Текст книги "Человек из оркестра"
Автор книги: Лев Маргулис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Приказ
17 февраля 1942 г.<…> В мужском общежитии команды МПВО и оркестра (комната № 29) грубо нарушаются элементарные правила санитарного содержания комнаты, нет и намека на желание живущих в комнате благоустроить свой быт. В общежитии грязно, постели не убираются, пол не выметен, не проветрена комната. Дневальные отвиливают от работы, некоторые товарищи не моются[37]37
Старосте общежития эти обстоятельства были «поставлены на вид».
[Закрыть].
В Управление по делам искусств
20 февраля 1942 г.В дополнение к нашему списку на 15 человек работников Радиокомитета направляю дополнительный список на 5 человек (согласно указания тов. [Е. Т.] Федоровой) для направления в стационар [в списке – музыканты оркестра и хора].
Д. 351. Л. 87.
Заведующему Горздравотделом
16 марта 1942 г.Ленинградский радиокомитет убедительно просит предоставить места в стационаре гостиницы «Астория» артистам Большого симфонического оркестра в состава следующих товарищей [перечислены 4 человека].
Д. 354. Л. 49.
Заведующему Горздравотделом
23 марта 1942 г.Ленинградский радиокомитет просит предоставить места в стационаре гостиницы «Астория» сотрудникам Ленрадиокомитета, артистам Большого симфонического оркестра и хора [названо 5 фамилий].
Д. 354. Л. 47.
В Управление по делам искусств
25 марта 1942 г.Довожу до вашего сведения, что контингент питающихся в столовой БДТ – 26 человек явно недостаточен для удовлетворения основного костяка симфонического оркестра, в котором должен быть 60–61 человек. Поэтому прошу Вас добавить в список столующихся еще 14 человек и довести число питающихся до 40 человек, причем прошу выделить 20 постоянных и 20 скользящих пропусков[39]39
Обеспечить дополнительным питанием каждого еще не было возможности. В этом одна из причин, почему некоторым оркестрантам приходилось, как выразился один из них, «зарабатывать» пропуск старательным отношением к делу.
[Закрыть].Д. 351. Л. 36.
Заведующему Горздравотделом
25 марта 1942 г.Ленинградский радиокомитет просит поместить в стационар «Астория» главного дирижера Радиокомитета тов. Элиасберга К. И., много работающего по воссозданию Большого симфонического оркестра, а также других музыкальных коллективов города. Тов. Элиасберг единственный оставшийся в городе крупный дирижер[40]40
Элиасберг находился в стационаре несколько сроков.
[Закрыть].Д. 351. Л. 30.
Заведующему Горздравотделом
3 апреля 1942 г.На основании договоренности с секретарем горкома ВКП(б) тов. Шумиловым Ленинградский радиокомитет просит предоставить два места в стационаре «Астория» – для главного дирижера тов. Элиасберга и его жены тов. Бронниковой.
Д. 351. Л. 15.
СУДЬБА МУЗЫКИ
Первой блокадной зимой музыки в эфире Ленинграда не было. Из радиопередач она практически ушла. «В обстановке усиливающегося голода мы рекомендовали воздержаться от музыкальных передач», – признавался секретарь горкома партии Н. Д. Шумилов. Берггольц о зиме 1941/42 года: «…по радио тоже очень долго не передавалось ни музыки, ни пения, но зато были обширные и ежедневные литературные передачи». «По радио музыка уже не звучала», – писал о декабрьских днях М. Меланед (главный диктор блокадного Радиокомитета). «По городской сети нельзя было давать музыку», – свидетельствовал один из руководителей Радио. Есть и другие того же рода свидетельства[41]41
См.: Крюков А. Музыкальная жизнь сражающегося Ленинграда. Л., 1985. С. 34 и др.
[Закрыть]. Наиболее определенно высказался К. Лейбенкрафт в своем письме: «Запретили музыку на Радио».
Отсутствие музыки действовало гнетуще. Об этом, в частности, говорили моряки-балтийцы при встречах с руководителем Театра Краснознаменного Балтийского флота А. Пергаментом. Тот связался с художественным руководителем Радиокомитета Я. Бабушкиным. Решительный переворот произошел, когда в дело вмешался Жданов. Об этом Бабушкин рассказал
1 мая 1942 года писателю А. Фадееву, навестившему сотрудников блокадного Радио: «Можешь себе представить, – вспоминал он минувшую зиму, – обледеневший город, немец под городом, ежедневно обстрел, трамвай не ходит, время суровое – мы думали, музыка неуместна в такие дни. И все агитировали с утра до вечера. Ну, агитаторов тоже не хватало, выпадали целые часы молчания, когда только один метроном стучал: тук… тук… тук… тук… Представляешь себе? Эдак всю ночь, да еще и даем. Вдруг нам говорят: „Что это вы эдакое уныние разводите? Хоть бы сыграли что-нибудь“. Тут я и стал искать по городу музыкантов»[42]42
Очерк Фадеева «Шестая симфония: Из ленинградского дневника» был опубликован в газете «Литература и искусство» 1 мая 1943 г. В отдельном издании «Ленинград в дни блокады: Из дневника» (вышло год спустя, в 1944 г.) Фадеев после слов «Вдруг нам говорят» в сноске добавил «Говорят, это сам Жданов сказал». О том, что замечание было высказано именно Ждановым, мне в свое время доводилось слышать и от сотрудников Радиокомитета. – А.К.
[Закрыть].
Итак, определяющим толчком к развороту музыкального вещания, к возрождению его коллективов, и в первую очередь – симфонического оркестра, было замечание, исходящее от секретаря Центрального комитета партии, секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), члена военного совета Ленинградского фронта (таковы были официальные титулы А. А. Жданова). Замечание, высказанное начальством, может быть, мимоходом, у нас, согласно традиции, воспринимается как руководство к действию, как приказ, подлежащий непременному выполнению. «Руководящее указание» надлежало выполнить с максимальным размахом. Как мы видели, продовольственная и медицинская помощь оркестру была оказана.
За ней последовали и творческие успехи. Сдвиги начались весной 1942 года.
ХРОНИКА ВЕСЕННИХ СОБЫТИЙ
Март. 2 марта в Куйбышеве (теперь по-старому – Самара) состоялась премьера Седьмой симфонии Шостаковича.
29 марта она впервые прозвучала в Москве. Газета «Известия» привела слова композитора: «Нашей борьбе с фашизмом, нашей грядущей победе над врагом, моему родному городу – Ленинграду я посвящаю свою Седьмую симфонию». В том же месяце в Ленинграде, в Управлении по делам искусств, решалась судьба Большого симфонического оркестра Радиокомитета – возрождать или эвакуировать. Из стационара в «Астории» пришел К. И. Элиасберг, из Дома радио – А. Прессер (инспектор коллектива). Прессер сообщил, что относительно работоспособны лишь 16 человек. Остальные либо умерли, либо не могут трудиться, находятся в госпиталях и стационарах. Однако почти все ведущие исполнители сохранились. Начальник управления Б. Загурский сказал, его ведомство располагает продуктовыми ресурсами, которые будут направлены на возрождение оркестра. Таким образом, было решено восстанавливать коллектив и начать концертный сезон. О наборе в оркестр объявили по радио. Известие о том, что принятых «подкормят», распространилось в городе. Музыканты стали приходить на испытание. 30-го в малой студии Радиокомитета состоялась первая репетиция. Топилась печка-буржуйка, было дымно, угарно. О. Берггольц и Г. Макогоненко описали свое впечатление в киносценарии. «Никто не сказал бы, что эти исхудавшие, темнолицые, фантастически одетые люди – музыканты, больше того – оркестр. Они похожи на беженцев, на погорельцев… Дирижер в ушанке с поднятыми ушами, в меховых варежках стоит перед оркестром. <…> Оркестранты устремляют на него ввалившиеся глаза. Дирижер взмахивает палочкой. Нестройные, какие-то разбредающиеся, жалкие звуки – все вразброд, слабо, хрипло, фальшиво» (Берггольц О., Макогоненко Г. Ленинградская симфония: Киносценарий // Звезда. 1945. № 3. С. 70). Некоторых музыкантов пришлось отсеять. Рухнули их надежды на паек, на возвращение к музыке. Не оправдал себя валторнист. В бухгалтерию поступила записка с просьбой рассчитать его, не задерживая: ему будет трудно приехать вторично, он «очень больной и слабый».
Подготовили бумагу военкому Ленинграда: «Укомплектовывая и восстанавливая по заданию горкома ВКП(б) симфонический оркестр города Ленинграда, Радиокомитет наталкивается на трудности отсутствия в городе некоторых категорий артистов оркестра, как, например, фаготов и валторн. Ввиду изложенного просим Вашего разрешения к совмещению в работе комплектуемого оркестра бойцов-оркестрантов комендантского оркестра тов. Еремкина – фаготиста и тов. Орехова – валторниста, без которых восстановить симфоническую музыку в Ленинграде почти невозможно» (Д. 351. Л. 35). Согласие последовало незамедлительно: оба музыканта участвовали уже в первых репетициях. К концу марта начала функционировать столовая. Все музыканты оркестра получили продуктовые карточки I категории.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Г. Ф. ЛЕЛЮХИНОЙ
Услышав объявление по радио, я взяла под мышку свою флейту и пошла. Прихожу, а там Карл Ильич Элиасберг – тоже весь такой дистрофичный. Он мне сказал: «Больше на завод не ходи. Всё. Завод твой кончился. Теперь будешь в оркестре работать». Нас сперва было мало. Кого-то привозили на санках, кто-то шел с палочкой. Я сильно хромала: из-за цинги у меня стянуло ногу под коленкой.
Если Элиасберг замечал, что я на репетициях плачу, он сердился, говорил: «Все мы переживаем, что это еще за слезы!» Он нам слабинки не давал никакой. Но ко мне относился хорошо. Я, можно сказать, в оркестре была самая молодая, а потом, все знали, что у меня девочка-племянница на руках. <…>
ИЗ ДНЕВНИКА К. М. МАТУС
31 марта.Мы с мамой скушали супец, и я поплелась на Радио (где оформилась с 20 марта) на репетицию. Репетиция была небольшая… <…> Домой пришла еле-еле – ноги совсем не идут. <…>
Апрель. 1 апреля по Ленинградскому радио была зачитана статья известного публициста Ем. Ярославского «Симфония всепобеждающего мужества» (в связи с московской премьерой симфонии Шостаковича). Спустя несколько дней прозвучал очерк Д. Заславского «Симфония героической борьбы и победы» (о новом произведении и о «пристальном внимании», которое весь мир проявляет к творчеству композитора).
ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА К. М. МАТУС
6 апреля.Мне пока повезло. С 3 апреля я питаюсь в столовой Большого драматического театра. Столовая открылась специально для поддержки работников искусства, ну и наш оркестр, конечно, этими благами пользуется. 3-го я обедала в первый раз, и пришлось без хлеба, поэтому я не получила полностью удовлетворения, зато все остальные дни я блаженствую. Обед из трех блюд, а на завтрак дают чай и что-нибудь к чаю (омлет, кашу, запеканку и пр.). <…> Немец, видимо ради праздничка, в субботу соизволил после продолжительного перерыва опять пошвырять «конфеток». Ночью тоже прыгали в постелях. Налеты были большие, и швырял много. <…> Вечером [в воскресенье, 5-го] у нас был первый концерт в Александринке. Мы были заняты только в первом отделении. <…>
5-го апреля оркестр Радиокомитета впервые выступил перед публикой. «Мы заняли лишь одно отделение: оркестранты (да и дирижер) были еще слишком слабы», – вспоминал Элиасберг[43]43
Элиасберг К. Единственный в городе: Симфонический оркестр в годы блокады // «Музыка продолжала звучать». Ленинград. 1941–1944. Л., 1969. С. 89.
[Закрыть]. Звучала русская музыка – арии героико-патриотического характера, симфонические фрагменты.
Второе отделение было отдано большой группе солистов (в основном – певцам). «Ленинградская правда» поместила анонс об открытии цикла концертов. Назвала ведущих музыкантов, дирижера. Публика откликнулась на приглашение, тем более что дорогу к Пушкинскому театру она освоила – уже месяц здесь успешно выступал Театр музыкальной комедии. Теперь – в свои часы – здесь звучала симфоническая музыка. Концерты проходили по воскресеньям. Один из ленинградцев описал концерт, состоявшийся 12 апреля: «Все билеты были проданы, и я купил билет с рук у подъезда, где стояло много желающих их приобрести. Зал не отапливается, было холодно, но все же можно было сидеть не особенно замерзая, но, конечно, в пальто. Оркестранты выступали без верхней одежды, но заметно мерзли»[44]44
Кондратьев Н. Из театрального дневника. Там же. С. 69.
[Закрыть].
ИЗ ДНЕВНИКА К. М. МАТУС
16 апреля.Ну, кажется, окончательно пришла весна. Солнышко греет, последний снег тает. Самочувствие неплохое. Еще неважно с ногами, но, надеюсь, и это пройдет. Обеды и завтраки прекрасные, и почти сыта. Вернее, сыта, но ненадолго – и к вечеру хочется опять кушать. Каждое воскресенье у нас концерты. Два раза были в Александринке, а теперь не знаю, где будет. С 15-го пошли трамваи 3, 7, 11, 9, 12. Правда, ходят очень нерегулярно, но все же очень приятно, что город оживает. В магазинах продукты выдают систематически, но нормы те же, не прибавляют. В Радио каждый день репетиции с 12 до 2-х часов.
19 апреля оркестр играл для моряков – дал большой концерт в Доме флота.
26 апреля – вновь в Пушкинском театре. Параллельно творческой работе продолжались поиски музыкантов – в оркестровых группах оставались вакантные места. Хороших профессионалов следовало не только найти, но и договориться с их руководителями (почти все работали, подчас не по специальности). Иногда приходилось вести длительные переговоры, используя то дипломатические методы, то «силовые» приемы… Так или иначе оркестр пополнялся, на ежедневных репетициях музыканты всё увереннее сыгрывались, превращались в единый организм. Сложнее становились программы, которые звучали в концертных залах, шли в эфир, включались в шефские выступления.
Два мало заметных факта необходимо отметить особо. В ЦГАЛИ хранится фрагмент какого-то решения или обязательства. Один из пунктов гласит: «Добиться получения из Москвы Седьмой симфонии Шостаковича, поставить ее силами симфонического оркестра»[45]45
Д. 353. Л. 63 об.
[Закрыть]. Это раннее свидетельство возникшего замысла исполнить симфонию. Оно относится к концу марта – началу апреля. А 6 апреля Радиокомитет подготовил письма Шостаковичу, содержащие просьбу о содействии в получении нот его Седьмой симфонии. Сообщалось, что ленинградскую премьеру хотят подготовить «не позже 1 мая»[46]46
Берггольц О. Пьесы и сценарии. Л., 1988. С. 242. (В книге факсимильно воспроизведено письмо К. Элиасберга; дату обращения к Шостаковичу мне сообщила М. Берггольц, сестра О. Берггольц. – А.К.).
[Закрыть].
Май. 1 мая выступлением симфонического оркестра Радиокомитета открылся Большой зал Филармонии – главная концертная площадка города. Отныне коллектив стал здесь постоянным исполнителем. Сделанный в тот день фотокорреспондентом снимок (событию придавалось большое значение) запечатлел и заполненный зал, и дирижера, и (частично) оркестр (см. фотографию на вклейке).
Известны две дневниковые записи, сделанные в тот день слушателями. Программа состояла из произведений Чайковского. Особенно впечатлил финал Пятой симфонии – завершающее ее победное шествие. Один ленинградец писал, что под эти звуки и умереть было бы радостно, другой заметил, что «под этот марш хотелось бы вступить под Бранденбургские ворота»[47]47
Крюков А. Н. Музыка в эфире военного Ленинграда. СПб., 2005. С. 95.
[Закрыть].
Спустя несколько дней программа была повторена. Затем оркестр выступил в подшефном госпитале, постоянно звучал в эфире ленинградского радио. Репертуар становился все более разнообразным. Он включал и «большую» симфоническую музыку, и оркестровые миниатюры, и аккомпанемент певцам-солистам (любимые блокадниками артисты исполняли оперные арии, ансамбли, песни). Большинство музыкантов оркестра постоянно выступали и помимо своего коллектива – особенно часто в дни государственных праздников.
О том, как у него сложилось 1 мая, написал дочери В. Заветновский. Он встал в 5 часов утра, чтобы успеть выполнить всю домашнюю работу (принести воду, сходить в магазин, приготовить еду, позавтракать и покормить больную жену – она не могла ничего делать из-за сломанной руки). В 8.30 репетиция ансамбля с пианистом А. Каменским к предстоящему выступлению. В 10.15 в Филармонии началась репетиция вечернего концерта. В час дня скрипач играл в госпитале, а в 5 часов – в воинской части. В 7 часов он сидел за своим пультом в Филармонии. «На концерт в 5 часов возили на машине, а остальное все пешком», – сообщал артист. Тем не менее ответственное соло в сюите из «Лебединого озера» он исполнил, по собственным словам, «очень удачно». (Слушавшая концерт по радио, жена подтвердила: «Очень хорошо звучало».) Может быть, помогло, что в течение дня музыканта несколько раз накормили (об этом он также не упустил сообщить в своем письме).
Из его же письма от 14 мая: «На Радио работа наладилась. Репетиции каждый день с 10 утра, вечером бывают передачи, а по воскресеньям или субботам концерты в Филармонии. Сегодня и репетиция, и передача вечером – увертюра Россини „Сорока-воровка“, марш из „Пророка“ (опера Мейербера), тарантелла Листа… <…> 16-го концерт в Филармонии под управлением Альтермана – норвежская музыка. Концерт фортепьянный Грига играет Каменский».
Заметным событием в начале мая стало выступление по радио Ольги Берггольц. Еще в марте Радиокомитет направил ее в командировку в Москву, и теперь, вернувшись, она рассказала по радио об огромном впечатлении от московской премьеры Седьмой симфонии: «Это наша бесслезная скорбь о наших родных и близких – защитниках Ленинграда, погибших в битвах на подступах к городу, упавших на его улицах, умерших в его полуслепых домах»[48]48
Музыка в эфире военного Ленинграда. С. 165.
[Закрыть].
О своем впечатлении о музыке Шостаковича Берггольц сделала запись еще раньше, в дневнике от 29 марта 1942 года: «Сегодня была на 7 симфонии Шостаковича… Я внутренне все время рыдала, слушая первую часть, и так изнемогла от немыслимого напряжения, слушая ее, что середина как-то пропала. Слыхали ли ее в Ленинграде, наши! <…>»[49]49
Ольга. Запретный дневник. СПб., 2010. С. 84–85.
[Закрыть] Но чрезвычайно характерна и запись от 1 марта: «О Ленинграде все скрывалось, о нем не знали правды так же, как об ежовской тюрьме. Я рассказываю им о нем, как когда-то говорила о тюрьме, – неудержимо, с тупым, посторонним удивлением»[50]50
Там же. С. 77–78.
[Закрыть]
И запись от 20 марта: «А для слова – правдивого слова о Ленинграде – еще, видимо, не пришло время… Придет ли оно вообще?»[51]51
Там же. С. 81.
[Закрыть]
Июнь. Та же Берггольц сообщила ленинградцам по радиоо предстоящей блокадной премьере. «Через месяц-полтора в открытом дневнике города – на славных стенах его – появится новая страница: афиша, извещающая о первом исполнении Седьмой симфонии в Ленинграде»[52]52
Музыка в эфире военного Ленинграда. С. 166.
[Закрыть]. Правда, Радиокомитет был озабочен не рекламой, а реальными, насущными проблемами: в Управление по делам искусств была направлена докладная записка о том, что для исполнения Седьмой симфонии необходимо максимально увеличить состав оркестра.
Параллельно развертывалась концертная деятельность. Большой резонанс имела программа, исполненная 14 июня, – Элиасберг и оркестр подготовили Шестую (Патетическую) симфонию Чайковского. Мало-мальски образованный в классической музыке человек знает, что это сочинение для коллектива исполнителей является проверкой на высокий профессионализм. Оркестр подтвердил его.
В Филармонии побывал А. Фадеев. Увиденное и услышанное потрясло писателя. Несколько десятков строк, написанных им, – восторженный романтический дифирамб слушателям, заполнившим Филармонию, и оркестру, дарующему ленинградцам минуты истинного счастья.
«<…> В тишине зала, – пишет Фадеев, – перед одетыми в черное и уже наладившими инструменты музыкантами вырос над пультом высокий, сутуловатый человек с выразительными белыми руками, в черном фраке. Он поднял палочку, и симфония началась.
И только она началась, лица всех сидящих в зале преобразились. Из будничных, обремененных суровыми тяготами и заботами, они, эти изможденные лица, стали очень ясными, открытыми и простыми. Они не были похожи на лица любого обычного концертного зала. Печать великого знания лежала на этих лицах.
Раза два во время исполнения симфонии начинался артиллерийский обстрел города, а лица людей с тем же ясным, открытым и простым выражением, выражением знания, недоступного и неизвестного людям других мест, были обращены к оркестру.
Часа через три я был уже в Москве и вступил в привычные условия жизни. Но еще много дней я не мог привыкнуть к этой жизни. И когда люди говорили мне что-нибудь, я не мог вслушаться в то, что они говорили, и видел только, как они шевелят губами, настолько то, что они мне говорили, было далеко от меня. Снова и снова вставали в памяти моей и этот зал Филармонии, и эти лица, и мощные звуки Шестой симфонии Чайковского, восходящие к небу»[53]53
Фадеев А. Ленинград в дни блокады: Из дневника. М., 1944. С. 146.
[Закрыть].
Восторженные строки Фадеев посвятил концерту и в другой публикации: «В то время, когда враг <…> в бессильной ярости пытается запугать ленинградцев бомбами и снарядами, в Ленинграде стоят июньские белые ночи, распустились тополя, и в переполненном зале Филармонии звучат мощные звуки Шестой симфонии Чайковского, звучат на весь мир, как символ величия человеческого духа»[54]54
Фадеев А. Что я видел в Ленинграде // Ленинградская правда. 1942, 19 июня.
[Закрыть].
Романтическая приподнятость ощущается даже в деловом документе, подготовленном в те дни. Это был приказ по Ленинградскому радиокомитету и Управлению по делам искусств (подписан обоими руководителями, а также художественным руководителем Радиокомитета Я. Бабушкиным). Ниже он изложен в пересказе и с обширными выдержками[55]55
Подготовленный в июне, приказ был подписан 5 июля.
[Закрыть].
«Последние концерты симфонического оркестра – программа из произведений Массне (исполнена 10 июня в студии Лен. радиокомитета) и, особенно, Шестая симфония и Итальянское каприччио Чайковского (концерт в Филармонии 14 июня) – свидетельствуют о значительном росте оркестра как художественного коллектива.
Успехи последних концертов убедительно говорят о том, что, вопреки обывательскому неверию в возможность возобновления работы в Ленинграде, в условиях блокады, общегородского симфонического оркестра, последний в небольшой срок был восстановлен и с честью выполняет немаловажную политическую задачу по обслуживанию радио и Филармонии.
Возобновление работы оркестра проходило в исключительно трудной обстановке, обусловленной блокадой Ленинграда. Эта обстановка требовала инициативного и разностороннего участия артистов в его восстановлении, вплоть до выполнения разного рода черновой организационной работы, независимо от специальности и квалификации. Нынешние успехи оркестра стали возможны только благодаря трудовому энтузиазму, упорству и любви к своему делу лучшей, передовой части артистов оркестра, победившей все препятствия на пути к превращению оркестра в подлинный художественный коллектив».
Особый параграф приказа посвящен руководителю коллектива: «Исключительную роль в восстановлении симфонического оркестра сыграл его главный дирижер К. И. Элиасберг, которому оркестр в первую очередь обязан своими художественными достижениями». Авторы приказа подчеркивают «самоотверженную работу, настойчивость, преданность делу», проявленные Элиасбергом при восстановлении оркестра, отмечают «активную борьбу за улучшение его качества».
Далее выделена группа музыкантов, оказавших «большую помощь администрации в восстановлении симфонического оркестра», принявших «активное участие, независимо от затрат времени и здоровья, в развертывании деятельности оркестра», проявивших «высокое качество артистической работы». В этом разделе названы концертмейстер оркестра С. Аркин, скрипач В. Заветновский, концертмейстер альтов И. Ясенявский, гобоист солист Е. Шах, трубач В. Елисеев, инспектор оркестра А. Прессер, ответственный редактор симфонических концертов Ф. Гоухберг.
Большое число музыкантов отмечено за «отличную работу, способствовавшую восстановлению симфонического оркестра», за «подлинно честное отношение к труду», за «образцы организованности и дисциплины».
В приказе указано, что существенную помощь в возобновлении работы оркестра оказали комендант Ленинграда полковник Денисов и военком старший батальонный комиссар Сидоров Названы уже знакомые нам музыканты-красноармейцы Еремкин и Орехов, «принимавшие по приказанию своего командования участие во всех концертах симфонического оркестра и проявившие аккуратность, дисциплинированность и высокое знание дела».
В заключительном параграфе говорится: «Сейчас – в период, когда оркестр приступает к развернутой производственной деятельности, перед ним стоит задача приложить все усилия для повышения качества своей работы…»
Дирекция Радиокомитета, как мы знаем, сдержанно относилась к деятельности оркестра, не часто поощряла его. Характер приказа наводит на мысль о том, что он был подготовлен с дальним прицелом. Суть излагалась в заключительном абзаце, где было предложено «показать образцы исполнительской культуры и мастерства в подготовке Седьмой симфонии лауреата Сталинской премии композитора Шостаковича» и выражалась «твердая уверенность в том, что коллектив оркестра с этой задачей полностью справится».
Июль. Боясь, видимо, что «пряник» в виде предыдущего приказа принесет и нежелательный результат, руководство вспомнило и о «кнуте». 6 июля был издан «Приказ по объекту МПВО Дома радио». «За последние месяцы, – отмечалось в нем, – дисциплина среди бойцов и командиров МПВО значительно упала… <…> Особенно выделяются как дезорганизаторы охраны объекта артисты БСО. Исходя из вредных представлений, что якобы в связи с большой производственной нагрузкой оркестрантам „некогда“ заниматься охраной Дома радио, товарищи <…>[56]56
Названы фамилии пяти ведущих оркестрантов. Все они входили в пожарную команду, причем один являлся ее командиром.
[Закрыть] плохо работают в команде». Все были призваны к порядку, а командир снят со своего поста и «разжалован» в рядовые.
И все же в центре внимания и руководства Радиокомитета, и музыкантов оставалась предстоящая премьера.
В июле о симфонии часто писала «Ленинградская правда». 2 июля в газете напечатана заметка «Публичное исполнение Седьмой симфонии Шостаковича». Сообщается о доставленной в Ленинград самолетом партитуре симфонии, напоминается, что она – «одно из выдающихся произведений симфонической литературы» и навеяна «героической борьбой ленинградцев <…> участником и очевидцем которой был композитор»; говорится, что ее исполнение состоится в Филармонии под управлением К. Элиасберга (временем премьеры названа середина июля).
В ближайшие за тем дни ленинградцы узнавали об исполнении Симфонии в Англии (произвела там «глубокое впечатление»), за океаном (заметка шла под названием «Успех Седьмой симфонии Шостаковича в США»), в Новосибирске (исполнял находящийся там в эвакуации оркестр Ленинградской филармонии под руководством Е. Мравинского; Шостакович приехал на эту премьеру и после концерта сказал журналистам, что «удовлетворен исполнением симфонии, задуманной и написанной в героическом городе Ленина»).
Курьезную, если взглянуть со стороны, бумагу сохранил архив. Радиокомитет осажденного города обратился к директору гостиницы «Астория» с просьбой предоставить на месяц номер для семи военнослужащих, «прикомандированных Политуправлением Ленинградского фронта в распоряжение Большого симфонического оркестра радиокомитета для исполнения Седьмой симфонии Шостаковича».
Документ датирован 21 июля[57]57
ЦГАЛИ СПб. Ф. 293. Оп. 2. Д. 353.
[Закрыть]. А 25-го Элиасберг, проведя очередной концерт по радио, полностью переключился на Седьмую симфонию. «Мы приступили к работе – длительной, тщательной, трудной», – вспоминал дирижер[58]58
Музыка продолжала звучать. С. 91.
[Закрыть]. Если поначалу часть музыкантов сомневалась в возможности успешно справиться со столь сложным произведением, то постепенно сомнения преодолевались. Все большее число людей начало верить в успех.
«Работы уйма всякого рода. В общем – борьба! <…> Ленинградцы поистине герои», – писал на Большую землю виолончелист К. Ананян[59]59
Письма К. М. Ананяна предоставила его сестра, М. М. Ананян. Возможно, в том, что «работы была уйма», заключалась одна из причин, по которым М. не вел в это время свой дневник (симптоматично, что не отражена подготовка Седьмой симфонии и в дневнике К. М. Матус).
[Закрыть].
Сначала симфония разучивалась группами инструментов. 28 июля состоялась первая общая репетиция. Работа шла над первой частью симфонии.
Август. Мы приблизились к знаменательной дате. 9 августа 1942 года в Ленинграде впервые прозвучала Седьмая (Ленинградская) симфония Шостаковича. Факт ее сочинения в большинстве стран был воспринят как событие мирового масштаба, и примерно так же мировое культурное сообщество отнеслось к ее исполнению в осажденном городе.
В преддверии этого события, 7 августа, «Ленинградская правда» опубликовала беседу с К. И. Элиасбергом. «Вся подготовительная работа нами закончена, – говорил дирижер. – Сейчас коллектив оркестра занят художественной отделкой исполнения симфонии».
Концерт из зала Филармонии транслировался, и перед началом диктор торжественно зачитал текст: «Товарищи, в культурной жизни нашего города сегодня большое событие. Через несколько минут вы услышите впервые исполняемую в Ленинграде Седьмую симфонию Дмитрия Шостаковича – нашего выдающегося земляка… <…> Дмитрий Шостакович написал симфонию, которая зовет на борьбу и утверждает веру в победу. Само исполнение Седьмой симфонии в осажденном Ленинграде – свидетельство неистребимого патриотического духа ленинградцев, их стойкости и веры в победу, их готовности до последней капли крови бороться и завоевать победу над врагом. Слушайте, товарищи…»[60]60
ЦГАЛИ СПб. Ф. 293. Оп. 2. Д. 406.
[Закрыть]
Как видим, премьере был придан официально-торжественный статус. Это подчеркивалось и присутствием в зале необычных для Филармонии слушателей – высоких военных, партийных, советских руководителей[61]61
Один из оркестрантов получил на этот день вызов в военкомат. Председатель Радиокомитета в официальном ходатайстве просил не задерживать его, ибо тот «с 17 часов занят на правительственном просмотре 7-ой симфонии лауреата Сталинской премии Д. Шостаковича» (ЦГАЛИ СПб. Ф. 293. Оп. 2. Д. 353. Курсив мой, – А.К.).
[Закрыть]. В то же время в зале находилась и культурная элита города, и обычные любители филармонических концертов. Зал был «наполовину пуст» или «наполовину полон»? В последние годы – годы пересмотра всех утверждений минувших лет – иногда доводилось слышать, что публику составляли военные, прибывшие в организованном порядке.
Конечно, их было много – при генералах и руководящих лицах всегда большая свита. Не вдаваясь в полемику, приведу выдержки из письма сотрудника Публичной библиотеки В. Люблинского (написано 10 августа). В них и его взгляд на желанный концерт, и ситуация с билетами. Люблинский «был очень огорчен» тем, что «вопреки двухнедельным ожиданиям и надеждам» не попал накануне в Филармонию. «Не успев достать полностью расхватанных билетов», он «даже обеспечил себе пропуск», но не удалось освободиться от дежурства на работе. «У меня, – продолжает Люблинский, – хватит терпения дождаться следующих исполнений, но мне было бы бесконечно любопытно присутствовать на премьере, как на событии, увидеть нынешний „цвет общества“, запомнить момент; ведь в любом серьезном романе о Ленинграде эпохи блокады этот вечер должен был бы найти место в цепи таких дат, как начало войны, как последние дни перед началом осады, как дым первых бомбежек <…>»[62]62
Музыка в дни блокады. С. 204.
[Закрыть]
Концерт вошел в историю. Вошли в историю и люди, осуществившие премьеру. В программке были перечислены 80 человек (Лев Маргулис – в их числе), а также дирижер К. Элиасберг, ассистент дирижера С. Аркин, руководители духовых оркестров, чьи музыканты были в числе исполнителей, – А. Геншафт и Н. Маслов, инспектор оркестра А. Прессер, библиотекарь О. Шемякина.
Понимание своей причастности к истории укреплялось в музыкантах постепенно. «Мы как-то не отдавали себе отчета, что это что-то чрезвычайное, – вспоминала Г. Лелюхина (Ершова). – Ну, думали надо играть эту симфонию Шостаковича, ведь специально написана, вроде бы, о Ленинграде. Знали, что будем ее в Филармонии играть и готовились, репетировали. Играть было очень трудно, потому что музыка сама по себе трудная. Особенно трудно было нам, духовикам. Не хватало дыхания. Кроме того, в Радиокомитете было холодно, особенно у скрипачей руки мерзли»[63]63
Музыка в эфире военного Ленинграда. С. 287.
[Закрыть]. Уже говорилось, что некоторые исполнители протестовали против подготовки симфонии, считали это непосильным трудом. Подобные ситуации при подготовке музыкальных шедевров складывались и в прошлом (например, в 1930-е годы солисты балета заявляли, что танцевать балет «Ромео и Джульетта» Прокофьева невозможно).
Однако талант композитора, масштаб сочинения, воля дирижера сделали свое дело. Ведь исполнителями были профессионалы, и мощь музыки не могла оставить их равнодушными. И сама симфония, и ажиотаж вокруг премьеры постепенно пробудили понимание масштаба события. Возникло желание подтвердить, зафиксировать свое участие в нем. Так возникали своего рода «заметки на полях».
В нотной библиотеке бывшего Радиокомитета (ныне «Телерадиокомпания „Петербург“ (Радио „Петербург“)») в нескольких толстых папках хранятся ноты, по которым оркестранты-блокадники играли Седьмую симфонию. Это, помимо дирижерской партитуры, также оркестровые партии, то есть ноты, предназначенные для определенного исполнителя и во время концерта лежащие перед ним на пульте. Однако, кроме нотных записей, в них есть и иные. Часть сделана, чтобы зафиксировать время и место очередного исполнения симфонии. Часть вызвана желанием приобщиться к истории («по этим нотам играл NN»). Некоторые пометы напоминают о кропотливой работе музыкантов, предшествовавшей репетициям: ведь комплект партий не был прислан из Москвы. Каждую партию следовало, сверяясь с партитурой, переписать (нелегкая и ответственная задача). Сотрудникам Радиокомитета запомнились белые исписанные тушью листы, вывешенные на просушку. Обратимся к примерам.
