355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Самойлов » Прочитанные следы » Текст книги (страница 6)
Прочитанные следы
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 06:42

Текст книги "Прочитанные следы"


Автор книги: Лев Самойлов


Соавторы: Борис Скорбин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Понятно, товарищ полковник.

– Не обижайтесь, капитан, но мне думается, что вам не все понятно. Вы забываете об очень важном – о масштабах происходящих в наши дни событий. Вот мы с вами работаем, воюем здесь, на этом участке фронта. Мы ловим вражеских шпионов и диверсантов, попавшихся на нашем пути. Но противника интересует не только этот участок и не только нынешний день.

Родин в эти минуты был похож на доброго, умудренного опытом учителя, который просто и понятно объясняет внимательному ученику еще неизвестные тому истины. Кленов понял, что тревожит полковника. Пройдет время – год, два… По опаленным войной и обильно политым кровью дорогам люди вернутся в свои дома. Кончится затемнение. Распахнутся окна, засверкают во всю силу электрические огни, огни, огни. Мир и счастье войдут в каждую семью. Но, может быть, где-то рядом, невидимый и неслышимый, разбитый в открытом бою, притаится враг, чтобы продолжать войну… Сегодня, сейчас об этом думал старый коммунист Родин.

Кленов спросил:

– Вы все о том же – о дальнем прицеле?

– Да.

– О послевоенных днях?

– Да.

– Теперь все понятно.

– То-то же! – Родин улыбнулся, поворошил лежавшие перед ним бумаги, а потом хлопнул ладонью по столу и проговорил:

– Куда же все-таки делся главный агент? Не мог же он испариться, в самом деле? За занавеской он был. Это бесспорно. Куда же он делся?

– Я все время думаю, ищу ответ на этот вопрос: как мог незаметно уйти из избы человек?

– И ответ не нашли?

– Пока нет, товарищ полковник.

– Жаль. Очень жаль… Вот вам и оставшаяся ниточка. А?

– Может быть, мне вернуться в Черенцы и еще раз попытаться разгадать эту загадку?

– Это было бы неплохо. Но, к сожалению, вы уже не успеете. Получен приказ – этой ночью мы снимаемся и двигаемся вперед. Начальник разведотдела звонил, приглашает вас к себе.

– Вперед – это я люблю, – сказал Кленов. – Но как же с этим делом?

– Передадим соседям, идущим за нами. Может быть, им удастся найти недостающее звено.

Полковник протянул Кленову руку.

– Ну, большое спасибо вам, дорогой капитан, и вашим разведчикам. А теперь – марш к своему начальству. До свидания, до скорой встречи.

– До свидания, Петр Васильевич.

В соседней комнате Кленов встретился со Строевой. Видимо, она уже знала о том, что штаб готовится к передвижению, и хотела попрощаться с капитаном.

– Вы уже уходите? – спросила она.

– Да, Нина Викторовна. Начальство требует.

– Когда-то теперь увидимся?

Кленов развел руками и, улыбаясь, ответил:

– Сие от нас не зависит.

– Будьте осторожны. Берегите себя, – тихо проговорила Нина, и это, видимо, было главное, что ей хотелось сказать сейчас капитану.

– Постараюсь. И вы… тоже берегите себя…

– Хорошо. И еще вот что… Спасибо за подарок, – она коснулась пальцами рукава его гимнастерки. – И за надпись спасибо. Я ее помню наизусть.

Кленов взял маленькие руки девушки в свои ладони и спросил:

– Вам понятна эта надпись?


– Да, – ответила она, глядя на него восторженным, лучистым взглядом, и повторила слова, которые он написал на томике стихов: – «даже в самые трудные минуты жизни сердце всегда остается сердцем».

На этом заканчивались воспоминания Кленова. Ниже, под жирной чертой, была еще приписка, сделанная Кленовым, очевидно, позже, через некоторое время: «Кто же все-таки был в избе Будника и куда делся неизвестный? Загадка осталась неразгаданной».

* * *

Ночь уже ушла, и в комнату заползли серые полосы рассвета. Сергей Сергеевич выключил электричество и распахнул окно. Предутренняя свежесть заставила его поежиться. Он широко раскинул руки, молодо и сильно потянулся, встал из-за стола и начал расхаживать по комнате, прислушиваясь, не разбудил ли своих домашних.

Скрипнула дверь, на пороге показалась жена.

– Ты плохо спала? – мягко спросил Дымов. – Я тебе мешал?

– Ну что ты, Сережа. Скажи лучше, почему ты не ложился?

– Читал записки Андрея. Начал – и не мог оторваться.

– Какой ты неугомонный. Ты же нездоров. Ну, я пойду готовить завтрак.

– Очень хорошо, Тонечка. Я сейчас приму душ и буду готов. Уже беру полотенце.

Но полотенце осталось висеть на своем месте. Мысли Дымова были заняты тем, что он только что прочитал. «Загадка осталась неразгаданной». Эта фраза, написанная Кленовым-Васильевым, волновала, тревожила. Ни одна загадка не должна остаться неразгаданной – вот правило, которое выработал Дымов за долгие годы работы в органах государственной безопасности. «Прав был Родин, – подумал он, – когда говорил о ниточке. Где обнаружится она сейчас? Черенцовские следы… Мореходный… Не эту ли ниточку обнаружил Семушкин?»

По кратким характеристикам в рукописи Васильева Дымов представлял себе долговязую фигуру полковника Крузе, мешковатого, неуклюжего ефрейтора Курта Грубера, видел лицо тяжелого, грузного старика Будника-Гостева. В этой компании не хватало еще одного. «Загадка осталась неразгаданной…»

Сергей Сергеевич, раздумывая, протянул руку за полотенцем, но неожиданно повернулся, подошел к столу, положил руку на телефонную трубку, но не снял ее. Который час? Около семи. Пожалуй, можно звонить. Он набрал нужный номер.

– Нина Викторовна? – спросил Сергей Сергеевич. – Доброе утро. Это я – Дымов. Я не разбудил вас? Нет? Очень хорошо. Я прочитал рукопись Андрея. У меня есть к вам один вопрос. Нет, не к нему, а к вам. Скажите, пожалуйста, вы так и не вспомнили, какое слово выкрикнул Будник, когда пытался вас душить?

Сергей Сергеевич внимательно выслушал ответ и разочарованно покачал головой.

– Жаль… Про цирк я читал. Да-да. Ну, ничего не поделаешь. Извините за ранний звонок. Привет Андрею. До свидания.

Когда жена Дымова снова вошла в комнату, чтобы сообщить, что завтрак готов, она застала мужа в кресле, за столом. Подперев голову руками, он сосредоточенно изучал немецко-русский словарь. Страница словаря была раскрыта на букве «Ц».


Часть вторая.
Страж морских глубин

Глава 1.
Свет на воде

У самого синего моря расположился поселок Мореходный. Издавна селились здесь рыбаки, плотники, виноградари и цветоводы. Несколько маленьких, лепившихся у самой воды избушек положили начало большому поселку. В годы советской власти он стал курортным местом, куда приезжают отдыхать и лечиться люди со всех концов Союза.

Хотя поселок Мореходный недавно превращен в районный центр, внешне он почти не изменился. Красные черепичные крыши и выкрашенные белой известью стены маленьких домиков придают поселку нарядный, живописный вид. Без всякого плана, в беспорядке дома тянутся вдоль берега, цепляются неизвестно как за подножья гор и тонут в густой зелени садов. Среди них высятся стройные здания санаториев и домов отдыха, а по вечерам сверкают огнями площадки с колоннадами, специально построенные для танцев.

Названия многочисленных улиц и переулков носят здесь весьма условный характер. Ореховая, Восточный, Северный, Садовая – все это мало помогает разыскать нужный адрес. Да и таблички с названиями улиц он вряд ли найдет. Только неопытный человек, еще не бывавший здесь, может спросить у встречного, как пройти или проехать в Восточный переулок или на Садовую улицу.

– Садовая?… Не знаю, – беспомощно разводит руками местный житель, смущенно улыбаясь. – Сады – они везде, вокруг… А кто вам нужен? – И, только услыхав знакомую фамилию, – а в Мореходном почти все знают друг друга, – обрадованно закивает и немедленно покажет нужное направление.

Природа щедро наградила это благодатное место. Везде – фруктовые сады, виноградники; за каждым забором – розы, левкои, георгины, флоксы. Цветут акации, в пышном наряде стоят каштаны. Многие старожилы поселка промышляют продажей винограда и цветов, выращенных в собственных садах. Покупателей – из курортников и туристов – хоть отбавляй. Но большинство жителей работают или в совхозе, или на верфи, куда каждое утро за пять – семь километров отправляются на грузовых машинах.

От центра поселка до моря не больше полукилометра. Узкая и длинная коса каменистого пляжа с одной стороны граничит с цепью невысоких, всегда зеленых холмов, с другой – подступает вплотную к гряде совершенно голых скал, словно выросших из воды.

Весной этого года в поселок Мореходный прибыли гости, не похожие ни на обычных курортников, ни на туристов, ни на «диких» отпускников. Через весь поселок проехали легковые и грузовые машины и свернули с дороги к морю, остановившись где-то возле верфи, на которой строятся быстроходные морские катера. Местные ребята все же успели заметить, что машины вели шоферы, одетые в матросскую форму, а в кабинах и кузовах рядом со штатскими сидели моряки – офицеры и матросы.

– Строить будут, – убежденно сказал один паренек, провожая взглядом машины. – Корабли!

– Корабли? – иронически отозвался другой, считавший себя заправским моряком. – На нашей верфи? Эх, ты… Наверно, катера испытывать будут. Комиссия…

Ребята были недалеки от истины: в поселок прибыла особая испытательская научная группа, в состав которой входили ученые из Академии наук и специалисты Морского Флота. В служебных документах и многочисленных открытых телеграммах и почтовых переводах группа сокращенно называлась коротко и звучно – «Осинг».

Под исследовательские и экспериментальные работы «Осинга» была отведена часть акватории и береговой территории, вплотную примыкавшей к скалам. Все это теперь называлось полигоном.

Невысокая изгородь отделяла полигон от остального берега. Изгородь будто отсекала часть пляжной косы, его острие. За изгородью появились походные палатки; в них разместился персонал «Осинга». За несколько дней до приезда группы у самого моря было построено большое деревянное здание лаборатории. В лаборатории, а затем на море, предполагалось завершить теоретические работы и провести испытания нового изобретения – универсального подводного автоматического локатора «АЛТ-1». Эти работы были начаты два года назад в специальных институтах в Москве и Ленинграде и теперь завершались здесь, в Мореходном.

…Ночь на девятое июня выдалась на редкость ветреная и темная. Уже в десятом часу вечера густые, плотные облака сплошь затянули небо. Обычно усеянное звездами, величавое и бесконечное, оно казалось сейчас хмурым, тяжелым и очень близким. Как это часто бывает на море, погода изменилась быстро и неожиданно. Ветер крепчал, все выше вздымались белые гребешки волн. Чувствовалось, что надвигается шторм. Он шел издалека, будто посылая впереди себя гонцов – резкие, хлещущие порывы ветра и первые удары волн о скалы. Все дальше и дальше забирались они на берег, шурша и кидаясь песком и гравием, все злее разбивались о прибрежные камни.

В эту ночь, как и обычно, сторожевой катер «Л-19» нес патрульную службу недалеко от берега. Командир катера мичман Антон Антонович Куликов был из гвардии бывалых моряков. Три войны провоевал он на морях и океанах: империалистическую, гражданскую и отечественную. Пришла пора уходить на отдых. Последний год служил во флоте Антон Антонович. Положенный пенсион он выслужил уже давно, но расстаться с морем и любимой профессией не мог. Если бы не сердце, которое последнее время пошаливало и иногда отказывалось нормально стучать, как положено, и не настойчивые требования жены и единственной дочери, Анки, Антон Антонович и не помышлял бы уходить на покой.

Правда, теперь служил он не на могучем крейсере, не на красавце эсминце и даже не на быстроходном и стремительном «охотнике». Под конец своей морской службы бывший матрос Куликов, ставший мичманом и носивший на рукаве большое число золотых шевронов, получил под свое командование всего лишь сторожевой катер. Но кто из моряков не считает свое даже самое маленькое суденышко настоящим боевым кораблем и кто не любит этот корабль крепкой, неизбывной любовью!

Катер «Л-19» ходил переменными курсами в нескольких кабельтовых от берега. Редкие огоньки мерцали на побережье. Поселок Мореходный спал, спал под усиливающийся свист ветра и неумолчный гул прибоя.

Как только на море началось волнение, мичман Куликов пошел в рубку. Команда катера состояла из молодых матросов, и только он один из всех знал вдоль и поперек этот капризный, своенравный морской участок. Если разыгралась непогода – гляди в оба! Волны вспененной воды нередко перекатывались через палубу, и тогда мичман фыркал и поглаживал седые опущенные усы, будто всем своим видом говорил: «Шуми, шуми, мы и не такое видывали!»

Если говорить правду, службу на катере «Л-19» Антон Антонович считал «отпускной». Так, напоследок уважили старика перед списанием на берег. Стар, мол, глаза и руки не те… Но эти мысли он таил про себя, службу нес исправно, командиром был требовательным и строгим. Молодые матросы любили его и немного побаивались. Авторитет Куликова был непререкаем.

Ветер усиливался и проносился над катером с шумом и присвистом.

– Никак не меньше семи баллов, – прикинул мичман.

Он плотнее запахнул реглан и натянул на фуражку капюшон.

– Справа на воде свет! – раздался зычный голос старшего матроса.

Вдали справа виднелся огонек. Он то взлетал вверх, то опускался к самой воде и даже исчезал в ней. Казалось, что огонек плывет по морю и барахтается в волнах, швыряющих его во все стороны.

За долгие годы службы во флоте Куликов выработал в себе одно очень важное качество: экономить время и действовать решительно. Сейчас некогда было раздумывать, откуда взялся здесь этот огонек.

– Право на борт! – громко крикнул Куликов, покрывая шум ветра.

– Есть право на борт. – послышался ответ рулевого, который тут же доложил: – Руль право на борту.

– Полный вперед! Так держать!

Послушный команде катер «Л-19» на мгновение замер, потом вздрогнул всем корпусом, так, что заскрипела стальная обшивка, и сделал резкий, крутой разворот. Вспененная вода перехлестнула через борт и окатила палубу. Затем, будто рысак, почуявший посыл, катер полным ходом понесся навстречу чуть заметно трепетавшему огоньку.


Небольшая рыбачья лодка беспомощно барахталась на волнах. Крутобортая, крепко сколоченная, она казалась игрушкой, затерявшейся среди разгулявшегося моря. Лодка то взлетала на гребень волны, и тогда свет от герметически закрытого фонаря, прикрепленного к корме, повисал высоко в воздухе, то проваливалась вниз, и тогда свет исчезал или превращался в чуть видную блестящую точку на самом уровне воды.

В лодке находился один человек. Он высоко поднимал весла, и они казались крыльями огромной птицы, которая силится и не может взлететь. Несколькими ударами весел человек ставил лодку в наиболее выгодное положение. Стараясь удержаться на одном месте, он подставлял под удары волн то корму лодки, то ее нос.

Каждое движение человека было рассчитано. Держался он спокойно, непогода, видимо, не страшила его. Гребец не пытался приблизиться к берегу. Он знал, что в этих местах, когда море разбушуется, подобная попытка была бы чересчур рискованной.

Через короткое время к лодке подошел катер «Л-19». Луч прожектора полоснул по поверхности моря и вырвал из темноты маленькое суденышко. Мичман Куликов узнал рыбака из поселка Мореходный.

– Ты что здесь делаешь, чертова перечница? – гаркнул он в рупор. – Куда тебя дьявол поволок в такую погоду?

Капитан добавил еще несколько крепких, соленых слов, но порыв ветра унес это приветствие в сторону.

– А я тебя и не просил спасать меня! – крикнул в ответ человек в лодке, чем крепко озадачил Куликова.

– Вот как! – не то удивленно, не то обиженно сказал мичман и снова гаркнул: – Если хочешь тонуть, ищи себе другое место. А у меня не смей баловаться.

Рыбак молчал. Прожектор, осветивший его фигуру, видимо, ослепил его. Он сидел, подняв высоко плечи, опустив голову, крепко зажмурившись. Всем своим видом рыбак напоминал сейчас вымокшую птицу.

В лодке находился Ахмет Курманаев – старожил здешних мест. На всем побережье его знали как большого мастера ночного лова и отличного садовода. Свой улов – кефаль, скумбрию, ставриду – он легко сбывал на базаре, а цветами торговал только дома, в своем саду.

Кефаль, скумбрия и ставрида – рыба ночная. Один-два раза в неделю Курманаев выезжал на лов. За рыбой он отправился и сегодня. Мичман Куликов, перегнувшись через борт, поглядывал на лодку, прыгающую на волнах, и беззлобно бормотал в седые усы:

– Так и есть, за рыбой гоняется, черт. Не сидится ему дома.

На дне лодки лежал самодур[3]3
  Самодур – леса с нанизанными крючками для ловли ставриды.


[Закрыть]
с нанизанными на крючки перьями цесарки и сойки.

Заметив снаряжение рыбака, Антон Антонович укоризненно покачал головой и сказал стоявшему рядом с ним матросу:

– Рыбак он опытный, а не учуял климатика[4]4
  Климатик (местное выражение) – норд-ост, дующий с берега.


[Закрыть]
, соблазнился, пожадничал да сам чуть к рыбам в гости не попал.

Когда лодку прибуксовали к катеру и Курманаев по трапу поднялся на палубу, Куликов дружески похлопал его по плечу.

– Стареешь, Ахмет. Нюх до моря терять стал? Чего тебя сюда понесло? Знаешь ведь, что нельзя. Непорядок! Гляди, взгреют тебя. Доложить ведь придется.

Рыбак молча развел руками.

Это был еще крепкий человек лет под шестьдесят, прокаленный и высушенный солнцем и насквозь пропахший морем и рыбой. Одетый в просторную рыбачью робу, он выглядел широкоплечим и плотным, хотя был узок в плечах и худощав. Темно-коричневое лицо шелушилось от ветра и соли, брови над небольшими, будто провалившимися в орбиты глазами выгорели от солнца и светились на темной коже. Разговорчивостью Курманаев никогда не отличался, а сейчас он вымок, озяб, да и упреки Куликова принимал как вполне заслуженные. Поэтому он ничего не отвечал и только виновато вздыхал.

– Ладно, пойди попей горячего! – мичман легонько подтолкнул Ахмета к спуску в трюм. – А твою посудину мы в тихое место доставим.

Не прошло и получаса, как лодка Ахмета Курманаева была отведена в небольшую естественную бухту, укрытую от ветра цепью зеленых холмов. Здесь было тихо. Ветер бесновался совсем рядом, но сюда он добраться не мог, и море в бухте казалось сонным и неподвижным.

Ахмет Курманаев, глядя в сторону и не говоря ни слова, сутулился больше обычного. Он крепко пожал руку Куликову в знак молчаливой благодарности за спасение. Потом низко – по самые брови – нахлобучил широкополую рыбацкую шляпу и, держась за поручни трапа, полез вниз, в лодку, которая теперь уже не плясала на воде, а смирно стояла возле катера. А еще через десять минут, оставляя бурунный след за кормой, «Л-19» вышел в открытое море и лег на свой курс.

Спасение Ахмета Курманаева в общей сложности заняло не более часа. Однако за это сравнительно короткое время нашу морскую границу, в зоне, где должен был находиться катер «Л-19», на большой глубине переплыла неизвестная подводная лодка. Вид у нее был необычный. На небольшом сигарообразном корпусе с двух сторон выделялись два выступа овальной формы, что делало лодку похожей на крупную рыбу с боковыми плавниками. Двигалась лодка бесшумно, постепенно замедляя ход. В трехстах метрах от берега она легла на грунт и замерла неподвижно.

Через две-три минуты из носовой части подводной лодки вырвался пучок голубоватого света, сделавшего воду впереди лодки почти прозрачной. Одновременно один из боковых выступов исчез, будто втянутый внутрь лодки невидимой рукой, и открыл квадратное отверстие. Из этого отверстия выползло какое-то темное существо, похожее на большую лягушку. Отверстие немедленно закрылось, выступ стал на свое место. Свет впереди лодки рассеялся. В полной темноте существо двинулось к берегу.

Еще минуту лодка неподвижно лежала на дне моря, будто принюхиваясь и прислушиваясь. Потом она легко оторвалась от грунта и, не поворачиваясь, задним ходом, бесшумно наращивая скорость, устремилась в открытое море.

А наверху бушевала непогода. Начался дождь. Густые облака казались неподвижными, тяжелыми и бесконечными.

Глава 2.
Находка на берегу

Центр Мореходного – улица имени Ленина. Она тянется параллельно берегу от небольшого Восточного переулка до подножия горы Нарчи. Здесь, у самой горы, укрытый от ветров и непогоды, окруженный кипарисами и тополями, стоит санаторий «Москва». Неподалеку от него в лощине расположился дом отдыха ВЦСПС. Огромный парк соединяет санаторий и дом отдыха. Парк – излюбленное место отдыхающих. Здесь встречаются и знакомятся люди, приехавшие из разных далеких мест, здесь текут мирные, дружеские беседы, а по вечерам происходят объяснения влюбленных.

На улице Ленина, на «пятачке», разместились главные учреждения Мореходного: райком КПСС, райисполком, белоснежное здание больницы, почта – телеграф. Чуть подальше – магазины, ресторан «Гавань» и фотоателье.

Заведующим и главным мастером ателье уже много лет работал Игнат Петрович Семушкин, демобилизованный лейтенант Советской Армии, кавалер пяти орденов и шести медалей. Любовь к фотографии была отличительной чертой Семушкина. К своему делу он относился не только как к источнику заработка; он считал его искусством, которое требует от художника труда, вкуса и таланта. Этим искусством он занимался еще до войны. На фронте разведчик Семушкин не расставался с «лейкой». Вернувшись домой, он снова занялся любимым делом.

По обеим сторонам входа в фотоателье, на застекленных витринах, красовались портреты его клиентов. Портреты были всевозможные: групповые, индивидуальные, большие и маленькие. Но все фотографии, сделанные Семушкиным, привлекали своей выразительностью и естественностью. В них не было той глянцевитой безжизненности, которая отличает работу иных пляжных фотографов или базарных «моменталистов» – мастеров халтуры и спешки.

Штат фотоателье состоял из Семушкина и его помощника – местного жителя, такого же энтузиаста-фотографа, как и сам Игнат Петрович. В летние месяцы, в разгар курортного сезона, Семушкин, как правило, с самого утра находился на пляже. В легком полотняном костюме и широкополой соломенной шляпе, с неизменным треножником, он медленно проходил мимо отдыхающих, отвечая на приветствия знакомых и незнакомых людей и останавливаясь возле тех, кто хотел запечатлеть себя на берегу моря.

Сильно постарел Игнат Петрович за минувшие десять лет. Засеребрились виски, появились на лбу и возле рта морщинки, и только глаза, как и прежде, ничуть не потеряли юношеской пытливости и задорного блеска. В этом высоком, длинноногом фотографе трудно было узнать вчерашнего боевого офицера-разведчика, прошедшего через все испытания войны.

Семушкин был вдовцом. Жена его умерла в эвакуации в 1942 году. Это печальное известие Игнат Петрович получил на фронте в тот момент, когда готовился к очередной вылазке в тыл врага и вынимал из карманов все документы и лишние предметы. Старшина роты, раздававший почту, с удивлением и испугом увидел, как посерело лицо младшего лейтенанта, как согнулась, сгорбилась его длинная фигура. Завертывая в газету документы, Семушкин только лишнюю минуту подержал в дрожащих пальцах фотокарточку жены и сына и затем положил ее рядом с партбилетом и удостоверением личности. Так и ушел он выполнять боевое задание, не сказав никому ни слова. И только когда вернулся и сдал «языка», сел на табуретку в землянке и разрыдался. Его худое тело тряслось в нервном ознобе, и командиру роты капитану Васильеву стоило большого труда успокоить своего боевого помощника и парторга.

Семушкин стал регулярно писать письма сыну Алеше, который жил вместе с бабушкой – матерью Игната Петровича. Получив ответное письмо, он вынимал из кармана гимнастерки карточку жены, клал ее рядом и так читал послание сына, беззвучно шевеля губами.

После войны Игнат Петрович так и не женился. То ли навсегда сохранил любовь к жене, то ли всю любовь перенес на сына, который встретил отца с радостью и гордостью. Какой парнишка не гордился тем, что его отец бил фашистов, побывал в самом Берлине и вернулся домой героем – вся грудь в орденах.

За девять послевоенных лет многое изменилось. Алеша успел окончить школу и отслужить положенный срок в Военно-Морском Флоте. Демобилизованный старшина первой статьи – такой же рослый, как и отец, – Алексей Семушкин за годы флотской службы стал отличным специалистом-водолазом. И это было как раз кстати. В Мореходном создавалась спасательная станция ДОСААФ, и Алексею предложили стать ее начальником. Он охотно согласился, потому что с детства свыкся с морем, крепко полюбил свою профессию водолаза, да и не хотелось после нескольких лет разлуки оставлять отца и престарелую бабушку. Ведь она заменила ему мать и даже сейчас не считала его, двадцатичетырехлетнего парня могучего телосложения, взрослым и нянчилась с ним как с ребенком.

– Красавчик ты мой ненаглядный, – часто говорила она, глядя на него добрыми слезящимися глазами. – Кто ж тебя побалует, махонького, как не я.

– Это я – махонький? – смеясь, спрашивал Алексей. – Отца ростом догнал, а ты, бабушка, и не замечаешь.

– Примечаю, внучек, примечаю. Да что с того, что вон какой вымахал. Все одно, для меня ты – махонький.

Поздними вечерами, когда внук засыпал, бабка издалека, боясь, чтобы он не открыл глаза и не заметил, крестила его, а потом долго шептала про себя какую-то молитву, выпрашивая Алешеньке долгую жизнь и хорошую жену. И только одного не могла понять бабушка: зачем внук выбрал такую страшную профессию – водолаза? Что ему – на земле да на воде места мало, так надо еще и под воду лазить?

– Мало, бабуся, мало, – говорил внук. – Под водой – тоже жизнь и дела много. Да ты не беспокойся, я вон какой здоровый и крепкий.

Игнат Петрович усмехался и спрашивал:

– А ты чего бы хотела, мать?

– Да пусть бы Алешенька в доктора или в инженеры вышел. А если ему без моря дороги нет – на адмирала бы учился.

Игнат Петрович громко хохотал.

– Не всем же инженерами да врачами становиться. Надо кому-то и другую работу делать. – Потом он озорно подмигивал сыну и добавлял: – На меньшее, чем адмирал, наша бабушка не согласна. Придется тебе, Алешка, стать водолазным адмиралом.

– Постараюсь, – отвечал Алексей. – Стану я управлять подводным царством-государством, наведу там новые порядки, чтобы рыба сама в сети шла, чтобы люди не тонули…

Бабка тоже смеялась и кончиком платка вытирала уголки губ и увлажнившиеся глаза. А отец добродушно советовал:

– Не забудь, Алеша, в своем подводном государстве открыть хорошую фотографию. Без фотографии – скучно жить.

Да, в этом Игнат Петрович был убежден: без фотографии скучно жить.

…Утро девятого июня выдалось на редкость погожее. Ночная непогода на море сменилась легким теплым ветерком, который доносил в Мореходный запахи соленой воды и водорослей.

Игнат Петрович вышел из дома очень рано. Мать и Алексей еще крепко спали. Выйдя на улицу, он посмотрел на восходящее солнце и удовлетворенно кивнул. День обещал быть отличным.

Игнат Петрович расправил плечи и вздохнул полной грудью.

– Хорошо!

Настроение у него было приподнятое. Все складывалось к лучшему. Он беспокоился за сына, за его будущее, а тот приехал взрослым и вполне самостоятельным парнем, с хорошей профессией. Отдыхать не захотел и сразу же взялся за работу на спасательной станции. Снова вся семья в сборе, почти вся… Как бы радовалась жена, глядя на такого сына. У него уже, кажется, и невеста на примете?… Ну что ж, если любовь да счастье стоят на пороге, перед ними надо пошире распахивать дверь. Быть тебе, Игнат, скоро дедом.

У самого Игната Петровича тоже дело спорилось. Президиум райисполкома отметил работу фотоателье и вынес ему, Семушкину, благодарность.

Сейчас Игнат Петрович торопился. У него накопилось много предварительных заказов от отдыхающих, и он хотел пораньше еще разок оглядеть и облюбовать места для предстоящих фотосъемок.

Вот и море, присмиревшее после ночи, бескрайнее, светло-синее. Только возле берега оно еще сохранило желтоватую окраску – следы взбудораженного песка. Утро только что занялось. Кругом пустынно, безлюдно.

Игнат Петрович спустился поближе к морю и вышел к тому месту, где коса побережья обрывалась и начинались зеленые холмы. Совсем недалеко виднелись маленькие домики. Обычно с этого края пляжа, где песок был особенно чистым, а дно моря – ровным и гладким, Семушкин начинал свои утренние обходы, облюбовывая места для дневной работы.

Однако сегодня все сложилось по-иному. В тени огромного валуна, в некотором отдалении от воды, Игнат Петрович заметил какой-то небольшой предмет, нагнулся и поднял его. Это была неизвестная Семушкину металлическая плоская деталь от какого-то прибора, с квадратным отверстием посередине. Справа и слева деталь имела округленные выступы, один конец был длиннее другого.

Семушкин с любопытством рассматривал находку. Деталь показалась ему знакомой. Вертя ее в пальцах, он силился вспомнить: где ему приходилось видеть такую же? Может быть, через минуту Семушкин и выбросил бы свою находку – к чему она ему? Но его внимание неожиданно привлекли следы на сыром песке. Опытным взглядом разведчика он сразу же определил, что здесь, на песке, кто-то сидел – сидел неспокойно, вертясь и переваливаясь с боку на бок. Рядом были заметны отпечатки больших и тяжелых ботинок какой-то необычной формы. Металлическая деталь, попавшаяся минуту назад на глаза Семушкину, сразу же перестала быть случайной и ненужной находкой. В сознании Игната Петровича она начала ассоциироваться с этими следами на песке и обрела осязаемую конкретность.

С лица Семушкина постепенно сходило выражение спокойствия и добродушия. Вид его становился все более озабоченным. Густые брови сомкнулись на переносице. Как-то неуловимо во всем облике Семушкина произошла перемена. Он будто сразу, неожиданно помолодел – весь подобрался, движения его стали быстрыми, стремительными. Заведующий курортной фотографией снова почувствовал себя разведчиком – решительным, подвижным, ловким.

Наклонившись к земле, влажной и рыхлой, он зорким взглядом огляделся вокруг. Да, он не ошибся, это следы какой-то специальной обуви. Они идут от воды к валуну. Здесь следы пропадают, и начинается тонкая цепочка полудетских следов. Она тянется вправо, к холмам и исчезает среди камней и кустарника.

Вглядываясь в эти вторые, маленькие следы, Игнат Петрович внезапно вздрогнул и чуть не выронил из рук только что подобранную на песке находку. В голову пришла невероятная мысль, испугавшая его самого. Черенцовские следы! Он отчетливо помнил их, несмотря на то, что минуло десять лет. Как ни странно, вот эти следы на пляже кажутся необыкновенно похожими на те, что он фотографировал в 1944 году в Черенцовском лесу. Что за наваждение! Чертовщина какая-то! Он стоял ошеломленный, пытаясь справиться с охватившим его волнением. Откуда и как могли появиться черенцовские следы здесь, на пляже, возле поселка? Может быть, они только померещились ему – старому дурню. Как жаль, что рядом нет капитана Васильева, уж тот не обознался бы…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю