Текст книги "История одной судьбы"

Автор книги: Лев Овалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

XVII

Туговато было, конечно, жить, но все-таки уже брезжил просвет. Мало хлеба, и пшеницы, и ржи, беден еще трудодень, но картошечки в общем хватает. С государством рассчитались: сколько положено по плану, столько и продано, даже с перевыполнением, у районных организаций претензий к колхозу быть не должно. И самое важное – колхоз обеспечен семенами. Семена лежат в колхозном амбаре, под замком, весной не придется беспокоиться – хватит или не хватит.

На сердце у Анны спокойно. Самое важное – семена. Будут семена весной, можно надеяться на урожай осенью.

Теперь только чтобы никто не подгонял. Одна мечта. За советы спасибо, а жить позвольте своим умом.

Однако Анна успокоилась раньше времени. Не прошло и нескольких дней, как в неурочное время хлопнула в доме дверь.

– К тебе, Аня, – певуче проскрипела из-за перегородки свекровь, голос ее напоминал кряканье обученного говорить скворца.

У входа кто-то шаркал сапогами – накануне Анна до того отскоблила-отмыла полы, что на них боязно было ступить.

В горницу вошел Поспелов.

– Можно, Анна Андреевна?

Свекровь выглянула и скрылась, она не любила, когда к Анне приходили мужчины.

– Заходите, заходите, Василий Кузьмич.

Анна пошла навстречу Поспелову.

– Пол уж больно…

– Грязь ваша – руки наши, Василий Кузьмич. Отмоем.

Поспелов осторожно присел на краешек стула; по одному этому движению Анна догадалась – пришел о чем-то просить.

– Отдыхаете?

– Да не так чтобы очень. Убралась вот. Собиралась в Кузовлево…

– А что в Кузовлеве?

– Есть одна думка о чистых парах…

В Кузовлеве находилась вторая полеводческая бригада.

– На лошади поедете?

– Конечно.

– А может, на машине?

Наверняка Поспелов с просьбой, даже машину предложил!

– Незачем машину гонять, – отказалась Анна. – Четыре километра всего.

– А как настроение, Анна Андреевна?

Он никак не решался высказаться.

– Ничего настроение. А у вас что ко мне?

Поспелов мялся, запинался.

– Как у нас с семенами, Анна Андреевна? Хватит?

– Сами знаете, Василий Кузьмич. Просить ни у кого не придется. – Ее чем-то встревожил вопрос. – А в чем дело, Василий Кузьмич?

Поспелов потупился.

– Из району звонили, – выдавил он из себя. – По поводу закупа.

– Ну и что?

– Не выполняет район.

– Чего?

– План.

– Ну, а мы при чем?

– Мы ни при чем.

– Ну и все.

– Да не все.

– Что не все?

– Да ведь звонят же!

– А чего звонят?

– Не понимаете?

– Ну и пусть звонят.

– Поддержать просят.

– Так ведь мы свое продали.

– Просят.

– Так у нас только что на семена.

– Вот и просят, весной, говорят, отдадут.

Вот она – беда! Это была старая песня. Осенью вымести все до зерна, а весной протягивать руку. Дать – дадут, конечно, пустыми поля не оставят. Но что дадут и как будут давать…

У Анны такое ощущение, как если бы пришли к ней за Женечкой: отдай, мол, потом вернем.

– Не дадим, – сказала Анна. – Даже не думайте.

Поспелов покряхтел.

– Приказывают.

– Ну и пусть приказывают.

– Придется, Анна Андреевна…

Она встала прямо перед Поспеловым.

– Не дам!

– То есть как не дам? – Поспелов вспылил. – А кто вы есть? Правление постановит, и все.

– Не постановит.

– Очень даже постановит. В правлении коммунисты, вызовут в порядке партийной дисциплины и постановят.

– Да вы думаете, что говорите? – рассердилась Анна. – А весной милостыню собирать?

Поспелов встал.

– А ежели государство просит?

Но Анна уже не могла сдерживаться.

– Государство свое получило, теперь пусть о нас подумает.

Поспелов махнул на нее рукой, пошел к выходу.

– Сдадим, Анна Андреевна.

Она все-таки успела крикнуть вслед:

– Через мой труп!

Но она понимала, что райкому Поспелов не посмеет отказать. Не хватит характера.

В Кузовлево Анна решила не идти. Важнее было найти Челушкина. Он шестой год работал в колхозе кладовщиком. Богато ли, бедно ли жили в колхозе, со склада у него не пропало ни зернышка. Ни одна ревизия – а ревизии, случалось, налетали вовсе неожиданно – не могла уличить его ни в малейшей недобросовестности.

Анна нашла его у конторы.

Он стоял, попыхивая папироской. Правый рукав у него, как всегда, был аккуратно приколот к гимнастерке английской булавкой. С войны Челушкин вернулся без руки, но не захотел садиться государству на шею, пошел в правление колхоза и попросил дать работу по силам.

– Ты чего, Гриша?

– Василий Кузьмич вызвал, жду.

– Ключи от амбара с собой, Гриша?

– При мне, Анна Андреевна.

Уж если идти наперекор, медлить нельзя.

– Дай-ка их, Гриша.

– А что, Анна Андреевна? Проверить что хотите?

– Да вроде и проверить.

– Возьмите…

Сбить замок без нее не посмеют, в этом Анна была уверена.

Она вся жила будущей весной, она не могла отдать ее на произвол обстоятельствам.

Вечером ее вызвали в контору.

– Василий Кузьмич зовет!

Она знала: говорить с ней один на один он больше не станет.

В коридоре собралось почти все правление. Рядом с Поспеловым сидел Кучеров. Был Донцов, рядовой колхозник, – он отказывался от любых должностей – очень всеми уважаемый человек. Был Челушкин, хоть он и не член правления. Была Мосолкина, заведующая молочнотоварной фермой, – после своего избрания она не проронила на заседаниях правления еще ни слова. Был счетовод Малинин…

– Садитесь, товарищ Гончарова, – пригласил Поспелов.

Он был строг, важен, официален, от давешней нерешительности не осталось следа.

– Вы что ж это самоуправничаете, товарищ Гончарова?

– Я не самоуправничаю, Василий Кузьмич.

– Ключи забрали… – Он не знал, что еще сказать. – Вот правление обсудило вопрос. Решили поддержать. Сдать дополнительно…

Он не сказал, что сдать и сколько, все-таки ему тоже было не по себе.

– Товарищи, это же невозможно, – сказала Анна. – Вы сами понимаете.

– Мы не можем подвести район, – сказал Поспелов.

– Можем, – сказала Анна. – Это неправильная постановка вопроса. Надо хоть немного, да заглянуть вперед. Мы разоружаем себя…

– А мы и боремся за разоружение, – пошутил Кучеров.

– Не за такое, когда обстоятельства могут подмять нас, – быстро возразила Анна. – Товарищи, ведь я тоже была на войне. Я видела, что значит остаться без оружия…

– Ну, это неподходящее сравнение, – заметил Донцов. – Наоборот, мы, так сказать, подкрепим атаку…

– Или поможем прикрыть плохую работу.

– Вы это в районе скажите.

– И скажу.

– Короче, короче, – сказал Поспелов. – Райком предлагает сдать еще четыреста центнеров. Весной районные организации все равно будут обращаться в область за семенным материалом, нам возместят в первую очередь…

– Товарищи, мы же разденем колхоз! – опять вступилась за семена Анна.

– Так как, товарищи, – оборвал ее Поспелов, – возражениев нет?

– Нет, есть! – сказала Анна. – Переносите вопрос на общее собрание.

– Да ты в уме, Анна Андреевна? – рассердился Поспелов. – На что еще общее собрание?

– И пусть из райкома приедут. Там мы откровенно поговорим…

Гончарова сбила настроение, люди колебались, во всяком случае, никто не хотел взять на себя ответственность за продажу семян.

– А ведь правда, – подлил масла в огонь Донцов. – Почему не поговорить с людьми?

– Ну, ладно, – сказал Поспелов. – Утро вечера мудренее. Позвоню утром в район, посоветуюсь.

XVIII

В окно неистово застучали – стекло задребезжало, вот-вот выскочит.

Алексей отдернул занавеску.

– Тебя, – позвал он жену.

Под окном стояла Аленка, младшая дочь Поспелова.

Анна распахнула окно.

– Что тебе, Аленушка?

– Папка наказал… Собираться… В район поедете. Заедет за вами…

Она выполнила поручение – и только пятки засверкали.

– Ну чего там? – недовольно спросил Алексей.

– В район с Василием Кузьмичом еду.

– Цапаешься ты все…

Должно быть, Алексей что-то слышал о вчерашней стычке. Он не любил спорить с женой – переспорить ее никогда не удавалось – и осуждал ее манеру «жить шумно», как он выражался. «Жила бы потише, – говорил он, – и почета больше, и здоровья».

Анна наскоро оделась, позавтракать не успела. Легковушка с Василием Кузьмичом подкатила к крыльцу, и водитель с ходу просигналил тревогу.

Василий Кузьмич очень гордился своей легковушкой, хотя только слава шла, что колхоз имеет легковую машину. На самом деле это был старый трофейный «виллис», еще в начале войны отбитый партизанами у немцев и каким-то случаем приблудившийся в Мазилове.

– Мы куда, Василий Кузьмич? – осведомилась Анна.

– В райком, – коротко ответил он и замолчал снова.

Они так и промолчали всю дорогу.

Анна еще ни разу не бывала в райкоме, и было чуточку обидно, что впервые попадает она туда как бы вроде подсудимой.

Поспелов остановился перед одной из дверей. «Приемная РК КПСС». Вошли. Диван, стулья. Две двери, направо и налево, обитые черным дерматином. Ковровая дорожка. За столом миловидная женщина с вопрошающими глазами.

Она укоризненно взглянула на Поспелова:

– Он вас с утра ждет…

– Спешили, Вера Михайловна!

– Пойду доложу.

«Первый секретарь Сурожского РК КПСС И.С.Тарабрин», – прочла Анна на двери.

Женщина вскоре вернулась.

– Проходите.

Тарабрин секретарствовал в Суроже четвертый год, район свыкся с ним, а он свыкся с районом. Анна с некоторым даже трепетом вошла в его кабинет – с людьми такого положения ей еще не приходилось общаться.

– Товарищ Гончарова? Здравствуйте. Познакомимся. Садитесь.

Тарабрин был прост, приветлив, доступен. Слова выговаривал негромко и четко. От него веяло спокойствием, военной аккуратностью.

– Здравствуйте, Василий Кузьмич, – поздоровался он и с Поспеловым. – Садитесь.

Первое впечатление от него было хорошим.

– Ну, что вы там? – снисходительно спросил он Анну. – Василий Кузьмич звонил мне. Рассказывайте.

Он сел поплотнее в кресло, давая понять, что не торопится и готов внимательно выслушать свою собеседницу.

Анна собралась с духом, ей не хотелось, чтобы Василий Кузьмич вмешивался в разговор.

– Мы продали, что нам полагалось. Выдали на трудодень. Не так уж много, но выдали, и засыпали семенной фонд. А теперь опять предлагают продавать. Но у нас, кроме семенного фонда, ничего нет. По-моему, это преступление, товарищ Тарабрин. Конечно, я понимаю, весной нам возместят, но зачем создавать в колхозе нервную обстановку? Для чего вытягивать за чужой счет отстающих? Не могут отдельные хозяйства тащить на своей шее весь район…

Тарабрин с любопытством разглядывал Анну. С ним редко разговаривали так прямодушно и бесхитростно. «Но и так по-детски», – подумал он и простил за это Анне ее упрямство. «Детское упрямство», – ответил он про себя, не высказывая, конечно, вслух этих мыслей.

– Вы правы, – мягко сказал Тарабрин. – И не правы… Может быть, правы с позиций колхоза. Были бы правы, если бы мы жили в обществе, где конкуренция и эгоизм определяют общественные отношения. Но мы живем при социализме, у нас иные критерии. Один за всех, и все за одного. Разве государство потерпит, чтобы пустовала земля, чтобы кто-то лишился результатов своего труда? У нас общность интересов. Разве возможно – за одну бригаду вы отчитаетесь, а за другую нет? Вы представляете колхоз в целом. И мы тоже не можем, так сказать, предстать перед областью в двух лицах. Не можем делить колхозы на чистых и нечистых. В свою очередь, область не может делить районы на плохие и хорошие. У области тоже одно лицо. Вы улавливаете связь? Колхоз – район – область… Так создается престиж государства! Сегодня ваш сосед выполнит план с вашей помощью, а завтра он поможет вам. В конце концов у нас общий закром. Государственный!

Анне нечего возразить, и все-таки она не согласна.

– Поняла? – вдруг спросил ее Василий Кузьмич и осуждающе добавил: – А она – общее собрание!

– А почему не объяснить это всем колхозникам? – возразила Анна. – Один общий государственный закром.

– Потому что далеко еще не все колхозники мыслят государственными категориями, – объяснил Тарабрин. – Слышали о демократическом централизме? Кое-что снизу, но не все снизу…

Анна не вполне уловила мысль Тарабрина. В свое время она сдавала в техникуме зачет по истории партии, но не считала себя хорошо подкованной в политике.

– Вы поняли меня? – пытливо спросил ее Тарабрин.

Анна чувствовала себя бесконечно слабой.

– Но я не могу…

– А вам и нечего мочь, – холодно произнес Тарабрин. – Сидите и молчите. Вообще, это дело не ваше, а правления и товарища Поспелова…

– Мы все-таки соберем собрание, – тихо сказала Анна. – Колхозники не пойдут против…

– Вы что – хотите скомпрометировать райком? – задал ей Тарабрин вопрос. – Не следует волновать людей.

– Следует, – сказала Анна.

– А вы, оказывается, любите дешевый авторитет, – сказал тогда Тарабрин. – Но мы вас не поддержим. Так вы легко можете очутиться вне партии.

Анна хотела что-то сказать, но Тарабрин перешел в ту неотразимую атаку, которая неизменно приносила успех во всех спорах.

Со сдержанной улыбкой он поглядел на Поспелова.

– Помнишь, Василий Кузьмич?

На этот раз Поспелов не ответил, хотя отлично помнил, сколько раз Тарабрин в тяжелые минуты угрожал ему потерею партбилета.

Но Анна Тарабрина не поняла и опять хотела что-то сказать, но тот не хотел уже слышать возражений.

– Завтра вывезете двести центнеров, – продолжал Тарабрин, на этот раз больше обращаясь к Поспелову. – Это директива. Директива райкома. Понятно?

– Но я вам хочу объяснить… – начала снова Анна.

Тарабрин не захотел ее слушать.

– Вы потеряете свой партбилет, – промолвил он тоном, не терпящим возражений. – Партбилет у вас с собой?

– У меня нет…

Она хотела сказать, что у нее вообще нет партбилета, что она беспартийная, но Тарабрин опять помешал Анне договорить.

– И очень плохо, – сказал Тарабрин. – Партбилет всегда должен находиться при коммунисте.

Поспелов вдруг вступился за Анну.

– Да она по молодости, Иван Степанович…

– Ладно, – смягчился Тарабрин. – Идите и завтра же сообщите, сколько вывезли вы зерна.

Спорить с Тарабриным бесполезно, он всегда докажет свою правоту. Да Василий Кузьмич и не сомневался в том, что Тарабрин прав. Ему по должности полагалось быть умнее и дальновидней Поспелова. Не стоило понапрасну отнимать время у секретаря райкома. Василий Кузьмич заторопился, пошел, и Анна пошла, хотя ей казалось, что они ни о чем не договорились. Она уже не замечала ни просторного коридора, ни широкой лестницы. Она шла и думала, что первое впечатление не обмануло ее: Тарабрин хоть и повысил на нее голос, все-таки оказался на высоте, настоял на своем, оказался принципиальным человеком. И в то же время она чувствовала, как лицо ее почему-то горит от стыда. Она уступила Тарабрину, не могла не уступить, не могла его оспорить. Но на душе у нее было нехорошо. Что-то половинчатое было в ее согласии. Тарабрин тоже в чем-то не прав, он тоже проявил половинчатость. Она не могла понять Тарабрина. Но не могла оправдать и себя. Не надо уступать. Никогда не надо уступать, если ты уверен в своей правоте.

XIX

Зима не ознаменовалась большими событиями, шла себе и шла, дни помаленьку прибавлялись, катились через сугробы, как колобок. Кто был занят делом, а кто и бездельем. Поспелов – мужик хозяйственный, и тот не боялся, что дела в лес убегут, зимой можно было и вздохнуть и отоспаться.

И почему он затеял ревизию склада, Анна попервоначалу не догадалась.

– Самое время, – объяснил он. – Покуда покой, спокойненько сочтут…

Челушкин, разумеется, не возражал – пожалуйста! – даже был доволен: умный и честный человек всегда доволен проверкой.

– А чего проверять? – удивилась Анна. – Челушкин, по-моему, вне подозрений.

– Для порядка, – объяснил Василий Кузьмич. – Когда никогда, а когда-нибудь надо, проверим, и с плеч долой.

Вызвал честь по чести ревизионную комиссию, придал в помощь Кучерова и Малинина и попросил – «пока зима, пока свободно» – пройтись по складам.

Ревизия принесла неожиданные результаты. Комиссия обнаружила недостачу. Не хватало около двух центнеров зерна, килограммов десять коровьего масла, свыше тысячи яиц.

Пошли к Поспелову.

– Как быть?

Василий Кузьмич не взял на себя решения.

– Пускай решает правление.

Мало кто верил, что Челушкин способен украсть, но недостача налицо, и, уж во всяком случае, Челушкин обязан дать объяснения.

Однако Челушкин ничего не стал объяснять.

Это было тяжелое заседание. Все привыкли держать сторону Василия Кузьмича – опытный человек, знает, что к чему, и в общем беспристрастный. Кучеров, Мосолкина, Донцов…

– Как же это так, Гриша? – укоризненно спросил Василий Кузьмич. – Докладай, брат, как же это ты допустил?

– А я не допускал, – сказал Челушкин. – Чего мне говорить!

– А кому говорить? – Василий Кузьмич нахмурился. – Ты знаешь, чему учит товарищ Ленин? Фактам. Факты – упрямая вещь. Вот чему учит товарищ Ленин.

– А я не возражаю, – сказал Челушкин. – Я против фактов не спорю.

– Значит, есть недостача?

– Ну, есть.

– Выходит, брал?

– Нет, не брал.

– Откуда ж она?

– Просчитался.

– А за просчет знаешь что бывает?

– Ты, Гриша, разберись, разъясни, – вмешался Кучеров. – Подумай, поищи, может, найдешь концы…

– А чего мне думать? – сказал Челушкин. – Недостача и есть недостача. Ну, зерно я верну, у меня на трудодни побольше получено. А за яйца и масло… Не сразу, конечно, или деньгами выплачу, или куплю и натурой верну.

Но Кучерову хотелось допытаться.

– А все-таки… Куда ж это делось?

– Яичницу мужик любит, – пошутила Мосолкина. – Вот и делось!

– А мне кажется, говорить не о чем, – вмешалась Анна. – Челушкин берется возместить, вопрос, значит, исчерпан.

Поспелов укоризненно покачал головой.

– Не торопись, не торопись, Анна Андреевна…

Но она продолжала:

– Ну, не знает человек. Не так уж много. Можно и не заметить…

Ей очень хотелось защитить Челушкина. Она чувствовала к нему душевное расположение. Всегда точен, аккуратен и при этом какой-то очень открытый человек. Она была уверена: раз Челушкин говорит «не знаю», значит, действительно не знает.

Но Поспелов настроен был агрессивно.

– Дело не в возмещении, – продолжал он. – Под суд отдавать не собираемся, если даже и просчитался. Но оставлять кладовщиком…

Вот, оказывается, что нужно Василию Кузьмичу.

– А я хочу поддержать Гришу, – вмешался опять Кучеров. – Я о нем дурного не думаю. Но куда ему, инвалиду с одной рукой, в кладовщики? Сторожем – я понимаю. Но кладовщиком? Ворочать мешки, считать, взвешивать… Где ему справиться!

Вот, оказывается, что им нужно!

– А я не согласна, – перебила Анна. – Челушкин вполне на своем месте. У него с одной рукой порядка больше, чем у других с двумя…

– Ошибаетесь, Анна Андреевна, не с двумя, а с тремя!

Это Жестев, секретарь партийной организации. Он тихо сидел в уголке и не вмешивался в спор. Он часто так поступал: послушает, послушает, а потом уже скажет.

Анна не поняла было его, и Поспелов, кажется, тоже.

– Какими тремя?

– А очень просто, – пояснил Жестев. – Иной двумя вешает, а третьей отсыпает, две руки для общества, как у всех, а третья для себя, а Челушкину с его одной дай бог хоть колхоз обслужить…

– Я персонально против Челушкина тоже ничего не имею, – настаивал на своем Василий Кузьмич. – Но ведь говорим-то мы не о Челушкине, а о недостаче. Не судить? Ясно, что не судить. Но и простить нельзя. Даже невозможно. Работу подыщем, но не кладовщиком. В кладовщиках просто не имеем права оставить. Спросим вот хоть счетных работников, они по этой части собаку съели… – Он оборотился к присутствовавшему на заседании Бахрушину: – Вот Алексей Ильич разъяснит, можно оставить кладовщиком человека, у которого обнаружена недостача?

Анна тоже быстро взглянула на Алексея, взгляд ее был очень понятен – поддержи, Алеша, поддержи, не надо менять Челушкина!

И он посмотрел ей в глаза, улыбнулся слегка, давая понять, что очень хорошо ее понимает, даже встал, точно собирался произнести длинную речь.

– Обычно за нарушение финансовой дисциплины накладывается дисциплинарное взыскание, но если обнаружена растрата или недостача, дело полагается передать прокурору, и, уж во всяком случае, виновник должен быть немедленно отстранен от работы…

Поспелов оживился.

– Значит, как я понимаю, Челушкина мы просто не имеем права оставить?

– Правильно, – подтвердил Алексей. – Где-то это граничит…

– Видите, Анна Андреевна, что говорит ваш муж? Муж, так сказать, а не может вас поддержать. – Поспелов торопился, ему не хотелось продолжать прения. – Проголосуем, товарищи?

За оставление Челушкина голосовали только Анна да Жестев, остальные, как всегда, склонились на сторону Поспелова – мужик опытный, знает, что к чему.

– А Челушкина в сторожа, – предложил Кучеров.

– Недоверие – и в сторожа? – спросила Анна.

– Я не пойду в сторожа, – сказал Челушкин.

– Ну, подыщем чего-нибудь, – торопливо сказал Поспелов. – Не к спеху. Решим лучше, кого кладовщиком…

Кучеров не дал Поспелову договорить:

– Прохорова. Исправный колхозник. Работал в сельпо. Человек проверенный, авторитетный…

– Попробуем… – Василий Кузьмич оживился. – Возражениев нет?

Прохорова протаскивали настолько наспех, что додуматься до «возражениев» никто просто не успел.

– Значит, утвержден, – сказал Василий Кузьмич и, чувствуя себя в чем-то виноватым, тотчас обернулся к Челушкину. – Ты, Гриша, не обижайся, без работы тебя не оставим…

Но Челушкин даже не ответил. Он хотел что-то сказать, пошевелил губами, не ответил, встал и быстро вышел за дверь.

Ну нельзя, нельзя так отпускать человека, и – Анна была убеждена в этом – хорошего человека…

– Я сейчас, – быстро проговорила она. – Я сейчас, Василий Кузьмич…

И вышла вслед за Челушкиным.

Он словно знал, что она выйдет, стоял у крыльца и носком сапога сбивал снег со ступеньки.

– Гриша, вы куда?

– Домой.

– Я провожу вас.

Они неторопливо пошли сквозь сгущающиеся сумерки.

– Как вы быстро сдались, – упрекнула Анна Челушкина. – Надо защищаться!

Он усмехнулся.

– Зачем?

– Вас обвиняют, а вы точно соглашаетесь! – Анна пытливо посмотрела на Челушкина. – Может, ее и не было – недостачи?

– Была.

Голос Челушкина звучал твердо.

– И вы знаете, как она образовалась?

– Конечно.

– Так вы что – просчитались или брали?

– Да не я брал…

– А кто?

– И вы в том числе.

– Да вы что, Гриша?

– А помните, взяли сотню яиц?

– Так мы же заплатили! Я сразу послала Алексея Ильича…

– Приходил. Спрашивает: подождешь?

– И вы ждете? Я завтра же расплачусь!

– Да не в том дело. Другие так же. Думаете, Василий Кузьмич не знает? Скажи я что, все равно против меня обернут. Начальство приезжает, кормить надо, вот и яичница и масло. Блины. Да и провешивался, конечно…

Анне нехорошо стало на душе.

– Мы это поломаем, заставим перерешить…

– И не пытайтесь. Думаете, Поспелов меня за недостачу?

– А за что?

– За ключи!

– За какие ключи?

– Да когда вам отдал. От склада. Когда отказались семена сдать.

– Вы шутите!

– Сами видели, какие шутки.

– А вы думаете – Прохоров…

– Прохоров – послушный мужик. Я яйца давал, а он и семена выдаст…

Анна задумалась. Они почти уже дошли до избы Челушкина. Он был прав и не прав. Прав в том, что понимал обстановку, и не прав, потому что мирился с ней. Но Анна не хотела лишаться Челушкина.

– Послушайте, Гриша, хотите идти в Кузовлево помощником бригадира? – предложила она, – Будете там вроде как моим представителем.

В Кузовлеве и после объединения не ладились дела.

– Соблазнительно, – неуверенно откликнулся Челушкин. – Я пошел бы.

– Думаете, Поспелов не согласится?

– Нет, почему же. Согласится. Там мне не в чем ему перечить…

Когда Анна вернулась, она заметила, что Поспелова еще не покинуло смущение, которое владеет нами, когда мы совершим не слишком хороший поступок.

Она села на прежнее место, оглядела всех и решительно произнесла:

– Вот что, Василий Кузьмич, как хотите, но я хочу послать Челушкина в помощники к Числову.

– А разве я против? – согласился Поспелов. – Пусть только поменьше умничает.

Анна вдруг поняла – речь шла не столько о Челушкине, сколько о ней, это ей Поспелов преподал урок, непосредственно задеть не осмелился, но урок все-таки дал.

– Ладно, – сказала Анна. – Значит, посылаем Челушкина помощником бригадира?

Поспелов кивнул.

– Ну и хорошо, – примирительно заключил Жестев. – Может, он в Кузовлеве так себя покажет, что сами его обратно позовем.