огурца – оканчивается огорчениями:
– "Сколько банок продукта с названием "корнишоны" для француза, а для меня – огурцы – расстроят в скором времени взрывами и порчей? Взрыв литровой банки – неприятность, а помутнение и вздутие крышки у трёхлитровой ёмкости – тройная неприятность. Сколько трудов – и все псу под хвост"! – огуречная компания не вызывала прежнего интереса, на месте огурцов прочно укоренилось фантастическое деревце и основательно мешали жить:
– "Чем чёрт не шутит, когда бог спит"? Вдруг я первый, кто удачно повторил сказку с посевом монет? Да, несовпадение ситуаций наблюдается: у мальчишки из сказки было пять золотых монет, а меня одна и никелевая. Хотя есть и плюс: деревянный мальчишка слабо соображал, надеялся на "друзей", а в моих посевных манипуляциях никто не участвовал Кот? Кот – не в счёт, кот во время проведения посевной на бане сидел и внимательно наблюдал за действиями хозяина, и если кто вздумает, применив пытки выяснить, на чём и каким манером владелец усадьбы разбогател – кот ничего не сможет рассказать.
Сказка не окончена: нет сведений о плодах дерева, не высказана и простейшая мысль: "почему бы не посадить созревшую золотую монету" и вообще не засадить весь огород золото приносящими деревцами?
Опасно: если фискальные органы пронюхают о "нетрудовых доходах" – дед явно раньше времени отправится в мир иной, замучают дознаниями "чего и как", но в древнюю сказку не поверят.
Бочка.
(придумка)
Купец Силантий Прохорович Прибылов, близкие «Силой» величали, посетил известного бондаря Никифора Дмитриевича:
– Любезный, прежние твои работы своё отстояли, состарились, а я страсть, как люблю квас из бочки дубовой. С хреном. Изготовил бы ты, любезный, бочечку ведра на три, а может, и на все пять? Из женского дерева непременно... Хоть ложись и помирай: так хочу квасу из дубовой бочки!
– Изготовить можна, чего не изготовить, привычно... Токмо материалу нету – ответил Никифор.
– Поищи, любезный! Помираю без квасу из дубовой бочки!
Бондарь обещал:
– Заходите через пару недель. Сделаю – и подумал: "на половину бочки материалу из женского дуба найду, а половина будет мужичьим дубом. Поди, не разберётся купец...
И бочка родилась. Большая, пятиведрная. Прочна и красивая глазу. С надёжными обручами и на заклёпках: прежде иных обручей не делали.
В сколько ведер объёмом Бочка родилась – ей не сказали. В старину сертификатов на бочки не выписывали, хватало имени мастера. Купцу для нужды в квасе хватило бы и двух ведерной посудины, но любил Сила всё большое, и Бочка получилась "выше пояса", когда дворовая девка готовила Бочку под квас.
И пил купец Прибылов квасы: с мёдом цветочным, с хреном, со смородиновым листом, и в жару, да после бани, ничего иного и лучшего, чем квас и окрошка, не признавал:
– Лучше русской водки и кваса ничего иного в свете не сыскать!
А потом пришла война... "Мировая". Купец Сила не понимал:
– Если "мировая", то почему война!? Как война может быть "мировой"!? – и с чего-то аппетит на квас пропал... Уменьшилось потребление кваса...
Бочку освободили от процесса брожения и переместили из холодного погреба в лабаз, не беспокоясь о том, что она может рассохнуться без дела и погибнуть.
А потом был переворот, "царя скинули", а заодно и всех, кто верил в царя, как "в защитника веры христовой и опору Руси великой".
Ограбили и Силу. Всякое бывало в его купеческой жизни, сам, бывало, обманывал, но до прямого грабежа не скатывался купец Силантий.
А тут – нате вам! – и не выдержало купеческое сердце обиды от "своих", захирел Сила, и вскорости помер.
Опираясь на доселе неизвестное слово "экспроприация", трудящиеся очистили лабазы Силы от "нажитого нечестным трудом" добра. Бочка при распределении получила назначение в организацию, коя занималась засолкой рыбы. Сельди.
– Да, было, было время! Тело моё дубовое тогда провоняло рыбой, и думала, что так и помру вонючей! Но, как-то однажды вымыли хорошо, пропарили и огурцы засолили. Неженские огурчики, один в один, с пупырышками, молоденькие! Слышала, начальник базы кладовщику говорил:
– Заказ на огурцы "оттуда" поступил – и показывал пальцем вверх – нужно исполнять...
– Сделаем. И бочка хорошая есть. Подлатаем – и с богом!
– Я-то "дубовой" родилась, это сейчас постарела, подурнела и под капель поставлена, а раньше...
– ...ты и сейчас ничего... женщина... Вон, какие бока круглые, не у всякой новой бочки такие увидишь! – отвечала майская дождевая Струя, переливаясь через край Бочки – сестрицы Струи были разные, начиная от "майской" и кончая "октябрьской", но они были
"дождевыми", и скатываясь по водосточному жёлобу в Бочку – разговаривали, а Бочка их понимала. И они – Бочку:
– Спасибо вам, сестрицы, только вы одни радость приносите, когда свежей водой меня, старушку, поите! Каторга, когда месяц нет дождя, и до того дело доходит, что меня, старую дубовую Бочку, "комариным болотом" честят и требуют "убрать этот рассадник комарья"! Это когда вода опускается ниже уровня и женщина не может набрать в лейку живительной влаги! Вот тогда я и плоха:
– "Цветёт" вода и болотом воняет, насекомыши всякие конечностями шевелят, селятся без спросу! Если бы что-то полезное проживало – куда ни шло, так нет, одно комарьё плодится! И ничего поделать не могу: выпусти из меня воду – рассохнусь, развалюсь, и конец жизни наступит! А так хочется пожить! – проливался первый майский дождь с грохотом и шумом, я сидел на крыльце дачного домика, смотрел на старую (дубовую) бочку и думал:
– "Нет, старушка, не дам тебе рассохнуться, не позволю... Пожалуй, пойду далее: найду хорошего бондаря, поговорю и выясню: "можно дать старушке "вторую жизнь"? Вернуть в молодость с коей и начиналась "биография"?
Гвоздик.
(сказочная реальность)
1.
Рабочий установил в подающее устройство Проволоку, заправил конец мотка, его «бухтой» называют, в гвоздильный Автомат и запустил его...
Автомат сделал десяток профессиональных движений и выбросил в приёмную тару (деревянный ящик) пять единиц готовой продукции: гвоздей.
Рабочий остановил Автомат, внимательно исследовал первую пятёрку, остался доволен и вновь включил агрегат:
– Что, красавица? Наштампуем детишек-гвоздиков? Крепких и острых? Несгибаемых? – игриво прокричал сквозь собственный грохот Автомат Проволоке и подмигнул красным сигналом "Включение".
– И красивых... – скромно прошелестела Проволока в ответ и от волнения ускорила подачу: что в процессе изготовления детишек-гвоздиков сойдёт до последнего сантиметра на "нет" – не подумала.
Видно, у всех мам участь одинакова...
И Автомат заработал! Абсолютно одинаковые гвозди вылетали из его металлического нутра, и тёплыми падали в приёмное устройство...
Автомат неутомимо работал, и когда от матери-Проволоки оставались метры и приёмный бункер наполнился гвоздями "под завязку" – отец-Автомат сказал напутственное слово... В конце каждой бухты проволоки Автомат говорил напутственные слова:
– Дети мои, Гвоздики, гвоздочки-гвоздюльки милые! За стенами предприятия, где в паре с матерью Проволокой вы были сделаны, ныне творится "строительный бум", поэтому вас ждут великие дела! Будьте твёрдыми и стойкими, держите "прямой удар" и не сгибайтесь! – успел сказать и был остановлен: рабочему, приставленному обслуживать Автомат, звуки, испускаемые устройством для производства гвоздей, показались ненормальными... Не понимал человек языка машины, а потому напутственное слово Автомата к детям-гвоздикам принимал, как сигнал тревоги.
Что ещё мог сказать станок для производства обыкновенных гвоздей – для этого нужно зарядить Автомат ещё одной бухтой проволоки и выслушать его чувства до конца...
Гвозди из одной бухты считали себя "родными братьями":
– Мы сделаны из одной марки стали и ни у одного из нас не появится нахальство заявить:
– "Я – лучше всех"! – но когда стандартный ящик наполнялся гвоздями наполовину – рабочий ставил новую бухту проволоки и производство гвоздей "три с половиной миллиметра в диаметре и длиною в семьдесят" продолжалось.
И марка стали вроде бы прежняя, а новые гвозди – другие:
– В нас хрома и марганца больше! – заявляли пришельцы, и в ящике появлялась тихая вражда...
Во всякой партии гвоздей есть свой, на особицу, Гвоздь. Отдельный, имеющий чувства и представления о жизни... И умеющий их выразить. Как появляется такой гвоздь? Просто: когда у волочильщика кончается моток проволоки – он ставит на волочение другой, и конец отработанной бухты – сваривает с концом новой. Стык в бухте, пройдя
Гвоздильный автомат и выдаст особый Гвоздь... О нём и сказка.
Такой был и в той партии гвоздей общим весом в "сто кг.". Думающий Гвоздь. Соображающий и верящий в Судьбу, гвоздь. Встречаются думающие гвозди среди обычных гвоздей:
– "Хорошо папа сказал: "держите прямой удар", но что это за "удар" – объяснить не успел... Придётся самому до всего доходить, а это трудное дело! Что ж, знать Судьба моя такая"! – и успокоился.
И выпало Гвоздю распределение на стройку замка "большому человеку". Особенно "большим" не был, но воровать умел. И грамотным был: "украденное нужно так реализовать, чтобы никто отобрать не смог"! – и строил замок, иначе – "недвижимость".
Работа спорилась, до "постановки верха" добрался и ни разу к прокурору не вызывали... "Верх ставить" – так называют заключительный этап в строительстве хором. Внутренняя отделка может длиться годами, но замок без "верха" – не замок, а развалина! Как и ворота без навеса, их ещё "комолыми" называют.
2.
Гвоздик лежал в ящике и смотрел, как плотники тяжелыми, весом в пятьсот граммов молотками – вгоняют братьев и сестёр в стропила:
– Слышал краем уха: в далёких странах от молотков давно отказались и нами, гвоздями, стреляют. Один раз гвоздь удар получает, но такой, какого хватает зайти в дерево не дальше нашего головного убора – "шляпки". Быстро и удобно получается, да и рабочие не так устают...
Плотников было двое: ещё никто и ни разу "верхИ" меньшим числом рабочих не ставил.
Рабочий день подходил к концу, в ящике всё меньше оставалось гвоздей:
– Вот-вот до меня очередь дойдёт! Что папа Автомат говорил? – вспоминал Гвоздь слова напутствия – "держите прямой удар, каким бы он сильным не был"! – интересно, какой удар получу? – и ощутил на себе крепкие пальцы плотника.
Или плотник устал, или вмешалась Судьба, но удар по Гвоздю был не прямым и не центром молоточного бойка, а боковым.
О "боковых" ударах Гвоздь не слышал от папы, а посему удивился и немедленно согнулся:
– От, суки, гвозди стали делать! – несправедливо возмутился плотник, полностью забыв, что тысячи гвоздей вошли в дерево несгибаемыми, а из-за одного, тысяча первого Гвоздя дурная слава легла на всю бухту мамы Проволоки!
Согнувшийся Гвоздь был вынут Гвоздодёром и сброшен на землю. Травы ещё не было:
– "Вот как повернулась Судьба! Братьями-гвоздями держится "верх" замка у большого человека, а я, гнутый, покалеченный – валяюсь на земле в пыли! – но тут проходил смотритель", доверенный у хозяина, увидел Гвоздя и крикнул плотникам:
– Мужики, не разбрасывайте гвозди! Не дай бог, хозяин проколет колесо своего "Лексуса" – зарплаты вам не видать! – и положил Гвоздь в карман спецовки от греха подальше... и забыл о Гвозде: кто сегодня помнит о гвоздях, да к тому ещё и гнутых?!
А потом перед стиркой спецовки прачка по привычке проверила карманы и нашла Гвоздя:
– Вот, хорошо, что проверила, а то могла бы и машину сломать... Оно, конечно, для хозяина новая машина – пустяк, но выговор получила бы:
– Плохо работу выполняете, Дарья Петровна! – и Гвоздь полетел в мусорную корзину...
... а потом была свалка, и конвейер по сортировке отходов магнитом вытянул Гвоздя из общего мусора:
– Металл – всегда металл, он другую цену имеет! – и вместе с другими чёрными металлами Гвоздь был продан в организацию "Втормет".
Шло время, Гвоздь лежал под навесом и немного покрылся ржавчиной, но продолжал верить:
– Верю, не кончу жизнь полной ржавчиной, сохраню в себе твёрдое и железное! – лежал бы Гвоздь в земле, неизвестное время, но однажды круглая электромагнитная плита на мощном кране неудержимо повлекла Гвоздя к себе вместе с массой других, отработавших своё, предметов из ферромагнитных материалов:
– "На миру и смерть красна"! – подумал Гвоздь людской пословицей, лёжа в железнодорожном полувагоне в обществе стальных товарищей. Жизненный путь Гвоздя приближался к финалу:
– Вот и кончилась жизнь... Так нелепо... Не будь стыка между бухтами проволоки на волочильном станке – в компании с братьями держал доски рештовки на крыше замка лет сорок, а так – в мартен... Что ожидает в следующей жизни, куда попаду, кем стану? Опять гвоздём? Или частицей ствола пушки? Или пулей? И влечу в плотника, согнувшего меня плохим ударом? Видно, "реинкарнация ни для гвоздей"! – подумал Гвоздь и полетел в объятия жаркого Мартена...
Люстра.
(придумка)
Большая Люстра висела в центре не менее большого зала дворца в резиденции царя и включалась только по указанию главного Смотрителя.
Когда главный распорядитель торжеств, кои по неосторожности в неизвестное время переименовали в "мероприятия", подавал команду "включить" – Люстра вспыхивала жарким светом тысячью лампочек и начинала внимательно разглядывать приглашённых на торжество, или "мероприятие", что одинаково.
– Многовато публики, а почтенной так вообще единицы. Парадокс нынешних торжеств ("мероприятий")
Люстра могла позволить иметь собственное мнение: висела выше всех в центре зала главного дворца государства! И была Люстра не из "новых", но старого, давнишнего изготовления, а потому с иной моралью. Царица света вспоминала времена, когда боялась переплавки за происхождение, но всё обошлось;
– Раритетная вещь – говорили знатоки антиквара, любуясь осветительным предметом старинной работы. Люстра помнила, как лучшие реставраторы чистили и золотили латунное тело и день, когда водрузили выше всех и включили:
– Свети, красавица! – и старушка засияла!
Свечение длилось недолго и окончилось депрессией:
– Чему радоваться, каким пейзажам? Ничего нового вокруг, одно лживое и опытное в интригах старьё...
Как однажды Смотритель Главного Зала получил строгое предписание держать круглогодично температуру и влажность в заданных параметрах – так и не выходил из инструкций круглый год, держался за место с хорошим жалованьем. Невидимые бесшумные кондиционеры круглосуточно гнали в зал очищенный, увлажнённый до установленного процента, воздух. Но этого было мало, Люстра перегревалась от собственного света и такие перегревы сопровождались нехорошими мыслями:
"На кого бы свалиться в удовольствие и с летальным исходом? – что и для неё исход от падения может оказаться летальным Люстра не задумывалась:
– Главное – придавить максимум публики внизу с последующей выплатой компенсаций пострадавшим и дарением инвалидной группы в звании "овощ". Кому не доведётся испытать тяжесть моего тела – достаточно будет мокрых штанов с инфарктом – злая, нехорошая Люстра висела в Главном зале дворца.
Раздражали разговоры зевак внизу:
– Какая большая и яркая! – Люстра понимала, что к яркости не имеет отношения, яркость дают лампочки – и делалась злее. Перегрев вызывал дикое желание оборвать связь с потолком и свалиться вниз:
– Внизу прохладнее будет, кондиционеры работаю... – что падением может кого-то раньше срока лишить жизни – не думала.
– Кого бы первым придавила, случись оборваться? Вон того, с физиономией удава из мультфильма, большого краснобая много лет грабившего губернию? Не стоит, велика честь быть
прибитым Большой Люстрой Главного Зала, и без моего внимания уйдёт с исторической сцены. Или вон того мужика с физиономией разбойника? Без дубины пришёл, дома оставил... Годилось бы свалиться на бывших "секлетарей" и нынешних губернаторов... Оно бы не мешало на всех враз свалиться, но как в кучу в центре зала хитрецов собрать? В центре зала, где в высоте пребываю, хитрая шелупонь не собирается, они, как и нынешние богатенькие граждане по стеночкам расползлись, не выпячиваются... Или что-то не разглядела? Нет, верно, нюх у новых господ идеальный, потому и выжили после Большого Краха:
– Ты бы, Михалыч, деньжонки взял из банка... Что-то нехорошее надвигается, обстановка говном попахивает... Не ровен час и без порток останешься. Вчерась слух прошёл, будто верха собираются выяснять, кто и на какие средства процветает, подсуетись!
– Моё крепление с Потолком надёжнее, чем положение многих ходящих внизу, цепи прочные, каждое звено проверено рентгеном на "усталость металла", но отчего хочется оторваться и падением с высоты придавить какое-то количество ненужного "трону" народу? – кто мог оказаться под грудой из тысячи хрустальных висюлек Люстру не волновало.
Отработавшая два срока службы Лампочка из среднего яруса уговаривала работадательницу рассудительно-успокоительной речью:
– Ну, сорвёшься, порвёшь подвески, грохнешься, придавишь красивым и мощным телом своим пяток казнокрадов, и что с того? Утешишься? А сколько хороших работников за твою проделку пострадает? Думала? Нет? А зря: на место пяти пришибленных поставят десять... Подумай о нас, лампочках, от падения полопаемся, тонкостенные мы... – и Люстра остывала.
Всякое "мероприятие" (торжество) обязательно когда-то кончается:
– Хватит, будет, посияла-посверкала, пора и честь знать! – врала себе сиятельная. Не удивительно: и на Люстре сказывалась общая атмосфера местонахождения.
Кончалось «мероприятие», лампочки лишались питания, остывали, вместе с лампами остывала Люстра и приходила в себя:
– Чего волновалась? Ну, грохнулась на пол, придавила кого-то... могу и ошибиться, не на того свалюсь и лишу проживания раньше срок с последующими фальшивыми "печально-торжественными мероприятиями". Ага, преждевременную кончину" устрою. Лишить проживания кто заслуживает – как бы и полезное дело, но в общем раскладе ничего не изменится, новые "подлюстранные" не лучше старых появятся...
Поэтому главной заботой пусть будет одна: не тускнеть позолоте на деталях тела моего. Даже и одна потемневшая деталь – "падение престижа всего тела" – твёрдо верила Люстра.
Кто дозволил, пусть и Первой Люстре, единственной в стране, думать и рассуждать? Нет, разумеется. Но! – что думают те, кто блюдет чистоту тела Люстры? Или они молчат во время "профилактических работ" над "сиятельной красавицей"? И что хуже: высказывать мысли вслух, или оставлять их невысказанными?
Чашка, Нож и Вилка.
Кухонная сказка.
В кухонном шкафу старинной работы, среди нужных предметов в повседневности, стояла вместительная тонкостенная фарфоровая чашка, старая, как и шкаф. Без ручки, ручку Чашка потеряла по вине первого владельца шкафа:
– "Выскользнула из руки... – Чашка понимала нелепость обвинения, но поскольку не имела рта, то как-то защититься от ложного обвинения не могла. После случившегося несчастья, потерявшая часть тела Чашка подумала:
– "Мало, что в инвалидку превратилась, так теперь и выбросят за ненужностью! Зачем битая посуда в доме? Избавятся от инвалидки... – но хозяйка рассудила иначе:
– Жалко выбрасывать, старинная работа, кузнецовской фарфор... Пусть стоит, ложки-вилки-ножи удобно держать – и поставила в шкаф на видное место. Чашка забыла об инвалидности и подумала:
– "Как переменчива Судьба к нам, предметам! Прежде была целой и служила хозяину утром, когда "владыка" наливался кофе, а теперь храню в себе массу нужных в кухне предметов"! – Вилка, стоявшая колющей частью вниз, отозвалась:
– Судьба, судьба... Ты, вон, инвалидкой стала, а ценность твоя не пропала, даже прибавилась: вон, сколько публики в себе собрала! И какой! О себе не говорю, и так видно, что я – серебряная Вилка, ныне редкая, не мельхиоровая, или, избавь меня силы земные и небесные, какая-нибудь алюминиевая. Что колючая – так в этом моей вины нет, меня вилкой в мир выпустили! что поделать, меня сделали. Опять-таки: серебряным вилкам многое дозволено. Стальные, покрытые хромом вилки – прочные, спору нет, но живут до поры, пока плёнка хрома на зубьях держится.
– Ты, случаем, не родственница вилам, да, тем, коими на фермах управляются? – проскрежетал Нож, изготовленный из нержавеющей стали. "Остряк" не любил Вилку за мелочь: она постоянно, будто назло, ложилась на то место, где положено лежать Ножу. Мелочь, кою суровые мужчины, вроде Ножа, обязаны прощать женщине, к тому и серебряной. Нож понимал минус своего характера, но ничего с собою поделать не мог.
Была и ещё одна причина неприязни:
– "Хотя бы раз единый у Вилки точили зубья? Сколько помню эту особу – ни разу, а тут только и слышишь:
– "Опять Нож затупился"! – эдак скоро одна ручка останется!
Чашка стенками воспринимала чувства и мысли обитателей и, как могла, утешала жалующихся. Но не всё озвучивала, кое-что оставляла втайне:
– Ребята, чего жаловаться на Судьбу? Посмотрите на себя: молоды, сильны, крепки, красивы и здоровы! Живите и радуйтесь, служите и выполняйте назначение своё: режьте и колите... Да-с, что поделать, иного вы не можете, природа ваша такая... Мы, вещи, как и люди, делимся на таких, кто выполняет предназначение молча, и на таких, кто выполняет, но с жалобами... – Чашка, получив "вторую группу" инвалидности, превратилась в философа – дамы и господа, постарайтесь понять одно: от ваших сетований ничего не изменится: ты, Нож и впредь будешь резать всё, что положат хозяева под твой клинок, и никто не спросит: "нравится – не нравится". Ты, Вилка, и далее будешь без рассуждений накалывать всё, что отрежет Нож, а я – хранить вас и давать приют после тяжкой работы... – старый дом стенами отзывался на проходившие трамваи маршрута номер три, в резонанс со стенами слабо колебался старый Шкаф и волнения передавал Чашке-инвалидке.
Будь дом молодым – ни один трамвай не заставил кухонные предметы вести разговоры.
Фарфоровая пушка.
Военная сказка.
Жил-был царь. И любило его величество воевать. Многие цари в прошлое время любили войны, царь без войн – не царь. И мой сказочный не претендовал на звание «миротворец».
– По великой нужде воюю, и все войны мои – сплошь одни обороны от супостатов! Вынуждают, вражины на войну казну опустошать!
Вызвал как-то Главного конструктора военно-промышленного комплекса:
– Хочу иметь пушку из фарфора. Большую...Бронзовых хватает, из бронзы пушки неплохие ладите, получаются... А вот из фарфора пушек ни у кого нет и хочу быть первым обладателем.
– Ваше государево ебичество, на кой ляд в отечестве орудие из фарфора!? Что, для войны фарфоровая пушечка нужна? Так она от испытательного выстрела разлетится на мелкие брызги, поди, фарфор, хрупкий материал! – во всём царстве это был единственный "генеральным", а потому позволял вольности в общении с царём – что за прихоть у царей – давать невыполнимую работу!? То им скатерть-самобранку подавай, то яблок молодильных, то многоместный ковёр-самолёт! А теперь вон что удумал!
– Хотя "генеральный", но и бестолочь большая: чем-то удивить супостатов нужно? Обычными пушками прикажешь? Нет, прошли времена обычных пушек, не удивишь, что-то новенькое требуется. И хамишь сверх меры... Вот проведу конкурс на звание "лучший конструктор КБ вооружений", выявлю молодой талант, а тебя укорочу... Ага, сверху начну... Понял?
– Понял... – промямлил "генеральный" – разрешите идти?
– Проваливай... Через неделю результат представишь... Будет тут про фарфор рассказывать – беззлобно ворчал царь – мало тарелок перебито? Нет бы заявить:
– Да, ваше величие, задание принято и приступаем к работе – нет вам, лекции о фарфоре читать вздумал! Без вас знаю, сколь фарфор хрупок, а вы такой сделайте, чтобы крепче бронзы был и не колотился!
Что оставалось мастерам, куда деваться от повеления? Сели вместе, задумались, не обошлось, понятное дело, без криков-споров. Не было и "увольнений по собственному желанию". Убивал короткий срок выполнения заказа с последствиями возможного отделения голов от туловища, от царей всего ждать можно.
Напряглись в "КБ тяжелого вооружения", выполнили царский заказ раньше срока, красивая и внушительная пушка получилась, надёжная, а поскольку всё же орудие – и огневым боем испытали. Двойным зарядом, но без ядра. Пушка громко охнула не оправдав прогнозов генерального:
– Ох, чует моё техническое сердце, разнесёт к ядрёной матери! Положительный результат испытаний фарфорового орудия большого калибра, генеральный, понятное дело, записал на свой счёт. Но поскольку орудие фарфоровое – вопрос встал:
– Фарфор раскраски требует, цветочков-лепесточков всяких, а без росписи – ночной горшок, никакого вида – обратились к придворным с вопросом:
– Какие сюжеты и цвета их величества любит? – те ответили:
– Отобразите на изделии все победы, кои одержаны его величием, но можете добавить что-то и от себя. Присутствие семейного герба на видном месте обязательно. – художники выполнили указание.
– Молодцы! – просиял царь и представил мастеров к наградам.
Приближённые (немногие) кому дозволялось говорить лишнее – плакались и давили на царя:
– Ваше ослепительство, как царю разъезжать в пушке, где, когда, и какие владыки в пушках из легкомысленного материалу разъезжали? Разве мало у вашего величества экипажей один другого краше и дороже!? Что подумают государи Ев... да, этой самой?
– А мне как-то помочиться на мнение других – и приказал не шикарно, но вполне удобно оборудовать лежанку внутри пушки...
Фарфоровая прихоть царя была прообразом нынешнего танка, и тот царь был первым, кто смутно понимал:
– Войны будущего века злее окажутся, и тот, кто придумает защиту тела – победит... На то мы и царь, чтобы наши прихоти исполнять! Люблю фарфор, особенно китайский!
– Ваше государственное величие, окажите милость, растолкуйте нужду в пушке?
– Кто я?
– Командир над всеми воями в государстве!
– Верно, главнокомандующий сухопутными и морскими силами царства... Авиации пока нет, но это дело времени.
