Текст книги "Час будущего. Повесть о Елизавете Дмитриевой"

Автор книги: Лев Кокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

17

Толпа растекалась от Тюильри во все стороны, улица Риволи была, как обычно, оживлена, но чем-то отличался этот вечер от обычных вечеров; выйдя на улицу, они не сразу сумели понять, чем именно, но скоро поняли: тишиной, отсутствием далекого гула, на фоне которого проходила вся жизнь. Канонада замолкла, и непривычная пронзительная тишина пугала, заставляла Елизавету с Натали почти бегом возвращаться к ратуше.

В обычной толчее было не больше беспорядка, чем всегда. Здесь, в самом сердце Коммуны, никто толком не знал, что же именно произошло. Совет Коммуны заседал в Зале мэрий. Никого из знакомых – ни Малона, ни Франкеля, ни Серрайе – повидать не удалось. Один офицер рассказал, однако, что только что с Делеклюзом говорил комендант наблюдательной вышки у Триумфальной арки, который будто бы сообщил военному делегату (и повторил потом, от него выходя), что действительно случилась паника у ворот Отей, но ворота не отданы, а если и ворвалось сколько-то версальцев, то они отброшены. И вообще – сменивший Росселя десять дней назад делегат убежден, что уличная борьба была бы только на руку Коммуне.

Немного успокоившись, Елизавета и Натали направились из ратуши в «свою» мэрию за ворота Сен-Мартен. Было, должно быть, часов десять вечера – как ни долог день в конце мая, уже стемнело, – когда в помещение ЦК Союза женщин влетела Алин Жакье, делегатка Пасси.

– Гражданки! – от быстрого бега она задыхалась. – Гражданки! Версальцы в Париже!

У ворот Отей она видела их своими глазами, теперь они должны быть уже в центре Пасси.

По мирно засыпающим улицам снова бросились в ратушу. Заседание уже кончилось, члены Коммуны разошлись, а дежурный офицер принялся успокаивать гражданок: военный делегат отправляет в Пасси подкрепления…

– Почему не ударяют в набат?! – возмутилась Алин Жакье. – Надо трубить общий сбор!

– Дайте гражданам выспаться, – отвечал офицер, улыбаясь. – Утро вечера мудренее.

Ничего не осталось, как разойтись до утра по домам.

Елизавете по пути с Аглаей Жарри, делегаткой Батиньоля. Они проходят по ночным спящим улицам мимо шепчущихся на бульварах парочек и, перед тем как расстаться, решают все же завернуть в мэрию Семнадцатого. Там они застают неожиданную картину. В полутемном Зале празднеств женщины из батиньольского Комитета бдительности во главе с Андре Лео жгут в камине бумаги своего комитета.

– Непонятно, что происходит, но, боюсь, версальцы в Париже! – Андре Лео была взволнована не на шутку. – Малон вместе с Жакларом уехали в генеральный штаб. Если слухи подтвердятся, на рассвете ударят в набат.

Она отвела Елизавету в сторонку.

– Жаклар очень мрачно настроен. Как инспектор укреплений он уверен, что у городских стен версальцев не удержать – бастионы разрушены, многие батальоны покинули позиции еще вчера и даже позавчера.

– А внутренняя линия обороны? – вспомнив слова бывшего поручика, спросила Елизавета.

Андре Лео махнула рукой.

– Вы что, не знаете этой истории с баррикадной комиссией папаши Гайяра? Он отгрохал такие дворцы, что ему попросту отказали в деньгах. Послушайте, Элиза, вы так молоды и так… заметны в Париже… Словом, оба, и Бенуа и Виктор, просили вам передать: приготовьтесь к тому, чтобы скрыться. У вас теперь в рабочих кварталах столько подружек… Уходите, немедленно уходите из своей меблирашки! И больше туда не возвращайтесь!

– Это что, добавление от себя? – с вызовом спросила Елизавета. – Покорно благодарю!

Андре Лео сдержалась.

– Вы еще не видели крови. Те, кому не жалко своей, французской, неужели, вы думаете, пощадят чужую?!

С насмешкой она пересказала этот разговор Аглае Жарри: мадам, видно, трусит.

Но Аглая вдруг обняла ее за плечи:

– А почему бы не переночевать у меня? В самом деле, Элиза, зайдем к вам за вещами. А там видно будет… Ну ее к черту, вашу хозяйку!

Набат поднял их еще до рассвета. Били колокола всех церквей. Спускаясь к воротам Сен-Мартен навстречу спешащим к своим батальонам гвардейцам, они увидели прокламацию Делеклюза:

«Довольно милитаризма! Довольно штабных военных с нашивками и позолотой на всех швах! Место народу, бойцам с голыми руками!.. Народ ничего не понимает в искусных маневрах, но, имея ружье в руках и мостовую под ногами, он не боится никаких стратегов…»

Значило ли это, что генералов Коммуны больше не существует? И можно ли было просто так согласиться с этим?!

На площади перед мэрией выстраивал свои батальоны начальник Десятого легиона Брюнель, только вчера выпущенный из тюрьмы. Он был как раз из тех немногих офицеров Коммуны, кто, подобно Домбровскому, знал толк в «маневрах» и не раз с успехом проявил эти свои знания и до и после 18 марта (а в тюрьме провел с неделю по сомнительному обвинению в самовольной сдаче Исси). Теперь он готовился занять оборону на площади Согласия, за «дворцами», которые успел соорудить папаша Гайяр.

В здешней мэрии обстановка была поспокойнее, чем в Батиньоле.

Обменявшись с товарками по Союзу неутешительными новостями, Елизавета заявила твердо:

– Разойдемся по своим округам, гражданки, чтобы подготовиться к решительным боям. Но вечером давайте все же здесь соберемся. Иначе… Иначе нас могут перебить поодиночке.

Обратно в Батиньоль возвращались вчетвером – Елизавета, Аглая, Натали, Бланш Лефевр. Повсюду оживленно жестикулировали, спорили, обсуждая события, группки людей. Кое-где начали возводить баррикады, выворачивая камни из мостовых, таща какие-то ящики, рухлядь со свалок. Издалека доносился шум перестрелки.

– Не пойму, почему пушки молчат? Ведь на Монмартре полно пушек! – удивлялась Натали.

В мэрии Батиньоля, довольно пустынной, им сказали, что главные баррикады возводятся на западе, за железной дорогой. Там готовятся к бою главные силы Семнадцатого легиона, там Малон и Жаклар.

Разделились попарно. Бланш с Аглаей отправились к баррикадам, Елизавета с Натали – на Монмартр. Почему он молчал?

До мэрии Восемнадцатого округа было ходьбы не более четверти часа. Они сразу же почувствовали напряженность атмосферы. Женский комитет Монмартра встретил их в полном составе – Софи Пуарье, Беатриса Экскофон, Анна.

Обнялись радостно, давно не видались.

Эти женщины были не из тех, что теряют время на болтовню. Софи, председательница, уже успела набрать чуть ли не восемьдесят санитарок, большей частью работниц своей мастерской. Их наставляла теперь Беатриса Экскофон, она еще в первой вылазке коммунаров третьего апреля подбирала и перевязывала раненых на поле боя и чуть не угодила тогда в плен к версальцам. Беатрисе в ее наставлениях помогали незнакомые Елизавете гражданки с повязками Красного Креста.

– Это Данге и Мариани из госпиталя Луизы Мишель, – представила их Анна, – знакомьтесь. Здесь и сама Луиза. Они пробрались из Нейи ночью, Домбровский прислал их предупредить Монмартр и помочь организовать оборону. А потом пришли Ла Сесилиа и Клюзере…

– Как? Клюзере на свободе?

– Вчера вечером Коммуна его судила – и оправдала.

Луиза Мишель оказалась легка на помине.

– Почему молчат пушки Монмартра? – накинулась на нее Натали. – Или мы зря отстояли их восемнадцатого марта?

Луиза махнула рукой – жест отчаяния:

– Ла Сесилиа только что оттуда. Все валяется в беспорядке, в грязи – и пушки, и митральезы. Только три пушки стоят на лафетах. Но ни парапетов, ни блиндажей, ни платформ! Когда попробовали стрелять, лафеты от отдачи зарылись в землю. Да что говорить, это предательство! За два месяца никто не удосужился позаботиться о пушках!

– А теперь вдруг заявился Рауль Риго, прокурор Коммуны, – вторит Луизе Анна. – У него ведь батальон на Монмартре. Нам нужны подкрепления, а он хочет увести свой батальон в центр. У него, видите ли, своя стратегическая идея – коммунарам собраться на остров Сите, к Нотр-Дам, взорвать все мосты и защищаться до последней пули! Понимаете? Делеклюз говорит: все по своим кварталам, а Риго – как раз наоборот!

– Ну и что с батальоном?

– Батальон не пойдет! – отрубает Луиза Мишель. – Мы отстоим свой Монмартр!

После ухода Риго (Луиза оказалась права, он ушел с Монмартра ни с чем) появляется небольшой отряд во главе с полковником Разуа. В его батальоне сражалась Луиза. Он привел отряд федератов, которых версальцы под утро застали врасплох на Марсовом поле и в районе Военной школы. Многие так и не успели проснуться: их закололи спящими, но некоторым удалось бежать… От их рассказов становится не по себе, а сами они рвутся мстить «версальским пруссакам».

Между тем Малон и Жаклар с утра просят подкреплений для Батиньоля. Захватив парк Монсо, версальцы подошли к баррикадам. Они почти не продвигаются дальше, но пушки бьют по защитникам баррикад на улицах Леви и Кардине, нанося большие потери.

Среди дня за подкреплениями приходит сам Малон. Он был в генеральном штабе, но там никто не командует. И никто не желает уходить из своих кварталов.

– Шатаются по улицам, болтают, ждут, когда подойдут версальцы. Тогда станут сражаться! – возмущается он.

Ему удается увести с собой лишь горстку людей, хотя, если вдуматься, баррикады в Батиньоле не что иное, как выдвинутый бастион Монмартра. Во главе небольшого отряда женщин отправляются за ним в Батиньоль Луиза, Анна, Елизавета.

Без перерыва гудят колокола над Парижем. Дурманят майскими ароматами буйно цветущие сады Монмартра. Человек двадцать пять женщин спускаются под красным знаменем в Батиньоль навстречу гулко ухающим разрывам. В тихом переулочке, а может быть, тупичке, не доходя до улицы Леви, разворачивают полевой лазарет. Луиза умело распоряжается опытными своими помощницами. Елизавета, как новичок, слушается беспрекословно.

Раненых много.

Из тихого тупичка слышны разрывы снарядов, стрекот митральез, видно, как над крышами вздуваются облачка белого дыма.

Вдруг раздаются возмущенные женские голоса. Окружив гвардейца-артиллериста, гражданки ведут его в сторону, откуда стреляют, едва ли не под конвоем.

– Не время прятаться, когда надо сражаться!

– Я только забежал поцеловать детей, – оправдывается артиллерист.

– Иди, иди, – подгоняют его женщины. – Ты что, не хочешь, чтобы тебя убили вместе со всеми?!

Тяжелораненых Луиза после перевязки отправляет в госпиталь. Иногда удается увезти их на телеге, а то и в фиакре или в омнибусе. Но мало надежды спасти того, у кого пробита снарядом грудь или снесена челюсть. Остальных перевязывают на месте, не хватает бинтов, в ход идут простыни, полотенца, тряпки. «Вы еще не видели крови», – вспоминает Елизавета слова Андре Лео. Теперь она ее видит – слишком много. Между тем нет не только бинтов, не хватает корпии, нет лекарств, даже напоить водою несчастных не так-то просто; взамен кружек приспособили снарядные гильзы, зубы раненого в лихорадке стучат о железо, но он не жалуется, не стонет, он готов отдать жизнь за Коммуну…

К вечеру пальба стихает. Можно передохнуть, вымыть руки. Елизавете нужно спешить опять в свой ЦК, сама обещала. Но перед тем как уйти, она уговаривает Луизу поучить ее стрелять из ружья. Они идут к баррикаде, а Луиза просит у какого-то добродушного пекаря (а может быть, и сапожника) одолжить ей шаспо. Потом показывает Елизавете, как поставить щитик прицела, чтобы попадать в цель.

– Игольчатые ружья шаспо стреляют и на километр, но с нас довольно будет трехсот метров…

Тщательно целясь, Луиза нажимает крючок, и слышится сухой щелчок выстрела.

Теперь Лизина очередь. Под внимательным взглядом учительницы Лиза, уперев приклад в плечо, а щекою прижавшись к шершавому ружейному ложу, долго щурится, стараясь поймать в прорезь прицела какого-нибудь красноштанника. Когда это в конце концов удается и она спускает крючок, ее тут же ударом в плечо отталкивает назад, так что дуло подпрыгивает, а пуля улетает в небо.

Хозяин ружья заливается смехом, а Луиза пытается утешить свою ученицу:

– Второй раз получится лучше, у всех так…

Из мэрии Десятого округа в мэрию Восемнадцатого Елизавета попадает уже в темноте. В ЦК собралось всего несколько человек, и те скоро разошлись по своим округам. Там, где еще нет раненых, сооружают баррикады, встречая прохожих возгласами «Да здравствует Коммуна!». Мужчины заступами выворачивают камни, так что сыплются искры, и выкладывают из камней стены, мальчишки в скверах копают лопатами землю, а другие на тачках вывозят ее туда, где женщины насыпают мешки.

– Эй, гражданин, ваш булыжник! – остановил Елизавету оклик, но, когда она подошла, человек смешался. – В темноте обознался, извините, гражданка!

Но Елизавета все же приносит ему свой камень для баррикады.

Майская ночь коротка. На полу, на диванах, на столах, в коридорах и в комнатах мэрии Монмартра, так же как и на тротуарах возле нее, – всюду спят люди. В Зале празднеств Луиза указывает Елизавете место на полу рядом с собою.

Их поднял после полуночи топот военных башмаков, долгожданное подкрепление для Батиньоля, сто человек во главе с Ла Сесилиа. Большего генерал Коммуны не сумел наскрести.

Луиза была с Ла Сесилиа в Монруже, на другом краю города.

– В сущности, – говорит она, – Париж – это и есть то, что лежит между холмами Монмартра и Монружа…

И спешит добавить несколько восторженных слов об этом генерале Коммуны – математик, филолог, полиглот, капитан-гарибальдиец, полковник добровольческих частей в войне с пруссаками.

Вскоре математик-филолог-полковник и с ним вместе члены Коммуны Верморель и Лефрансэ уходят с отрядом в мэрию Батиньоля. Елизавета и Натали собираются туда же, а Луиза договорилась идти на разведку к холму, откуда должны были стрелять пушки.

Но в дверях мэрии она столкнулась со своими товарищами из 61-го батальона, с ними вместе была в форте Исси и участвовала в вылазке третьего апреля. Это ведь о ней, о Луизе, писала тогда газета Коммуны: «Энергичная женщина убила нескольких жандармов и стражников». Теперь родной батальон (от него, увы, немного осталось) отправляется занимать позиции на кладбище Монмартра.

– Вы были с нами в первые дни, – говорят бойцы, – будьте и в последний! Мы поклялись больше не отступать!

Луиза берет слово со своих спутников – с тех, с кем собралась в разведку на холм, – что в случае нужды они взорвут его, и прощается с ними, и целуется на прощанье с Елизаветой.

С высоты Монмартра виден красно-бурый столб пламени где-то над центром. Натали определяет, что близко от Лувра. По пути в Батиньоль, на углу улицы Лепик, прощается с Елизаветой.

Чуть ниже, на площади Бланш, женщины строят баррикаду. Натали остается здесь, а Елизавета хочет повидаться с Малоном и обещает скоро сюда вернуться.

В мэрии Батиньоля Малон, Жаклар, командир Семнадцатого легиона Шатэ встречают прибывшее наконец подкрепление. Им не до разговоров. Елизавета слышит, как Малон упрекает Ла Сесилиа:

– Что же вы оставили квартал целый день без защиты?

– Меня не слушают в Коммуне, – оправдывается генерал.

Вскоре она возвращается, как обещала, на улицу Лепик. Снуют женщины и дети, поднося булыжники к баррикаде, подкатывают тачки, тащат откуда-то доски, наполняют мешки песком – картина, уже знакомая Елизавете, как и эти мешки, сработанные руками женщин Коммуны в ее мастерских… вот плоды их трудов, и Елизаветиных тоже… Жительницы выходящих на площадь домов укрепляют тем временем тюфяки между ставнями и оконными стеклами. Хозяин соседней лавчонки попытался было воспротивиться этому строительству возле своего дома, но Натали твердо пообещала ему пулю в лоб, если он не уберется восвояси. Он счел за благо поверить этому обещанию.

Светает.

И вместе с ярким утренним солнцем опять поднимается над городом грохот канонады.

Но уже не только с запада доносится этот зловещий грохот, не только из Батиньоля, но и откуда-то с северной стороны, где стоят прусские оккупанты. Загрохотало неподалеку, на авеню Сент-Уэн, а потом перестрелка началась и на кладбище, куда ушла со своим батальоном Луиза Мишель.

Перед этим пробежала, торопясь на баррикаду на улице Дам, Бланш Лефевр, передала от Луизы привет. Бланш переночевала дома, а по пути решила проведать подругу, и та даже угостила ее кофе, да, да! – в кафе, что около баррикады.

– Луиза насмерть перепугала хозяина, постучавши прикладом в запертую дверь. Но, услышав наш смех, он принял нас любезно, надо отдать ему справедливость…

Звуки боя все ближе. Баррикада почти готова. Земляная насыпь укреплена булыжниками, сломанной мебелью, тележками, бочками из-под вина и прикрыта сверху мешками и корзинами с песком. Ждут версальцев, но Елизавета решает идти навстречу бою. Вместе с ней несколько женщин идут в Батиньоль, ружье на плече, пороховница на боку, шляпа с красной кокардой сдвинута набекрень. Но не так-то просто пройти знакомый путь. Авеню Сент-Уэн простреливается насквозь, противник непонятно каким образом надвигается с севера, со стороны занятой пруссаками нейтральной зоны. Неужели версальцы с ними стакнулись? Елизавета вспомнила, как настойчиво предостерегали лондонские друзья: укрепляйте прусскую сторону, а то можете оказаться в ловушке! По авеню пробегали группками вооруженные люди. «Нас предали! – кричали они. – Версальцы зашли к нам с тыла!»

Часть спутниц Елизаветы остается на площади Клиши, здесь они тоже будут нужны: баррикада готовится к бою. Здесь осталась и Натали, а Елизавета все-таки хочет пробраться к мэрии. После пятичасового боя улица Кардине сдана, а затем и улица Нолле, и Трюффо, и Ла Кондамин. Это от мэрии в двух шагах, появление женского отряда едва ли может спасти положение.

Невзирая на это, Елизавета полна решимости:

– Идите все на баррикады, а мы защитим мэрию, не беспокойтесь!

Но Малон, почти окруженный в мэрии, приказывает отступать на Монмартр, и Елизавета со своим отрядом без приключений возвращается на баррикаду улицы Лепик. Слышна близкая перестрелка со стороны кладбища, там, должно быть, приходится жарко Луизе и ее 61-му. Не успела Елизавета об этом подумать, как Луиза – опять легка на помине – показалась со стороны мэрии, ведет подкрепление.

Они машут друг другу:

– Да здравствует Коммуна!

Верят ли они еще в то, что Коммуна может здравствовать? Размышлять нет времени. Уже отступают и со стороны площади по бульвару Клиши, где осталась Натали. Вот она появилась, цела, невредима. Рассказывает:

– Мы держались даже дольше, чем было возможно. Когда снаряды кончились, артиллеристы стали заряжать пушки смесью камней со смолой.

Стало не до разговоров. Из-за поворота широкого бульвара показались стрелки в красных штанах; стараясь держаться поближе к стенам, укрываясь за их выступы, открыли огонь. Жужжат пули, напоминая Натали… майских жуков.

– Их в этом году что-то нет. Видно, пальбой распугали!

Баррикада встречает солдат залпом, и тогда из-за поворота выкатывают против нее митральезу. Облачка разрывов повисают над площадью Бланш, картечь осыпается горячим дождем. Среди защитников баррикады бегает мальчишка с бутылью вина, в минуты коротких передышек предлагая освежиться глотком-другим. Натали сама не стреляет, но без конца хлопочет: подносит патроны, помогает раненым. Тут же Беатриса Экскофон со своим летучим санитарным отрядом. А Елизавета, как и другие гражданки, стреляет, стреляет, на практике осваивая преподанный Луизой Мишель урок. Наспех построенная за одну ночь баррикада не в состоянии долго сдерживать такой штурм. Ее защитники и защитницы стайками перебегают по широкому бульвару вниз, к площади Пигаль. Мальчишка разбивает о стену последнюю бутыль: «Не пить им нашего вина!» Баррикада на Пигаль понадежнее, почти целиком из камня; не случайно здесь командует каменщик – Левек, член ЦК национальной гвардии.

Снова солдаты пытаются идти на приступ, и снова залпы федератов их отгоняют.

И снова вслед за солдатами появляется митральеза, но уже не одна, а две. К звуку этих снарядов, плюющихся картечью, не могут привыкнуть даже бывалые люди.

– Он, черт, вертится перед тем, как упасть, и никак не угадаешь, попадет в тебя или нет! – ворчит сосед Елизаветы.

– А ну, признавайтесь, граждане, кто подобрал тут генеральское кепи? – кричит маркитантка, перебегая с места на место и на бегу разливая в стаканчики кому вино, кому кофе; и поясняет непонятливым: – Сам генерал Винуа потерял его тут 18 марта, эх, жаль, что без головы!

В тот памятный день – день революции! – сюда, на площади Пигаль и Бланш, стекал с монмартрских высот поток национальных гвардейцев вместе с перешедшими на сторону народа солдатами, и именно здесь были смяты войска генерала Винуа – ныне командира одного из версальских корпусов. Все это Елизавета слышит от своего соседа, пока версальцы, поняв, что со стеною Левека им не справиться, как с прежними баррикадами, выкатывают две большие пушки. Те начинают бомбить баррикаду в упор.

– Цельте в прислугу! – кричит Левек.

Но что можно сделать, когда железный смерч обрушился на федератов. Взрывами разворотило чашу фонтана посреди площади и разбросало под ноги чугунные осколки, горячие и зловонные, и разбило на куски железную ставню на дверях бакалейщика. Солдаты, пробравшись в дома, открывают стрельбу из окон, поверх баррикады. От этих пуль скрыться некуда, их трассы скрещиваются. Стреляют слева, из окон над бакалейной лавкой и над магазином гравюр, стреляют справа, с угла улицы Жермен. Одно за другим смолкают шаспо федератов.

Под прикрытием кирпичного выступа на террасе кафе Натали и Беатриса хлопочут над ранеными. Предусмотрительный хозяин кафе заранее снял стеклянные шары с газовых фонарей, а окна заклеил полосками бумаги крест-накрест, как в пору первой осады. Давно стихла перестрелка на монмартрском кладбище, звуки боя откатились куда-то далеко-далеко – в редкие минуты затишья площадь Пигаль может ощутить свое одиночество. Неужели и высоты Монмартра сданы? Около двух часов пополудни Левек приказывает женщинам уходить с баррикады.

– Спускайтесь в сторону Нотр Дам де Лоретт, мы вас прикроем!

– Вы трусы! – кричит вдруг Натали Лемель. – Если вы не можете защитить баррикаду, мы ее защитим!

Она хватает знамя женского отряда и, прикрытая баррикадой, втыкает древко в щель между камнями.

Красное знамя развевается над баррикадой Пигаль.

– А всегда говорили, что в здешних кварталах обитают отнюдь не последовательницы Жанны д'Арк!.. – успевает еще отпустить шуточку кто-то из федератов, прежде чем версальцы отвечают ожесточенным огнем.

Все же приходится отступать.

Через час после того, как пали высоты Монмартра, смолкает сражение и у его подножий.