Текст книги "Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность"

Автор книги: Лев Клейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 74 страниц)

3: И это имеет результатом…

Р: Запах».

И дальше: «Р: Немцы не обрезаны» (Zeeland 1993: 252, 261).

Еще в одном интервью собеседник Зилэнда Рон, охотно общающийся с немцами, продолжает эту тему. Зилэнд провоцирует его:

3: Некоторые из дающих интервью отмечают трудности с тем фактом, что немецкие мужчины в большинстве не обрезаны.

Р: Верно.

3: Полагаю, у тебя с этим не было проблем?

Р: Нет, коль скоро он чистый. Но многие немцы, с которыми я бывал, были обрезаны. Мой нынешний обрезан» (Zeeland 1993: 208).

Есть и противоположная критика: в своих солдатских мемуарах Д. Лычев (1998: 18) делится своим отвращением к обрезанным членам. В части, куда он на время попал «как назло, подобрались одни выходцы из Средней Азии и братского Кавказа». «Один вид их обрезанных инструментов» вызывал у него полную утрату желания.

Обычно же разница членов (обрезанный – необрезанный) оказывается чрезвычайно возбуждающей. Это обстоятельство может оказывать значительное воздействие на возникновение тяги к людям своего пола.

В раннем сборнике Харта (Hart 1973: 67–68) описываются путешествия гея-католика по голубым баням. Как-то он увидел там парня, который ему понравился сразу.

«Мой первый же взгляд в смутном свете дал мне понять, что это мой тип. Его длинные угольно-черные волосы и темные влажные глаза говорили о чувственной натуре. Кремовый цвет кожи и форма глаз выдавали евразийское происхождение. Пока он ходил взад-вперед по темным комнатам и коридорам, было трудно определить его данные в наиболее важном аспекте мужской анатомии. Но при внимательном наблюдении я постепенно мог увидеть вкусную головку и кольцевой желобок за ней. Он был обрезан». Далее описывается их контакт, ласки и т. д. «Множество ласк и поцелуев, особенно в шею. Много сосания. Когда я взял его в рот, я не мог удержаться от замечания насчет прекрасного обрезания, выполненного врачом. Я поздравил его с этим. Никаких слов объяснения не потребовалось».

В том же сборнике (Hart 1973: 70–74) в описании приключения взрослого с подростком заметное место занимают игры, которые вытекают из той разницы, о которой здесь речь. Рассказывает мужчина.

«Возможно, его привлекло ко мне то, что обычно привлекает к пожилым мужчинам некоторых юношей, как бы изголодавшихся физически по возлежанию с отцом. Я приближался к сорока, но был еще стройным, мускулистым. Я был чисто выбрит с бронзовой кожей и румянцем от моих тропических каникул, и сильно загорел за исключением белого участка на моих ягодицах и вокруг по нижней части живота.

Он был высоким школьником и выглядывал сверху из буйной ватаги подростков в мотеле Сан-Франциско». Когда рассказчик проходил мимо, он услышал, как парнишка говорит о шуме: «Похоже, никто в эту ночь не собирается спать». «Я остановился и посмотрел на него: высокий, с пышными рыжеватыми волосами, с детской пухлостью еще на щеках, но с телом тощим и гибким в желтой футболке и подрезанных брюках, слегка андрогинный.

Я заговорил даже не сознавая, к чему дело идет: «Приходи в мою комнату и я уложу тебя спать». С высоты своих шести футов он посмотрел на меня слегка сверху вниз» После повторного предложения «парень сощурился, смыкая густые ресницы, и я проследил путешествие его глаз, исследующих мое тело. Его улыбка была плутоватым образованием ямочки на правой щеке. Языком он облизал губы, потом засосал нижнюю губу под зубы…

Я не был у себя в номере и нескольких минут, как услышал стук в дверь… «Входи, – сказал я. – Здесь я один. Никого, кроме меня».

Парень позволил втянуть себя в комнату, и оба бросились в объятия друг другу, стали друг друга раздевать. «Когда я расстегнул и стянул вниз его подрезанные брючки, его пенис вскочил на полную высоту над тяжелым и раскачивающимся мешком с яйцами. Этот очень мужской елдак был столь толст, что мои большой и указательный пальцы не могли встретиться на его основании. Он выступал из спутанных коричневых волос, и его длина требовала двух рук, чтобы охватить ствол от основания до места за выступом головки. Он был обрезан.

Я же был не обрезан и пробежав руками по зарослям черных волос на моей груди и ущипнув мои соски, он стал играть с моими гениталиями и изучать способ, которым моя крайняя плоть отодвигается назад к густым черным лобковым волосам до полного открытия головки моего члена.

Взяв отвердевшую нижнюю часть его члена в левую руку и поместив конец его прямо против моего, я показал ему, как, взяв своей правой рукой мой член вокруг ствола, я могу натянуть свою крайнюю плоть на головку его члена и потом оттянуть ее назад, открывая мою головку. Это не раз извлекало из него стоны.

Потом он отступил от меня, произнес всего одно слово: «Кровать», и забрался в нее. Я хотел последовать за ним, но странно смущенным тоном он показал и произнес: «Свет». Я пожал плечами, выключил свет и забрался в постель следом за ним, отбросив одеяло к ногам».

Далее подробно описываются их взаимные ласки и переход к взаимной мастурбации (по инициативе подростка).

О том же в другом рассказе этого сборника (Hart 1973: 114–115). Гомосексуал так описывает своего партнера:

«Вероятно, потому, что он не обрезан, у него другая техника дрочки по сравнению с иными людьми, которых я видел. Вместо того, чтобы охватить рукой весь ствол своего стояка, он просто держал его свободно между вытянутыми большим пальцем и остальными пальцами, двигая рукой вверх-вниз как можно быстрее. Я никогда не мог это делать способом, который, видимо, удовлетворял его, но я любил наблюдать за ним, когда он это делал».

В другом сборнике Харта, уже не раз цитированном, Бад Беркли описывает свои приключения в школьном интернате и разница членов (обрезанный – необрезанный) занимает важное место в возбуждении гомоэротического любопытства, перерастающего в гомосексуальную любовь.

Мастурбации с эякуляцией Бада обучил школьный приятель-сверстник Билли Кентон, зазвав его в умывалку школы и показав свою опытность. На спор он побудил и Бада проделать то же. Однако в итоге он хихикнул: «Не думаю, что ты стал достаточно мужчиной – с этой детской кожицей, еще оставшейся на члене!»

Позже, в возрасте 15 лет, ночуя однажды без уехавшего соседа по комнате, Бад проснулся от странных ощущений. «Внезапно мои глаза открылись и мой член начал выбрасывать порцию за порцией. Чувствуя, что мой член начал плеваться, я пробудился от глубокого сна и чудесного сновидения. Я сидел в полном недоумении и в скудном свете из холла не мог поверить своим глазам. Член мой стоял, штаны моей пижамы были спущены до колен, а простыни сдвинуты в сторону. Самое загадочное, что мне показалось, будто смутная фигура метнулась вон из комнаты. <…>

Я старательно соскреб влажной мочалкой мой белый выброс с простыни, мой ум старательно припоминал темную фигуру, которую, как мне казалось, я видел убегающей из комнаты. «Не-а, это было мое воображение», рассудил я. Забравшись назад в кровать, я начал думать о своем переживании, и с отвердевшим опять членом стал фантазировать. Если кто-то был в моей комнате, кто бы это мог быть? Тим Мартин? Да-а! Или Билл Роберт-сон? Да-а1 Он мне тоже нравился! На следующее утро за завтраком я внимательно наблюдал за глазами моих соучеников. Не видя признаков вины ни на одном лице, я решил, что всё это мое воображение. У меня просто было эротическое сновидение («мокрый сон»).

Возможно, думал я, на меня снизошло такое сновидение, потому что я недостаточно дрочился. Некоторые наши школьники хвастались, что гоняют свой конец несколько раз в день. Я обычно делал это чаще. Когда я был примерно на год младше, я нередко игрался с другими школьниками, дроча, сравнивая стояки, соревнуясь на дальность выброса. Я всегда был не таким, как все, потому что единственный во всей школе еще сохранял на члене шкурку (крайнюю плоть). Это было куда любопытнее для остальных школьников, чем просто пацан с членом. Меня дразнили за то, что я не обрезан, но я уверял, что это мне не мешает. Но я чувствовал свое отличие. Когда мои сверстники начали спускать свои молоки всерьез и мастурбация стала не просто игрой, я постепенно отошел от компашки в душевой и дрочил свой член в уединении по уикендам в родительском доме. После той ночи я решил, что уикендов недостаточно. <…>

На следующую неделю я снова оставался один, так как сокомнатник еще болел. В одну из ночей я почувствовал во сне, как что-то дергает мой член. Вместо того, чтобы возбудиться, я испугался. Я не хотел показать, что проснулся, и спугнуть пришельца, но хотел и открыть глаза и увидеть, кто это. Тут я почувствовал особенно чудесное ощущение на пенисе. Я прижмурил веки, чтобы увидеть, что происходит, и в скудном свете узрел голову, снующую вверх и вниз на моем члене. Кто это и что он делает? Я не мог сдержать мой оргазм и, как я с восхищением увидел, Джо Скотт взглянул на мое лицо и мой член выскочил из его рта. Он вскочил и выбежал из моей комнаты. Я был в полнейшем шоке.

Джо Скотт? Вот это да! Это был старшеклассник! И игрок футбольной команды! У него была отличная фигура и сверхдлинный обрезанный член, которому другие школьники завидовали. И ему было по меньшей мере шестнадцать или семнадцать лет. У Джо Скотта во рту был мой член? А я ведь был ничтожный младшеклассник! В мозгу у меня была каша! И… я был влюблен!

На следующий день я избегал смотреть на Джо. Как мне дать ему знать, что мне нравится то, что он делал с моим членом, и я хочу, чтобы он делал это снова? Кроме того, мне хотелось трогать руками его большой член. Как мне дать ему знать, что я думаю о нем весь день и что я люблю его? Я хочу его член в свой рот! Я никогда не сосал член, но я правда хочу его член. <…> Смогу ли я глотать его член? В бессоннице я беспокоился, метался и ворочался до ночи на четверг.

Сердце мое остановилось, когда я услышал шум. Какая-то фигура вошла в комнату. В слабом свете мне было видно, что это Джо. Я прикрыл глаза, когда он приблизился к моей кровати. Пальцы его коснулись моего члена, потом потянули его из пижамы. Мой член отозвался тем, что стал немедленно твердым, как камень. Джо должен был понять, что я не сплю, но я не двигался. Он сдвинул мое одеяло в сторону и я почувствовал мучительное ощущение сдвигаемой вниз кожицы на члене и губы Джо сжимающиеся на моей обнаженной сверхчувствительной головке. Я застонал, и он взглянул прямо мне в глаза. Господи! Я не мог больше притворяться. Ну и что теперь?

Инстинктивно я потянулся вниз туда, где возле моей кровати на коленях стоял Джо, – и преуспел. Я охватил пальцами наибольший, наитвердейший обрезанный пенис, какой и только мог вообразить, и я чувствовал контуры мужественной фигуры Джо Скотта. Я склонился, чтобы взглянуть на него, но он живо вскочил мне на грудь и сунул свой член футболиста прямо мне в рот. Я подавился. Он быстренько спрыгнул вниз к моему члену и медленно стал сосать его, как бы давая мне урок. Я учился быстро, и он снова вскочил мне на грудь и протолкнул член к моим миндалинам. Я старался доставить ему удовольствие. Вдруг он вынул свой пенис у меня изо рта и стал шептать в мое ухо: «Ты делаешь это великолепно, друг. Расслабься и наслаждайся». Я сосал так долго и старательно, что, я думал, сотру кожу с его широкой пылающей головки. Наконец, слишком скоро для меня, он фонтанировал мне в рот, и я глотал и глотал, решив проглотить всё, что Джо накачивал в мое горло. <…>

Джо поразил меня тем, что вернулся к моему члену и стал медленно, ласково сосать, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть на мою крайнюю плоть, ходящую по моей головке. Он знал, когда я был близок к выбрызгу и замедлил свои операции, явно желая дать мне как можно больше удовольствия. Я надеялся, что это будет продолжаться вечно, но я не мог сдержаться и предупредил его: «Джо, я сейчас перельюсь через край». «Дай это мне, друг», – сказал он, и я выстрелил ему в рот. Он и вправду глотал мои молоки младшеклассника! Оправившись от оргазма, я думал о том, как я люблю этого парня. Он поднялся ко мне, дал мне долгий, глубокий поцелуй и прошептал: «Я отыскал твой член, друг. Спасибо». Он вскочил и убежал из комнаты» (Berkeley 1995).

Бад Беркли настолько проникся убеждением в важности первозданного облика своего члена, что впоследствии основал Необрезанное Общество Америки (Uncircumcised Society of America) и выпустил сборник «Крайняя плоть» («Foreskin»).

Другой участник сборника Харта, тоже Бад, рассказывает, что рос городским парнишкой, но проводил много времени на ферме своего отца.

Он помнит, что любил парней и до эпизода с Люком, но не находил возможностей. С Люком они дружили с детских лет и часто соревновались, писая со стога в амбаре – кто дальше. Однажды после этого Люк подоил свой и спросил: «Ты свой ставил?» У Бада вставал, но сам по себе, он не знал, что можно захотеть и поставить. «Я глазел, как Люк делает свой член всё больше и больше. «Вот, давай я тебе покажу» – и он начал с моим. Без промедления я взялся за его. Микросекунды спустя одежды были сброшены в сено. Даже в тринадцать Люк знал что где в мужском теле – кто его знает, откуда. Мы увлеклись друг другом – дергали, тянули, гладили, пробовали на вкус. Он привел языком мои сосочки к отвердению, а я его. Затем его рот обволок мой член, и я оказался на седьмом небе. Я наблюдал, загипнотизированный, как мой член исчез во рту Люка. Меня охватило сознание, что нечто должно случиться, хоть я ни фига не понимал, что. Я выдернул свой из его рта, отпрыгнул от него и побежал по амбару, крича «Отлить хочу!!» Это не была моча, а тягучие капли, которые вытекали и падали вниз, расплющиваясь. Люк стоял рядом, накачивая свой, и еще одна порция брызг упала рядом с моей. Люк протянул руку, потянул меня за член и сказал: «Это не моча». Я чувствовал себя глупым, но мне было хорошо».

Оба мальчика продолжали свои эксперименты повсюду. «Его забавляла лоснящаяся головка моего обрезанного члена, а я завидовал его большому необрезанному деревенскому члену, шкурка которого скрывала тайну внутри. Люк решил увидеть головку своего члена. Мы сделали проект, как растянуть крайнюю плоть. Мы постепенно засовывали всё больше и больше всякую всячину под кожу, под конец концы пальцев. Проект затянулся на месяцы, <…> было больно, но это то, чего Люк хотел. Наконец отверстие стало достаточно большим для языка – моего. Крутить языком внутри было невероятно вкусно. Солено. Пугающе. Похоже на соус Вегемайт (эти австралийцы знают, что намазывать на тосты!). Лизание сводило Люка с ума и придало ему решимость».

Он залупил кожу, обнажив головку полностью, но так как член при этом встал, то не смог вернуться в прежнее состояние. С трудом вправили головку с помощью слюны и применив зубы. «Крайняя плоть Люка стала со временем свободнее. Он мог прятать в ней треть моего члена, позволяя мне представлять, что значило бы иметь крайнюю плоть». Когда, однако. Люк втянул еще одного мальчика в их сексуальные игры, тот пожаловался родителям, и ребят разлучили. Потом Бад продолжил гомосексуальные игры с другими, а Люк, выросший могучим спортсменом, некоторое время еще участвовал в их взаимном сосании, но потом перестал и обзывал Бада гомиком. Но и с девушками ему было трудно иметь дело из за большого размера его члена («Люк мог писать через боковую прорезь комбинезона»). Вообще он был неудачником, всё время попадал в аварии (похожие на попытки самоубийства) и еще в молодости погиб. Вскоре после его похорон Бад встретил взрослого гея, похожего на Люка размером члена. Тот хотел взаимного сосания, но Бад упросил его оттрахать его. Было ужасающе больно, но Бад плакал не от этого (Bud С. 1995).

Еще одна история из того же сборника происходила на ферме, в сельской местности штата Кентуки. Дети, в том числе Кенни, проводили много времени в хлеву, наблюдая случку животных.

«Секс был всегда на первом месте в наших мыслях. Мы часто изобретали поводы вытащить наши члены, чтобы сравнивать размеры или наблюдать, у кого выросло больше волос вокруг. У нас, конечно, вставал – это была часть соревнования, у кого больше. С десятилетнего возраста у меня вставал всякий раз при виде привлекательного очертания ствола в штанах другого пацана или если я мог бросить беглый взгляд на голый член в общественном туалете или если кто-нибудь курсировал возле меня, когда я отливал.

С самого раннего возраста, как я себя помню, я был одержим страстью смотреть на мужские половые органы у людей и животных. Меня особенно возбуждало увидеть член, если он был необрезанный или стоящий. Я фантазировал часами, как бы сдвинуть назад природный капюшон с члена. В самом деле мой первый оргазм, в возрасте около двенадцати, наступил, когда я самоудовлетворялся, думая, как бы я это делал мальчику, который приходил ко мне в тот день играться. <…> В среднем я с тех пор дрочился раз в день. Позже, в возрасте тринадцати и четырнадцати, когда мы складывали члены, чтобы сравнить размер, это иногда вело к одновременной дрочке, но я не припомню взаимную мастурбацию в те времена. <…> Я почти всегда выигрывал соревнование на скорость, потому что при виде других пацанов, накачивающих свои напряженные члены, я очень разгорячался и мигом кончал».

Первым разделенным голубым опытом он считает случай, который свел его, тринадцатилетнего, с шестнадцатилетним работником, которого его отец нанял для хозяйственных работ. «Харли был загорелым и стройным мускулистым блондином, мужественным во всем. <…> Когда случалось, что он дружески обнимал меня рукой за плечи и я чувствовал рядом жар его тела, у меня всегда вставал.» Через несколько недель после его появления, Харли помогал соседу провести случку коровы с их высокопородным быком Старым Максом. Кенни, разумеется, крутился тут же, со всегдашней охотой до таких зрелищ. «Когда Харли подвел быка к заду коровы, его огромная мошна то качалась, как церковный колокол, то подтягивалась к его промежности. Его тонкий малиновый стержень то выскальзывал из его футляра, то втягивался в него, и с него капала предварительная смазка. Макс несколько раз нюхал и лизал коровий зад. Потом он встал на дыбы, высунув член на добрых полтора фута. Он сначала не попадал, но когда кончик дотронулся до жаркого мокрого влагалища коровы, Макс подался вперед и дал два или три толчка, которые почти поставили корову на колени. Его двухфутовый стержень скрылся в корове и вышел из нее. Это было закончено быстрее, чем я успеваю об этом рассказать. Старый Макс оттянулся, опустился на землю, вытянул голову и издал долгое мычание. Потом он вернулся к корове и покрыл ее еще раз. Корова, фермер и Старый Макс все были явно довольны хорошо проделанной работой».

Помогши фермеру увести корову, Харли и Кенни, разгоряченные и потные, расположились отдыхать на хлопьях сена. «Наблюдение за случкой всегда страшно возбуждало меня и ствол у меня стоял. У Харли тоже. Я сидел напротив, откуда уставился прямо на его промежность. Его узкие джинсы были мокрыми от пота и прилипли к его ногам. Поверх его бедра проходило по диагонали этакое гладкое скругленное ребро, толще и длиннее сосиски. Оно дернулось.

Харли увидел, как я уставился на его промежность, и сказал: «Знаешь ведь, что это, правда? " Я кивнул и рефлексивно мой собственный напряженный член подскочил и ударился о переднюю поверхность моего комбинезона. Он говорит: «Малыш, ты, наверное, хочешь увидеть мой член, да?» Я не мог сказать ни слова и чувствовал, что лицо мое стало свекольно красным. Он продолжал: «Ну что плохого в охоте посмотреть член другого парня. Я тоже люблю посмотреть». Момент погодя, он говорит: «Я покажу тебе свой, но тогда ты покажешь мне свой. Баш на баш. Идет?»

Он встал, распустил ремень и медленно расстегнул ширинку своих штанов. Он не носил трусов. Его правая рука потянулась и чуть повозилась, прежде чем вытащить его природно зачехленный полутвердый член. Потом его рука вернулась в штаны и вытащила мошонку с яйцами. Вся его мужская краса свисала теперь из его открытых джинсов и часть его золотых волос показывалась сверху и по сторонам их. Он стоял молча и позволял мне глазеть, как его член, подергиваясь, удлинялся до полной эрекции. Головка его члена и ее окраина лишь слегка были прикрыты тонкой и короткой кожицей крайней плоти. Его орудие было просто прекрасным, самым большим, какое я до того видел, – дюймов семь.

«Теперь твой черед», – сказал он. Он видел, что я почти в трансе и добавил: «Ну расслабься. Я же твой друг. Что за дело показать член». Я встал, сделал два шага, чтобы стать перед ним, открыл свою ширинку и достал свой стояк. Он был напряженный, с сияющей обнаженной головкой, раскаленной докрасна. Он сказал: «Кенни, у тебя отличный член. Судя по его размеру теперь, он через несколько лет станет взаправду красотой. Ты будешь с большими яйцами и огромным членом или я не я». Он дал мне почувствовать гордость и я уже больше не стыдился, что Харли видит мою отроческую наготу.

Потом он сказал: «Ты хочешь только смотреть на мой или хочешь и подержать его?» Онемев, я кивнул головой. Он взял мою руку и положил ее на свой напряженный ствол. Он был шелково-нежным, пружинно твердым и прекрасной формы. Я сжал его ладонью, потом медленно провел ею вниз, чтобы оттянуть его кожицу с головки. Я чувствовал его пульсацию, пока член набухал и становился тверже. Моя вторая рука потянулась к его яйцам. Держать его член и яйца было самым чудесным ощущением, которое мои руки когда-либо чувствовали. Автоматически одна рука двигалась вверх-вниз, оттягивая и напуская кожицу на его головку; вторая мяла его яйца в их мешочке. Член становился все тверже и тверже. Харли начал двигать тазом вперед и назад, сперва медленно, потом быстрее и глубже.

Он хрипло стонал: «Сожми его крепче. Быстрее! Быстрее!» Потом он плотно закрыл глаза, отбросил голову назад и подался тазом вперед с возгласом: «Малыш! Я кончаю!» Он брызнул длинной струёй словно сливок через мое плечо на солому. За первым спазмом следовали четыре или пять более слабых выбросов. Он тяжело дышал с минуту, а потом сказал: «Боже милостивый, Кенни, это было так здорово, как никогда раньше». Чуть позже он сказал: «Ты дрочишься? Когда-нибудь спускал?» Я кивнул и сказал: «Ага, уйму раз». Он спрашивает: «А хочешь, чтобы я тебе сделал это? Я в долгу перед тобой».

Мой член был еще вынут и тверд, как камень. Всё, что Харли хотел мне сделать, и как бы он ни делал это, всё было что надо. Я был на седьмом небе. Он схватил мой член и начал дрочить мне. Почти немедленно я выбрызнул такую порцию, как никогда до того. Он еще долго сжимал мой член и скользил его кожицей вверх и вниз. Даже не становясь мягким, мой член выстрелил еще раз, но уже не столь полно.

Такова история моего первого голубого опыта, хотя в то время я не осознавал его таким. Это было лучшим, что у меня когда-либо было – нечто вроде дрочки на всю жизнь». В последующие полтора года у них было много повторений. Но они не считали свое поведение чем-то необычным. «В те времена быть гомосеком просто означало, что ты активно сосешь член или пассивно даешь кому-либо трахать свою задницу Поскольку Харли и я не сосали и не трахали, мы не имели повода думать, что мы гомосексуальны. В те времена по крайней мере в моей части страны взаимная мастурбация между мужчинами была в порядке вещей и не считалась гомосексуальной. Это была часть нормального распорядка в сексуальном экспериментировании между мальчиками – просто как ожидаемая часть взросления и становления мужчины. На языке того времени взаимная мастурбация означала что? – «просто помочь дружку разрядиться». Я бы добавил, что пассивный оральный секс (т. е. давать отсосать) и активный анальный секс (совать свой член в зад другого мужчины) были также приемлемой формой гетеросексуального поведения мужчин и ни в какой мере не рассматривались как действия геев. <…> То, что я говорю о моей сексуальной жизни между годами от десяти до четырнадцати, в большой мере верно относительно всех мальчиков, которых я знал. Наше любопытство и половые игры не имели ничего общего с вопросом о том, кто мы – натуралы («прямые») или геи.

Я не понимал, что я в самом деле гей, пока мне не стало около семнадцати. Вот тогда меня поразило, что я всегда влюбляюсь в старших парней, в то время как другие парни моего возраста проявляют ту же форму эмоциональной привязанности к девушкам». Он добавил, что полагает и Харли таким, хотя и тот и другой обзавелись семьями (К. R. В. 1995).

Кто бы мог подумать, что такая незначительная деталь, как наличие или отсутствие крайней плоти, может иметь такое значение в возникновении или, по крайней мере, становлении гомосексуальных чувств?