Текст книги "Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность"

Автор книги: Лев Клейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 74 страниц)

А раз так, то активная роль в сексе становится средством унижения и подавления. Сверх функции доставлять сексуальное наслаждение и разрядку активное гомосексуальное поведение приобретает в тюремно-уголовной среде дополнительную функцию – как самовыражение мачизма, средство самоутверждения, орудие агрессии и доминирования.

Но это приводит к неожиданной силе воздействия гомосексуального поведения в тюрьме и лагере на гетеросексуалов, вовлеченных вольно или невольно в эту практику. Да, гетеросексуалы стремятся вернуться к природному для них и одобряемому обществом, средой, гетеросексуальному поведению. Найти женщин, включиться в желанный секс, бывший для них так долго недосягаемым. Но многократное повторение оргазма в сношении с мужчиной понемногу размывает исключительную нацеленность на секс с женщиной. Наслаждение, оказывается, можно добыть и с мужчиной. А в силу длительной сопряженности с самоутверждением и доминированием активное гомосексуальное поведение прочно связывается с положительными для уголовника эмоциями, и эта связь может содействовать закреплению этого поведения и стремлению его возобновить.

Свидетельством примешивания чего-то человеческого в агрессивный лагерный гомосексуальный акт, восприятие его как всё-таки сексуального наслаждения, является нередкое стремление участников к некоторой укромности. У Игоря Губермана в «Прогулках вокруг барака» описывается отправка из Калуги на этап.

«В этом этапе тоже оказалось трое «петухов». Спали они отдельно ото всех на полу возле самой параши и весь день сидели там же, не осмеливаясь двинуться с места. Двое были уже в возрасте, а один – рослый парень с симпатичным большелобым и большегубым лицом – был, наверное, лет двадцати с небольшим. Было нас там человек 60–70, а когда все прижились и разместились в камере, то в углу отыскалось даже свободное место. Его завесили рваным одеялом, кинули на пол замызганный тюфяк, и туда по вечерам двое-трое коротким окликом звали этого парня, как собаку, и он покорно и торопливо шел. Получал он за это 2–3 сигареты, иногда кусок сахара или печенья – у кого-то, видно, еще сохранились остатки тюремных передач…»

Во время перевозки ночью этот парень тихо и, как оказалось изумительно хорошо пел песни. В Челябинске попали вместе в отстойник. «Этап наш, тесно сгрудившись, заполнил отстойник до отказа. Но в углу всё же нашлось место, группа молодых парней его собой оградила. Стоя бок о бок, спиной к остальным, и туда проходили по одному, кто блудливо и косо ухмыляясь, кто деловито нахмурившись. Цепь стоявших размыкалась время от времени, и один раз я увидел своего попутчика-певца. Он стоял в углу на коленях, опираясь спиной о стены. Мне, естественно, бросился в глаза его рот с ярко-красными воспаленными губами» (Губерман 1996: 155Л58).

Когда «лидер» отдавался сокамернику за 9 пачек махорки, Л. Ламма, присутствовавшего при сем, попросили отвернуться.

То ограждали одеялом или собой, то просили отвернуться – это уже свидетельство интимности, то есть сексуальной тяги. Сношение как демонстрация доминирования укромности не требует.

О том же более прямо рассказывает Валерий Климов из Нижнего Тагила, осужденный за гомосексуальную связь с 15-17-летними подростками (ст. 120):

«Можно легко убедиться, что в условиях несвободы гетеросексуальный образ жизни легко переходит в гомосексуальный. На моих глазах все занимались гомосексуализмом. И это не просто физиологическое влечение, а осознанное чувство. Я встречал в лагерях проявления любви и ласки между партнерами. Старшина нашего отряда Виктор Попов объяснился мне в любви и попросил быть с ним, при чем я был активным. До этого он считал себя стопроцентным гетеросексуалом. Сейчас он женился, у него дети. Но иногда он приезжает ко мне…» (Могутин и Франетта 1993: 53).

Губерман (1996: 153) делится впечатлением «о тайных свойствах человека. – Это, может быть, сильней всего потрясло меня в лагере, когда узнал. Дело в том, что почти все петухи через какое-то (разное у каждого, но сравнительно небольшое) время – начинают сами испытывать сексуальное удовольствие. Совершенно полное притом – они так же, как мужчина, использующий их как женщину, – приплывают, как говорят на зоне.

А начав испытывать удовольствие, порой сами уже просят о нем зеков – преимущественно блатных, олицетворение мужества, хозяев зоны. А на воле у них у многих – жена и дети, – кем они предпочтут остаться, вернувшись? Не знаю. Как и не пойму никогда эту невероятную приспособляемость венца творения».

Как ни странно, пассивное гомосексуальное поведение, несмотря на презрение, которым оно в этой среде окружено, также способно вызывать положительные эмоции и также обладает потенциями закрепления. Здесь не только сказываются чисто физические наслаждения – присущий многим мужчинам анальный и оральный эротизм (Browning 1993b), но и засвидетельствованный неоднократно синдром жертвы – возникающее у жертвы спасительное чувство наслаждения своим страданием, желание испытывать его снова и снова и даже влюбленность жертвы в своего мучителя и повелителя. Кроме того, положение бандита с высоким статусом в криминальной среде сопряжено с постоянным колоссальным напряжением, бандиту нужно ежеминутно отстаивать свое положение и следить за тем, чтобы чем-либо не нарушить ожиданий, тогда как парии живут в полном расслаблении, хотя и в страхе. От них ничего не зависит. Когда уголовника сбрасывают в это состояние, то вместе с унижением и горем приходит и освобождение от напряженности – от стыда, от долга, от воли, – и это способно доставить своеобразное наслаждение.

Конечно, особенно подвержена этому воздействию молодежь.

«Как правило, – пишет В. К. из Архангельской «зоны», – ребята 18–20 лет, попадая на строгий режим, представляют из себя пластилин, которому легко придать любую форму. И если паренек попал куда-нибудь, где он один, где не имеет поддержки, где ему никто не подскажет, если он по натуре «мягкий», да не дай Бог еще и приятной внешности, то можно ожидать: что в скором времени он пополнит ряды местных изгоев» (В. К. 1992).

В «Перевернутом мире» я указывал и на то, что те, кто были насильственно или вынужденно (обстоятельствами) приобщены к «голубому» сексу, выйдя на свободу, обычно всё же возвращаются к нормальной для себя сексуальной ориентации (см. также Sagarin 1976). Это если они попали в тюрьму уже со сформировавшимися вкусами. Иное дело детские колонии (на жаргоне – «малолетки»). Там, возможно, происходит прямое формирование вкусов, в том числе и сексуальных. Как пишет В. К., большинство «петухов», стали ими молодыми – сразу же при первом попадании в тюрьму или пройдя через «малолетки».

Положение в них описывает бывший учитель Г. Рыскин, сидевший в ленинградской тюрьме «Кресты» и помещенный с контрольно-наблюдательными функциями старшего в отделение для несовершеннолетних. Он повествует, как распространено там приобщение к гомосексуальному опыту, в частности путем изнасилования. «А то еще отсос заставляют делать, – знакомил его с бытом камеры один из подростков. – Есть пацаны по кличке вафлеры. Вафлера под шконку (нары), в рот ему член. «А ну, делай отсос, сука, а не то – по почкам!» (Рыскин «Педагогическая комедия»).

Опыт гомосексуального насилия быстро усваивается – возраст самый сексуально возбудимый. А. Амальрик в своих мемуарах рассказывает такой эпизод из тюремной жизни.

«Камера, куда собирали этапируемых на Иркутск, была еще пуста, сидел мужик за столом, а на полу в углу совсем еще мальчик с очень чистыми и правильными чертами лица. Я что-то сказал ему, но он не ответил ни слова и всё время сидел так же молча и неподвижно, только раз поднялся попить воды, и мне показалось, что он ходит как бы с трудом. Тут с гиком и криком вбежали малолетки – и для них этот мальчик не представлял никакой загадки, он был пассивный педераст, причем стал им только что и помимо своей воли, какой-то ужас стоял в его глазах. <…> Малолетки, вбежавшие в камеру с шумом резвящихся школьников, сразу же захотели воспользоваться этим мальчиком, заспорили даже, как его иметь – через зад или через рот, и угрозами заставили залезть к себе на верхние нары. Сверху слышалось тяжелое пыхтенье и угрозы: «Разожми, сука, зубы, хуже будет!» Этот несчастный мальчик и сопротивлялся и уступал молча…» (Амальрик 1991: 222).

Э. Кузнецов в главе «Странный народ» пишет об особо тщательном и ревностном соблюдении воровских законов «на малолетке».

«Жизнь «малолеток» всесторонне ритуализирована и табуирована, каждый следит за каждым, и всякое отступление от правил преследуется жесточайшим образом. Даже случайное прикосновение к «козлу» чревато взрывом массового энтузиазма – роль инквизитора, охотника, палача, могучего в праведности гнева и презрения своего, так упоительна…»

Валерий Абрамкин, опытный зек и правозащитник, в своем интервью размышляет о «малолетках».

«Самое страшное, что происходит, это происходит тогда, когда они остаются одни. <…> Все самые страшные вещи происходят, когда их запирают на ночь, оставляют на ночь. Там происходят изнасилования, заталкивают кого-то в тумбочку и выбрасывают в окно… Отношения, которые существуют между детьми, гораздо более страшные, чем, скажем, в известном романе Голдинга «Повелитель мух», гораздо страшнее. Структура, которая там складывается, сама по себе ужасна. Всё это себе вообразить невозможно». И он заключает: «Нельзя собирать детей одного возраста и пола вместе. Ни в коем случае нельзя. Подростки всегда структуру складывают патологическую» (Абрамкин 1993: 221).

Почему это так – вопрос особый. Здесь может сказаться и гиперсексуальность подростков, и детская нечувствительность к чужой боли, и особая агрессивность подростков из-за острой озабоченности утверждением своего авторитета, и т. п. А иной, чем у взрослых, расклад интересов к видам сексуальных отношений (к гетеросексуальным и гомосексуальным), да еще в условиях закрытого однополого общества, создает основу для интенсивности именно гомосексуальной практики.

Сколько «петухов» во взрослом лагере? Л. Ламм в интервью дал такие цифры: в ростовском лагере 1200 зеков, по 200 в отряде, и в каждом по 1–2 пидера. Это менее, чем 1–2 %. Есть и подтверждение таких пропорций (Яненко 1993: 142). Есть и более внушительные цифры. «В зоне, где я был, – пишет Серов (1992), – в каждом отряде было от 10 до 20 «петухов». Всего было 14 отрядов. А «петухов» было человек 150–200 при численности зоны 1600–1700 человек». Это 9-12 %. В ИТК-12, где сидел М. Штерн, по его словам («Секс в России»), на 1500 заключенных приходилось не менее 300 «петухов». Это 20 %. Э. Кузнецов на 83 человека их зоны числит 18 «лидеров», т. е. 21,7 %. Разброс велик. Но всё это по личным впечатлениям, по воспоминаниям. Позднейшие опросы исследовательского характера дают как раз нечто среднее. По данным А. П. Альбова и Д. Д. Исаева, опросивших 1100 заключенных, к «петухам относилось 8-10 процентов (Кон 1997: 364).

Если во взрослом лагере доля «петухов» Составляет, таким образом, вероятнее всего, именно эту величину, то в «малолетках» пропорция иная: в ростовской колонии – «где-то 30 процентов», в тюменской – «до сорока процентов» (Ефремов 1993:196,198).

Так обстоит дело с формированием сексуальных вкусов, в частности гомосексуальных, в тюрьмах, лагерях и, особенно, в детских исправительных колониях.

Наша пенитенциарная система, сформированная в годы ГУЛАГа, остается прежней. Но есть надежда, что смена общественного строя, а в дальнейшем улучшение экономического положения приведут к гуманизации пребывания в тюрьмах и приблизят нашу исправительную систему к тому, как с этим обстоит дело в более благополучных странах. Устранит ли это из тюремного быта то давление, которое испытывает сейчас психика молодежи на формирование сексуальной ориентации?

Наилучшим образом исследовано распространение гомосексуального поведения в американских тюрьмах. Хотя американские специалисты жалуются на переполненность тюрем, но эта переполненность не идет ни в какое сравнение с положением в наших тюрьмах, а жизни во многих исправительных заведениях США – питанию, обустройству, быту – могли бы позавидовать не только обитатели наших тюрем. Тем не менее это тюрьмы, однополые закрытые общества с грубым, уголовным контингентом, и в них есть специфические качества таких обществ. В частности и особый размах гомосексуальной активности и насильственное обращение в гомосексуальную практику молодых людей, ранее к этому непричастных (Johnson 1971; Boffum 1972; Scacсо 1975; Boyd 1984; Wooden and Parker 1984).

Тюрьма, обследованная Вуденом и Паркером, или скорее лагерь, принадлежит к исправительным заведениям смягченного режима: в ней помещаются совершившие преступление первый раз. Их около 2500. Живут они каждый в отдельной комнатке, откуда ходят в столовую, душевую, спортивные и учебные помещения и рабочие корпуса. На ночь комнаты запираются. Днем хождение друг к другу в гости не поощряется, но и не запрещается в пределах корпуса.

Новоприбывшие получают белую полотняную форму и живут некоторое время в отдельном корпусе, пока не пройдут ознакомительный период. Потом их одевают в джинсы и разводят по корпусам, где они будут жить. Джинсы – опознавательная форма заключенных. Если новенький молод и недурен собой, как только он прибывает в корпус, к нему начинают присматриваться старожилы тюрьмы, решая нельзя ли его использовать в сексуальных целях.

На воле среди американцев широко распространено представление, что в тюрьме правят бал гомосексуалы, которые и обращают молодежь в свою веру. Это совершено не так. Гомосексуалы в тюрьме унижены и подавлены, хотя таких зверств, как в наших тюрьмах, не наблюдается. Гомосексуальная активность в тюрьме действительно вездесуща и всевластна, и молодых в самом деле ждут мрачные испытания, но опасность грозит вовсе не от геев. Гомосексуальную практику насаждают и проводят обычные уголовники, которые себя гомосексуалами отнюдь не считают, а гомосексуалами они считают как раз тех непричастных к гомосексуальному поведению молодых людей, которых они сами же насильно к нему принуждают.

Дело в том, что и в Америке среди уголовников, да и вообще среди низших слоев населения, среди этнических меньшинств и соответственно в ряде соседних культур с более низким уровнем образованности (в частности среди латиноамериканцев) отношение к гомосексуальности неоднозначно. Активная позиция в анальном сношении и позиция дающего при минете не считаются зазорными – мужчина остается ведь в мужской роли. Унизительной является лишь пассивная позиция в анальном сношении и позиция принимающего в минете – мужчина выступает здесь в женской роли. Будучи хоть раз выполнены, эти роли тотчас закрепляются навсегда. Значит, задача старожилов состоит в том, чтобы хитростью, уговорами, угрозами или насилием понудить молодого новичка хоть раз выполнить пассивную роль, а дальше его судьба решена. Он будет сексуально обслуживать всех остальных или, в лучшем случае, кого-нибудь одного из них, кто захочет и сможет оказывать ему покровительство и оберегать от других.

Местные тюрьмы графств, откуда поступают заключенные в большую тюрьму, состоят из многоместных камер и нередко перенаселены.

Девятнадцатилетний Джефф прибыл с воли в шестиместную камеру. В первую же ночь к нему на койку присел черный жлоб и сказал: «Эй, малыш, ты раньше бывал в тюрьме? За что тебя посадили?» Тон был приветливый, но это была продуманная стратегия «змея, завораживающего жертву». На следующий вечер этот же черный тихо сказал Джеффу, что четверо других сокамерников «хотят его задницу» и сговариваются «взять ее» этой ночью. «Что ты собираешься делать?» – дружески посочувствовал он и продолжил: «Послушай, малыш, я могу справиться с ними и отвести от тебя эту напасть. Но я в этой дыре уже шесть недель, и член у меня всегда на взводе. Мне бы получить отсос. Как если ночью, когда все заснут? Можешь на меня положиться – никто не узнает, А уж я позабочусь о тебе, пока ты здесь». Исследователи добавляют: «Это была старая игра заключенных, по классическому сценарию, и каждый мужик в камере придерживался его, чтобы игра сработала. Они только и ждали, чтобы Джефф проглотил наживку и «словил палку», а тогда они все «проснулись» и потребовали своей доли» (Wooden and Parker 1984: 102–103).

Впрочем, бывает, что обещанное покровительство осуществляется.

За фигурами, выступающими в той или иной роли, закреплены и термины в тюремном жаргоне. Мужчина, соблюдающий свое мужское достоинство и выполняющий роль самца, называется «удалым парнем» («joker») или «племенным жеребцом» («stud»). Он качается на спорт-тренажерах, татуируется, ведет себя агрессивно. Гомосексуал, признающий за собой женскую роль и выражающий это женскими манерами и т. п. называется, как и на воле, «королевой» («queen»), «сестричкой» («sissy») или «девкой», «широкой» («broad»). Они носят женские имена и по отношению к ним всегда употребляется местоимение «она». «Я ее не бью, но держу в узде», – говорит «ее» сожитель.

А тот гетеросексуальный или бисексуальный парень, который не выдержал давления и согласился выполнить женскую роль в сексе, считается «исключенным» («turned out»), что равнозначно русскому жаргонному «опущенный», и он называется отныне «малышом» («kid») или «лопухом» («punk»). Лучший выход для него, если его «зацепит на крюк» («hooks up») авторитетный мужик, джокер. Тогда он будет закреплен за этим авторитетом, станет его и только его «малышом». Будет обслуживать его сексуально, стирать ему бельишко и т. п. Есть еще и «геи», которые могут исполнять обе роли, но такую позицию отстоять почти невозможно. Связь между двумя геями запрещается неписаным законом: гомосексуал, как и «малыш», должен обслуживать настоящего мужчину и в постоянной связи может состоять только с ним.

Сценарий, диктующий каждому его поведение, соблюдается неукоснительно. Даже в тех случаях, когда на деле он нарушается, это держится в глубокой тайне. Очень показательна беседа, которую исследователи провели с парой партнеров, но с каждым по отдельности. Джокером являлся Кертис, 23 лет, из морской пехоты.

«В(опрос): Как долго вы, парни, вместе?

0(твет): Около полутора лет.

В: Как часто вы имеете секс с Тимом?

О: Когда получится. Нет твердого расписания.

В: Но как часто?

О: Ну, я бы сказал, может, раз или два в неделю. Может и вовсе не получиться, когда как.

В: Что вы обычно делаете при этом?

О: Что вы имеете в виду? Я не знаю. Видите ли, я ему ничего не делаю. Я, видите ли, трахаю его, или он мне отсасывает, но я с ним не очень цацкаюсь.

В: Ты когда-нибудь целовал Тима?

О: Нет! Я в это дерьмо не влезаю.

В: Тим приплывает?

О: Да нет. Ну иногда он отдрочит себе. И вообще это странные вопросы. Не хочу базарить на эти темы. Ну кому до этого дело».

А вот беседа с его партнером, Тимом, 21 года. Он сначала рассказал, как его в тюрьмах принуждали к сексу черные и белые, как он вынужден был подчиняться. Потом познакомился с Кертисом.

«В: Как вы с Кертисом «сцепились крюком»?

О: Он жил на моем этаже и, когда мы гуляли, он был единственный, кто был со мной приветлив. Сначала я думал, что он гей, потому как он вроде клеил меня. Ну, а как-то раз мы были в душе вместе, и у него встал, тогда и у меня тоже. Значит, мы вышли и он пришел в мою комнату прямо с полотенцем на бедрах и у нас был секс.

В: Как часто вы обычно делаете это?

О: По меньшей мере два раза в неделю.

В: В сексе чем вы занимаетесь?

О: Всем. Чего только ни захотим.

В: Как ты кончаешь?

О: Керт обычно отдрочит меня.

В: Керт отдрочит тебя, и это всё?

О: Ну, иногда, когда он очень уж заведен, он отсасывает мне, но он не хочет, чтобы я кончал ему в рот. Не говорите никому, что я вам это рассказал. Керт убьет меня.

В: Ты когда-нибудь трахал Керта?

О: Ну, я и правда не должен был бы говорить ничего, но дважды он мне дал себя трахнуть. В первый раз он попросил меня сделать это.

В: Ему понравилось?

О: Он сказал, что больно, но когда мы втянулись в это, он сказал, что ему нравится. Я знаю, что ему нравилось, потому что он кончил, пока я его трахал <…>

В: Он тебя целует?

О: Несколько раз, когда мы трахались, и он меня трахал, он целовал меня» (Wooden and Parker 1984: 89–93).

По представлениям уголовников настоящий мужчина не только не может подвизаться в женской роли, но и не должен проявлять никаких нежных чувств. Секс для них это всего лишь удовлетворение похоти, агрессия и доминирование.

По данным Вудена и Паркера, из выборки в 200 человек 10,5 % признают себя гомосексуальными, 11 % бисексуальными, а 78,5 % гетеросексуальными, но более половины этих последних (55 %) тоже вовлечено в гомосексуальную деятельность в тюрьме, при чем 14 % от общего количества – насильно, в том числе 9 % гетеросексуалов и 41 % гомосексуалов (Wooden and Parker 1984: 18, 49, 99). Как видим, проценты очень схожи с российскими. Из гомосексуалов «на крюку» оказались все 100 %, из бисексуалов 59 %, из гетеросексуалов – 10 %, при чем эта последняя цифра образована как средняя из 17 % черных, 16 % латиноамериканцев и лишь 2 % белых.

До тюрьмы имела сношения с мужчинами почти половина всех обследованных (99 из 200), – почти все гомосексуалы и бисексуал, но лишь чуть более трети (38 %) гетеросексуалов. Это примерно столько же, сколько у Кинзи для всего населения. Да и гомосексуалы все-таки не все: 10 % их открыло в себе это качество уже в тюрьме (Wooden and Parker 1984: 62). Среди гетеросексуалов, получается, приобщилось к этому сексу в тюрьме 17 % (55 минус 38). Сколько из них сохранит это новое качество после выхода из тюрьмы? Есть сведения, что большинство возвращается к прежней ориентации (Sagarin 1976). Однако это те, у которых прежняя была. А те, у кого сформировавшейся ориентации до тюрьмы не было? По крайней мере из 80 гомосексуалов 61 (76,3 %) несмотря на унижения и гнет остальных уголовников проставили «да» в графу «Я счастлив и доволен моей сексуальной ориентацией» и только 1,3 % предпочли графу «Я бы хотел лучше быть натуралом», т. е. гетеросексуалом (Wooden and Parker 1984: 254, tabl. 19).

Таковы результаты давления тюремной среды на формирование сексуальной ориентации в сравнительно благополучном обществе. Тюрьма несомненно приобщает к голубому сексу тех, кто не был с ним знаком, и формирует гомосексуальные склонности как тут, так и там.