Текст книги "Вести с того света"

Автор книги: Лев Лукьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Молодой господин теперь даже стал мыслить иначе. Его голову начали посещать солидные замыслы, сулившие собственное дело, с годовым доходом не меньше чем в сто тысяч марок. Например, можно было взяться за .издание хорошо иллюстрированного ежемесячника, сообщавшего о всех стоящих произведениях искусства, которые поступали в продажу. Этакий рекламный справочник наподобие каталога торгового дома Некерманна, только потоньше... Сердце Шакала в такие минуты сладостно замирало, в блаженном предчувствии он прикрывал глаза, и перед ним в тумане немедленно возникали толстые хрустящие пачки, настолько желанные, что виднелись даже номера на банкнотах.,.

За переездами и беготней шустрый сотрудник "Дженерал арт" не заметил, когда в коммерческом бюро впервые появились дюжие парни с короткой стрижкой, мощными плечами, распиравшими пиджаки, в надвинутых на глаза шляпах. Все они говорили с заметным акцентом, все походили друг на друга, и все одинаково увлеченно жевали резинку. Это были высококвалифицированные искусствоведы, прибывшие с родины мистера Джека. Они то и дело внезапно исчезали, а через неделю-другую так же неожиданно возвращались. Наклейки на чемоданах свидетельствовали, что молодые знатоки чаще всего посещали Италию, Ливан, Грецию. По-видимому, больше всего они увлекались античным искусством...

Вскоре в бюро "Дженерал арт" стали заглядывать плотные, скромно одетые господа с подозрительно безразличными глазами. Шакал быстро научился распознавать сотрудников уголовной полиции. Он сразу же докладывал хозяину о посетителях этого сорта. Мистер Джек не проявлял никакого беспокойства, но каждого такого визитера незаметно фотографировали ребята из отдела техники безопасности...

Несмотря на немногословие Кривого Джека, Шакал пронюхал, что судья в Чикаго необдуманно обещал при личной встрече с одноглазым не пожалеть для него пяти лет тюрьмы самого строгого режима. Но ему не суждено было выполнить свое обещание: вскоре автомобиль судьи вместе со своим хозяином взорвался, и мистеру Джеку пришлось срочно переменить климат. Чтобы не терять времени даром, в Европе он решил посвятить себя искусству...

Сопоставив поездки искусствоведов с крикливыми сообщениями газет о дерзких ограблениях национальных картинных галерей и музеев, молодой сотрудник яснее себе представил суть коммерческих операций фирмы "Дженерал арт". Дня три он боялся. Шакал-интеллигент отчаянно боролся с Шакалом-предпринимателем.

"На черта тебе это нужно! – уговаривал интеллигент. – У твоего отца автоматическая прачечная. Она дает вполне приличный доход".

"А другие ездят на белых "ягуарах"!" – парировал предприниматель.

"Всему свое время! – призывал интеллигент к логике. – Надо найти верное дело, осесть, и терпеливо..."

"Жизнь одна! И просидеть ее в щели!"

"Скромная жизнь украшает".

"А пошел ты!"

Тогда интеллигент выкладывал последний козырь:

"Послушай, так недолго свернуть себе шею!"

"Лучше сворачивать другим!.." И через три дня интеллигент сплоховал и шлепнулся на лопатки...

Студент-недоучка хорошо помнил, как в первый же вечер знакомства с Кривым Джеком он сам изложил шефу примитивную систему наживы, пузырившуюся вокруг редкостных полотен, случайно появлявшихся на горизонте. Шакал наконец понял глубокий смысл фразы, которую как-то обронил мистер Джек:

– У вас здесь первобытное общество. Нет, пожалуй, вы все еще ходите на четвереньках.

Близ европейских заводов Форда, неподалеку от предгорий Таунуса, взошли ростки другого концерна. Чтобы окончательно превратиться в человека, Шакалу надо было срочно подниматься с четверенек...

ГЛАВА 4,

из которой станет ясно, почему фрау Икс побледнела и что привело ее к председателю Эдди

Время, по-видимому, забыло о старом здании суда, хотя высокие стенные часы с цилиндрическими гирями, стоявшие у входа в зал заседаний, довольно точно отбивали каждую четверть часа.

Брюки и юбки подсудимых, свидетелей, истцов, ответчиков и прочей публики, приходившей в суд, становились то уже, то шире, то длинней, то короче, но тяжелые, потемневшие дубовые доски скамей, старательно отполированные задами посетителей, мужественно противостояли порывам моды. Они хорошо сочетались с потрескавшейся, изъеденной пылью штукатуркой и цветными витражами окон. Пол, покрытый старинной, не знавшей износа плиткой со строгим четким орнаментом, и высокие двери с тяжелыми литыми медными ручками уместно дополняли общее настроение прочности, уверенности, незыблемости, пропитавшее все здание от подвала до чердака.

После шумной, беспорядочной улицы, раздражавшей пестротой ветрин, реклам и автомобилей, судья Асманн с удовольствием окунулся в привычную солидную тишину судебного здания. Он проследовал в свой кабинет, равнодушно кивая почтительно склонявшимся перед ним адвокатам, экспертам, секретарям и прочим лицам, посвятившим себя юриспруденции. Этот бесстрастный худощавый старик, непостижимо прямой в его немалые годы, был, пожалуй, такой же исторической достопримечательностью, как и само здание суда. Уже свыше полувека Асманн жил в дружбе с законом и властями. И общество могло спокойно положиться на старого судью: он не терпел насилия, несправедливости, малейших нарушений правопорядка, если они не были предусмотрены соответствующими параграфами либо указаниями свыше.

Пожелав судье доброго утра, старенький, сгорбленный секретарь напомнил, что на десять часов назначена встреча с фрау Икс, хлопотавшей о возращении ей личных архивов покойного мужа.

– Будьте любезны, дайте мне перечень документов, – попросил Асманн.

Судья неторопливо перелистал тонкую папку. Архивы не содержали ничего существенного – копии актов о конфискации, письма, описи имущества, находившегося в городских домах и в имениях, ранее принадлежавших господину рейхсминистру. Последним в папке был подшит листок, подписанный самим Асманном.

Служитель Фемиды лет пятнадцать назад уже рассматривал прошение госпожи Икс о возмещении ей убытков, понесенных в результате скоропалительных действий союзных войск, и решил его во многом в пользу вдовы. Тогда она получила приличное возмещение. А позже вдова добивалась предоставления ей пенсии за государственные и прочие заслуги бывшего рейхсминистра. Судия помог и на этот раз.

Старик зябко передернул плечами: он явственно представил, как дверь распахивается и на пороге неожиданно появляются молодцы в тесных черных мундирах, как они разом вскидывают руки в приветствии, и, будто повинуясь этому знаку, в кабинет стремительно входит невысокий господин в блестящем черном плаще, в фуражке, дыбом вздымавшейся над маленьким, узким лицом с невыносимо холодными стекляшками пенсне... Асманну вдруг захотелось вскочить и вытянуться.

Насколько помнил судья, рейхсминистр говорил негромко, невыразительно. Его приказы, как правило, были внезапны и противоречивы. Это пугало и давило чрезвычайной многозначительностью. Теперь, издалека, когда в Рейне утекло столько воды, были отчетливо видны грубые ошибки, непоследовательность, даже безумие, наложившие несмываемую печать на всю деятельность его высокопревосходительства, но тогда...

Тогда Асманн возглавлял Народный трибунал. Он умел достаточно обоснованно, соблюдая все юридические приличия, а главное, быстро отправлять на виселицу или в концлагеря целые партии дезертиров, саботажников, заговорщиков, заблуждавшихся интеллигентов и прочие отбросы, засорявшие великое общество.

С особым удовольствием законовед вернулся в памяти к нашумевшему в военном сорок втором году "цветочному процессу". Рассматривая в трибунале это дело, он сумел блистательно вскрыть всю преступную сущность акции престарелых садоводов и доказать, что она являлась политической демонстрацией, возбуждавшей незрелые умы всяких интеллектуалов и серьезно подрывавшей устои государства. Подумать только – едва окончился траур по поводу битвы на Волге, как группа смутьянов-пенсионеров, таившихся под личиной членов Общества любителей комнатных растений, открыла выставку цветов, на которой и невооруженным глазом можно было видеть явное преобладание красного цвета! Легко представить, сколько намеков и анекдотов породило это двусмысленное зрелище, пока наконец гестапо не догадалось схватить этих безумных владельцев горшков и корзин! Правда, следствие было проведено наспех, неосновательно, и связь этих выживших из ума идиотов с подпольем документально была не подтверждена, но это не помешало судье Асманну разоблачить всю глубину их морального падения.

В своей заключительной речи судья потрясающе обыграл блеклый, невинный тюльпан, скрашивавший редкую минуту отдыха фюрера и гордо вздымавшийся над алой развратной мохнатой гвоздикой, всеми своими бесчисленными лепестками намекавшей на якобы многочисленных врагов рейха.

– Мы с корнем вырвем гвоздику из роскошной клумбы истории! – так и закончил Асманн свою речь.

И зал долго хлопал. И даже рейхсминистр несколько раз сдвинул свои темные перчатки. А имперский шеф пропаганды лично позвонил судье по телефону, и на следующее утро все газеты тиснули строчки об исторической клумбе. Завистники лишь сдавленно шептались по углам – им оставалось глотать собственные пуговицы... Асманн с трудом оторвался от волнительных страниц своей карьеры. Он подумал о предстоящей встрече с вдовой его высокопревосходительства...

Судья хорошо помнил госпожу Икс. Молчаливая светловолосая женщина с чуть томными манерами, умевшая выглядеть просто и в то же время не дававшая ни на минуту забыть, чьей она была женой, производила на него самое лучшее впечатление. Это была настоящая арийская женщина, опора кухни и церкви. Стойко отразив удар судьбы, овдовев, она не растерялась, не пала духом, не забыла о главном – о собственности. Свод законов о браке ясно и четко устанавливал ее неоспоримые права на фамильные ценности, часть общего с супругом имущества, земли. Решение судьи Асманна тогда, как, впрочем, и в других случаях, было совершенно справедливо.

В глубине здания устало захрипели часы. Казалось, старый механизм напрягся изо всех сил, чтобы извлечь из своих недр медленный, тягучий удар. В конце концов ему это удалось, и часы облегченно начали отбивать десять. Секретарь вопросительно заглянул в приоткрытую дверь, но сказать ничего не успел.

– Фрау Икс может войти, – опередил судья.

Он тяжело и с некоторым изумлением поднялся и даже сделал шаг навстречу сильно нарумяненной старухе в ярком, пестром костюме с широкими брюками, достаточно сносном, по-видимому, лишь для молоденькой девушки.

– Очень рад вас видеть в добром здравии, уважаемая госпожа, – немного чопорно и уж, во всяком случае, нарочито старомодно проговорил судья. Он слышал, что вдова господина Икса много путешествовала, довольно долго жила в Новом Свете, но не ожидал, что увидит столь разительные перемены.

Бросив на стол автомобильные ключи с брелоком – старинной монеткой, просительница бойко протянула руку для поцелуя и без приглашения опустилась в кресло. Села она таким образом, что сразу стало ясно – у нее очень мало свободного времени и забежала она всего на минутку. Тут только юрист сообразил, что у вдовы непостижимо лиловые волосы.

– Дорогой доктор, я тоже рада, что время пощадило нас с вами, – живо заговорила старушка. Она быстро достала из сумочки длинную сигарету с золотым мундштуком. – Вы, милейший, по-прежнему, конечно, не курите и избегаете алкоголя?

– Что поделаешь, сударыня. Мне уже поздно отступать от своих привычек.

– Мой любезный друг, я всегда помню услугу, которую вы мне оказали много лет назад. Но сегодня меня привели к вам вовсе не финансовые интересы...

Внезапно, заметив скромную картонную папку, лежавшую перед судьей, вдова замолчала. Молчал и старик. Он никак не мог свыкнуться с тем, что годы и Штаты превратили сдержанную моложавую даму в эту развязную развалину, увешанную драгоценностями.

– Скажите, дорогой друг, что это? – спросила фрау Икс, показав на папку. Не перечень ли это бумаг моего покойного мужа?

– Совершенно верно, уважаемая госпожа. Вы уже знакомились с ним, когда я рассматривал иск о...

– Милый Асманн, позвольте взглянуть? – нетерпеливо перебила госпожа Икс и, не ожидая согласия судьи, схватила папку. Вдова быстро переворачивала страницу за страницей. Отыскав какую-то запись, она успокоенно откинулась в кресле.

– Могу я рассчитывать, что мое прошение будет удовлетворено?

– Можете определенно надеяться. Дня через два я вынесу решение, и тогда...

– Вы не откажете? – снова без церемоний перебила вдова и взглянула в папку, лежавшую на ее коленях. – Я хочу посмотреть том четвертый, приложение тринадцать-В...

Судья, в недоуменье пожав плечами, не очень охотно, словно выполняя прихоть капризного ребенка, поднялся и подошел к полке, на которой стояло множество томов в одинаковых черных переплетах, напоминавших солидное собрание сочинений.

– Это и есть архив вашего супруга, – пояснил он, отыскивая четвертый том.

Судья раскрыл черную обложку. В конце тома был надежно приклеен объемистый пакет из крафт-бумаги. На нем старательной писарской рукой было выведено: "Приложение 13-В"...

– Что случилось? – вдруг испуганно произнесла вдова, следившая за каждым движением законника. Даже сквозь румяна стало заметно, как сильно она побледнела.

А законовед растерянно шуршал пустым пакетом, на разорванной обложке которого сохранился обломок сургучной печати...

* * *

Штаб-квартира Национальной партии Фатерланда – ФНП занимала недавно воздвигнутое здание, похожее на узкий, вертикально стоящий пенал. Оно хорошо просматривалось со всех сторон. На крыше дома поминутно вспыхивали огромные цифры электрических часов. Одновременно загоралась длинная вереница букв, настолько ярких, что они слепили глаза даже днем. Буквы неутомимо складывались в одну и ту же фразу: "Время работает на Историю и НА НАС!"

Кроме рекламной фразы, у ФНП было немало конспиративных явочных квартир для встреч с единомышленниками и поклонниками, которым по тем или иным соображениям не стоило среди бела дня появляться в обществе фацистов. Национальная партия Фатерланда настойчиво стремилась к тому, чтобы репутация каждог.о фаци была по возможности безупречна. Не к чему было ворошить прошлое.

Поэтому госпожу Икс, испросившую аудиенции у самого председателя партии, привезли в один из безлюдных, утопавших в зелени переулков. Машина остановилась у домика с высоким кирпичным забором. Обходительный молодой человек в полувоенной форме ловко раскрыл дверцу авто и, любезно поддерживая старуху под локоть, повел ее к железной калитке. Вдова видела, как откуда-то сбоку вынырнул репортер, нацелил было на нее свой фотоаппарат, но вдруг рядом с ним возник высокий малый в штатском. Он вырвал аппарат из рук газетчика и шлепнул его об асфальт.

– Извините, я, кажется, немного помешал, – трубно объявил высокий и хрустко наступил на камеру тяжеленным каблуком.

В небольшой гостиной, где было тесновато от старой мебели, вдову встретил сам председатель ФНП. Крупный, начавший лысеть мужчина, впрочем все еще не потерявший военной выправки, с физиономией, хорошо знакомой по газетным снимкам и предвыборным плакатам, радушно распростер руки.

– Я чрезвычайно рад, милейшая сударыня! Я несказанно рад! Мое уважение к памяти вашего мужа безгранично! Мое уважение искренне! Великие идеалы, которым преданно служил господин рейхсминистр, близки и понятны каждому настоящему гражданину! – Лицо господина источало подлинную радость по поводу столь неожиданной встречи, но взгляд оставался спокойным, внимательным, изучающим.

Хозяин партии усадил гостью в потертое, но мягкое, удобное кресло.

– Мы, фаци, обладаем крепкой памятью и железным здоровьем! – продолжал он. – И только мы в состоянии вспенить древнюю кровь нашего великого народа!

Вдова знала, что новый фюрер – большой любитель поговорить. Не теряя времени, она решила перейти ближе к делу:

– Господин Адольф фон...

– Зовите меня просто Ади! А еще лучше – Эдди! Современней! Без церемоний! Как говорил мой дед, церемонии хороши на сытый желудок, – вдруг неожиданно задушевно заговорил политик. Он подкупающе улыбнулся и удивительно ловко изобразил крайнюю заинтересованность. – Что привело вас к нам, любезная фрау!

– Прежде всего я хочу вам дать кое-что прочесть, – сообщила старуха, доставая из сумки плотный серый конверт. – Это записка моего мужа. Я получила ее пять дней назад.

Фюрер выпучил глаза. Он даже икнул.

– Ваш муж?.. Э... господин рейхсминистр? Его высокопревосходительство живы?

Наступила неловкая пауза.

– Сударь, вы несколько преувеличиваете, – не без насмешки сказала гостья. – Письмо написано весной сорок пятого года. Но болван, которому было поручено мне его передать, сделал это четверть века спустя. Он в точности выполнил приказ мужа.

Председатель ФНП почтительно взял пакет и стал его рассматривать. На темной обложке под черным орлом, цепко державшим в лапах кружок с растопырившей паучьи ножки свастикой, виднелась выцветшая строка: "Вскрыть в мае 1970 г."

В конверте находился узкий листок, исписанный четким, жестким почерком с замысловатыми заглавными буквами. Прежде всего политический деятель взглянул на подпись. Эту подпись он мог безошибочно отличить от сотен других. Много лет назад, будучи обер-лейтенантом, он негласно наблюдал за умонастроениями целого пехотного подразделения и по долгу службы прочитал немало секретных документов, подписанных так же размашисто, уверенно, властно. Вне всякого сомнения, сейчас перед ним была подпись его высокопревосходительства...

"Моей жене – в случае моей кончины.

1. Из каталога, известного тебе, изъять репродукцию картины, которую ты хорошо знаешь.

2. Передать ее единомышленникам, доказавшим на протяжении прошедшего периода преданность идеям НСДАП.

3. Одновременно сообщить местоположение – Эзельлох.

4. Выполнить, не размышляя. Об этом поручении известно ряду доверенных лиц".

Слово "ряду" было дважды подчеркнуто. Первым делом председатель Эдди подумал, что господин Икс угрожал даже с того света. Не успев как следует вникнуть в содержание странного письма, фацист на всякий случай поспешил улыбнуться.

– Я полагаю, уважаемая сударыня, ваш муж не ожидал, что благоприятные перемены у нас на Западе наступят так скоро, – стараясь казаться уверенным, внушительно произнес он. – Поэтому господин рейхсминистр и установил двадцатипятилетний срок.

– Это письмо могло и не застать меня в живых! – не скрывая раздражения, заявила вдова. – Он хорошо знал, сколько мне лет! Впрочем, он всегда был тупым и упрямым ослом!

Эдди отвел глаза. Подбирая слова, он сказал:

– Конечно, у вашего супруга был... э... волевой... убежденный характер...

– Еще раз вам говорю – это был самовлюбленный индюк! К тому же эта вечная мания таинственности! Секреты! Шифры! Шпионы! Он готов был выловить злоумышленника из тарелки с супом! На черта, я вас спрашиваю, это дурацкое письмо? Разве нельзя было толком объяснить?

– Господин рейхсминистр, по-видимому, опасался, что любезная фрау могла бы разгласить тайну. Разумеется, не по своей воле, а под физическим воздействием.

– Ну, хорошо. Перейдем к нашей теме, – предложила госпожа Икс. – Вы, фацисты, считаете себя прямыми наследниками идей великого рейха.

– Разумеется, сударыня! В этом ни у кого нет сомнений!

– Следовательно, я попала по адресу. Но сразу установим – десять процентов мои! Вам ясно?

– Шесть! – тотчас возразил Эдди, хотя пока ему еще ничего не было ясно.

– Черт с вами! Восемь! – Это было сказано таким тоном, что председатель ФНП понял: больше торговаться не имеет смысла. Старуха не уступит и полпроцента.

– Пусть будет восемь, – подтвердил он.

– Учтите, нашу договоренность мы оформим юридически по всем правилам. Документы я перешлю верным людям, и, если вы попытаетесь меня надуть или со мной что-нибудь случится, все дело немедленно попадет в прессу.

– Сударыня! – возмущенно запротестовал глава фацнстов. Он даже выставил ладони, будто преграждая путь таким несусветным предположениям. – Сударыня, за кого вы нас принимаете! Наши общие идеалы!..

– Не тарахтите, Эдди, – деловито оборвала вдова. – Я хорошо знаю, почем нынче идеалы... Так вот, милейший, что вам известно о золотом запасе третьего рейха?

Эдди уставился на невозмутимо курившую вдову.

– Любезная фрау, об этом даже дети знают, – после небольшой паузы проговорил он. – Еще в сорок пятом наше золото сперли американцы! Шахта "Кайзер-рода" в Тюрингии...

– И вы думаете, это все, что у нас было? Фаци номер один вздрогнул. В этом вопросе вдовы он вдруг отчетливо услышал эхо догадок, которые долгие годы глодали его самого и ближайших сподвижников.

– Вам что-нибудь известно? – осторожно спросил фюрер.

Фрау Икс молчала.

– Если речь идет о таких суммах... – Эдди не выдержал и повысил голос. Извините, сударыня, но это грабеж! Полпроцента – самое большее!

Вдова с треском захлопнула свою сумочку, где лежал заветный конверт, и поднялась, сделав вид, что собирается уходить.

– А ведь есть и другие заинтересованные лица, – как бы про себя заметила она. – У меня много друзей не только в Европе.

– Вы в самом деле жена своего мужа! – в сердцах выпалил Эдди и приглашающе похлопал по пыльному креслу. – Садитесь. Давайте говорить серьезно.

Фрау Икс не заставила себя упрашивать. Она снова уселась и беззаботно бросила свою сумочку на низкий столик, стоявший поодаль. Политик покосился на этот элегантный бочонок черной кожи.

– Напрасно вы смотрите, милейший, – усмехнулась старуха. – Бумажка вам ничего не даст. Картину, о которой там идет речь, знаю только я. Нужен каталог. Разгадка в нем – я уверена... Я достаточно ясно излагаю?

Эдди кивнул и потер виски. Теперь его растерянная физиономия не оставляла никаких сомнений: он не ждал подобного разговора и не был готов к нему.

– Начать такое дело без шифра может только идиот. – Вдова покрутила пальцем у собственного лба. – Но начнем мы не с шифра. Мы начнем с договора. Я пришлю своего адвоката в удобное для вас время. Тем более что нынче оно работает на вас.

Госпожа Икс показала на окно, сквозь которое хорошо была видна каланча штаб-квартиры фацистов с ослепительной надписью на крыше.

– Ну и школа у вас, сударыня! – не без удовольствия отметил Эдди, уважительно разглядывая даму в скромном черном туалете, приличествовавшем важному разговору в память великого человека. – Правильно дед говорил: девушка – это бутон, женщина – это шипы и только дама – это настоящая роза... Разрешите поцеловать вашу руку?

– Вы можете поцеловать мне щеку, – предложила старуха и шустро подставила новому фюреру свое дряблое нарумяненное лицо...

ГЛАВА 5,

повествующая о том, как господин Гуго-Шакал вставал с четверенек

Бывший студент по прозвищу "Шакал" в свободное время старался думать. Его все еще одолевало беспокойство. Ему казалось, что фирма "Дженерал арт" функционировала настолько нагло, что самым грубым образом нарушала элементарные, принятые в цивилизованной Европе приличия, когда преступник скрывается, а детектив его ищет.

Мистер Джек не прятался, а, наоборот, охотно давал интервью, помещая огромные объявления в журналах, устраивал шумные аукционы-лотереи, на которых разыгрывались ценные произведения искусства. Шеф на удивление равнодушно относился к полиции. Похоже было, что дома у него полицейские и гангстеры жили единой дружной семьей. Но Шакал превосходно знал, что европейская полиция пока еще придерживалась патриархальных нравов. Время от времени стражи порядка любили проводить помпезные операции с непременным треском в газетах, затяжными судебными процессами, выступлениями по телевидению выдающихся обвиняемых. Все это надежно поддерживало престиж полицейских учреждений, а заодно создавало широкую популярность гражданам, преступившим закон. И те и другие были довольны.

Однако перспектива занять место на скамье подсудимых не радовала недоучившегося студента. Не имея пока еще прочного положения в обществе, он, естественно, не мог себе этого позволить. И поэтому настойчиво размышлял, как удовлетворить аппетит Кривого Джека с наименьшим риском для себя самого. В конце концов идея созрела.

Улучив момент, когда у хозяина никого не было, Шакал робко скользнул в его кабинет. Элегантная ледяная Китти, в которой теперь было трудно узнать смазливую девчонку из бара "Мольберт", и не заметила, как он прошмыгнул мимо ее столика, сторожившего дверь кабинета.

Единственное око мистера Джека вопросительно вперлось в незваного посетителя.

– Шеф, есть рационализаторское предложение, – скороговоркой сообщил молодой деятель. – Я раздобыл старика, который превосходно подделывает полотна. Производственная площадь, сырье и оборудование имеются...

– "Дженерал арт" имеет дело только с подлинниками, – сухо прервал хозяин, и интерес, мелькнувший было в его глазу, погас.

– Шеф, дело не в этом! – Больше всего Шакал боялся, что, не дослушав, мистер Джек выставит его из кабинета. – По-моему, "Дженерал арт" незаслуженно игнорирует частные коллекции. Обслуживая только государственные музеи, наша фирма постоянно подогревает интерес у Интерпола...

При упоминании международной полиции глаз хозяина снова ожил, и рационализатор продолжал более уверенно:

– По моему запросу институт социологических изысканий провел ряд исследований. Оказалось, что только ноль и четыре десятых процента владельцев систематически любуются принадлежащими им полотнами. Остальные девяносто девять и шесть десятых вспоминают о своих ценностях либо в случае прихода гостей, либо решив продать тот или иной шедевр... Счет института – тысяча двадцать четыре марки...

Шакал замолчал, ожидая приговора. Глаз мистера Джека разъяснил, что сумма пустяковая и потрачена, по всей вероятности, не без пользы. Теперь уже глава фирмы внимательно слушал.

– Учитывая, что человеку свойственно по малейшему пустяку тотчас вызывать полицию, я предлагаю более безопасный для фирмы вариант. Намечается интересующий нас объект. Заготавливается копия, более или менее схожая с оригиналом. Производится подмена. Подавляющее большинство наших клиентов, а точнее девяносто девять и шесть десятых процента, обнаружит исчезновение подлинника не сразу, а через какой-то срок. Полицейским, приглашенным на следующий день или даже через неделю, не остается ничего другого, как развести руками. Удобно, выгодно, надежно. Прошу разрешения самостоятельно произвести эксперимент...

И вдруг Кривой Джек улыбнулся! Нет, разумеется, плотная щель его рта не шевельнулась. Просто в сером глазу явственно показалась улыбка и постепенно растаяла.

– Садитесь, господин Гуго, – произнес он. Победа англичан при Ватерлоо, понятно, не могла идти ни в какое сравнение с победой, только что одержанной молодым господином, которого родители нарекли именем Гуго, а приятели называли Шакалом. Со дня знакомства в баре "Мольберт" он еще ни разу не решался сесть в присутствии хозяина.

Кривой Джек молча и долго думал. Казалось, он совсем забыл о своем сотруднике, неподвижно примостившемся на краешке стула. Ликуя, Гуго-Шакал старался не сопеть и не двигаться. А хозяин, наоборот, вел себя шумно – он вздыхал, крутился в кресле, вставал и, наконец, посмотрел на дверь. Как Китти узнала, что именно в этот момент понадобилась шефу, для Гуго навсегда осталось загадкой. Заглянув в кабинет, она выслушала короткое приказание:

– Рабочее совещание!

Быстро, один за другим начали приходить руководители фирмы. Разного возраста, разной внешности, с разными прическами и в разных пиджаках, тем не менее они были схожи в одном – все озабочены и деловиты. Один принес с собой кипу бумаг и продолжал их просматривать. Другой совершенно откровенно показал хозяину на свои часы и даже постучал ногтем по циферблату, давая понять, что у него нет времени на пустые разговоры.

– Придется ждать всех, – объяснил мистер Джек, не проявив никакого негодования по поводу такой неслыханной, как показалось Гуго, дерзости.

Устав волноваться, деятель, проявивший инициативу, принялся разглядывать кабинет хозяина. Просторный, с окном от пола до потолка, со стенами, прикрытыми дубовыми панелями, с большим зеленым прямоугольником ковра, он казался пустоватым и, наверное, ничем не отличался от кабинета директора банка или президента промышленной корпорации. На стене висел большой портрет главы республики, по-отечески взиравшего на посетителей.

– Коллеги, – вдруг негромко произнес хозяин, и Гуго моментально превратился в одно огромное ухо. – Мы мало работаем с молодежью. Надо растить кадры. Сегодня молодой энергичный сотрудник фирмы обратил мое внимание на небезынтересный аспект в нашей производственной деятельности. Мы строили всю систему с учетом быстрой эвакуации к моменту, когда в руках Интерпола соберутся все козырные карты. Теперь, пожалуй, можно ориентировать фирму на более длительное существование. А значит, и на большую прибыль. Прошу всех вас выслушать и оценить...

Гуго даже не подозревал, что хозяин умеет говорить так длинно и так красиво. И тут он услышал собственный голос, звучавший из скрытого динамика. Капитаны фирмы "Дженерал арт" самым внимательным образом прослушали весь разговор, записанный на пленку.

Когда шипение динамика смолкло, хозяин добавил:

– Итак, после каждой операции мы сами себе сажали на хвост полицию. Я слушаю вас, господа.

Говорили все кратко и предельно ясно. Начали с экономики. Были подсчитаны прямые и косвенные расходы, возникавшие при обычном методе работ. Оказалось, основные затраты уходили на подготовку кадров, систематически выбывавших по случаю внезапной кончины или судебных приговоров на длительные сроки. Немало стоил нейтралитет полиции. Драли адвокаты и государственные чиновники. Уйму денег съедала внештатная агентура на местах, нанимавшаяся для выполнения конкретных заданий.

Считали так тщательно, что Гуго быстро запутался. Он никак не мог сообразить, выгодно его предложение или нет: квалифицированные подделки тоже были дороги.

Наконец в кабинете появилась Китти с большим блокнотом в руках, и хозяин медленно, то и дело задумываясь, начал диктовать приказ:

– ...Вариант "Дубль" ввести, не останавливая производство на перестройку. Задел подготовленных операций осуществить. Производство дублей организовать в два приема: первая стадия – сеть художников-надомников со строгой специализацией (Рембрандт, Ренуар, Рубенс и так далее); вторая стадия современная технология, исключающая ручной труд и предусматривающая разные способы – масло, акварель, карандаш и т. п. Срок – не более трех месяцев...

Тут руководитель научного отдела – моложавый японец в темных очках вежливо, но весьма настойчиво запротестовал: