Текст книги "Трепетные птички"

Автор книги: Лев Портной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 2

Моя новая комната встретила нас настороженно.

Журнальный столик, кресла, диван, гардероб – все они как будто присматривались ко мне, прикидывая: как-то мы уживемся? Я раздевался, сидя на диване, в своей, пока еще не родной и не обжитой, комнате. Света, уже раздетая, сидела рядом.

– Неуютно что-то, – робко проговорила она, глядя на неразобранные тюки с одеждой.

Я только пожал плечами, а про себя подумал, что пройдет несколько дней и на столике появится недочитанная книга, из-за неплотно прикрытой дверцы гардероба будет выглядывать галстук, какая-нибудь рубашка заваляется на кресле и будет видно, что здесь живет человек, и комната наполнится уютом, именно уютом, а не холостяцким бардаком, потому что я терпеть не могу беспорядка. Я снял носки, запихнул их ногой под диван и повернулся к Свете.

– Ну что ж, красавица, на нас смотрит весь мир, мы должны оправдать его надежды и как следует постараться, чтоб эта ночь стала весомым вкладом в развитие древнеиндийского учения «Камасутра». Давай трахнемся так, чтоб ноздри склеились!

Девушка ничего не ответила. Она сидела, отвернувшись в сторону, и всем своим видом как бы говорила: делай, что хочешь, только побыстрее. Меня это ужасно разозлило. А вы бы как себя повели, если б купили телевизор, а дома в инструкции к нему прочитали, что включать и смотреть его не рекомендуется?! А чем от такого телевизора отличается проститутка, которая после того, как за нее заплачено, убеждает клиента в том, что ему благоразумнее воздержаться от случайных связей?! Заниматься сексом с благочестивым поленом мне не хотелось. Нужно было как-нибудь расшевелить юную афродиту. Я взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.

– Эй, девочка, такое впечатление, что ты приехала на похороны.

Она молчала, упорно избегая моего взгляда.

«Наверно, нужно дать денег ей лично», – подумал я, но интуиция подсказывала, что материальная помощь не добавит ей веселья. Я вспомнил Наташу, с которой мы развлекались вдвоем с приятелем год назад. Вот это была телка! Она являла собой пример счастливого человека, для которого профессия была не только средством к существованию, но и любимым делом.

Я сжал подбородок девушки чуточку крепче, и она наконец-то посмотрела на меня. И в ее печальных глазах была такая обреченность, какую я видел лишь в глазах восемнадцатилетних юнцов, только что призванных в армию. Я растерялся, не зная, что предпринять. Было очевидно, что девочка не испытывает никакого восторга от работы на панели, и я б поступил гнусно, если бы переспал с нею. С другой стороны, я понимал, что ее уже трахнул добрый десяток, если не сотня таких же молодцов как я. Тем не менее, мне расхотелось вступать в их полк новобранцем. У меня мелькнула мысль, что было б неплохо помочь этой девочке выбраться из болота, в которое ее засосало. Но затем я подумал, что не стоит играть в благородство и вмешиваться в чужую жизнь. К тому же наверняка реально помочь ей можно б было, лишь откупив ее у бандитов, а я и без того уже потратил на нее восемнадцать тысяч рублей. Так я и сидел, удерживая девушку за подбородок и уставившись в ее глаза. В конце концов, она отвела взгляд, я отпустил ее и, похлопав по руке, сказал:

– Давай спать. Ты ложись здесь на диване, а я как-нибудь расположусь на полу. Приедет твой охранник – я откуплю тебя на всю ночь.

– Может, я лучше домой поеду, – проговорила девушка.

– А где ты живешь?

– В Голицыно, – ответила она.

– С ума сошла! – воскликнул я. – Время – первый час ночи! В какое Голицыно ты поедешь? Или ты хочешь, чтоб тебя на халяву изнасиловал в электричке какой-нибудь сексуальный маньяк?! Спи и ни о чем не беспокойся. Я не буду тебя трогать.

Света пожала плечами, затем отвернула одеяло, плюхнулась на спину, прижав к животу коленки, накрылась одеялом и вытянула ноги.

И заорала так, как будто сексуальный халявщик поджидал ее не в электричке, а в моей постели. Девушка выскочила из-под одеяла и, стоя на подушке ногами, продолжала визжать.

– Что случилось? – рявкнул я, схватив Свету за руку.

В дверь забарабанили, и раздался голос Елены Владимировны:

– Саша, что там у вас? Вам помочь?!

Я открыл дверь. Елена Владимировна куталась в халат, а из-за ее плеча выглядывал Виктор.

– Что у вас произошло? – переспросила соседка.

– Не знаю, – растерянно ответил я и, повернувшись к Свете, которая успела спрыгнуть с дивана и теперь стояла на полу, поеживаясь и всхлипывая, спросил. – Что с тобой?

– Там какой-то зверь? – прошептала она, кивнув в сторону дивана.

Я стащил одеяло, и мы увидели свернувшегося шаром ежа. Это был звездный час его жизни. Ради этого его растили и нежили – чтоб подсунуть кому-нибудь в постель.

– Витя, что здесь делает твой ежик? – раздался гневный голос Елены Владимировны.

Ее сын в ответ выпучил глаза и развел руками.

– Но не мог же он сам сюда пробраться?! – не унималась соседка.

– А это я! Я его сподобил! – послышался голос Игоря Анатольевича, и через секунду он появился сам.

– Зачем ты это сделал?! – накинулась Елена Владимировна на мужа.

– Чтоб не спать, – ответил он и добавил, обращаясь ко мне. – Здесь спать нельзя!

Для Елены Владимировны ситуация прояснилась и наступила пора решительных действий. Отодвинув меня в сторону, она прошла к моей постели, на краю которой сидела и всхлипывала пребывавшая в шоке Света, взяла ежа, ничуть не смутившись его колючестью, и всучила зверя в руки сыну.

– Ай! Колется же! – вскрикнул тот.

– А ну марш в комнату! – приказала соседка.

И видя, что она рассердилась не на шутку, Воронков-старший и Воронков-младший поспешно ретировались – каждый в свою сторону.

Сама Елена Владимировна ушла на кухню, но через секунду она вновь появилась в моей комнате со стаканом воды в руках.

– Выпей, – она протянула его Свете.

Та сделала несколько глотков и вернула стакан.

– Спасибо, – пролепетала девушка.

– Вы уж извините, – произнесла Елена Владимировна.

– Ничего-ничего, – пробормотал я.

– Надеюсь, мы больше вас не потревожим. Спокойной ночи, – с этими словами Елена Владимировна оставила нас одних.

– Может быть, я все-таки поеду домой?! – спросила девушка.

– Ложись спать, – махнул я рукой, – это же просто ежик.

Девушка пожала плечами и полезла под одеяло. А я устроился на полу.

Я лежал на спине и перебирал в уме события прошедшего дня. Переезд, дворник дядя Саша, сошедший с ума Воронков, его аппетитная жена, угрюмый Витя, Света, банда злобных кавказцев, ежик в дозоре… Мысли мои начали путаться, некоторое время я пытался бороться со сном, размышляя о всякой всячине, но, в конце концов, не выдержал. Мне начало грезиться какое-то сновидение, сознание медленно покидало меня, и неожиданно я куда-то провалился.

Обычно в таких случаях спящего человека охватывает глубокий сон до самого утра. Но вместо этого ко мне вернулось сознание, и я стал мыслить ясно и четко, отлично ориентируясь в происходящем, как будто я только что встал после восьмичасового сна, выпил две чашки крепкого кофе, выкурил сигарету и обругал матом дежурного по роте. Я лежал на полу на сымпровизированной постели, подо мной был жесткий паркет, и в то же время я продолжал куда-то падать со все возрастающей скоростью, причем, я падал один, а мое ложе оставалось на месте. Меня охватила паника, потому что со мною происходило нечто, не поддающееся никаким разумным объяснениям. Я пытался кричать, но крик застрял в горле. И вдруг я отделился от собственного тела. Да-да, я стал ощущать себя отдельно от физической оболочки. Тело оказалось чем-то вроде скафандра. Я продолжал падать теперь уже с реактивной скоростью, меня колотила дрожь и оглушал дикий рев. И кончилось тем, что я вылетел через затылок из собственного тела и повис в воздухе, как нечто невидимое и не имеющее ни формы, ни цвета. Я умер, – вот первое, о чем я подумал, сверху глядя на себя, распростершегося на полу. Второе – о том, что вопреки вызубренному в военном училище историческому материализму и после смерти можно жить. По крайней мере, я продолжал мыслить и видел сразу же все вокруг. Такими были мои ощущения в первый миг после того, как покинул бренное тело. А в следующее мгновение меня охватил такой неописуемый ужас, какого я не испытывал никогда в жизни ни до, ни после этого астрального путешествия.

Тут следует оговориться, что передать словами мои ощущения и события, произошедшие после того, как я отделился от тела, практически невозможно. И мой рассказ – это попытка юродивого, чудом исцелившегося от глухоты и немоты, объяснить другому глухонемому, что такое музыка. Мои первые впечатления полностью совпадают с описаниями, приведенными в книге доктора Моуди «Жизнь после жизни». Но упомянутый автор сделал неверные выводы. Послушать его, так после смерти всех нас ждет царство света, любви и умиротворения. К такому заключению пришел он, выслушав сотню рассказов о нескольких первых минутах пребывания на том свете. Представьте себе: женщина рожает двойню. Первый новорожденный лишь на секунду выглянул на свет божий и вновь скрылся в утробе матери. Что он расскажет брату-близнецу? – То, что страшен лишь первый вдох, а затем их ждет свет и люди в белых халатах, спешащие на помощь при малейшей необходимости. Окрыленные этим знанием, явятся они в эту жизнь, и очень скоро их животики будут сводить судороги от пучащих их газов и они узнают, что их папа – негр, и поймут, что мир полон боли и несправедливости.

Но вернемся в комнату. Итак, я завис над собственным телом, я видел все вокруг себя, но был не в силах пошевелиться. Мне было страшно, и этот страх парализовал меня. Но через некоторое время я понял, что этот самый страх есть не что иное, как притяжение моего тела, и если я преодолею это притяжение – читай: преодолею страх, – то смогу и полететь куда-нибудь. Я собрал все свое мужество, сделал рывок и начал витать по комнате над спящей девушкой, над своим телом и не разобранными тюками с одеждой.

Так я порхал-порхал и не заметил, как очутился в сумрачном лесу, видать, утратив правый путь порханья. Это был фантастический лес, пребывание в котором не вызывало никаких иных чувств, кроме отвращения и ужаса. Я так и не смог восстановить в памяти, как я оказался в тех джунглях. Знаете, как бывает: идешь по улице, о чем-нибудь задумавшись и не приметишь, как забредешь в незнакомое место. И тщетно пытаешься вспомнить, где именно ты зазевался так, что забрел не по назначению. Так и я витал-витал в воздухе, как мотылек, да и затесался нечаянно в дремучие дебри. Когда же я обнаружил себя пробирающимся через лесную чащу, сразу же понял, что было бы гораздо лучше, если б я оставался духом, парящим в комнате над своим телом и телом несостоявшейся наложницы. Потому что я не просто попал из квартиры в незнакомый лес, я перенесся в неизвестный, качественно другой мир. Мало того, что теперь я не парил в воздухе, а еле-еле передвигал ноги, продираясь сквозь отвратительный колючий кустарник, так вдобавок к этому пространство вокруг меня стало как будто теснее, если вы позволите так выразиться, чтобы хоть как-то передать свои ощущения. Я чувствовал себя сдавленным, словно из трехмерного пространства попал в двухмерное.

Вокруг меня надоедливо шепелявили причудливой листвой иссиза-голубые деревья, чуть дальше лес редел, возвышался и высился, рубился, и щепки летели в небо аустерлица, озаренное синим светом синего солнца, похожего на лампу для прогревания сопливых носов. Ниже на место под все тем же солнцем претендовали густой кустарник с острыми колючками на ветках и высокая трава, которая цеплялась за ноги, обжигая их. Сперва мне показалось, что эта поросль ядовита и раздражает кожу. Но, взглянув вниз, я обнаружил, что ступни моих ног от многочисленных порезов истекают кровью защитника родины. Трава, которой заросло все вокруг, была острой как бритва обоюдоострая, о которой в горячечном бреду бредило горло. Я удивился, поскольку считал, что у духов нет крови, но она лила рекой как из ведра. Однако об этом размышлять было некогда. Я думал лишь о том, как бы поскорей выбраться из этого леса, в котором невозможно было шагу ступить без того, чтобы не порезать себе ногу и не расцарапать руки. Мне едва удавалось защитить от колючек лицо. Неожиданно мне пришло в голову, что в местах с такой флорой должна быть и фауна соответствующая. И едва я подумал об этом, как услышал треск, издаваемый кем-то, кто, судя по усиливающемуся шуму, приближался ко мне, словно не запах крови, а именно мысль о возможности столкновения с местной тварью и послужила ей приманкой.

Я ринулся вперед. Ветки кустарника, оскорбившись, больно хлестнули по щекам, но я не обратил на это внимания, теперь уже заботясь лишь о сохранности глаз. Я чувствовал, что неведомое животное нагоняет меня, и вскоре остановился, понимая, что бегством мне не спастись, поскольку мои шансы превзойти местных обитателей в скачках по их родному ландшафту были равны нулю. Несколько мгновений я топтался на одном месте, размышляя, что предпринять, а потом полез на дерево. Хорошо быть отличником боевой и политической подготовки! Я молниеносно забрался на высоту метра в четыре и затаился среди веток, надеясь, что неизвестный преследователь меня не заметит или хотя бы не сможет вскарабкаться наверх. Секунду я сидел, не шевелясь и опасаясь стука собственного сердца, а затем поддался соблазну разглядеть неведомого хищника и аккуратно раздвинул ветви дерева. Зверь находился еще далеко, и до меня лишь доносился грохот и треск, сопровождавшие его продвижение. И только тогда я обратил внимание на необычность доносившихся до меня звуков. Это был звон бьющегося стекла, как будто хищнику, продиравшемуся сквозь чащу леса, приходилось не деревья ломать, а хрусталь крушить. Я вслушивался в грандиозную какофонию, пока не почувствовал холод. Я ежился, не понимая, чем вызвано падение температуры. С каждой секундой становилось все холоднее и холоднее. Судя по звукам, зверь был уже совсем близко, я раздвинул ветви пошире и передо мной открылась ужасающая картина. В мою сторону мчалось довольно-таки проворно, несмотря на свою неуклюжесть, отвратное страшилище, на пути которого отсутствовали все преграды, потому что от чудища веяло таким сверхъестественным холодом, что при его приближении деревья, кусты и все прочее превращалось в лед и рассыпалось на мелкие осколки. Лишь верхушки особенно высоких деревьев не успевали замерзнуть и падали вниз, опять-таки без какого-либо вреда для животного, потому что оно успевало проскочить под падающими стволами. Сам зверь был размером с африканского слона, покрыт серой блестящей чешуей, с тупой ослиной мордой, с непропорционально короткими лапами и длинной шеей. Животное обезумело от изнурительного голода и было одержимо единственной мыслью: добраться до чего-нибудь съедобного до того, как оно замерзнет. Очевидно, его отчаянные попытки хоть что-нибудь съесть успехом не увенчивались. Животное было невероятно худым, его желудок прилип к спине и обернулся вокруг позвоночника. В чем дух держался и, соответственно, откуда у него было столько прыти, оставалось неясно?

Но самое удивительное заключалось в том, что, едва взглянув на приближающееся существо, я отчетливо понял, что знаком с ним, и – стоит только напрячься – я вспомню, кто оно и где мы в последний раз виделись. При этом фантастический облик монстра нисколько меня не смущал, он был как бы видением из кошмарного сна, в котором кто-то из близких знакомых предстает в виде жуткой страшилы, а я никак не могу распознать, кто же это, но чувствую, что приблизился вплотную к отгадке.

С ужасом я осознал, что спастись от него можно только чудом. Но из тех, кто не хотел умирать, надежда умирала последней.

– Ишак, холодящий душу! – выругался я и полез на самый верх.

На этот раз не военная подготовка, а ужас и отчаяние стали моими союзниками. В мгновенье ока я оказался на верхушке и не успел перевести дух насмарку, как нижняя часть ствола обледенела и, расколовшись, осыпалась. Я полетел вниз с большой высоты в обнимку с оставшейся целой частью дерева, которое, на мое счастье, оказалось достаточно высоким, чтобы не замерзнуть целиком. Правда, признаюсь честно, падать я бы предпочел с дерева поменьше. Но мне повезло, и я не разбился. Ствол, за который я держался, врезался торцом в землю, сноп ледышек взметнулся в воздух, а я от сильного удара стряхнулся как переспевший плод и повалился навзничь, но в один миг подскочил, потому что обжегся об лед. Отмороженный осел помчался дальше, а я, вскрикивая от боли, бросился в лес прочь с тропинки, проторенной голодным животным, потому что лед таял на глазах, а образующаяся слякоть имела температуру жидкого азота.

Едва ступив на почву, нетронутую ослиными заморозками, я вновь оказался в плену гнусной растительности, каждое соприкосновение с которой добавляло новые боевые раны на моем теле. Мне необходимо было отдохнуть и спокойно обдумать сложившееся положение. С этой целью я опять полез на дерево, ствол которого раздваивался на небольшой высоте. Я добрался до развилки и уселся верхом на изгибе. Одна из веток немедленно распрямилась и оказалась коброй. Змея повернулась ко мне, расправила капюшон от Юдашкина и зашипела. Я застыл от неожиданности, во-первых, испугавшись, во-вторых, узрев в атакующей меня манекенщице кого-то знакомого и очень близкого. Но кого, припомнить не мог. Впрочем, времени на воспоминания мне не оставили, поскольку наше рандеву длилось не более секунды, моя визави прыгнула вперед и ужалила меня в горло. Острая боль пронзила насквозь мгновенно окаменевшее тело, я как мешок с отрубями рухнул вниз и канул в небытие. Иными словами, умер в точном соответствии с канонами марксистско-ленинской науки о загробной жизни. Не знаю, сколько времени я пролежал на земле, но, наконец, я почувствовал, что полное небытие невозможно, оно лишь казалось мне. Я начал различать голоса. Разговаривающих было двое. Один прерывисто голосил басом:

– О, ужас! О, ужас! Я не могу составить протокол и опросить свидетелей; меня тошнит, и руки мои дрожат!

– Да что же это с тобой? – хладнокровно вопрошал второй собеседник канареечным голоском.

– Я тошнило, – раздалось в ответ.

– Ты должен взять себя в руки и исполнить свой профессиональный долг!

– Не могу!

– Да что ж это с тобой такое?!

– Как что?! Он умер, и лицо его исказила гримаса боли, и эта картина представилась моему взору!

Я открыл глаза и увидел обблевавшегося милиционера с ищейкой-канарейкой на левом плече. Обнаружив, что я очнулся, он бросился бежать через джунгли, на бегу выкрикивая:

– Он ожил, он ожил и скоро пойдет на поправку!

Приподнявшись на локте, я увидел змею, рожденную гордо уползать в кусты.

– Сучка! – я плюнул ей вслед.

В то же мгновение нечто большое и темное, возвышавшееся надо мной, опустило ко мне голову. Сначала я испугался, но это оказался вполне дружелюбный пес. Он сидел, склонив морду на бок, смотрел на меня по-собачьи преданно, тараща глаза, как чайные чашки, мельничные колеса и круглые башни, и приветливо помахивал хвостом. Самый обыкновенный пес, разве что в размерах непривычный – метра два в холке. Он вежливо обнюхал меня и в знак приветствия облобызал языком, величина которого позволила бы проявить радушие сразу нескольким людям при условии, конечно, что размер их голов превышал размер моего головного убора не более, чем в два раза. Я потрепал его по мохнатой щеке. В ответ он фыркнул, из-под слюнявых баскербрылей сверкнули белоснежные клыки, пес восторженно тявкнул и схватил меня зубами. Я оказался по пояс в собачьей пасти. Огромные зубы впивались в мое тело все глубже, дробя тазобедренные кости. Он перекусил меня пополам. Надо ли объяснять, что я умер.

Через некоторое время я восстал из праха и пепла вновь и обнаружил, что укус самого большого друга человека нанес мне серьезный моральный урон – физический-то урон он нанести мне не мог, поскольку мое тело осталось в прошлом. Нижняя часть меня, начиная с поясницы, покоилась отдельно в некотором отдалении – налицо раздвоение личности. К счастью, пес выплюнул меня недалеко от оторвавшейся задницы, по крайней мере, я дотянулся до нее руками и приладил на прежнее место. А ее приключение не заставило себя долго ждать. Это был все тот же пес. Он восторженно спешил навстречу мне, оживающему, его глаза от изумления расширялись от чайных чашек и мельничных колес до круглых башен. Он воспринял мое оживление как знак того, что я не держу на него обиды и готов поиграть еще.

На этот раз он откусил одну голову.

Вскоре я привычно воскрес, опять угнетенный раздвоением удостоверения личности, ибо сама личность не могла иметь ни головы, ни искательницы приключений, ни всего остального, что осталось в прошлом, в коммунальной квартире, которую я так неудачно разделил с Воронковыми. Мое безголовое туловище в поисках утраченного, нелепо вытянув руки и растопырив их пальцы, выписывало замысловатые кренделя, то и дело натыкаясь пустым местом на деревья, а искомая голова валялась в кустах неподалеку и делала небольшие подсказки:

– Холодно. Еще холоднее… Так, теплее. Еще теплее. Совсем тепло. Тепло. Горячо. Горячо ж, говорю! Жарко! Жарко!! Жарко же!!!

Но было поздно. Невидящее тело, поравнявшись с головой, вместо того, чтобы остановиться, наклониться и пошарить в траве, двинулось дальше, нечаянно пнув себя ногою по роже, отчего голова как футбольный мяч, посланный в десятку, на бреющем кусты полете пролетела метров десять, врезалась в дерево, к тому же наколовшись на сук, и осталась висеть довольно-таки высоко над землей. Теперь на преодоление греховной раздробленности духа потребовалось гораздо больше времени – минут семь. Пять из которых голова потратила на раздумья о том, как вести себя с тем, у кого нет головы на плечах, тому, у кого нет плеч под головою. В конце концов, этот процесс затронул рубец, оставшийся от фуражки.

– Встать! – приказала голова телу, упавшему на колени в безмолвном вымаливании прощения. – Смир-р-рно! Нале-во! Раз-два! Вперед шаго-о-ом арш! Раз-два, раз-два, раз-два-три! Напра-во! Раз-два, раз-два, раз-два-три! Песню – запе-вай! У солдата выходной, пуговицы в ряд! Отставить песню! На месте – стой! Раз-два. Выполняем упражнение «солдатская пружинка». На счет «раз» – прогиб назад, на счет «два» – наклон вперед, на счет «три» – присесть, на счет «четыре» подпрыгнуть и достать меня руками. И раз!!! Отлично – прогиб зафиксирован!!!

Но несколько прыжков не увенчались успехами социалистического соревнования. И, в конце концов, не придумалось ничего лучшего, как подобрать палку побольше и сбить ею голову. «Вот так обезьяна превратилась в человека», – подумал я, воссоединяясь.

Однако же радость моя длилась недолго, потому что откуда-то появился целый сонм чудовищ, словно спущенный с обложек книг серии «Монстры вселенной» и натравленный на меня. Они, опьяненные кровью, рыча и икая, рвали меня на части, то и дело умертвляя, а я, хотя и воскресал ежеминутно и был убежден, что не сдохну окончательно, тем не менее не избавился от животного страха смерти, и умирать каждые пять минут в страшных муках было выше моих сил. И в каждом из этих чудищ я видел кого-то знакомого, тщетно напрягал свою память, пытаясь вспомнить, кто же это, и, наконец, мне повезло. Пока гигантская серая жаба, тяжело пыхтя и испуская при каждом вздохе нестерпимое зловоние, душила меня, яркая вспышка озарила мою память и я узнал в терзавшем меня болотном исчадьи ада ту мелочную жадность, которая встала на пути благородного порыва помочь приглашенной на одну ночь Свете сменить род профессиональной деятельности, когда я подумал, что на это потребуется некая сумма денег сверх того, что я уже заплатил за вызов девушки на дом. И как только я узнал ее, жаба перестала меня душить, что и ей пошло на пользу: с нее сошли бородавки и мокроты, и она стала белой и пушистой.