Текст книги "Прочитанные следы"
Автор книги: Лев Самойлов
Соавторы: Борис Скорбин
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Лев Самойлов, Борис Скорбин.
Прочитанные следы.
Повесть
Часть первая.
Выстрел в лесу
Глава 1.
Письмо фронтового друга
Почтальон принес письмо с черным круглым штемпелем. На белом конверте четко выделялись слова: «Почт. отд. Мореходный, Крымской обл.» и дата «9-VI-54 г.». Адрес был написан знакомым крупным почерком: «г. Москва, В-25, Кошелевская набережная, 107, кв. 90. Профессору, доктору наук Андрею Николаевичу Васильеву и его супруге». Под линейкой, возле слов «адрес отправителя», значилось: «УССР, Крымская область, поселок Мореходный, Ореховая улица, дом № 5, И.С. Семушкин».
– Чудит старик, – сказал улыбаясь Васильев и помахал над головой конвертом. – Не хватало еще, чтобы Игнат приписал: «Бывшему гвардии капитану, командиру роты разведчиков, а также супруге профессора, преподавателю института иностранных языков доценту Нине Викторовне Васильевой».
Эту длинную фразу профессор Васильев произнес не переводя дыхания, на высокоторжественной ноте, а когда закончил, шумно выдохнул:
– Уф-ф!
– Пожалуй, для такого адреса на конверте места не хватит, – сказала Нина Викторовна, откладывая в сторону газету. – Я бы предпочла проще и короче: «А.Н. и Н.В. Васильевым».
– До такой неуважительной простоты и краткости Игнат никогда не унизится. Любит он пышные фразы! Ну ничего, скоро самолично пропесочу его как следует, чтобы он про все титулы и звания забыл. Поставлю его перед собой по стойке «смирно» и грозным голосом спрошу: «Докладывайте, бывший гвардии лейтенант Семушкин, долго вы еще будете чудить?»
– Ах, как страшно! Насколько я помню, Семушкин был не из пугливых.
– Да-а, – медленно протянул Васильев, и улыбка сразу же сбежала с его лица. Он прикрыл ладонью глаза, будто хотел удержать в памяти мелькнувшие на мгновение воспоминания, потом энергично тряхнул головой и сказал: – Ну ладно, посмотрим, что пишет нам друг-приятель.
– Читай, Андрюша, вслух, – попросила жена.
– Слушаюсь!
Андрей Николаевич надорвал конверт и вынул небольшой листок бумаги.
«Дорогой Андрей Николаевич и уважаемая Нина Викторовна! – писал Семушкин. – Когда же вы, наконец, приедете отдохнуть у синего моря? Комната для вас давно готова (я ее побелил, покрасил), погода у нас чудесная, пляж отличный. Неужели вам еще не надоело сидеть в душном и пыльном городе? Вы ведь обещали в мае приехать, а все не едете. Нет, так не годится, товарищ командир. Я привык вашему слову верить…»
Андрей Николаевич прервал чтение и посмотрел на жену. Она сидела в качалке, откинув голову и полузакрыв глаза.
– Мечтаешь? – тихо спросил муж.
– Да, – так же тихо ответила она. – Ох, как хочется к морю… Полежать на солнце, побродить по горам, подышать чистым воздухом.
– Скоро, скоро, Ниночка. Еще несколько дней – и мы с тобой покатим на юг.
– Скорее бы!
– Рада бы душа в рай, да… начальство не пускает. – Андрей Николаевич снова взялся за письмо. – Что же еще пишет Игнат?
«Дорогой Андрей Николаевич, – продолжал читать он, – сейчас вы мне особенно необходимы. Обязательно нужно с вами повидаться поскорее и посоветоваться по одному важному делу. Может быть, я уже совсем старым становлюсь и поэтому в голову лезет всякая чертовщина. А может статься, что в этой чертовщине есть какой-то смысл и, как говорится, хлеб для старого разведчика».
– Это – любимые выражения Игната, – сказал Андрей Николаевич. – «Чертовщина»… «Хлеб для разведчика»… Какой еще такой «хлеб» нашел он у себя в курортной фотографии?
– А ты дочитай, Андрюша.
– Сейчас. На чем я остановился? Да, вот здесь…
«…Писать подробности пока не буду, да и правила знаю. Но, чтобы вам понятно было, скажу коротко: черенцовские следы или, во всяком случае, очень похожие. Здесь, у нас. Помните лесную загадку, которую мы так до конца и не разгадали? После войны прошло много лет, а я нет-нет, да и вспомню это дело. И снимки некоторые у меня сохранились, те, что я сделал в лесу. Так вот, об этом деле мне и нужно с вами посоветоваться. Куда следует я сегодня же доложу. Хоть и нетерпелив я, до вашего приезда ничего предпринимать не буду.
На этом – до свидания! Большой поклон супруге. Жду вас обоих в гости – и чем скорее, тем лучше.
Ваш Игнат Семушкин».
Дочитав, Андрей Николаевич несколько секунд молча и сосредоточенно смотрел на письмо. В тишине комнаты слышалось легкое поскрипывание качалки, на которой полулежала Нина Викторовна, равномерно и четко пощелкивали настольные часы.
Странные и таинственные следы в лесу! Черенцовское дело!… Начальник отдела контрразведки полковник Родин не без основания назвал его тогда операцией «Гамбит». Васильев хорошо помнил это дело. Даже больше, задумав написать книжку фронтовых воспоминаний, он подробно описал все, что происходило тогда, в августовские дни 1944 года, на небольшом участке недавно освобожденной земли. В ящике письменного стола лежит толстая клеенчатая тетрадь с записями бывшего командира роты разведчиков гвардии капитана Кленова. Кленов – это он, Васильев, принимавший участие в операции «Гамбит».
Прошло десять лет. Все, что было, ушло в далекое прошлое. Об этом прошлом можно писать книги, можно время от времени, при встрече с фронтовыми друзьями, обменяться воспоминаниями, которые всегда милы сердцу, всегда согревают душу, какими бы тяжелыми ни были события тех дней. «А помнишь, в бою под Ковылями?… Постой, а помнишь, когда мы захватили плацдарм?…»
Помнишь?… Помнишь?… Память фронтовика ничего не забывает. Вражеская пуля прострелила твою грудь; взрывная волна упавшей неподалеку бомбы контузила тебя; огнем пылавших деревень опалены твои глаза. Но ты все помнишь. Ты ничего не забыл. Ни первого боя – величайшего испытания всех твоих физических и духовных сил; пройдя это испытание, ты почувствовал себя бывалым, обстрелянным воином; ты познал цену огня и крови, жизни и смерти. Ни ночных переходов, когда гудели и ныли натруженные ноги, хотелось лечь на землю, затянуться махорочным дымком, но ты не мог, не имел права даже чиркнуть спичкой, чтобы не нарушить правила маскировки. Ни той, затерявшейся среди полей деревушки, у околицы которой похоронен твой боевой товарищ, правофланговый первого отделения, павший смертью храбрых во время атаки. Ни дерзких поисков «языка» в тылу врага – многочасовых засад, коротких схваток, бесшумных и страшных, – только ножами и кулаками. Ни долгих допросов захваченных вражеских лазутчиков, лгавших, обманывавших, наглых и трусливых, но всегда одинаково ненавистных тебе врагов твоей Родины…
Ничего не забывает фронтовик. Уже давно он ходит в рубашке с галстуком, в пиджаке и мягкой фетровой шляпе. Коробочки с боевыми орденами лежат где-то в шкафу, рядом с грамотами, врученными Военным Советом от имени Верховного Главнокомандования. Бывший воин стал теперь колхозным бригадиром, токарем, музыкантом, ученым… И хочется ему, ой как хочется, чтобы все, что пережито, осталось только в воспоминаниях и никогда, никогда не повторилось в действительности.
Вот почему так долго, молча и сосредоточенно бывший фронтовик, а ныне ученый Андрей Николаевич Васильев смотрел на письмо своего фронтового друга Игната Семушкина. Черенцовские следы!… Почему это дело всплыло в памяти Игната? Что встревожило его? Что заставило его написать эти два слова, которые звучат сейчас как напоминание, нет, – как предостережение.
Нина Викторовна молча наблюдала за мужем, понимая, что в эти минуты он находится далеко-далеко, в густом, труднопроходимом лесу, неподалеку от линии фронта…
Наконец Андрей Николаевич поднял голову, разжал пальцы рук и повернулся к жене.
– Н-да-а! – протянул он. – Задал мне Игнат загадку.
– Скоро с ним встретишься и все узнаешь.
– Скоро! Теперь действительно торопиться надо.
Нина Викторовна подошла к мужу и, склонившись, обняла его за плечи.
– Ты, Андрюша, как боевой конь: что-то услыхал – и уже готов скакать. Не забывай, что ты теперь – геолог, твое дело – разведывать недра земли.
– Перестань, – укоризненно перебил ее муж. – Ты ведь сама не веришь тому, что говоришь. Геолог-то геолог, но такие следы, как черенцовские…
– Вечером мы едем к Дымовым, – сказала жена. – Посоветуйся с Сергеем Сергеевичем.
– Я тоже об этом подумал. Покажу ему письмо, а если заинтересуется, дам почитать мою тетрадь.
– Смотри, раскритикует он тебя.
– За что?
– Там слишком подробно описаны некий мужчина и некая девушка. Лирики много.
– Не так ее уж много. И вся она – к месту. Впрочем, – Андрей Николаевич махнул рукой, – пусть критикует. Готов пострадать за свои литературные увлечения, лишь бы Сергей вычитал из моих записок что-нибудь полезное.
* * *
Вечером Васильевы навестили семью Дымовых. Полковник Сергей Сергеевич Дымов был давним приятелем Васильева. Познакомились они еще до войны, «на деловой почве»: органам государственной безопасности потребовалась консультация по некоторым проблемам геологических разведок, и научно-исследовательский институт геологии выделил консультантом молодого, но способного доцента Васильева. Несколько недель Дымов и Васильев занимались порученным делом, оба с юношеским пылом разгадывали «загадки геологии», как выражался майор Дымов, – тогда он был еще майором, – и крепко сдружились.
Война надолго оторвала их друг от друга. Но после войны первым, кого навестил Васильев, вернувшись в Москву, был Дымов. В квартиру Дымова демобилизованный капитан пришел с молодой женой, и с тех пор Нина Викторовна тоже стала здесь желанным гостем.
Встречались друзья не часто: Сергей Сергеевич был всегда занят в Комитете государственной безопасности, а Андрей Николаевич, усевшись вечером, после рабочего дня, за письменный стол, просиживал за ним до поздней ночи. Он писал новую книгу о важнейших проблемах динамической геологии.
«Встречи» происходили больше всего по телефону. «Жив, старик?» – «Жив». – «Жена здорова?» – «Спасибо, здорова». – «Повидаться бы надо». – «Надо!» – «К концу недели созвонимся и при нормальной ситуации…»
Но «нормальной ситуации» приходилось ждать очень долго. Наступал воскресный день, на который намечалась с утра совместная поездка за город, а вечером – театр, и оказывалось, что в субботу Дымов неожиданно выехал в срочную командировку, а Васильев еще в пятницу дал обещание городскому комитету ДОСААФ принять участие в военизированном походе молодежи и поделиться фронтовыми воспоминаниями. Жена Дымова, Антонина Васильевна, ранним воскресным утром звонила жене Васильева и сокрушенно говорила:
– Представьте, Ниночка, мой-то опять уехал.
– А мой ушел.
– Как это ушел? Куда?
– В поход. С ребятами.
– Не везет нам с вами.
– Не везет! Но, может быть, в следующее воскресенье?
И встречались друзья главным образом по большим праздникам или в дни болезни. Если уж кто-нибудь заболевал и врачи заставляли его побыть несколько дней дома, телефонный звонок раздавался немедленно, и происходил такой разговор:
– Жив, старик?
– Жив.
– А я прихворнул. Простудился.
– Вот и хорошо!
– Чего уж хорошего! Радуешься чужому горю.
– А как же! Теперь хоть увидимся.
– Значит, приедешь?
– Обязательно. Сегодня вечером. Придется Антонине Васильевне выставить клубничное варенье.
– Не пожалею всей банки. Приезжай. С Ниной.
– Приедем. Только ты того… не убежишь?
– Куда? Ведь я же больной.
– Знаю я тебя. Приеду навестить больного, а его и след простыл. Ищи-свищи…
– Да нет. Клянусь именем покровительницы геологов богини… Андрей, какая богиня шефствовала над геологией?
– Ладно, ладно! Приеду – вразумлю. Так было и сегодня. Сергей Сергеевич простудился; врач после долгих уговоров и препирательств заставил его побыть хотя бы два-три дня дома. Последовал телефонный звонок Васильеву, и после обычного в таких случаях разговора друзья условились о встрече.
Супруги Васильевы застали Дымова за своим любимым занятием, которому он обычно отдавал короткие минуты досуга. Облачившись в пижаму, Сергей Сергеевич устроился в мягком просторном кресле и, обложившись книгами, решал кроссворды.
Кроссворды были увлечением, страстью и отдыхом полковника. Разгадывая хитроумные головоломки, подбирая и вписывая в клетки необходимые слова, копаясь в книгах в поисках какого-нибудь термина, названия, фамилии, Дымов чувствовал себя путешественником, который отправился в далекие, незнакомые края и на своем пути встречается с увлекательными историями, поучительными событиями, а главное – с людьми и их делами. Кроссворды были нужны полковнику, чтобы, как он говорил, освободить голову от служебных забот и немножко «проветрить» ее.
Жена и сын знали об этом увлечении Сергея Сергеевича и старались в такие минуты не мешать ему. Оба они уходили из комнаты и плотно прикрывали за собой дверь. Но они, конечно, не знали, – в этом Дымов не признался бы даже самому себе, – что кроссворды были нужны ему и для работы. Да, полковник не только отдыхал и «проветривал» голову, он обогащал свои знания в различных областях науки, культуры, истории, он тренировал память, он делал неожиданные для себя открытия. И все это помогало ему в его большой и трудной работе, которая требовала не только неутихающей ненависти к врагам, не только огромной – до боли сердечной – любви к своей Родине, к жизни и творениям своего народа, не только смелости бойца. Она требовала упорства, настойчивости ученого, хитрости и находчивости разведчика, оптимизма юноши и мудрости старика. Она каждодневно, ежечасно требовала умения рассчитывать, предугадывать, анализировать, делать смелые, безошибочные выводы и после этого – действовать. И нередко сохранившаяся в памяти полковника какая-нибудь деталь, попавшаяся ему в его путешествиях по кроссвордам, помогала ему в поисках точного прицела и правильного решения.
Сергей Сергеевич радушно встретил гостей. Легким движением локтя он отстранил шагнувшего к нему Васильева, обхватил обеими руками руку Нины Викторовны, поцеловал ее и церемонно поклонился.
– Сначала здороваются с дамами, – наставительно сказал он и погрозил пальцем Васильеву. И тут же обнял его, несколько раз похлопал по плечу и, подражая гоголевскому Тарасу Бульбе, протяжно проговорил:
– А ну, покажись, сынку, дай подивлюсь на тебя, яким ты красавцем стал?… Добре, сынку, добре.
– А ты все колдуешь над кроссвордами? – спросил Васильев, кивая в сторону журналов и книг, разложенных на маленьком столике и прямо на полу возле кресла. – Болеешь не простудой, а кроссвордами?
– А как же. Вот тут, кстати, есть кое-что из области геологии моря. Хотя ты и сухопутный геолог, но, может быть, поможешь мне разобраться…
– К нему гости пришли, а он их кроссвордами угощает, – укоризненно заметила Антонина Васильевна.
– Его не только хлебом, а и клубничным вареньем не корми, но дай поговорить о геологии, – рассмеялся Дымов, – Правду я говорю, профессор?
– Правду, правду, полковник, хотя варенье припрятать тебе не удастся.
Они стояли рядом – два приятеля, два друга, такие разные по виду и чем-то неуловимо схожие. Васильев – высокий, сухощавый, с сильной и стройной фигурой, с темными, густыми, свисавшими на широкий лоб волосами – был похож на спортсмена, на переодетого в штатский костюм военного, но никак не на ученого, профессора. На его чисто выбритом лице выделялся крутой подбородок, большие черные глаза глядели весело и уверенно. От всей его фигуры веяло силой, здоровьем и энергией.
Полковник Дымов, наоборот, никак не походил на военного. Невысокий, плотный, с широким, слегка скуластым лицом, он доставал Васильеву только до плеча. В свои сорок пять лет он выглядел еще неплохо, но виски уже побелели, а возле глаз, светившихся мягко, приветливо, собрались морщинки – спутники усталости и вестники приближавшейся старости. Просторная полосатая пижама придавала ему совсем домашний и почти стариковский вид. Но так же, как и Васильев, он двигался легко, жесты его были энергичны, смех звучал молодо, а в глазах, которые он иногда прищуривал, нет-нет да и мелькал совсем юношеский задор.
После взаимных приветствий Антонина Васильевна увела Нину Викторовну в другую комнату, где обе они занялись сервировкой.
– А вы пока посидите здесь и без приглашения не появляйтесь, – приказала она, уходя.
– И не очень дымите, – добавила Нина Викторовна.
– Не будем, не будем, – пообещал Сергей Сергеевич, придвигая к себе коробку с папиросами. – Ну, закуривай помаленьку да рассказывай о житье-бытье.
Андрей Николаевич уселся в кресло рядом с Дымовым, закурил папиросу и отозвался:
– Живем, работаем. В отпуск собираемся.
– Дело хорошее. Я тоже все целюсь, да никак не удается. Куда, на юг?
– На юг.
– Правильно делаешь.
– А перед отъездом, Сергей, мне бы хотелось посоветоваться с тобой.
– Какое место выбрать?
– Нет. Дело посерьезнее.
Сергей Сергеевич прищурил глаза и испытующе поглядел на собеседника, будто старался угадать, о чем тот хочет говорить. Однако свой интерес к этой короткой реплике Васильева Дымов прикрыл шуткой.
– Человек болен, а ты собираешься мучить его серьезными делами. И не стыдно тебе? Ну, давай, выкладывай.
– Сейчас. Лучше всего прочитай, пожалуйста, это небольшое письмо.
Дымов взял протянутый ему листок почтовой бумаги и быстро пробежал первую страничку.
– Великолепно! – воскликнул он. – Завидую тебе: комната на берегу моря, пляж, гостеприимный хозяин… Кто он?
– Мой старый фронтовой товарищ.
– Так в чем же дело? Чемоданчик в руки – и поехали!
– Так мы и сделаем. Только ты прочитай следующую страничку письма.
Сергей Сергеевич удивленно пожал плечами и перевернул страницу. Дочитав, он постучал пальцами по столу, – это был признак нетерпения, – и тихо спросил:
– Что это за черенцовские следы? Они представляют интерес для геологов?
– Нет, для разведчиков, – отрывисто ответил Васильев, наблюдая за полковником. Заметив, как посерьезнело, посуровело добродушное, веселое лицо Дымова, Васильев добавил: – Возможно, что эти следы сегодня уже представляют интерес для контрразведчиков.
– Понимаю… хотя и не совсем.
Дымов резко ткнул недокуренную папиросу в пепельницу, встал и зашагал по комнате. Ему приходилось обходить стол, кресла, но он, казалось, не замечал этих препятствий и для своей плотной фигуры шагал легко и быстро. Через минуту, не прекращая шагать, он спросил Васильева:
– Дело давнее?
– Да. Сорок четвертого года.
– А где теперь живет этот Семушкин?
– В Крыму. Поселок Мореходный.
Дымов неожиданно остановился и стремительно повернулся к Васильеву.
– Мореходный? – переспросил он, и в голосе его прозвучало нечто большее, чем изумление.
– Да. А что тебя так удивило?
Широко расставив ноги, наклонив голову, будто собираясь рвануться с места и бежать куда-то, Дымов продолжал стоять. На последний вопрос Васильева он ничего не ответил, только опять прищурил глаза.
– Вот что, – сказал он наконец, снова усаживаясь в кресло. – Расскажи-ка мне об этом черенцовском деле.
Вместо ответа Андрей Николаевич вытащил из широкого кармана пиджака клеенчатую тетрадь и протянул ее Дымову.
– Рассказывать долго. А здесь ты найдешь все подробности.
– Что это такое?
– Записки капитана Кленова. Мои записки. На Кленова обращай поменьше внимания и на всякие прочие личные детали. Литератор я слабый, но захотелось описать это давнее дело. Воспоминания демобилизованного разведчика. Так что ты уж не ругайся и прочитай. Почерк у меня четкий, надеюсь, все разберешь.
– Давай без лишних предисловий, – сказал Дымов, беря тетрадь. – Факты сохранил подлинные? Или с художественными преувеличениями?
– Я придал своим запискам форму рассказа. Кое-что домыслил, ведь без творческой фантазии писать нельзя. Но все самое важное изложил с документальной точностью.
– Добре! – Дымов положил рукопись в ящик стола. – Прочитаю. Сегодня же прочитаю.
Дверь открылась, и на пороге показались жены.
– Пожалуйте к столу, – пригласила Антонина Васильевна.
– Ну и накурили, – укоризненно заметила Нина Викторовна.
– Это все он, – сказал Дымов, указывая на Васильева. – Битый час я ему доказываю, что курить вредно, а он – свое. Дымит и дымит. Ну, пойдем, профессор, а то я проголодался.
Глава 2.
Начало
Гости давно ушли, жена легла спать, а в комнате Сергея Сергеевича почти всю ночь горел свет настольной лампы: Дымов читал записки капитана Кленова. Пробежав первые несколько страниц, он уже не мог оторваться, потому что с каждой страницей, с каждой главой все глубже и глубже проникал в эту давнюю фронтовую историю, неожиданно всплывшую на поверхность сегодня, в мирные дни 1954 года.
За свою многолетнюю практику полковнику не раз приходилось копаться в архивах: читать лаконичные справки, многословные докладные записки, официальные отношения на бланках и личные письма на мятых клочках бумаги. К архивным документам полковник всегда относился с уважением. Он видел в них не просто пыльные, пожелтевшие бумаги, пронумерованные и прошнурованные аккуратными канцеляристами. Нет, он явственно ощущал дыхание жизни, оставившей свои следы, иногда четкие, иногда неясные, смутные, в этих серых, зеленых, коричневых папках; он слышал отгремевшие бури; видел ожесточенную борьбу – явную и тайную. Не как архивариус или кабинетный ученый, а как воин, участник борьбы, он шел по следам ушедших в историю событий, волнуясь и переживая, радуясь и печалясь. Так, и только так, читал коммунист и чекист Дымов архивные дела; так читать их он учил всех своих подчиненных.
Записки Кленова начинались кратким вступлением.
«Август 1944 года. Жаркие, солнечные дни и холодные ветреные ночи. Знойная сушь и пыль – и затем дожди, от которых раскисают дорога, а земля в лесах превращается в зыбкое, чавкающее месиво. И опять – сухо, душно, пыльно.
Недавно здесь прошла война. Наступающие советские войска ушли на запад. Где-то там, в сорока – пятидесяти километрах впереди, идут бои. А здесь, в населенных пунктах и в лесах Черенцовского района, окаймленного небольшой, но бурливой речкой Кусачка, расположились части и подразделения Н-ского соединения, недавно выведенные из боев. Рота разведчиков, которой командовал капитан Кленов, входила в состав этого соединения.
Здесь, в этих местах, в ночь на 17 августа 1944 года произошло событие, положившее начало «Черенцовскому делу», или операции «Гамбит». Автор записок был очевидцем и участником этой операции. Ход всех событий он изложил в виде рассказа – в такой последовательности и так, как это представлялось ему в 1944 году и как помнится ныне, в 1954 году».
«Профессор геологии, он же историк, он же литератор, – подумал Дымов, прочтя вступление. – Э-э, да тут целая повесть. Ну ладно, посмотрим сочинение Кленова-Васильева».
И Дымов углубился в чтение.
* * *
Начальник особой разведывательной группы гитлеровский полковник фон Крузе отличился еще во время норвежской операции. В ставке фюрера Крузе считался одним из наиболее способных разведчиков. Он был хитер, изворотлив, коварен, то есть обладал всеми качествами, которые фашистское командование считало абсолютно обязательными для разведывательной работы.
Гансу Крузе сопутствовал неизменный успех. Железный крест, поблескивавший на его тщательно вычищенном мундире, свидетельствовал, что полковник не оставлен милостями начальства и неуклонно движется по лестнице славы. Всегда подтянутый, с деланной, мертвой улыбкой на худощавом, продолговатом лице, он умел произносить самые страшные слова, не повышая голоса, и осуществлял самые сложные разведывательные операции, не выходя из своего кабинета.
И еще двумя качествами обладал Крузе: он был пунктуален и трудолюбив. Проводя ночи в своем кабинете, полковник ухитрялся после утреннего кофе и сигареты оставаться свежим и энергичным, мог снова долгими часами сидеть над картами, документами, допрашивать, комбинировать. Будучи одним из активных участников фашистского путча в 1933 году, Крузе пользовался покровительством самого фюрера. Это, конечно, накладывало определенный отпечаток на взаимоотношения Крузе с генералитетом. Многие высокопоставленные генералы предпочитали с полковником не сталкиваться, кое-кто завидовал ему, а некоторые просто опасались.
Участок Восточного фронта, куда по приказу ставки фон Крузе прибыл во главе особой разведывательной группы, представлял для фашистского командования большой оперативный интерес. Отброшенные советскими войсками и частично перемолотые, немецкие дивизии и корпуса переформировывались, укомплектовывались свежими подкреплениями, оснащались новой техникой. Именно здесь, на этом участке фронта, по замыслу фашистского командования, готовился контрудар; именно здесь очередной немецкий клин из танков и самоходной артиллерии должен был разрезать фронт советских войск.
…Свет настольной лампы освещал массивный письменный стол. Комната была погружена в полумрак. На полу, у стены, возле узкого, обитого черной кожей дивана, лежала рыжая пушистая шкура – память о знойной пустыне, о генерале Роммеле, в штабе которого полковник Крузе не так давно успешно подвизался. Над диваном висели клинки, пистолеты, хлысты с металлическими набалдашниками и фотографии. С каждым из этих «сувениров», как любовно называл свою коллекцию полковник, у него были связаны воспоминания.
Денщик полковника возил коллекцию в специальном чемодане и неизменно развешивал везде, где на долгий или короткий срок останавливался полковник.
Часы мягко прозвенели восемь раз. Крузе писал, когда лейтенант Фитте, дежуривший в эту ночь, приоткрыл дверь и вполголоса доложил, стоя у порога:
– Господин полковник, прибыл капитан Маттерн. Разрешите пропустить?
– Немедленно пропустите. Я жду его.
У полковника был чистый, звучный голос. Когда-то, в годы далекой юности, он даже пытался стать актером. С этой карьерой ничего не получилось, однако приятный тембр голоса, богатство модуляций и некоторые актерские данные не пропали даром. Они очень пригодились Крузе в его нынешней работе разведчика и следователя.
Капитан Маттерн появился не один. Следом за капитаном, комкая в руках порыжевшую кепку, тяжело переставляя ноги в грубых кирзовых сапогах, вошел высокий светловолосый мужчина, одетый в простую крестьянскую одежду.
– Здравствуйте, господа! – Крузе поднялся навстречу пришедшим, – Прошу вас, капитан, садитесь, отдыхайте…
Капитан Маттерн прошел в глубину комнаты и грузно опустился на диван. Он очень устал, этот уже немолодой человек, начальник разведывательной школы. Раньше, до приезда Крузе на этот участок Восточного фронта, капитан Маттерн жил куда спокойнее. Воспитанники и выпускники школы Z-16 готовились обстоятельно, методично, без спешки и суматохи. О, если бы можно было так прожить всю войну! Но появился Крузе, и спокойная жизнь капитана пошла прахом. Полковник с первого дня приезда развил необыкновенную активность. Он работал почти без отдыха и требовал того же от своих подчиненных. Капитан Маттерн с ног сбился: спешно комплектовал разведывательную школу отборными кадрами, готовил досрочные выпуски.
Но требовательность полковника велика. Ему мало быстроты, оперативности. Крузе с пристрастием экзаменовал всех, кто шел «на дело». И если почему-либо очередной выпускник школы Z-16 не удовлетворял требованиям Крузе, оказывался недостаточно подготовленным для выполнения задания, Крузе удивленно поднимал брови и начинал костяшками пальцев нетерпеливо постукивать по столу. Этот стук капитану Маттерну снится по ночам.
Вот и сейчас, прислонившись к спинке дивана, капитан с волнением и внутренней дрожью прислушивается к разговору начальника с человеком в крестьянской одежде.
– …Капитан Маттерн доложил мне, что ваша подготовка успешно завершена и вы готовы выполнить ответственное задание. Так ли это? – Полковник спрашивает тихим, вежливым голосом.
– Я готов! – так же тихо отвечает собеседник Крузе, нервно теребя кепку и не поднимая головы.
– Отлично! Я рад пожать руку завтрашнему герою.
Крузе делает шаг вперед, эффектно протягивает руку и крепко жмет холодную, вялую руку «завтрашнего героя».
Чувство зависти и восхищения растет в груди капитана. Нет, он никогда не сможет так работать. Маттерн сидит неподвижно, внимательно наблюдая за происходящим. А Крузе продолжает говорить:
– Жизнь каждого из нас принадлежит фюреру. – Он пристально оглядывает стоящую перед ним фигуру с поникшей головой и, некоторое время помолчав, добавляет проникновенным голосом: – Мне известно, Грубер, что в вашей биографии есть кое-что, чем вряд ли может гордиться настоящий немец. Я все учел. Посылая вас на ответственное задание, я даю вам возможность смыть ваши грехи перед фюрером, освободиться от груза, мешающего вам… и вашей семье.
Человек, которого полковник назвал Грубером, при упоминании о семье вздрогнул, но промолчал. А Крузе невозмутимо продолжал:
– Выполняйте поручение, возвращайтесь, и тогда…
Полковник перечертил воздух крестом. Это означало, что все прошлое забудется, простится.
Грубер молча слушал полковника, переминаясь с ноги на ногу. В эти минуты он думал о семье, о жене, о двух сыновьях, которые живут в небольшом домике в Шварцбурге и с нетерпением ждут его возвращения. Живы ли они? Американская авиация трижды налетала на маленький городок Шварцбург, где, кроме обувной фабрики и мастерской по починке велосипедов, нет никаких других предприятий.
Словно прочитав его мысли, полковник Крузе сказал:
– Чтобы не создавать беспокойства у ваших родных, завтра же я пошлю им «пакет фюрера». Не беспокойтесь, адрес у нас есть.
Крузе помедлил несколько секунд и добавил:
– Когда вы вернетесь, Грубер, вы лично объясните семье причину некоторого перерыва в переписке с ней.
Увидя недоуменный взгляд, Крузе улыбнулся:
– Да, Курт Грубер, вы лично объясните жене, почему так долго не писали. Я предоставлю вам месячный отпуск для поездки в Шварцбург.
Поездка в Шварцбург! Грубер невольно шагнул вперед. О да! Он сделает все, чтобы добиться свидания с семьей. Господин полковник может быть уверен.
– Идите, отдыхайте. – Снисходительно кивнув, полковник отпустил Курта Грубера.
Неслышно закрылась дверь. Крузе прошел к дивану и сел рядом с капитаном Маттерном, который поспешно отодвинулся в самый угол.
– Как вы считаете, Маттерн, по-моему, я действовал психологически правильно? – небрежно спросил Крузе, закуривая сигарету.
– Вполне, господин полковник, вполне! – торопливо отозвался Маттерн. – Вы затронули самую чувствительную струнку Грубера. Я внимательно изучил его. О-о! Семья – это слабое место. Теперь он будет стараться!
– Стараться! Да, да, пусть он постарается! – Тонкие губы полковника растянулись в улыбке. Капитан Маттерн не понял, чему улыбается полковник. Он не был посвящен в оперативные планы начальника особой разведывательной группы. После короткого молчания Крузе спросил:
– Как себя чувствует «восемнадцатый»?