Текст книги "Прочитанные следы"

Автор книги: Лев Самойлов

Соавторы: Борис Скорбин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава 4.
Человек у реки

Капитан попросил у полковника Родина пятнадцать минут на сборы отряда и отправился к себе в роту.

Медленно светало. Занималось утро – хмурое, туманное. Моросил мелкий дождь. Сильный ветер то и дело разрывал низко плывшие облака. В просвете между ними на короткое время появлялось голубое небо и опять скрывалось за новой облачной пеленой. Было свежо и сыро. Кленов зябко ежился и мысленно ругал себя за то, что не оделся теплее.

Рота, которой он командовал, располагалась в небольшом придорожном лесу, неподалеку от штаба соединения. Разведчики жили в землянках и в полуразрушенных деревенских избах, перенесенных сюда несколько месяцев назад гитлеровскими солдатами для своих офицеров. Из сорванных с петель дверей и случайно подвернувшихся досок разведчики сколотили топчаны, покрыли их ветвями и сеном. В общем, устроились удобно, с фронтовым комфортом. Капитан был доволен, что у людей есть возможность отдохнуть, отоспаться, набраться новых сил.

Разведчики, пожалуй, больше, чем кто-нибудь другой, радовались окружавшей их тишине и спокойствию. Тишина! Там, впереди, по ту сторону фронта, их тоже зачастую окружала тишина. Она была неизменным спутником во всех их смелых и дерзких операциях. Чуть слышно скользя по лесу, забираясь в тылы врага, крадучись за «языком», подходя вплотную к штабам фашистов, разведчики свято хранили тишину. Но там тишина была зловещей, угрожающей. Она в любой момент могла взорваться тревожным вражеским криком, автоматным треском, пулеметной очередью, взрывом ручных гранат. А здесь тишина не грозила никакими опасностями, не требовала говорить шепотом, не заставляла прижиматься всем телом к земле. Можно было походить вдоль изб, посидеть без рубахи на солнце, закурить, откашляться, посмеяться вволю и даже спеть, если было желание и если сердце просило песни.

В маленькой, покосившейся от взрывной волны избе спали трое: командир взвода младший лейтенант Семушкин – молчаливый человек высокого роста, в мирной жизни – профессионал-фотограф, старшина Орехов – невысокий, коренастый колхозник из-под Воронежа, степенный и рассудительный, солдатский «папаша», кавалер двух орденов Славы, и Герой Советского Союза ефрейтор Артыбаев – худощавый, неприметный на вид казах, один из наиболее прославленных разведчиков фронта.

Артыбаев был неутомимым ходоком, причем ходил мягко, почти бесшумно. «Тигренок!» – звали Артыбаева в роте. У него были очень зоркие глаза с зеленовато-желтым отливом и отличный слух. Когда он спал, глаза его почти не закрывались, и можно было подумать, что Артыбаев, сощурившись, наблюдает за всем, что происходит вокруг.

Все трое были неразлучны, их всегда видели вместе. Об этой тройке не зря говорили, что из «языков», захваченных ими, можно было бы укомплектовать «языкатую роту пленных».

Сейчас разведчики лежали на узких деревянных скамьях и сладко похрапывали.

Семушкин, Орехов и Артыбаев были частыми гостями у капитана. Его изба стояла рядом. Чаще других сюда захаживал младший лейтенант Семушкин – парторг роты. У него всегда находилось о чем потолковать с командиром, о чем посоветоваться. А в свободную минуту Семушкин, не расстававшийся с фотоаппаратом и на фронте, фотографировал Кленова и друзей, обещая к концу войны сделать «альбом воспоминаний».

Сегодня разведчики не дождались возвращения капитана.

Старшина роты, с короткой и веселой фамилией Крикун, сообщил им, что командир у полковника Родина, и посоветовал ложиться спать.

– Вы же знаете, ребята, – сказал Крикун, – после срочного вызова к начальству, да еще в такое время, начинаются разные дела. Так что на всякий случай отоспитесь как следует.

Когда Кленов вошел в свою избу, на столе шумел и постреливал угольками самовар. Крикун хотел было с обычной шуткой-прибауткой попотчевать Кленова чаем, но по сосредоточенному, нахмуренному выражению его лица понял, что командиру сейчас не до чая.

– Старшина! – отрывисто приказал капитан. – Поднять первый взвод. А до этого разбудите и вызовите ко мне Семушкина, Орехова и Артыбаева. Быстро!

– Есть разбудить! – повторил Крикун и выскочил из избы.

Капитан задумчиво постоял у стола, припоминая все, что только что узнал у полковника Родина. Беспокоила одна мысль: а если прочесывание леса не даст результатов? Что тогда делать дальше?

Дверь открылась, и на пороге показались разведчики.

– Товарищ капитан, по вашему приказанию… – начал рапортовать Семушкин, но Кленов прервал его:

– Все готовы? Оружие в порядке?

– Так точно.

– Пойдете со мной. Задание объясню потом. Лишнего ничего не брать.

– Понятно. Не в первый раз, – отозвался Орехов.

Из-за спины разведчиков выглянул старшина

Крикун и неуверенно спросил:

– Товарищ капитан, может, перед выходом чайку попьете?

Крикуну было явно жаль «пропащего самовара».

– Напьемся в другой раз, – ответил Кленов.

В это время загудел полевой телефон. Кленов взял трубку и услыхал знакомый голос лейтенанта Строевой. Она коротко и официально – так, что Кленов даже улыбнулся, – сообщила просьбу полковника поскорее возвращаться в отдел и подождать. Полковник ушел по срочному вызову к командующему соединением и должен с минуты на минуту вернуться.

– Иду! Вот и не пропал чай! – бросил Кленов Крикуну. – Пейте, товарищи, я скоро вернусь.

Разведчики остались ждать, а Кленов отправился обратно в отдел контрразведки. Когда он вошел в избу, там уже находились несколько офицеров. По лицу капитана скользнула тень. Он был недоволен тем, что ему и сейчас не удастся переброситься несколькими словами с Ниной. А он так спешил!

– Полковник просил вас подождать в его кабинете, – сказала Строева как можно суше и открыла дверь соседней комнаты.

– Есть подождать!

В ожидании Родина минуты тянулись очень медленно. Кленов нетерпеливо потоптался у стола, затем снова внимательно просмотрел карту, мысленно определяя путь отряда, который должен был отправиться на поиски парашютистов. Путь ясен, только вот полковник задерживается.

Кленов подошел к этажерке, стоявшей в углу комнаты, и стал перебирать книги Родина. Как много книг! Все они бережно обернуты в газетную бумагу, а на каждой обложке рукой Петра Васильевича тщательно, большими буквами написаны названия книг и фамилии авторов. Кленов, давно оторвавшийся от письменного стола и книг, с чувством волнения и уважения рассматривал походную библиотеку полковника. За этим занятием и застал его Родин.

Вошел он стремительным шагом и, увидав Кленова, заговорил, словно продолжал только что начатый разговор:

– В штабе мне сообщили интересную новость. Дежурные радисты батальона связи поймали и около получаса слушают в эфире работу неизвестной радиостанции. Текст передается шифром.

– Удалось запеленговать? – Кленов невольно шагнул вперед.

– Да. Станция работает примерно в квадрате сорок семь – пятьдесят пять.

– То есть там, где, по всем данным, приземлились парашютисты?

– Да.

– Отлично. Значит, надо идти туда.

– Правильно – идти и брать радиста. Правда, пока мы доберемся туда, он успеет переменить место.

– Ну, далеко ему не уйти.

– Это верно, конечно… Но меня сейчас занимает одна мысль.

– Какая, товарищ полковник?

– Почему немецкий радист начал передачу недалеко от места приземления? Это – нарушение обычных правил конспирации.

– Мало ли какие обстоятельства его заставили. Сначала захватим, а потом разберемся.

– И то верно. Я распорядился. Лейтенант Савченко с автоматчиками уже в пути.

– Уже в пути? – Кленов с недоумением посмотрел на полковника. – Вы же поручили это мне.

– И вам дело найдется. А здесь ничего мудреного нет. Адрес известен.

– Почти известен…

– Ну, почти известен. Савченко справится. А мы с вами подумаем…

В комнату, постучав, вошла лейтенант Строева.

– Товарищ полковник, – доложила она, – патруль привел какого-то человека. Говорит, что колхозник из Черенцов, искал штаб, хочет сообщить что-то важное и срочное.

Полковник взглянул на часы.

– Давайте его, только быстро!

В комнату в сопровождении автоматчика медленной, тяжелой походкой вошел старик лет шестидесяти. Высокий, широкоплечий, с жилистыми сильными руками, он был похож на многолетний, покореженный, чуть согнутый ветрами, но еще крепкий дуб. Большое, с крупными чертами лицо заросло седыми усами и бородой, из-под густых насупленных бровей виднелись пытливые глаза. На сером потрепанном пиджаке висела медаль «За трудовую доблесть».

– Садитесь, товарищ, – пригласил Родин и жестом отпустил автоматчика. – Кто вы и зачем пришли?

– Будник. Кирилл Будник. Колхозник. В Черенцах временно проживаю… был эвакуированный…

– Зачем вы искали штаб?

– Сообщить имею… Спешил очень. Из лесу я…

– Что вы делали в лесу?

– Сейчас, гражданин начальник. Только передохну. Так вот, пошел я, значит, сегодня спозаранку в лес, вместе с внуком моим. Он у меня хворый, глухонемой. Хотел я немного шишек да травки лекарственной собрать, да только внук мой что-то совсем заслабел, побелел, качается, как тростинка. Хворь его одолела. Тогда я вернулся домой, уложил внука, а сам опять пошел. Иду, значит, к лесу, берегом речки нашей, Кусачки, и вдруг вижу – в кустах кто-то хоронится. Человек какой-то. Кусты у нас возле речки густые, там что хочешь спрятать можно. Зачем, думаю, своему прятаться? Значит, там кто-то чужой. Может, немец или кто из ихних… Ну я и побежал что есть духу…

– Этот человек вас видел? – спросил Родин.

– Нет. Он согнувшись шел – и в кусты.

– В чем он одет?

– Глаза у меня старые, издали плохо видят. Вроде бы как в крестьянской одежде. А в руках – то ли мешок, то ли чемодан какой.

Родин на секунду задумался, внимательно оглядел Будника, его потрепанный пиджачок, медаль, лапти.

– Место, где прятался человек, можете показать?

– А как же. Отчего же нет. – Будник поднялся со стула и добавил тихо и убежденно: – Нашей армии кто же помогать будет, как не мы, колхозники.

В голосе старика, глухом и низком, прозвучало что-то торжественное. Родин, уловив эту торжественность, дружелюбно кивнул и улыбнулся.

– Ну хорошо! Спасибо вам! – Он помолчал и добавил: – Поведете наших людей.

Родин выглянул из комнаты, вызвал одного из своих сотрудников – лейтенанта Голикова – и приказал ему вместе с тремя автоматчиками идти с Будником и обязательно захватить неизвестного живым. Полковник напомнил Голикову, что в пути уже находится группа лейтенанта Савченко, поэтому следует нагнать ее и присоединиться к ней.

– Действуйте с максимальной быстротой и осторожностью, – сказал Родин на прощание.

Когда Будник и Голиков ушли, Родин несколько минут молча ходил по комнате, непрерывно снимая и надевая очки. Кленов следил за движениями полковника, за его лицом и тоже молчал. Ему показалось, что Петр Васильевич чем-то недоволен. Но чем? Все складывается так удачно. Нет. Нет… Полковник, очевидно, обдумывает план поимки остальных парашютистов, ведь не исключено, что их было несколько. Ищет правильное решение.

Родин стремительно подошел к Кленову, остановился перед ним и, вертя в пальцах очки, проговорил:

– Ну вот и адрес более точный получен. Как вам это нравится?

– Любопытное и очень удачное совпадение. На ловца и зверь бежит.

– Зверь, говорите? Да, конечно… Совпадение удачное и любопытное.

Полковник взглянул на часы.

– А время не ждет. Бежит время. Нет, мчится.

– Может быть, и мне отправиться? – неуверенно спросил Кленов.

– Нет. Подождем возвращения Савченко и Голикова. Нам нужно допросить задержанного. Надеюсь, что этот неудачливый радист будет скоро в наших руках.

Глава 5.
Поимка «девятнадцатого»

К девяти часам утра тучи совсем рассеялись, небо казалось светло-голубым, словно вымытым после ночного дождя. День обещал быть безоблачным и жарким.

В широко открытые окна комнаты Родина вливалась утренняя прохлада. Петр Васильевич в эту ночь даже не ложился спать. Но после ледяного колодезного душа он производил впечатление хорошо выспавшегося, отдохнувшего человека.

Сидя за столом, полковник вел допрос пленного парашютиста, недавно захваченного в кустах у реки Кусачки.

Немецкий ефрейтор Курт Грубер сидел на табурете сгорбившись, засунув ладони между крепко сжатыми коленями. На его усталом, заросшем щетиной лице с острыми скулами отражался страх. Показания он давал тихим голосом, медленно, с расстановкой произнося каждое слово. Ответив на очередной вопрос, Грубер поворачивал голову к переводчице, лейтенанту Строевой, и вслушивался в слова перевода.

Строева хмурила тонкие брови и, поминутно убирая спадавшую на лоб темно-золотистую прядь волос, тщательно переводила вопросы полковника Родина и ответы Грубера. По той легкости, с которой работала девушка, чувствовалось, что она отлично знает немецкий язык и ей не представляет никакого труда свободно разговаривать с пленным.

Капитан Кленов сидел возле окна. Он уже не первый раз, по приглашению Петра Васильевича, присутствовал на допросах. Сейчас его одолевала дрема – спать ведь так и не пришлось! – но он заставлял себя слушать, надеясь узнать что-либо такое, что помогло бы в дальнейших розысках.

Кленов владел немецким языком, но не настолько, чтобы свободно объясняться на нем, как Строева. Однако он и без перевода понимал все, что рассказывал о себе Грубер.

Наблюдая за пленным, капитан незаметно поглядывал на Нину. Встречаясь с ее взглядом, он поспешно отводил глаза и начинал изучать давно примелькавшийся пейзаж за окном. Однако через некоторое время глаза его снова обращались к девушке.

Допрос пленного продолжался. Курт Грубер рассказывал:

– Полковник Крузе обрадовал меня. Он обещал после моего возвращения дать мне месячный отпуск и отправить к семье, в Шварцбург. У меня жена, старая мать, двое детей, мальчики. Я не видел их два года. Живы ли – не знаю. Американцы бомбят Шварцбург почти ежедневно.

Голос Грубера звучал глухо, будто издалека.

– Вы можете не верить мне… – Грубер поднял голову и немигающими, покрасневшими от бессонной ночи глазами посмотрел на полковника. – Но перед войной и мне, и моей семье приходилось очень трудно. В нацистском движении я не участвовал, в партии национал-социалистов не состоял. По специальности я радиотехник, принимал участие в забастовках, меня много раз увольняли с работы. Я значился в списке неблагонадежных, а это плохо, можно сказать, капут. Я даже обрадовался, когда началась война: все равно – один конец. Уж лучше от пули погибнуть, чем от голода или в тюрьме. И потом я надеялся, что семье солдата будет легче жить.

Грубер безнадежно махнул рукой и вздохнул.

– Когда капитан Маттерн, начальник разведывательной школы, объявил, что включил меня в число парашютистов, я долго не мог понять, в чем дело. Я знал, что на это дело обычно назначают эсэсовцев или, по крайней мере, близких им людей. А я…

Грубер попросил воды. Строева, с разрешения полковника, наполнила водой жестяную кружку и протянула ее пленному. Грубер, стуча зубами о край кружки, выпил воду и продолжал говорить:

– Незадолго до вылета полковник Крузе сказал: «Выполнишь задание, простятся все прошлые грехи…» – Грубер поежился, посмотрел на папиросы, лежавшие на столе, поблагодарил полковника, протянувшего ему пачку, и начал быстро говорить все о том же, что он не виноват, он думал не о себе, а о семье, жалко было жены и детей…

Петр Васильевич не перебивал Грубера. Привычное ухо следователя не уловило в голосе пленного ни одной нотки фальши, росла уверенность в правдивости его показаний.

– В котором часу вы вылетели? – спросил полковник.

– В ноль пятнадцать.

– Маршрут?

– Не знаю, герр оберст.

– Сколько парашютистов было в самолете?

– Двое, – не задумываясь, торопливо ответил Грубер. И тут же добавил: – Я и еще один. Второго парашютиста я увидел впервые в самолете, раньше ни разу не встречал.

– Опишите его, – приказал полковник. – Как выглядит, как одет.

– Худой, беловолосый, совсем молодой, почти мальчик. Он был одет в такую же крестьянскую одежду, как и я. Он остался после меня в самолете.

– Вы прыгнули первым?

– Да, герр оберст.

Задав еще несколько вопросов, Родин как бы мимоходом спросил:

– Вы все прыгали через одинаковые интервалы?

Грубер спокойно ответил:

– Не знаю, я прыгнул первым. И потом – нас было только двое.

Петр Васильевич недоверчиво покачал головой.

– Странно, очень странно, – задумчиво проговорил он. – Значит, вы утверждаете, Грубер, что за все время полета вы ни одним словом не обмолвились с вашим спутником, ничего не знали о нем, а он о вас?

– Да, да! Это было именно так. Ни одним словом, – возбужденно заговорил пленный, жестикулируя и вертя головой. На лбу его выступили капли пота. – Ни одним словом, – повторил он.

– Почему?

– В кабине самолета находился офицер-эсэсовец, – пояснил Грубер. – Böse, wie ein Teufel![1]1
  Злой, как дьявол! (нем.)


[Закрыть]. Он не разрешал разговаривать. Когда я хотел что-то спросить, он крикнул: «Молчать!» – и пригрозил пистолетом.

В комнате наступило молчание. Полковник долго, испытующе смотрел на этого немецкого солдата. Правду ли говорит он или лжет, лжет с какой-то определенной целью? Но с какой? А если все, что он говорит, – правда, как разгадать до конца план, задуманный Крузе? Ведь Грубер всего-навсего – одно маленькое звено, возможно, большой и хитроумно сплетенной цепи.

А Кленов в это время думал об офицере-эсэсовце, руководившем выброской парашютистов. «Злой, как дьявол!» Характеристика острая, но слишком краткая, далекая от того, чтобы составить себе нужное представление о человеке.

Словно прочитав его мысли, Родин обратился к Груберу.

– Опишите внешность офицера-эсэсовца, который был с вами в самолете.

Нина перестала писать. Она удивленно посмотрела на полковника, потом перевела взгляд на капитана. Внешность гитлеровского офицера? Какое это может иметь значение?

– Невысокий. Даже маленький. Лицо суровое, злое, длинные руки, – так Грубер обрисовал офицера.

Снова наступило молчание. Петр Васильевич потер лоб, провел ладонью по седеющим волосам, встал, сделал несколько шагов по комнате, затем сел рядом с Грубером.

– Что вы собирались делать, оказавшись здесь, у нас, на нашей земле? Какое задание вы получили от Крузе? – спросил Родин.

Грубер кивнул в знак того, что он понял вопрос.

– Мой позывной номер – «девятнадцать», господин оберст. Мне приказали сразу же после приземления идти в сторону реки. У меня была карта и компас. Я должен был спрятаться в кустах и ровно через три часа начать вызывать «восемнадцатого», в распоряжение которого я поступал. Я должен был выполнять приказания «восемнадцатого». Через три часа я включил передатчик и стал вызывать «восемнадцатого». Ответа не получил. Остальное вам известно.

– Вы «восемнадцатого» раньше когда-нибудь видели?

– Нет.

– У вас был шифр?

– Да. Только он здесь, – Грубер ткнул себя длинным пальцем в лоб. – Связываться с «восемнадцатым» я мог только шифром.

– В каком месте должен был приземлиться «восемнадцатый»?

– Этого я не знаю. Поверьте, что я говорю правду, – я не знаю.

– Оружие вам выдали?

– Нет.

– Никакого?

– Нет, господин оберст. Полковник Крузе сказал, что оно ни к чему и будет только увеличивать груз.

Дальнейший допрос Курта Грубера ничего нового не дал. Пленный или действительно знал очень мало, или ловко притворялся, скрывая главное, пытаясь увести следствие в сторону.

Когда Грубера увели, Кленов встал со своего места и подошел к столу, за которым сидел Родин.

– Товарищ полковник, – сказал он. – Медлить нельзя. Надо сейчас же отправляться в лес на поиски второго парашютиста. Дорог каждый час. Разрешите мне с моими разведчиками.

– Да-да, – машинально проговорил Родин, о чем-то думая. – Сейчас. Сейчас…

Он поднял голову и неожиданно спросил:

– Скажите, капитан, вы в шахматы играете?

На лице полковника играла лукавая улыбка, а глаза спрятались в бесчисленных морщинках.

Вопрос о том, играет ли Кленов в шахматы, прозвучал сейчас по меньшей мере неожиданно. Кленов даже растерялся, не зная, что ответить.

– Что ж вы молчите, капитан? В шахматы вы играете? – повторил свой вопрос Родин.

– Играю. Даже разбираюсь немного в теории.

– Отлично. Значит, вам известно, что такое гамбит?

– Известно.

– А ну, просветите меня, старика, по части шахматной теории. Что такое гамбит?

– Начало шахматной партии. Жертвуется пешка или легкая фигура с целью опередить своего противника в мобилизации сил и создать стремительную атаку.

– О, да вы, оказывается, гроссмейстер, – пошутил Родин.

– Но к чему это вам? – спросил Кленов, начиная догадываться.

– Ничего-ничего. Шахматы – полезная игра. А теперь – за дело. Действуйте, капитан. Как всегда, надеюсь на вас.

Он похлопал Кленова по плечу и ободряюще улыбнулся. Кленов приложил руку к пилотке и, повеселев, спросил:

– Разрешите исполнять?

– Исполняйте.

Капитан повернулся к Строевой.

– До свидания, товарищ лейтенант!

– Я тоже выйду подышать чистым воздухом, – сказала Строева. – Разрешите, товарищ полковник?

– Пожалуйста. Дышите вволю.

Кленов и Строева вышли из комнаты. Их встретило яркое солнечное утро. Чуть слышно шелестели деревья. Вдали, словно подернутый серо-голубым туманом, виднелся лес.