Текст книги "История одной судьбы"

Автор книги: Лев Овалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

XXXV

Будь Бахрушин на конференции, Анна собрала бы против себя не два, а три голоса. Ни Алексей, ни свекровь не хотели возвращаться в Сурож. Избрание Анны секретарем райкома Алексей принял как личное оскорбление.

– Куда тебя несет? – зло сказал он, встретив жену после конференции. – Надоело голову носить на плечах?

Анна не хотела ссориться.

– Ну, не надо, Алеша! При чем тут голова?

– Да ты же баба, баба! – воскликнул Алексей. – Это тебе не колхоз! Тут за тебя и пашут, и сеют. А там всех надо на поводу… Могла бы теперь как сыр в масле кататься. Так нет. Пусть всем хуже, лишь бы сама на виду…

– Но это же бесполезно, Алеша, – устало сказала Анна. – Что решено, то решено.

– Откажись!

– На попятную я не пойду, я коммунистка.

– А я не коммунист? Я на фронте вступил в партию!

– А теперь тебя больше интересует собственный огород.

– Значит, я тебе недостаточно хорош?

– Да!

– Другого нашла?

Он ушел, хлопнув дверью…

Анна понимала, ему обидно, что приходится приспосабливаться к положению жены.

Так, не помирившись с ним, она и уехала через несколько дней в Сурож.

Тарабрин торопил с переездом. Опять приходилось жить на два дома. Опять дети без материнского присмотра. Но теперь спокойнее. Родных внуков Надежда Никоновна не обижала.

Анна остановилась у Ксенофонтовых. Она не порывала знакомства с Евдокией Тихоновной. Не часто, но от случая к случаю обязательно заглядывала к ней, наезжая в Сурож. То заночует, то гостинца пришлет. Махотку сметаны, творожку, масла.

Евдокия Тихоновна охотно приняла Анну.

– Милости просим, Анечка. Теперь ты эвон какое начальство! Гришка мой и тот за тебя голосовал…

Гриша Ксенофонтов тоже был коммунистом. Работал все там же, в мастерских, только теперь они были не эмтээсовские, а эртээсовские. Он стал совсем взрослым, работал не токарем, а механиком, успел кончить заочный техникум, стал вполне солидным человеком, но по-прежнему приносил весь свой заработок матери. Сама Евдокия Тихоновна ушла на пенсию, пеклась только о сыне, хотя дело находила себе всегда.

Анна у Ксенофонтовых чувствовала себя как дома.

– Живи, сколь ни захочешь, хоть одна, хоть всей семьей, – сказала ей тетя Дуся. – Все равно не задержишься. Только послушай моего совету. Переедешь, живи открыто, у всех на виду. Ты теперь человек видный, и пусть тебя всем будет видно, И тебе легче, и люди в тебе уверенней будут.

Она была простой человек, тетя Дуся, простой, но умный, знала: уважение людей в темноте да украдкою не найдешь.

Сам Семен Евграфович Жуков, председатель райисполкома, повез Анну по городу. Как ни разросся город, а жилья не хватало.

Теперь Анна поселилась недалеко от райкома. Две комнаты, кухня, прихожая.

– Это временно, Анна Андреевна, – утешил ее Жуков. – Будем подыскивать.

– Зачем? – возразила Анна. – Обойдемся.

– Тесно, – не соглашался Жуков. – Трое детей, муж, свекровь…

– Не трое, а двое. Третья в Пронске. Я человек неизбалованный.

Жуков хитренько на нее поглядел.

– Там будет видно…

Алексея не столько занимала квартира, сколько его будущая работа.

– На маслозаводе свободно место бухгалтера, – сказала Анна. – Иван Степанович предлагает его тебе. Я бы на твоем месте взяла.

– Ты берешь все, что ни предложат…

Алексей поворчал, потом пошел с Анной обедать, потребовал «сто грамм», повторил, смягчился, остался ночевать в городе и на другой день поехал с женой в «Рассвет» в спокойном и даже благодушном настроении.

Надежде Никоновне сказали, что надо собираться.

– А корову есть куда ставить? – осведомилась свекровь.

Алексей задумался. Про корову-то он и забыл! Но Анна, оказывается, отлично о ней помнила.

– Коровы не будет, – сказала она. – Все.

– То есть как не будет? – всполошилась свекровь. – Без коровы я не поеду!

– Не будет, – повторила Анна, глядя на мужа. – Это надо только представить! Новоизбранный секретарь перебирается в город и ведет за собой на веревке корову.

– Аня права, – сказал Алексей. – Нельзя с коровой.

– Все равно не отдам! – закричала Надежда Никоновна. – О детях нужно думать, а не о людях. Корова моя, я беру!

– Корова куплена на мои деньги, – медленно произнесла Анна, – и корова останется в колхозе.

– Вы не правы, мама, – сказал Алексей. – Конечно, вам будет скучно, но корову придется продать.

– Не продать, а отдать, – поправила Анна.

– Как – отдать?

– Очень просто. Бесплатно отдать колхозу.

– С какой стати?

Анна глядела как бы сквозь мужа. Она так стиснула губы, что они побелели, и Алексей только в этот момент понял, какая она упрямая Не жена, а какой-то дьявол Разве такая будет уважать мужа?…

Ему на помощь пришла Надежда Никоновна.

– Тебе и так сделали скидку! – крикнула она Анне. – Других берут с коровой, с избой! А тебя с каким приданым взяли? С девкой, да еще неизвестно чьей!

Анна точно окаменела. Она медленно пошла к двери. Алексей подумал, что она насовсем уходит. У него вдруг перехватило дыхание. Он не хотел ее терять Она нравилась ему теперь гораздо меньше, чем тогда, когда он женился, но он уже привык жить с ней, жить с ней ему было легче.

– Заткнись! – прикрикнул он на мать. – Не ты покупала…

Анна остановилась на пороге, посмотрела на мужа, на свекровь.

– Вот вам бог, а вот порог, – негромко, но очень отчетливо и удивительно спокойно сказала она. – Хотите жить по-своему, можете уходить.

Она вышла в кухню. Притихшие и нахохлившиеся, как воробьи, сидели у печки дети.

– Ниночка, – вполголоса обратилась она к дочери. – Сбегай, умница, за Василием Кузьмичом…

Ниночка вернулась вместе с Поспеловым. Он пришел встревоженный, нарочито спокойный, должно быть, Ниночка сказала что-то о ссоре Но в доме было тихо. Поспелов вопросительно посмотрел на Анну.

– Пройдемте в кухню, – пригласила она.

Свекровь сидела у стола, опустив голову. Алексей стоял у окна.

– Вот какое дело, Василий Кузьмич, – стараясь говорить как можно бодрей, обратилась к нему Анна. – Мы тут обсудили между собой и решили отдать Машку. Она еще добрая корова, послужит колхозу. Это наш, так сказать, подарок колхозу. За все доброе. Пришлите кого-нибудь сейчас с фермы, пусть заберут.

XXXVI

Сперва Анне показалось, что ее работа в райкоме мало чем отличается от работы в отделе сельского хозяйства. Те же бумажки, те же заседания, то же сидение в канцелярии Но постепенно она начала улавливать разницу.

Для Анны ее новая деятельность была как бы скачком от арифметики к алгебре. До сих пор она оперировала простыми числами, и решение всех задач определялось элементарными правилами арифметики, теперь ей приходилось решать уравнения, иногда весьма сложные уравнения, приходилось извлекать корни и находить многие неизвестные.

Когда Анна училась в школе, алгебра при первом знакомстве поразила ее своей отвлеченностью, лишь постепенно она постигла конкретный характер ее обобщений. Так было и с партийной работой. Было множество частных случаев, они стекались в райком отовсюду, принималось множество частных и совершенно конкретных решений, но каждое частное решение было в то же время и обобщением, каждое решение, чего бы оно ни касалось, становилось одновременно формулой, дававшей направление последующим решениям. Но если математики имеют дело с числами и цифрами, партийные работники соприкасаются с реальными событиями и живыми людьми.

На этот раз Анна нелегко обживалась в Суроже. С первых же дней на нее легла громадная ответственность – она ее сразу ощутила, а знаний, опыта, умения разбираться в обстановке было еще недостаточно Иногда она ловила себя на том, что смотрит Тарабрину в рот, как делают это ученики, чающие от учителя истины.

Двоякое впечатление производил на нее Тарабрин С одной стороны, опытный работник, умеющий принимать решения и разбираться в людях. С другой стороны, с каждым днем ей юсе заметнее в нем какое-то окостенение В районе он работал давно, к нему все привыкли, и он ко всем привык и, главное, привык быть для всех непререкаемым авторитетом. Он был умен, это было несомненно, но, к сожалению, сам-то он думал, что его окружают разве что только не дураки.

Бюро райкома состояло из очень разных людей, был здесь и председатель райисполкома Жуков, казавшийся Анне добродушным и весьма покладистым человеком, и директор леспромхоза Ванюшин, как говорили, «самый богатый человек в районе», державшийся несколько особняком – леспромхоз был в районе наиболее рентабельным предприятием, подчиненным непосредственно области, и редактор газеты Добровольский, молчаливый, не в пример большинству журналистов, и, кажется, очень добрый человек, и третий секретарь Щетинин, сочетавший в себе прилежание и суетливость…

Все они казались неплохими людьми, со всеми можно было работать, но Анне претило, что все они слишком послушны Тарабрину. Во всяком случае, никто не пытался спорить с Тарабриным, если даже держался, как замечала иногда Анна, иного мнения.

Но хотя Анна осуждала в других эту черту, сама она тоже не решалась спорить с Тарабриным, чувствовала себя еще ученицей, только присматривалась к делам.

Как часто Анна чувствовала теперь, что ей не хватает ума, знаний. Многое надо было понять, и она принялась искать, кто бы мог объяснить ей происходящее. Она обратилась к Ленину. Это был родник, к которому она стала приникать все чаще. Раньше она читала его по обязанности. В техникуме. Перед вступлением в партию Теперь она обращалась к нему с интересом человека, ищущего правильного решения, и с каждым днем интерес этот усиливался Должно быть, для того чтобы понимать Ленина, нужно приобрести какой-то собственный опыт. Опыт жизни. Теперь она жила, читая Ленина, и именно Ленин, Анна отчетливо это понимала, во многом помогал разбираться ей в обстановке, и работать, и жить.

Весной между Тарабриным и Анной произошло первое столкновение. Полгода Анна ни в чем не осмеливалась ему перечить. Разумеется, он не говорил ничего такого, что шло бы вразрез с ее убеждениями. Все было разумно, правильно. Тарабрин, как и все, впрочем, работники райкома, стремился к успеху, не к личному успеху, разумеется, а к успеху района.

Он собирался на пленум обкома. Укладывал в папку материалы.

– Нашли время, – ворчал он. – Сев на носу, а тут пленум. Надо по колхозам ехать, а нас в Пронск. Очередная накачка. Разве может обком без накачки…

Перед ним сидели Анна и Щетинин. Тарабрин собирался и давал последние наставления.

– Анна Андреевна, медлить больше нельзя Все внимание севу. Возьмите под свой личный контроль. Звоните мне в Пронск по телефону. Каждый вечер передавайте сводочку. Меня не будет дня три-четыре. Было бы хорошо, если бы я перед возвращением мог доложить Петру Кузьмичу наши показатели. Контролируйте вспашку. Впрочем, вас не учить, вы агроном… – Он повернулся к Щетинину: – А вы, Павел Григорьевич, помогайте Анне Андреевне. Она человек новый. Это первый ее сев. Следите за сводками. Чтобы наглядная агитация не отставала. Передовики. Пусть Добровольский в газете…

Обычные указания! Щетинин к ним привык, они только для Анны звучали боевым призывом.

Тарабрин уехал. Щетинин пришел к Анне.

– Анна Андреевна, я в вашем распоряжении. – Он протянул ей бумажку. – Я тут набросал список. Всех, кого следует послать по колхозам. Почти все члены бюро, прокурор, из райисполкома. Обыкновенно Иван Степанович собирал всех перед отъездом, давал, так сказать.

– Накачивал?

Щетинин улыбнулся:

– Да, накачивал. И все разъезжались. До победного конца.

– Хорошо, – сказала Анна. – Оставьте у меня список.

– Медлить нельзя, Анна Андреевна. Собрать вечером или утром и пусть разъезжаются.

– Хорошо, Павел Григорьевич. Я хочу подумать Мы вернемся к этому через час…

Гончарова отличалась странностями. Все ясно, все шло заведенным порядком из года в год. Думать тут нечего Щетинин пожал бы плечами, но это было неуважительно, Анна Андреевна замещала Тарабрина, она могла пожимать плечами, а не Щетинин.

Анна осталась одна. Она позвонила. Она уже научилась вызывать звонком Клашу.

– Вот что… – сказала она. – Не пускайте ко мне никого. Я хочу подумать.

Это и Клашу удивило. Тарабрин запирался, чтобы писать доклад, готовить решение, говорить по телефону с Костровым. Но запираться, чтобы думать… Так он не говорил никогда.

Анна прошлась по комнате. Взад-вперед. За окном бушевал апрель Постукивал в окно. Падающими льдинками. Каплями. Воробьями. Скоро можно выставить зимние рамы…

Как она не любила, когда к ней в «Рассвет» приезжали всякие уполномоченные. «Товарищ Гончарова, пора сеять…» А она не знала, что пора сеять! «Анна Андреевна, пора косить…» А она не знала, что надо косить! Прокурор шел в поле и металлической линеечкой для черчения украдкой, чтобы не обидеть Анну, измерял глубину вспашки Точно она хотела кого-то обмануть и запахать свое поле на два-три сантиметра мельче, чем полагается! Точно она не была заинтересована в урожае! И вместо того, чтобы находиться в поле, она преподавала прокурору элементарные правила агротехники.

Нет, она никого не пошлет в колхозы. Ни Жукова, ни Щетинина. И не поедет сама. Зачем, например, приедет она сейчас к Поспелову? Да он оскорбится. Не доверяет, приехала проверять Челушкин и Кучеров в лепешку расшибутся, а докажут, что они и без Гончаровой умеют работать…

Но не все умеют работать. Хотят все, а умеют не все. По-настоящему, по-умному, по-научному умеют не все. Суть в этом, и этому ни Щетинин, ни она сама никогда и никого не научат. Ходить по пятам за бригадами – это еще не значит учить.

Нет, она никого не будет гонять по району Для чего Щетинину ночевать одетым в колхозе, помятым и невыспавшимся слоняться целый день по полям, а вечером передавать по телефону в райком, сколько засеяно га? Поспелов сделает это и без Щетинина.

Она опять вызвала Клашу.

– Клашенька, попросите Павла Григорьевича.

Он только и ждал приглашения.

– Когда же собирать, Анна Андреевна?

– Кого?

– Уполномоченных.

– Мы не будем их собирать…

Лицо Щетинина выразило полное недоумение.

– Я попрошу, Павел Григорьевич, срочно вызвать в райком полеводов и бригадиров из всех колхозов и совхозов, – твердо сказала Анна. – Скажем, на завтра утром.

– Сорвать их перед севом?

– Почему сорвать?

– А вы взвесили, Анна Андреевна?

– Павел Григорьевич, я ведь агроном и жила не в Москве, а в Мазилове, и я подумала о том, что было бы для меня полезно, продолжай я работать в колхозе…

Гончарова не отличалась опрометчивостью. Даже наоборот Щетинин не стал спорить.

Анна пригласила на совещание и Жукова, и Добровольского, она не хотела обособляться от других членов бюро, но она не хотела топтаться вместе с ними на месте.

Людей собрали в райком. Их было не так уж много. Полеводы, бригадиры да председатели некоторых колхозов, которые не удержались, явились без приглашения, хотели лично узнать, что нужно райкому от полеводов.

– Мы не будем посылать в этом году уполномоченных по колхозам, – сказала Гончарова. – Вы не дети и не нуждаетесь в погонщиках. Хотя для вас, может быть, хуже, что не будет уполномоченных. Ведь часть ответственности всегда перекладывалась на опекунов, а теперь вы будете отвечать за все сами. Но суть не в том, для чего вам повторять: сейте, сейте… Точно вы этого не знаете. Важно, как сеять В «Рассвете» в прошлом году собрали приличный урожай, в «Ленинском пути» еще лучше, а в «Красном партизане», извините, лапу сосут. Почему так? Не хотели сеять? Не умели сеять! У одних хорошо уродилось просо, у других – клевер, а в «Красном партизане» вообще ничего не уродилось. Но, я думаю, если мы пришлем туда в качестве погоняльщика прокурора, вряд ли от этого повысится урожай. Привлечь к ответственности он, конечно, кого-нибудь сумеет, но хлеба от этого не прибавится. Не лучше ли тем, кто чему-нибудь научился и умеет что-то делать, рассказать остальным, как он это делает. Почему кукуруза в «Рассвете» уродилась лучше, чем в «Ленинском пути»? Когда сеяли, как, какими семенами? Как обрабатывали посевы? Как, как… Вот чем надо делиться друг с другом. А не докладывать: засеяли столько-то и столько-то и обязуемся засеять к такому-то столько-то. Другим от того не легче, что вы засеяли. Мы просим всех, кто имеет какой-то полезный опыт, поделиться этим опытом с другими. И обсудить его. Каждую крупицу опыта вложить в общий котел. Речей не нужно. Считайте, что у вас агросеминар…

Анна озадачила приглашенных Некоторые пытались было доложить… о готовности к севу. Анна оборвала их.

– Вы это потом доложите. Лично мне, в кабинете.

Она не позволяла рапортовать. Она завела агрономический разговор. Хороша у вас кукуруза? А как лунку делаете? По скольку зерен кладете? Как заделываете? Объясните, объясните другим…

Жуков тоже вошел во вкус разговора. Анна советовалась с ним перед совещанием, изложила ему свой план беседы. Он жался, но согласился. А потом увлекся, стал спрашивать, рассказывать, где что видел…

«Вы записывайте, – твердила Анна собравшимся. – Не надейтесь на память. Потом расскажете дома В бригадах. В звеньях. Учитесь! Учитесь друг у друга…»

Получился деловой разговор. Люди не пошли даже обедать. Порядок нарушился. Спорили, расспрашивали, ссорились. Но это были добрые ссоры…

Когда все разъехались и они остались втроем, Анна, Щетинин и Жуков, она, сама не доверяя себе, с беспокойством обратилась к обоим:

– Получилось?

– Поживем – увидим, – осторожно ответил Жуков.

– Непривычно, – пожаловался Щетинин. – Будет нам от Ивана Степановича.

Анне и самой было непривычно, но на этот раз она готова была спорить с Тарабриным.

Он вернулся на пятый день. Сводку о ходе сева ему передавали в Пронск ежедневно, но никто не осмелился сказать, что на этот раз сев проходит без уполномоченных. Тарабрин узнал об этом по возвращении.

Он явился утром в райком, прошел к себе и только тогда вызвал Гончарову.

– Что это вы тут без меня натворили?

– Но ведь сев идет не хуже, чем в прошлом году, Иван Степанович.

– Почему не послали уполномоченных?

Анна набралась решимости.

– Целее будут.

Тарабрин вспыхнул.

– Оторвали полеводов от сева. Устроили какой-то семинар…

– Но ведь так лучше, Иван Степанович. Я сама агроном…

Он сухо поглядел на Анну.

– Здесь вам не сельхозотдел. Здесь райком, и вы прежде всего партработник.

– Иван Степанович…

– Вам было сказано?

– Я все взвесила, прежде чем принять решение.

Тарабрин откинулся на спинку кресла.

– Анна Андреевна, я задам вам лишь один вопрос: кто здесь первый секретарь – вы или я?

Анне не хотелось ответить так, как хотелось Тарабрину. Не хотела она отвечать, как школьница, что, мол, вы, конечно, а я только старалась…

– А я здесь что – пешка? – вызывающе ответила Анна. – Я вас уважаю, Иван Степанович, но ведь и я тоже.

– Я вас слушаю, слушаю, – холодно произнес Тарабрин. – Объясняйтесь.

– Я привыкла доверять людям, вот мое объяснение, – сказала Анна.

– Доверять, но и проверять, – поправил Тарабрин. – Вы забыли это партийное правило.

– Не каждый день и не по всякому поводу, – отрезала Анна. – Недоверие к людям меня не устраивает.

Тарабрин побледнел. От удивления и от возмущения Вот как она заговорила! Вот тебе и скромный, уступчивый агроном из «Рассвета»…

– Вас? – иронически переспросил Тарабрин.

– Не меня лично… – Анна спохватилась. – По-моему, это не устраивает партию…

Тарабрин не повышал голоса, не менял позы.

– Рано вы стали говорить за партию!

– А я всегда за нее говорила, – тихо сказала Анна. – Вы не помните, а я помню, как вы у меня, у беспартийной, грозились отнять партбилет.

Тарабрин с интересом посмотрел на собеседницу.

– Кажется, я ошибся в вас…

– Нет, – ответила Анна. – Ни я в вас, ни вы во мне не ошиблись, дело у нас с вами одно.

XXXVII

Второе столкновение с Тарабриным у Анны произошло из-за масла, из-за коровьего масла, которого сурожцы не видели в продаже уже несколько месяцев.

Анна пришла на работу, развернула районную газету и так и ахнула! Полугодовой план по сдаче молока выполнен! Июнь еще не кончился, а план выполнен. Сто процентов. Даже с какими-то десятыми. Анна знала положение дел в районе. С кормами на фермах не густо, надои невелики, район не мог выполнить план. К концу июня должны были набрать девяносто пять, девяносто шесть процентов. И то хорошо. А тут – на тебе!

Анна принялась изучать сводку.

«Красный партизан» – на последнем месте. Семьдесят процентов. Правильно. У них ни кормов, ни голов… За чей же счет выполнен план? На первом месте «Ленинский путь». Сто двадцать. Ну, допустим, там люди оборотистые. Впрочем, у них с кормами лучше, чем у других. «Рассвет»… Сто девять… Враки! Что касается «Рассвета», Гончарову не проведешь, Анна не хуже Мосолкиной знает положение дел в «Рассвете». С кормами там уже весною было туговато. Не могли они выполнить…

Анна позвонила в «Рассвет». Вызвала Челушкина. Челушкин сменил ее на посту секретаря парторганизации.

– Григорий Федорович, откуда вы столько молока взяли?

Он замялся.

– Марья Филипповна надоила.

– Нет, серьезно.

Челушкин задал дипломатический вопрос:

– А вы для чего – хвалить или ругать?

– Ну как же хвалить, когда это невозможно?

Она почувствовала, ее собеседник задумался.

– Анна Андреевна, я итоги не подбивал. По-видимому, набрали. Василий Кузьмич с Малининым считали. Я ведь надои не проверяю…

Раздражение все сильнее овладевало Анной.

– Позовите-ка к телефону Мосолкину. Найдите ее, и пусть она мне позвонит. Впрочем, нет… – Анна передумала. – Григорий Федорович, не говорите, что я звонила. Я сама приеду…

Она еще не очень-то ясно отдавала себе отчет, почему сообщение о выполнении полугодового плана по молоку привело ее в такое раздражение. Очень уж кстати была эта сводка. Дела в районе шли не блестяще. Район, правда, не числился в отстающих, но и хвастаться было нечем. В области давно поговаривали, что Тарабрин засиделся в Суроже. Сводка по молоку на какое-то время затыкала критикам рты.

На войне малейший самообман нередко приводил людей к гибели. Обман нарастает, как лавина. Ложь ложью погоняет. Сводка о молоке была фальшивой. Анна еще не знала подробностей, но это-то она знала. Не упоминайся в сводке «Рассвет», она, может быть, прошла бы мимо, но «Рассвет» не мог выполнить план на сто девять процентов…

Она позвонила Тарабрину.

– Иван Степанович, хочу съездить в «Рассвет».

Тарабрин даже не спросил – зачем.

– Пожалуйста. Можете взять машину. Я буду в городе.

В Мазилове Анна проехала прямо на ферму.

– Ну как, девочки, дела?

Дневная дойка только что кончилась. Зоя Черемисина, одна из лучших доярок, откинула с ведер марлю.

– Смотрите. Это от всей моей группы.

– Маловато.

– Кормим слабо.

– А вас премировать собираются.

– Не откажемся…

Анна нашла Мосолкину.

– Марья Филипповна, как у вас план?

– Что-то около ста.

– А в Кузовлеве?

– Поменьше.

– А как же в сводке?

– А это уж вы Василия Кузьмича спрашивайте…

Василий Кузьмич был где-то на сенокосе, его нашли, привели, он вошел обрадованный, улыбающийся. Он уважал Анну, считал ее чуть ли не представителем «Рассвета» в райкоме.

– Василий Кузьмич, откуда такие проценты?

Поспелов невозмутим.

– А это мы немножко вперед. Перестраховываемся.

– Да, но откуда их взяли?

В глазах Поспелова мелькнула лукавая улыбка.

– Ловкость рук, и никакого мошенства. Резервы, резервы, Анна Андреевна…

Анна нахмурилась.

– Я серьезно спрашиваю. Спрашиваю вас как секретарь райкома. Откуда вы взяли молоко? Было молоко или это приписка?

Поспелов вдруг понял, что Анна не шутит, что она рассержена, и заерзал на стуле, как грешник на сковороде.

– Было, Анна Андреевна, было. Честное слово, – как-то невнятно пробормотал он. – Купили. Купили и сдали в счет плана.

Анна окончательно помрачнела.

– У кого? Где? Вы объясните, Василий Кузьмич. Меня очень интересует это молоко.

Поспелов потупился.

– Это не молоко. Это масло. Мы маслом сдали.

Анна пристально посмотрела на Поспелова.

– Вы меня не обманываете?

– Анна Андреевна! Купили масло и сдали.

– Где?

– В райпотребсоюзе.

– Как же вы до этого додумались?

– Подсказали.

– Кто?

– Ну, это я не скажу.

– Много купили?

– Весь излишек.

– А деньги откуда взяли?

– Сами знаете, деньги у нас есть.

– Не ожидала я этого от вас, Василий Кузьмич…

Анна вернулась в город. Поехала на склад райпотребсоюза.

– Масло получали в этом месяце с маслозавода?

– Получали.

– Где оно?

– Продано.

– Кому?

– Населению.

– Врете. В магазины масло не поступало.

Легкое замешательство.

– Продавали со склада.

– Кому?

– Ну… Кто обращался.

– А кто обращался?

– А мы не знаем…

Здесь трудно подкопаться. Масло получено и продано. Может быть, даже в одни руки. Но деньги получены. За все масло. Все в порядке.

Анна поехала на маслозавод. Дудаков, директор завода, считался хорошим хозяйственником. Вежливый товарищ, с незаметным лицом, в недорогом зеленом венгерском костюмчике.

– «Рассвет» в этом месяце много масла сдал?

– Порядочно.

– А сколько именно?

– Сейчас уточним… Алексей Ильич!

Перед Анною предстал собственный муж.

– Сколько молока «Рассвет» сдал в июне, Алексей Ильич?

Алексей взял счеты.

– Сейчас сочтем.

Он защелкал костяшками.

– Это ты что пересчитываешь? – догадалась Анна. – Масло в молоко?

Он не ответил ей, закончил подсчет, назвал количество молока в литрах.

Анна гневно посмотрела на Дудакова.

– Вам «Рассвет» сдавал молоком или маслом?

– Молоком.

– А они говорят, маслом.

Дудаков невозмутимо смотрел на Анну.

– Они что-то путают.

Анна попросила показать квитанции. Сдаточные ведомости оформлены на молоко. По документам все везде правильно. Она ни с чем вернулась в райком. Не так-то легко опровергнуть сводку.

С Алексеем они встретились за ужином.

– Чего это тебя понесло на завод? – сразу обратился он к жене.

– Да, понимаешь, Алеша, молока не было и молоко сдали, – доверчиво объяснила она. – Нельзя же такие вещи допускать.

– Какие? – насмешливо спросил он. – К примеру, я хочу сдать масло. Пошел на рынок, купил, сдал. Разве возбраняется?

– А сдавали все-таки масло? – поймала его на слове Анна.

– Конечно, – подтвердил он.

– Ваше же масло? От вас на склад, а со склада обратно?

– А его и не возили вовсе, – насмешливо объяснил Алексей. – Двигались одни накладные. А оно как лежало, так и лежит без движения.

– И все это проводил ты?

– А кому же еще!

– Но ведь это мошенничество.

– Чем?

– Вот почему нельзя купить масла в магазинах! Вот как прячут дурную работу…

Алексей участливо посмотрел на жену.

– По-детски думаешь, а пора бы уже повзрослеть.