Текст книги "Другая любовь. Природа человека и гомосексуальность"

Автор книги: Лев Клейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 74 страниц)

Текст первый:

Рассказывает Уэйн. В первый же день, когда их с Брэндоном поселили в одну комнату, они стали налаживать отношения: делили жеребьевкой кровати и т. п. Тут Брэндон внезапно спросил, ни с того ни с сего: «Онанизмом занимаешься?» Уэйн пришел в замешательство: «Ну, ммм… да. Можно сказать». «Клёво. Я дрочусь. В самом деле дрочусь. Несколько раз в день. А ты сколько?» «Вроде того же». На деле Уэйн дрочился еще чаще.

Брэндон заявил, что у него стоит часами. «Я хочу сказать, у меня всю дорогу штырем торчит». «Ну, я вижу», – сказал Уэйн, глядя на его трусы, вздыбленные большой палаткой. «Видишь ли, – сказал Брэндон, – где-то в это время я обычно и дрочу его, после полудня». «Я тоже», – ответил Уэйн. Брэндон сунул руку за резинку трусов и сказал: «Отлично. Ну и что ты скажешь, если я вытащу его и займусь этим делом?» Уэйн не возражал. Брэндон предложил и ему заняться тем же. «Он стянул с живота резинку трусов и посмотрел вниз, как бы проверяя свое оснащение. Я тоже встал и стянул свои джинсы. У меня еще не стоял, так что я поиграл немного с членом через трусы и скоро у меня уже стоял, как у него».

Уэйн достал бутылку кокосового масла и поставил на стол. «И вот мы стоим, долго потирая свои промежности. И он говорит: «Парень, мои яйца просто разрываются!» А я отвечаю: «Ага!» Я почувствовал, что столь обуян похотью, как никогда до того. Это именно ситуация, нечто пугающее и необычное.

Вены на лбу Брэндона вздулись. Он был потен. Он сказал: «Мы настроились на это, так?» И я сказал: «Так». Но моя глотка пересохла и голос дрогнул». Повторив эту моральную подготовку несколько раз, Брэндон сказал: «Я покажу тебе свой, если ты покажешь мне твой» и стал считать до трех. «На счете три он стянул свои трусы, а я стянул свои, и вот мы стоим в трех футах друг от друга со стояками, покачивающимися на весу. Он говорит:

«Парень, здорово, производит впечатление». Я говорю: «Да, парень, у тебя тоже ничего». <…> Может, я и был слегка разочарован – ну, знаете, почувствовал разочарование и облегчение в одно и то же время. Разочарован я был тем, что не оказалось ничего чрезвычайного и особенного, но и успокоен тем, что я оказался нормальным по сравнению с ним. У меня всегда было любопытство к членам других парней. Это было просто любопытство. Я не был заинтересован в них, не был заинтересован в члене…»

«Мы немного покрасовались так. Его член дернулся, и мой дернулся…» Затем парни натерли члены маслом и начали работать. По окончании Брэндон спросил, было ли это сложно. Уэйн ответил, что не было. «Значит, можно будет потом повторить?» «Да, наверное можно».

В следующий раз когда Уэйн настроился на дрочку, «Брэндон стянул трусы, пересел на мою кровать и попросил меня подвинуться. Мы просто дрочились вместе». Через какое-то время пришел день, когда они лежали поперек кровати ногами на полу, и обоим пришла в голову одна и та же идея: «Не будет же концом света, если его рука будет скользить по моему члену, а моя – по его? Кто это узнает?» Но они отказались от этой идеи. «Брэндон сказал: «Ты знаешь, если мы это сделаем, следующей ступенькой должно быть шестьдесят-девять». Они боялись стать голубыми. (Eighner 1998: 50–59).

Текст второй:

Рассказывает Стоун. Его напарник по комнате Крис – крупный зеленоглазый парень, который утром расхаживал по комнате в трусах, не стесняясь стоящего под ними члена. Сам Стоун, парень с голубым уклоном, хотел добиться кооперации в «самообслуживании» и решил, что может не очень церемониться. На второй день вечером он положил журнал с девочками на свою тумбочку и, улегшись в кровать, начал поглаживать свой член, не обращая внимания на соседа. Потом стянул трусы и раскрыл журнал на одеяле. Глядя в журнал, он скоро добился того, что член встал полностью.

Крис сначала делал вид, что погружен в учебник, потом взглянул на Стоуна и спросил, не надо ли ему, Крису, уйти из комнаты. «Я сказал, уходи, если это тебе неудобно, но мне это всё равно. Я буду дрочить, когда мне захочется, а ты волен делать то же самое. Ну, а если тебе нужна укромность, скажи, я выйду». Через минуту Крис спросил, нет ли у Стоуна еще одного журнала. «Само собой, есть, вот возьми». С журналом Крис вернулся на свою кровать. «После того, как я фонтанировал, я взглянул на него. Он сидел на краю своей кровати, вытирая свой вынутый из трусов член, о трусы. Видимо, всё это время он смотрел на меня».

«Ох, вот и легче стало», – сказал Стоун.

На следующий вечер Крис заговорил первым. «Ты не против, если я возьму снова один из твоих журнальчиков?» Стоун присел на корточки и стал вытягивать журналы из тумбочки, открывая их на самых заводных страницах и раскидывая их по полу.

«Я потирал мой член пока он не отвердел, а затем я встал на колени и начал накачивать член, листая журналы. Крис полез рукой в трусики и, поработав там немного, вынул эту штуку наружу. Он немного колебался, но через короткое время он был уже на коленях и скользил по своему стволу крепкой хваткой. Я указывал ему лучшие картинки. Он выбрал несколько, которые нравились ему больше.

<…> Когда он взглядывал на меня и видел, что я смотрю на его стояк, я не отводил взгляда. Первые разы, когда он видел это, он отворачивался в сторону, как бы стараясь укрыться, но через какое-то время он уже показывал его мне так же, как я ему свой.

«Давай, договоримся».– сказал я.

«О чем?»– спросил он.

«Обмен дрочкой». Его кисть остановилась. «Ну, не надо, если это для тебя слишком».

«Я никогда не делал чего-либо подобного». Он сделал глубокий вдох.

«Это просто дрочка. Мы дрочимся всё равно. Какая разница, чью руку мы используем? Ну, ладно, забудь».

Он начал потягивать свой ствол снова, хотя несколько медленнее, чем раньше. Я сидел на корточках и работал над своим членом <…>

«Мм… кто будет первым?» – спросил он.

«А мне по фигу. Можем начать вместе. Хочешь испробовать?»

«Ага. Ты будешь мне показывать».

Я отодвинулся на коленях. Он сидел на корточках, а его твердый тычок всё еще был в его руках, мне было трудно за него ухватиться. Он казался просто непонимающим, но когда он увидел мою вытянутую руку, он сел, убрал свою руку с члена и подался тазом вперед. Когда мои пальцы сомкнулись вокруг его ствола, он как задохнулся. Какое-то время он искал мой член ощупью. Ощупью, потому что закрыл глаза. Он взял рукой мой член неудобно, не сомкнув руку, и стал двигать рукой по члену, неловко гладя его. Я верю, что он никогда не делал этого прежде, и очень возможно, что никто, кроме него самого, не дотрагивался раньше до его члена. Но скоро он улучшил свою хватку и движения. <…>

«Ах, черт, это изумительное ощущение, Стоун, здорово. Ощущать твою руку очень хорошо», – сказал он <…>

«Но было бы еще лучше в постели, может быть с каким-нибудь лосьоном».

«Ага, именно так,» – сказал он, и было неясно, соглашался ли он с перемещением в кровать или ему нравилось, как я щекотал дорожку под головкой его члена».

Они переселились в кровать, и Стоун предложил сначала обслужить Криса. «Я лежал рядом с ним и гладил его член. «Теперь говори мне, ты ведь знаешь, как тебе лучше: плотнее… свободнее… возле кончика… возле основания… быстрее… медленнее… короткими рывками… длинными движениями». Я показывал то, что называл.

«Делай, что делаешь, – сказал он. – Но что, если я спущу?»

«Ну, тогда и будет мой черед».

«Ты имеешь в виду, что это окей?»

«Чудак, так ведь вся идея в этом», – сказал я ему».

Через некоторое время Крис объявил:

«Ах, черт, мне хочется кончить». Его яйца были уже туго подтянуты к основанию члена, и я знал, что достаточно несколько постоянных, непрерывных поглаживаний, чтобы он кончил. Дроча парня, я стараюсь делать это так хорошо, чтобы он затем делал так же хорошо мне. Другими словами, я делаю это не потому, что так уж люблю манипулировать его членом, но мне нравится видеть, как парень кончает. Я не имею в виду, что люблю смотреть на вещество, вылетающее из его члена. Я люблю видеть изменения в его теле, когда он разгорячен.

По мере того, как Крис становился жарче и жарче, он как бы рос. Мускулы вздулись там, где до того была бесформенная масса. Соски отвердели. Грудь покраснела. <…> Глаза его были надолго закрыты. «Сейчас кончу», – предупредил он, как если бы я испугался этого. «Давай, кончай, жеребчик. Работай, работай». Его живот отвердел. Ноги задрожали, и он выстрелил свои молоки.

Теперь, когда дело сделано, не надо останавливаться, пока не будет сказано прекратить. Можно замедлить немного, когда большая часть его семени уже здесь, но я продолжаю доить, пока не будет сказано: стоп. <…> Он бился так, что я думал, сломает кровать. «Ах, черт!» – сказал он, содрогаясь от удовольствия. И лежал на спине, тяжело и часто дыша. «Ах, черт, ах, мать твою, ах черт…» – и так секунд тридцать. А потом: «Спасибо, Стоун. Ну, спасибо, это было здорово».

Потом, естественно Крис отплатил Стоуну тем же, навалившись на его живот, чтобы было удобнее.

Назавтра Крис сказал: «Насчет вчерашней ночи…» Стоун боялся, что разговор будет неприятным, но Крис продолжил: «Ну, это был лучший секс (или как ты там это назовешь), который я когда либо имел. Я прокручивал в мыслях это всё снова и снова и я совершенно уверен, я хотел бы, чтобы это повторилось. Только я вот думаю…»

О чем он думал было: Сколь голубыми это нас сделает? Стоун успокоил его, что не намерен целоваться. Они согласились быть и дальше всего лишь «приятелями по дрочке» (jack-off buddies) (Eighner 1998: 14–27).

Но они в сущности уже практиковали регулярные гомосексуальные контакты. Ведь взаимная мастурбация – один из видов гомосексуальных сношений, при чем весьма распространенный (по Гиршфельду 40 % гомосексуалов ограничивались только этим способом удовлетворения, по Уэсту – 17 %). Какова в этой обстановке психология перехода к более глубоким видам гомосексуальных сношений?

Текст третий:

Рассказывает Джеймс, парень явно гомосексуальный и не скрывающий этого от интервьюера. «Я не думаю, что многие помнят Курта. Это был высокий узкий в талии блондин, говоривший с гнусавым выговором провинциала. <…> Он пытался отрастить усы, но был столь светлым, что усов не было видно, пока он сам не попросит их заметить. Но зато его светлые волосы на груди не заслоняли его мускулов, и он всегда выглядел чисто выбритым. <…>

Как-то поздним утром он, лежа на спине в своей постели, расстегнул свои джинсы, высунул член наружу и начал дрочить. <…> Первый раз, как это произошло, я подошел к его кровати и, начав поглаживать свою промежность, сказал: «Это выглядит крутой забавой». А он говорит: «Так и есть». Тут я говорю: «Знаешь, у меня встал вовсю» и потираю промежность. А он говорит: «Никто тебя не держит, делай то же самое». <…> Я достал свой член и мы стали дрочить… <…>. Это повторялось не раз».

Однажды когда Джеймс был в одних трусах, а Курт сел на кровать и стал расстегивать свои джинсы, Джеймс, услышав звук его молнии, скинул трусы и оказался совсем голым. «Я стоял в ногах его кровати немного в стороне, и не скромничал глядя прямо на его член, когда мы это делали. Однажды он сказал: «Если уж ты готов стоять тут голым, когда дрочишь, почему бы тебе не повернуться кругом и не показать мне твою славную попочку?»

Ну, ты помнишь, каким я был тогда, я выглядел очень мальчишески, с гладкой попкой. Значит, я показал ему небольшое шоу, и сказал ему, что если уж он хочет глядеть на мою попку, то я хочу видеть его грудь и ему надо снять свою рубашку. До того, он только вынимал свой член из штанов для дрочки, а теперь он стал снимать и рубашку. Он не был мистером Америка, но был мускулист, и коль скоро он видел, что я искренне любуюсь его мускулатурой, ему было приятно мне ее показывать. Он больше получал от показа своих мускулов, чем я от любования ими. <…>

Я не откладывал намеков надолго. К третьей или четвертой сессии я предложил пососать его член. Но он на мои слова: этого никогда не будет, и чем скорее ты выкинешь это из своей красивой головки, тем счастливее будешь.

В остальном, дела помаленьку двигались. Сначала он только глядел на мою попку, потом он хлопал по ней, потом немножко стал поигрывать пальчиком, легонько, только вокруг очка, и большей частью для собственной забавы. Ну, и я, через какое-то время стал сжимать его бицепсы, тереть его плечи, даже пощелкивать по его соскам и полизывать его подмышки. И я мог смотреть на его член, сколько угодно, я только не мог прикасаться к нему».

После какого-то неудачного свидания Курт с девицей вернулся, разделся и сел на край кровати Джима. «Поглаживая свой член, он сжимал мою задницу. Когда он понял, что я проснулся, он начал совать палец в мое отверстие. Я приподнялся на карачки. Ощупав мое очко всё вкруговую, и потыкав в него немного, он всунул весь палец и начал трахать им меня. Я просто потерял контроль над собой, подаваясь назад навстречу его руке и зажимая его палец, я стонал и просил: «е… меня, е… меня, мой жеребец, е… мою дыру, е… мою ж…». Я-то имел в виду, что хочу, чтобы он сунул туда свой член. Но он предпочел не понимать этого, и действовал, как если бы я просил его покрепче оттрахать меня пальцем». Оба кончили. Курт поцеловал Джима в шею и прошептал: «Милый, ты лучше всех, кого мне довелось трахать».

«Как-то вечером он пришел весь в поту, в спортивном костюме. Он где-то играл в гандбол. Он прошел к моему столу и стянул вниз свои трусы и носки. Его твердый член вспрыгнул почти мне в лицо. «Хочешь потрогать мой член?» Оказалось, он имел в виду «только потрогать». Я мог ласкать его, щекотать или сжимать, я мог даже охватить его рукой. Но мне не было разрешено дрочить его». То есть Джиму позволялось в это время дрочить только свой член. Когда он кончил, Курт убрал его пальцы со своего члена. «Теперь не говори, что я тебе ничего не давал».

Однажды ночью Джим внезапно проснулся. «Почти никогда я не просыпаюсь ночью, но на сей раз проснулся за несколько часов до рассвета. Я повернулся посмотреть на его кровать и открыл глаза. Член Курта стоял прямо вверх, и основание было охвачено его рукой. <…> Было полнолуние, и лунный свет падал прямо на его член. По крайне мере одному из нас всё снилось. Я слышал слова Курта «Отсоси мне. Отсоси мне. Прими мою сперму». Он говорил это очень медленно и очень тихо, но это не был шепот: «Соси мой член, соси мой член. Я хочу кончить тебе в рот».

Я вскочил с кровати и опустился на колени у его кровати. Ей-богу, глаза его были открыты и он видел меня. «Соси меня Джеймс. Это твой единственный шанс. Соси мой член».

Я сомкнул свои губы на его члене. Сразу же он начал извиваться и корчиться. Он говорил: «Это то, чего ты хотел, Джеймс. Ты хотел сосать мой член. Смотри, что это делает со мной. Ах, ты, х…сос, ты грязный голодный х. сос!» Всё это страшным голосом, как в кино, полном плохих предзнаменований. Он вытаскивал член из моего рта и потом с силой вталкивал его мне в рот <…>

Потом он начал кататься плечами по постели и мотать головой из стороны в сторону. Когда я, наконец, разобрал, что он говорит, это было нечто вроде «Ты мучаешь меня. Ты пытаешь меня». Но по тому, как его член отвечал мне, я понимал что не причинял ему боль. Пока я сосал, его член начал истекать влагой. Я еще чувствую ее вкус. <…> Он начал бить ногами, и я почувствовал как его член стал сверхтвердым, это показывало, что он близок к тому, чтобы кончить.

Он схватил мою голову и начал трясти ее. «Кусай. Кусай» – говорил он. <…> И его член выстрелил мне в рот, как эти пончики с соком внутри. Он наполнил мой рот своим соком. «Глотай», говорил он. «Глотай и будь проклят». Он всё еще держал меня за голову, и я вынужден был глотать, чтобы не захлебнуться. <…> Казалось, содрогания проходят через всё его тело, и один за другим выбросы из его члена падали в мой рот. Время шло медленно. Его живот изогнулся, и последовал еще один выброс. Курт покрылся гусиной кожей, будто от озноба, и хотя его член был уже полумягким, еще немного спермы выдавилось из него. <…> Наконец, он выпустил мою голову. Я оторвался от его промежности. Его член выпал из моего рта, как вялый липкий кусок. И вот тут-то, как он уверяет, он проснулся полностью».

Он привстал, облокотился и притянул к себе голову Джима. Понюхал и сказал: «Сперма!» Сначала он бросился бить Джеймса (тот заслонялся подушкой), потом схватился одеваться и выбежал из комнаты. Как оказалось, он отправился к начальству общежития с жалобой на Джеймса. Он заявил, что Джеймс гомосексуал и против воли Курта имел с ним сношение, воспользовавшись его сном. Он потребовал немедленного их расселения. По-видимому, он воевал со своим собственным желанием (Eighner 1989: 94-115).

3. Летний лагерь

Кaк сезонные или краткосрочные интернаты можно рассматривать летние лагеря для подростков: бойскаутов в англоязычных странах, «следопытов» (пфадфиндеров) в Германии, харцеров в Польше, пионеров в СССР. В ряде стран это лагеря только для мальчиков, у нас здесь живут вместе мальчики и девочки, но у каждого пола – свои спальные палатки, часто даже свои организационные подразделения – отряды. Есть еще и спортивные лагеря, где ситуация примерно та же. О спортсменах раньше такое не писали, хотя было это всегда, а сейчас пишут откровеннее, особенно когда выявляются такие случаи, как в Олимпийской сборной Петербурга, один из участников которой стал суженым Бориса Моисеева.

«Хотя много ли мы знаем о наших спортсменах, как они живут, например, на тренировочных сборах? Сейчас из-за дефицита средств сборов стало поменьше, а еще недавно там по несколько месяцев в году будущие чемпионы набирались мастерства – и не только спортивного. Там, вдали от дома, познавали они и азы человеческого бытия, в том числе и интимные, приобретая первый сексуальный опыт. Но окружающий мир на сборах был узок и строг. Не дай Бог, увидит тренер кого-то из ребят с подружкой – скандал, вплоть до изгнания из спорта. Так что невольно общались с товарищами по команде.

Один чемпион, по профессии врач, как-то сказал мне, что ему чуть ли не единственному в юношеской команде удалось избежать гомосексуального контакта, и то лишь потому, что готовился к ответственным стартам.

– А остальные, что же – без всяких сомнений занялись любовью друг с другом?

– Нам было по 16–18 лет. Напряженные тренировки хоть и отнимали много сил, но не могли заглушить зова плоти. Естественно, мы интересовались «этим делом», расспрашивали у «стариков» подробности. А учились – кто хотел «всё сразу и сейчас» – на своих товарищах» (Безрукова 1997).

Для всех этих заведений характерна изрядная степень закрытости: подростки и юноши, вырванные из семейного быта, живут отдельно от взрослых, в значительной мере или полностью однополым сообществом, и довольно быстро в этом сообществе возникает самоорганизация – своя структура, своё ранжирование, свои лидеры, свои парии, иерархия личностей, стойкие связи и отношения. Возникают свои правила, традиции, обряды, ценности, своя субкультура, свой диалект.

Подростки попадают в эти сообщества в самом сексуально возбудимом возрасте, когда начинается бурное выделение половых гормонов, самопроизвольно возникает жгучий интерес к сексуальной сфере и все сексуальные проблемы приобретают для юнцов остроту и актуальность. К тому же это возраст, когда для подростка собственное достоинство и (по возможности) превосходство – ценность первейшей важности, жажда утвердить себя в общении, надежда на поддержку и одобрение, поиски друга – неимоверно актуальны. Совпадение этих интересов по времени само по себе ведет к возможности их объединения. Именно в этом возрасте, как пожар распространяются онанизм, взаимный онанизм, сексуальные игры, генитальные игры. Подростки и сами по себе более склонны к однополому общению – они чувствуют себя в нем раскованнее, более уверенно, смелее, а это создает некоторую почву для гомосексуального поведения и возможности для проявления гомосексуальных чувств. Ясно, что интернатские ситуации и среда – однополый мир, отделенность от взрослых, обзаведение закадычными друзьями, интимное общение – создают для этого наилучшие условия.

Именно здесь в чистом виде выступает та среда сверстников, из которой подросток черпает главную часть своей информации о сексуальной жизни. А информация в этой среде циркулирует как гетеросексуальная, так и гомосексуальная. Конечно, она несет на себе ценностную окраску: гетеросексуальная – положительную, гомосексуальная – негативную, сопряженную с презрением и насмешкой. Это несомненно действует на основную массу подростков. Но психологии подростков свойственна тяга к самостоятельности, независимости и известной оппозиции мнениям и оценкам взрослых и вообще окружающих, стремление хоть раз испытать самому запретные и отвергаемые обществом наслаждения. Многие подростки на это решаются. А уж далее это легко распространяется в одновозрастной и однополой среде: в этих делах доверие к сверстникам у них выше, чем к взрослым.

Устами своего героя Д. Бушуев рассуждает об этом:

«Законы юношеского этноса позволяют приобрести гомосексуальный опыт. В летнем школьном лагере мальчишки называли это «сражаться на мечах». Когда все засыпали, мой сосед по кровати Никита прыгал в мою постель. Я любил его запах, ершик выгоревших волос, сердцебиение и прерывистое дыхание. Мучаясь таинственным желанием, я судорожно проглатывал слюну, кусал губы, чтобы не вскрикивать от электричества, щекотавшего мое тело. Странно, но тогда мы почему-то не доходили до оргазма. Это смешно, но, честное слово, мы совсем не знали, как утолить нашу жажду в полной мере» (Бушуев 1997: 211–212).

Существенно и то, что к этим сообществам льнут те из взрослых, которые обуреваемы педофильной гомосексуальностью. Они всячески стараются наняться в эти заведения педагогами, вожатыми, обслуживающим персоналом, и обычно у руководства нет возможности установить, что именно влечет их в эти заведения. Устинов, Шестов, Дёрмер – всё это хорошие примеры такого рода проводников гомосексуальности в подростковую среду.

Выше приведено по другим поводам и вразброс немало случаев, способных проиллюстрировать роль интернатской среды в стимулировании гомосексуального поведения и чувств. Рассмотрим на примерах более концентрированно, как действует этот механизм.

Разумеется, в лагерях, как и вообще в интернатах, происходит не только ознакомление с гомосексуальными возможностями и чувствами, но и поглощение первой гетеросексуальной информации. Собственно первые опыты этого рода вообще в смысле ориентации нейтральны – это мастурбация. Врач-сексолог Берни Зилбергелд вспоминает о собственном опыте:

«Когда я очень наивным тринадцатилетним мальчиком прибыл в летний лагерь, я осознал, что являюсь самым младшим в нашей спальне. Я очень любопытствовал узнать, что большинство из моих соседей по спальне делают ночью. Было трудно увидеть, но было ясно, что, тихо постанывая и тяжело дыша, они что-то там себе делают – со своими пенисами, как я установил, продолжая наблюдать. Я решил, что бы это ни было, это должно быть хорошее дело, раз все старшие мальчики этим занимаются, и что мне стоит разузнать больше об этом. Как только все отправились на уроки плавания, я порулил в ванную и приступил к работе.

Сначала мое исследование провалилось. Я делал просто всё, что мог придумать, со своим пенисом – сжимал его, ласкал, тер между руками, прижимал к бедру, размахивал им, как флагом, – и ничего не происходило. Я же не знал, что, имей я эрекцию, что-то получилось бы. И вот однажды, когда я рассеянно поглаживал свой пенис, думая, что придется отступиться от своих целей, поскольку ничего не выходит, появилось какое-то приятное ощущение. Я продолжал гладить, мой пенис стал твердым, а ощущение становилось лучше и лучше. Тут меня переполнили чувства, которых я никогда не имел, и с Божьей помощью белое вещество начало выплескиваться из кончика моего члена. Не уверен, подпрыгнул я или как там. Я испугался, но успокоился на том, что, раз это белое, то не кровь. Я продолжил гладить, но стало больно. <…> Я решил на время прекратить. Конечно, на следующий день я вернулся к этому, начав тем самым ежедневную привычку, которая продолжалась много лет. <…>

Первые эякуляции разожгли мое любопытство, – они были определенно интересны – но они не ощущались чем-то таким уж замечательным. Лишь постепенно я начал практиковать их как нечто чрезвычайно приятное, может быть более приятное, чем всё остальное. Самое интересное, однако, что много месяцев после того, как я начал мастурбировать, я совсем не связывал то, что я делаю, с девочками или с тем немногим, что я знал о сексе. Мастурбация – «дрочка», как мои соседи по комнате называли это, была просто приятным делом, которым мальчики занимались одни или в темноте. Лишь после того, как я узнал, что можно сунуть член во влагалище и испытать похожие ощущения, я начал связывать то, что я делаю, с тем, что я смогу когда-нибудь делать с девушкой, и я начал сопровождать сексуальными фантазиями свои упражнения соло» (Zilbergeld 1976: 13–14).

Но в условиях лагерного быта мастурбация легко перерастает во взаимную мастурбацию, а это уже зерно гомосексуальности. Весьма часто дело не останавливается на мастурбации. Процитирую здесь более подробно несколько примеров из пионерской жизни (советской и польской), показывающих механизм воздействия лагерных условий на сексуальную ориентацию подростков.

В первом номере журнала «Ты» помещено интервью на эту тему с одним 33-летним человеком.

Свидетельство документальное и столь показательное, что стоит привести из него большие выдержки. На вопрос, с какого возраста появился интерес к мальчикам, этот информатор ответил:

«– …Я не могу сказать, сколько мне было лет, я просто помню, что это было в глубоком детстве, наверно в первом классе, то есть' лет в семь. Ну, что было? В общем это было так. Пошли мы с ребятами просто погулять и зашли на стройку магазина… Мы туда залезли. Там, естественно, полумрак был какой-то. Ну, мы там курили, занимались еще чем-то. Там были и ребята лет пятнадцати и мы, помоложе, лет семи – десяти. Стали друг с другом играть и в эти места опускаться, ну, не опускаться, а… В общем, я уже не помню, что там было, а помню прекрасно одно, что когда мы легли отдыхать, или еще чего-то, то один парень полез ко мне и начал заниматься онанизмом, то есть начал дрочить себе и мне. Он мне не нравился…. Ему лет десять было, а мне – семь… Сейчас у него семья и двое детей. Ну, а у меня с того случая всё и началось».

Это, конечно, субъективное наложение воспоминаний. Такие сексуальные игры бывают у многих и остаются без последствий, что и показывает пример инициатора игры, не ставшего гомосексуалом. Хоть контакт и гомосексуальный, но такой обычно не переходит в страсть, так что не с этого началось. Интервьюер резонно задал вопрос:

«– А почему ты разрешил ему залезть к тебе в штаны?

– Даже не знаю. С одной стороны интересно было, а с другой приятель. У нас же это было не один раз. Мы не один раз туда ходили.

– С этим же парнем?

– Да. Где-то с тринадцати лет я сам стал заниматься онанизмом. Особенно приятно было, когда в первый раз пошло семяизвержение. Было это в пионерлагере. Там я, можно сказать, почти в открытую дрочился перед своими сверстниками, так как не один был такой, а человека три, наверное, в одной комнате стали заниматься онанизмом. Кто-то завел разговор на ЭТУ тему. И двое начали под одеялом что-то делать. Что-то такое, что одеяло стало дергаться. Я подумал, подумал – раз они в открытую так начали, то чего же мне нельзя что ли попробовать? Я попробовал и к моему стыду и удовлетворению у меня пошло семяизвержение».

Видимо, присутствие других сказалось, привело к большему возбуждению, что и дало такой результат. Но в остальном и это еще не выходит за рамки обычного. Уточнение интервьюера:

«– А друг с другом вы не онанировали?

– Нет. Они по характеру были совсем другого склада, слишком хулиганистые. Меня просто отталкивало от них». Он, оказывается, охотнее дружил с девочками.

«Еще запомнился мне случай в пионерском лагере на всю жизнь. Кто-то из своих сказал ребятам из нашего отряда, что я занимаюсь онанизмом. И однажды я пошел в туалет. Заходят туда трое-четверо ребят. Они пытались заставить меня дрочить, потом говорят: «Соси». Естественно, я не сосал и не дрочил, я испугался. Выбежал из туалета, меня всего трясло…»

До сих пор реакции нормальные, обычные. Если в душе и была сексуальная склонность к мужскому полу, то она еще никак специфически не обозначилась. Но дальше следует такая деталь:

«Тогда же в лагере я первый раз взял в рот.

– Как это получилось?

– Не знаю. Мне просто очень этого захотелось. Рядом со мной спал один парень. Я придвинулся к нему (кровати стояли рядом) и мы стали ласкать и целовать друг друга.

– А как он это воспринял?

– Я так понял, что он начал этим заниматься очень давно, в отличие от меня. Потому что он сразу «забалдел» и стал пригибать мою голову к своему члену. Ну я и взял в рот.

– А ты уже знал к этому времени, что ребята могут сосать член?

– Не могу ничего сказать. Может быть и знал. Потому что у меня есть брат и я видел у него порнографические фильмы. На них, естественно, были мужчины и женщины. Но я так понимал – если женщина берет в рот у мужчины, то почему же мужчина у мужчины не может взять?

– Тебе это понравилось?

– Чтобы это было очень приятно, я не могу сказать. Но мне очень хотелось, чтобы это произошло.

– А когда ты дрочил, то мысленно кого себе представлял: парня или девушку?

– Парня. Особенно, если до этого встречал на улице какого-нибудь симпатичного парня, то я вспоминал его. Он стоял у меня перед глазами, и я «умирал» от него. Очень мне нравились симпатичные парни, очень.

– А что ты представлял: что ты его обнимаешь, или берешь в рот, или еще что-то?

– Что мы ласкаем друг друга, обнимаемся. Я представлял себе его член. Сначала мне трудно было это представить. Но как-то я увидел у брата негатив голого парня (естественно с женщиной) и сделал тайком себе фотографию. Но напечатал только член парня».

Всё это уже определенно проявления гомосексуальности. Итак, к тринадцати годам всё сразу обозначилось. Но видимо, это скрытно сидело в нем и раньше. Потому и позволял, потому и запоминал. В статистике этот случай шел бы как подтверждение гипотезы совращения, но анализ показывает, что совращение пало на благоприятную почву.

«– После пионерского лагеря как всё дальше развивалось?

– С первого класса у меня был друг. <…> Однажды закрылись в школе, так как дома были родители, и стали друг другу дрочить. Я такой человек, что люблю целоваться, и, с одной стороны, мне хотелось его поцеловать, а с другой стороны, я тогда считал, что это чужой человек, и слюни у него, наверное, какие-то кислые. Вот такое у меня было воображение. А потом один раз попробовал. И то, наверное, он меня первый поцеловал.