Текст книги "Схватка (журнальный вариант)"
Автор книги: Лев Константинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Я тоже так думаю, – сказал Учитель. И осведомился: – Что же вы предлагаете дальше делать?
Он чувствовал: появился у Малеванного какой-то план, хлопец разумный, может предложить очень стоящие вещи.
– И после нашего разговора Чуприна не повернет оружие против своих – слишком многое связывает его с Реном. Он мне прямо сказал: «Со мной делайте, что хотите, но не стану вам помогать, не надейтесь. Меня – хоть на дуб, а товарищей своих предавать не стану…» Видите как, бандюки лесные для него все еще друзья… Вот и я подумал: надо так дело повернуть, чтобы он сам увидел: не друзья они ему, а враги. Всему народу враги…
Малеванный помолчал, собираясь с мыслями. Он волновался, зная, что от того, удастся ему убедить майора и Лисовского или нет, зависят дальнейшие отношения с Чуприной.
– Пока мы Романа, как бычка на веревочке, в новую жизнь тащим. Он упирается, мы его хворостинками-письмами подстегиваем легонько… Давайте стегнем так, чтобы сам побежал…
Майору сравнение понравилось. Спросил:
– Есть конкретные предложения?
– Есть, – не усидел на стуле лейтенант, вскочил, сверкнул глазами. – Так сложились обстоятельства, что Чуприна может на несколько дней безопасно для себя исчезнуть из леса. Рен отправил его куда-то по своим бандитским делам на весьма неопределенный срок. Вот если бы нам этим воспользоваться! Повозить бы Романа по колхозам, по заводам, дать ему возможность с людьми поговорить, то есть столкнуть его лоб о лоб с той жизнью, против которой он воюет, с теми людьми, которых он проклинает. Конечно, не в нашей области, а по соседству, где его никто не опознает. Повод можно придумать. К примеру, я мог бы стать на время пожарным инспектором, он – моим помощником… – увлеченно развивал свои планы Малеванный.
Лейтенант предлагал в качестве лекарства против националистического яда влияние советской жизни.
Майор прикидывал, взвешивая все «за» и «против». Задуманная поездка требовала и организаторской работы и предусмотрительности, мало ли что может случиться в дороге, какие встречи произойти. А хорошо бы провести Романа по колхозам, побывать с ним на концертах самодеятельности, в школах, если удастся – в институтах, а потом спросить: «Видишь, вражий сыну, против кого и чего воюешь?»
Предложение Малеванного определенно понравилось майору и Лисовскому. Они одобрили его, и Лисовский попросил срочно соединить, с областным центром.
В лесах законы не писаны
Курьер от Рена пришел тогда, когда Ива уже перестала его ждать. Поздно вечером, когда Ива уже собиралась укладываться спать, в окно постучали – властно и сильно. Хмара сунул руку в карман, щелкнул предохранителем. Ива отошла к стене у двери: если войдет враг, лесник встретит его лицом к лицу, она же окажется за спиной незваного гостя. Стрелять в спину не очень красиво, ну, да бог простит…
– Открывайте! – нетерпеливо крикнули со двора.
Хмара многозначительно посмотрел на Иву.
– Кого там носит лихая годына? – ворчливо спросил он.
– Впусти, а потом посмотришь!
Хмара отодвинул засовы, и вместе с клубами морозного свежего воздуха в комнату ввалился хлопец в ватнике, шапке-ушанке. Правая рука его тоже была засунута в карман ватника.
– Слава героям, мир дому этому, – с церемонным достоинством хлопец снял шапку, слегка поклонился сразу всем. – Насилу добрался…
– Чуприна! – узнал гостя Хмара. – А я думал с тобой уже на небе встретиться. Говорили, будто шлепнули тебя эмгебисты…
– Чтоб ты язык свой поганый проглотил, мухомор трухлявый, – выругался Чуприна. – Добре ж ты гостей встречаешь… А где же ваша городская краля? – спросил Чуприна.
Ива все еще стояла у него за спиной, и он ее не видел.
– Не оборачиваться! – резко потребовала Ива. – Руку из кармана, быстро!
Роман не спеша вынул руку и чуть качнул ее в воздухе – пустая, любуйся. Но Ива явственно ощутила, как окаменела его широкая спина, стянутая ватником, как пружинисто отвел он чуть влево корпус, и снова скомандовала:
– Два крокы вперед! Марш!
И Роман, повинуясь отрывистой, как щелканье чабанского бича, команде, расслабил тело, готовое к прыжку, послушно шагнул вперед.
Старый Хмара моргал, не понимая, что происходит. Вот так же гавкали эсэсовцы в зондеркоманде, в помощь которой их, украинских полицаев, пригнали, когда надо было «робыты порядок» в Раве Русской. Два крокы вперед, обрыв ямы, выстрел…
«Влетел в ловушку? – лихорадочно соображал Роман. – Сколько их? Автомат под ватником, не вырвать… Хоть бы знать, что там творится за спиной…»
Старый Хмара нагнулся, будто хотел поправить завернувшийся половичок, и взялся за ножку тяжелой дубовой табуретки.
– Стоять смирно! – заметила его жест Ива. – Стреляю без предупреждения!
– Течет вода от явора… – медленно сказал Чуприна.
– Яром на долину, – откликнулась Ива. – Красуется над водою.
– Красная дивчина, – продолжал Роман. В известных строчках из народной песни было заменено одно слово: пели в ней о калине. Именно о таком пароле Ива уславливалась с Дубровником. Но это была только часть пароля.
– Дзегаркэ в кармане. Золотые, – уже уверенно сказал Роман.
– Якой пробы?
– Девяносто шестой!..
– Все. Повертайся.
Роман облегченно вздохнул.
– Комедию ломаешь? Мало того, что меня Хмара знает?
– А я могу в нем быть уверена? Курьер неделю не идет, что стряслось? Может, это моего дорогого хозяина работа…
– Предусмотрительная… Был бы таким Дубровник… Убили курьера.
Ива и бровью не повела. Шагнула к столу, положила руку на край, сказала серо, бесцветно:
– Раздевайся, потом доложишь…
«Ишь ты, доложишь… – только теперь начал наливаться гневом Чуприна, – сперва пистоль в спину, а потом раздевайся. Правду передавал Сорока: стерва со взведенным курком…»
Лесник медленно выкарабкивался из шока, в который его поверг неожиданный поступок Ивы. Хмара беззвучно шевелил губами – он бы и вслух высказал все, что думал, но мешало присутствие Ивы.
– Проходи, садись, – сказала Роману Ива. – А вы, Зеноне Денысовычу, перестаньте зубами клацать на ночь глядя… Лучше присаживайтесь к столу.
«Дожил, – еще больше обозлился лесник, – приходит потаскушка какая-то и меня же в моей хате к чарке приглашает…»
А стакан с самогонкой взял.
– Где гостя положите? – спросила она после того, как не спеша и основательно закусили.
– Ты как, с паперами или без них? – спросил Хмара у Чуп-рины.
– Документы есть, только ты ж сам знаешь – кто им поверит, если застукают меня у вас? Что мне здесь делать?
– Тогда упрячем тебя в боковушку.
И объяснил Иве:
– Из той комнаты, где вы спите, ход есть еще в одну, маленькую.
Ива не стала разочаровывать хозяина: она еще в первый день обратила внимание, что пузатый двустворчатый шифоньер красуется не на самом удобном месте, а как раз посредине стены. Обычно в деревенских хатах шкафы стараются поставить косо к углу. В задней стенке шифоньера курьерша обнаружила узенькую дверцу, плотно подогнанную к боковине.
Чуприна ушел вслед за Хмарой в боковушку. Автомат он прихватил с собой.
Ива забралась в постель, свернулась калачиком, подтянув колени к подбородку, и моментально уснула.
На следующее утро Ива попросила лесника отправить «грепс» в город, Сороке. Она сообщала, что родственник, которого она так долго разыскивала, с божьей помощью умер, да так неожиданно, что и к похоронам приготовиться не успели, а сама она заболела, температура очень высокая, и потому должна отлежаться, чтоб не вызвала болезнь осложнений. Ива просила коханого друга уладить ее дела в институте, чтобы зря не волновались коллеги по учебе, знает она их беспокойный характер, еще искать начнут. Если надо какие документы про хворобу, то пусть выручит Стефан, его можно найти в мастерской Яворского, он все может, среди его клиенток есть и врачи. Все это лесник тщательно зашифровал и послал по подпольной «почте».
Роман Чуприна подробно информировал Иву о гибели группы закордонного курьера. По его словам выходило так, будто Дубровник чуть ли не нарочно искал себе смерть. Адъютант Рена не удержался и обозвал курьера пыхатым дурнем, петушком из чужеземного пташника, который решил их, местных «боевиков», учить храбрости. Ива поморщилась при этих словах и вяло одернула Романа – скорее для порядка, чтобы не подрывать авторитет закордонного провода.
– Дубровник думал, эмгебисты на ходу спят, а они все видят, даже когда в другую сторону смотрят. И командиром группы был Малеванный – тот самый, который всех жителей района в лицо знает. Вот так и живем, – меланхолично заключил Чуприна, – сегодня по земле топчемся, а завтра землею укрываемся, и растет на наших останках золотое жито.
– Поэтично, – поджала пухлые губки Ива. – А может, чертополох да сорняки всходят?
Роман не стал возражать – может, и чертополох. Настроение у него было паршивое, будто сунул кто кончик ножа в сердце и слегка поворачивает в разные стороны.
– А теперь припомни, будь ласка, слово в слово, что Дубровник тебе говорил, и ты ему, как из села выбрались, когда вас из автоматов стали пригощать, и как ты в живых остался, а хлопцы погибли. Приказ тебе был простой и ясный: что бы ни случилось, выручать курьера, но ты передо мной сидишь, он же погиб…
Все свои вопросы Ива задавала очень доброжелательно, только веяло от той доброжелательности холодом, как из ледника.
– Следствие разводишь? – сердито спросил Роман. – Я уже про все доложил Рену. Для меня он начальник…
– И я тоже, – медово-сладким голоском подсказала Ива. – Есть у меня такие права, не сомневайся… Только мне следствие ни к чему, меня другое волнует. Вот сейчас на эту хату налетят «ястребки», а ты в окно и – ходу, бросишь меня так же, как оставил в беде Дубровника.
– Хорошо, – махнул рукой Роман, – расскажу, как было. И тогда сама суди, надо ли мне было и свою голову там оставлять.
Роман припоминал подробности, он живо и образно нарисовал картину того, как осатанел Дубровник при виде хлопцев Малеванного и как он разумно расположил своих в снегу, только Малеванный оказался хитрее – пришел оттуда, откуда не ждали, и был готовым к бою, засада не получилась.
Они еще недолго говорили об обстоятельствах гибели Дубровника. Кажется, Иву вполне устроили объяснения Романа.
– Сколько пробудешь у Хмары? – спросила она.
– Сколько тебе нужно. Так Рен распорядился.
Они с самого начала стали обращаться друг к другу на «ты», были одного возраста, да и ни к чему шляхетские церемонии в лесу. – Тогда поживи несколько дней. Я должна все обдумать и прикинуть. Может быть, с тобой уйду к Рену.
Роман решительно сказал:
– Проводник просил передать, что в случае необходимости сам с тобою встретится.
– Боится, старый волк, из гнезда выползать? – залилась злым румянцем Ива. – Тогда сообщай, хочу его видеть. И чем скорее, тем лучше для него.
Роман прикинул: «Если Рен камень, то эта курьерша – коса. Посмотрим, кто кого. Но между косой и камнем пальцы всовывать не стоит». Леснику в тот день пришлось дважды наведываться к «мертвому пункту» – конец не близкий. Второй раз относил он «грепс» для Рена.
…Рен всегда рассчитывал точно. Так было и на этот раз. Однажды, когда Ива и Роман вели споры о том, как живут люди на земле и чего им не хватает, в хату лесника Хмары вошел проводник краевого провода. Его сопровождали два телохранителя.
– Слава героям! – поспешно подхватился с лавки Роман.
Рен небрежно махнул рукой – не лезь.
Ива сидела спокойно, только очень недружелюбно поглядывала на проводника и его охрану.
– Чего зыркаешь? – спросил Реи вместо приветствия. Телохранители не снимали руки с автоматов.
– Смотрю, кому это законы наши не писаны, – процедила девушка, заливаясь багровым румянцем. – Не зачепная хата, а цыганский табор…
– Законы я диктую. А что злая – то добре. Знаешь, кто я?
– Не гадалка…
– Роман, представь меня пани курьерше по всем правилам.
Чуприна бросил руки по швам:
– Проводник краевого провода Рен!
Ива погасила злые огоньки в глазах, поднялась с лавки.
– Курьер Офелия. Послушно выконую ваши наказы.
– От и славно, – сумрачно улыбнулся Рен. – С этого бы и начала.
Спросил Хмару:
– Боковушка свободна? Надо мне с дивчиной этой по душам поговорить. Чтобы нас не слышали, и мы тоже – никого.
Ива сунула руку в карман. Но ладонь не охватила рубчатую рукоять пистолета – острая боль впилась в предплечье. Рядом с него стоял один из телохранителей проводника и небрежно массировал ребро ладони.
– Сволочь, – сказала Ива. – За что?
– Чтоб не лапала пистоль, – объяснил равнодушно бандеровец.
– Можно и мне его почастуваты,[44]44
Почастуваты – угостить (укр.).
[Закрыть] друже Рен? – закипая гневом, повернулась Ива к проводнику.
Рен не успел еще сообразить, о чем просит эта бедовая дивчина, как Ива резко, почти не отводя руку, рубанула телохранителя ниже подбородка. Удар был не сильный, так бьют для острастки. Бандеровец икнул, нелепо взмахнул руками и начал ловить ртом воздух.
– Чего она, батьку? – недоуменно крикнул он и сорвал с плеча автомат – Облыш! – властно скомандовал проводник. – Побавылысь – и хватит!
– Ну и остолопы у вас в телохранителях, друже Рен, – проговорила Офелия. – И как не боитесь с такими в рейсы ходить?
Ива опять начала злиться.
– Безумие какое-то! Февралики несчастные.
– Что за февралики? – заинтересовался Рен.
– Сумасшедшие, – дерзила Ива. – Одиннадцать месяцев нормальные, один короткий, у людей тоже так – не у всех все дома…
Роман кашлял в кулак, чтоб не расхохотаться в присутствии Рена.
– Ладно, пошли… – сказал проводник. И приказал Чуприне: – Проследи, чтоб не мешали нам. И обеспечь охрану…
– Послушно выконую…
В боковушке Реи снял полушубок, сел за стол, пригласил Иву:
– Садись и ты.
Он чувствовал себя и здесь хозяином.
– Чего сами пришли? – спросила Ива. – Не проще ли было мне к вам, если потребовалась?
– Про цыганский табор ты хорошо сказала. Вот и не хочу, чтоб к моим схронам торный шлях пробили. Дубровник побывал, ты придешь, еще и Сорока собирается, Где уж тут про конспирацию думать.
Он спросил напрямик:
– Как думаешь, отчего Максим погиб?
– Оттого, что поглупел, – горестно поморщилась Ива. – Никогда за ним такого мальчишества не водилось… Мне Роман все рассказал.
– То-то и оно, оторвался Дубровник от земли, решил, как та синица, море поджечь. А море волной хлюпнуло и…
Проводнику понравилось, что Ива винит в гибели самого Дубровника.
Он тяжело поднялся с лавки, приоткрыл дверь в горницу.
– Хмара, дай нам повечерять. Сюда несы, довга у нас буде розмова з пани Ивою…
Они проговорили всю ночь. Вначале Рен спрашивал – Ива отвечала. По тому, чем он интересовался, Ива сразу поняла: знает Рен каждый ее шаг и о каждом ее поступке ведает. За эти месяцы дотошный Сорока прощупал всю ее жизнь – и прошлую и настоящую.
– Я приказал срочно переводить тебя на нелегальное, – сказал вдруг проводник. – Догадываешься, зачем?
– Видно, мне больше не надо возвращаться в город…
«Умная, – отметил Рен. – Так о ней и Дубровник отзывался. Да, другого выхода нет, – размышлял проводник. – За кордоном ждут курьера. Дорога туда опасная – не каждый ее пройдет, для этого мало храбрости, нужны и хитрость, и знание обстановки, умение ориентироваться в сложнейших ситуациях. Ива пришла „оттуда“ – значит, ей проще, нежели другим, добраться до центрального провода. Человек свой – проверена многократно. И раньше ходила в курьерские рейсы, значит, не в диковинку ей эта работа».
– Ты уйдешь за кордон…
– А как же с Марией Шевчук, зеленогайской учительницей?
– Сорока докладывал: вышла ты на след… То добре, приговор должен быть выполнен. Это сделают другие. Но сейчас важнее всего вот что: центральный провод следует информировать о наших делах. Ты пойдешь не с победными реляциями, а с докладом об истинном положении вещей. Сможешь?
– Постараюсь.
– И чтоб никаких фокусов в пути – у тебя только один приказ: обеспечить связь. Если почувствуешь, что попалась, тогда…
– Я поняла…
– Потому что сведения, которые ты понесешь, если попадут в чужие руки, уничтожат всю организацию, точнее, то, что от нее осталось.
Рен горько улыбнулся.
– Покажи руки, – неожиданно потребовал он.
Не удивляясь, Ива протянула тонкие девичьи руки – ладошками кверху.
– Никогда не думал, что вот в такие беличьи лапки вручу ключи от нашей сети.
Девушка обиделась.
– Если не доверяете – тогда к бисовой маме со всеми вашими тайнами…
– Не кипятись, Это я чтоб прочувствовала, какую тяжесть на себя принимаешь. А другого выхода нет – только ты знаешь этот путь.
– Откровенно.
– Говорят, любишь с оружием забавляться. Учти, в этом рейсе у тебя в случае опасности может быть только один выстрел – для себя.
– Уже предупреждали.
– С Дубровником был спокоен – Максим знал, как в таких случаях действовать. Дубровник – кремень. Но его нет. И говорить об этом больше не будем. А теперь слушай и запоминай.
Рен перешел к детальной характеристике подполья. Разговор закончили под утро. Рен час-другой подремал и сразу же ушел со своими хлопцами лесами на базу. Ива должна была отправиться в рейс через день – провожать до кордона ее будет Роман.
– Я ему приказал, – сказал Рен на прощанье, – чтоб стрелял в тебя при первой же опасности – так надежнее.
Зеленая ракета
Роман отпросился у Ивы попрощаться перед рейсом с женой и дочкой. А сам отправился на встречу с Малеванным.
Чуприна твердо решил: придет Малеванный, и он ему скажет, что пора заканчивать эту затянувшуюся игру: сколько бы веревочке ни виться, а все конец будет. Да, он ошибся. Да, его ошибки оплачены дорогой ценой. И поскольку платили другие, то Чуприна готов встать перед людьми: карайте меня и судите так, как я того заслужил.
Дальнейшая борьба действительно бессмысленна. Замахнулись трезубом[45]45
Трезуб – символ украинских буржуазных националистов.
[Закрыть] на солнце. И ни жарко от этого солнышку, ни холодно.
Не хочет больше Чуприна возвращаться в лес, к Рену.
Не бажае.
Лучше к стенке.
И с этой курьершей не хочет идти – от таких осатанелых вся беда.
Против кого сражались? Против народа, вот против кого. Сколько было тех, кто поднимал руку на народ? Петлюра… Скоропадский… Савинков… Всех не перечесть. По-разному кончили, а судьба у всех предателей одна: ненависть и презрение.
Малеванный опаздывал, и Роман уселся на пень, прикрыл лицо воротником от сырого ветра, гнавшего впереди себя колючие снежинки. Автомат он положил на колени – решил сдаваться лейтенанту с оружием. «А добрый бы из Малеванного товарищ получился. С таким не страшно и через огонь», – подумал с симпатией.
То ли ветер заглушил звуки, то ли необычные мысли притупили лесное чутье Романа, но не услышал он шагов, не заметил, как от края поляны, оттуда, где встали вековые дубы, отделился человек и пошел по снежной, прикатанной ветром целине.
Снег был мокрый – не скрипел под валенками.
Гуляла поземка по поляне, человек шел, подняв воротник, уткнувшись подбородком в овчину полушубка, отворачиваясь от ветра.
Поляна была в деревьях, как в кольце. С одного края разрезала это кольце просека, и врывался ветер в нее, будто в трубу печную. Темнел в конце просеки шматок неба.
Человек подошел вплотную к Роману, остановился. Сидел Чуприна на пне большой нахохлившейся птицей, втянул голову в плечи, сгорбился.
– Вечир добрый, Романе, – услышал неожиданно совсем рядом.
Через мгновение Чуприна был на ногах, уткнул ствол автомата в грудь пришельцу.
– Выследила? Погибай, как собака, сучка лесная!
– Погоди! – крикнула Ива. – Не стреляй! Пришла к тебе с приветом.
– От кого?
– Велел кланяться лейтенант Малеванный…
Первая мысль была у Чуприны: попал лейтенант в засаду. Но нет, Малеванный не из тех, кто предает. Значит, тянулись хвостом эсбековцы, когда встречался с чекистом? И как не заметили?
Роман не опустил автомата, но и не нажал на спусковой крючок. Он прикинул, что в лесу один на один ему нетрудно справиться с Ивой – к утру и снегом ее заметет, пролежит до весны. Только попробовать надо: вдруг скажет что-нибудь о Малеванном, и еще можно выручить хлопца.
– Куда дели Малеванного? – заорал, не сдерживая больше душившей его ярости, Роман. – Замордовали хлопца, падаль закордонная? Отвечай! Не поведу тебя к чекистам, у них законность дуже соблюдают! Становись под дуб, молись богу, если не разучилась!
– Охолонь, хлопче, – безбоязненно отвела ствол автомата Ива. – Прежде чем лаяться, послушай… Не найдется у тебя сигареты?
– Ты ж не палила, – хмуро ответил Роман.
– Чудак чудачина! И сейчас не курю. Это Малеванный велел спросить: не найдется у тебя сигареты?
– Курю самосад, – по-прежнему ничего не понимая, ответил пароль Роман.
– Крепкий?
– Кому как, а для меня в самый раз.
– Ну вот, а ты сразу: «Становись под дуб», – устало поддразнивала Ива хлопца.
– Так ты…
– Не будь чересчур любопытным. Об этом пароле с лейтенантом договаривался? Об этом… Остановимся в своем знакомстве пока на достигнутом…
Малеванный предупреждал, что вместо него может прийти другой человек. Мало ли чего случится за три дня… Вот только курьершу Офелию никак не ожидал встретить Роман.
Они стали плечом к плечу – пурга в спину, – Чуприна почувствовал на лице легкое теплое дыхание Ивы. Снег выбелил ей брови, таял на густых ресницах.
Небо было недобрым, размалевал его ветер густой завирюхой.
Был у них странный разговор.
– Мне Малеванный сказал: хочешь выходить из леса?
– Так решил.
– Хочу просить тебя, Роман: не торопись с этим.
– Ты в своем уме? Я дважды дорогу себе не выбираю.
– Знаю, хлопчина ты крепкий, сама убедилась. Но не свернул ли ты на самую легкую стежку?
– Ночами не спал, пока решился. В конце той стежки – смерть. Приговор никто не отменял. Да и кто ты такая, чтобы отговаривать от единственного правильного шага в моей жизни?
– Повернись лицом к ветру! Чуешь? Чем пахнет ветер? Весной! Придет апрель, почернеет земля, выползут из зимних берлог «боевики», пошлет их Рен убивать…
– Не все выконают наказ Рена! Некоторые за зиму поумнели, хотят тикать из лесов.
– Кто-то выполнит. Снова сироты, снова пожары…
– Так чего ты хочешь от меня? Я не иуда, предательством жизнь не покупаю!
И тогда сказала Ива, будто ножом в сердце ударила:
– Да, ты однажды изменил! Украину предал ворогам ее заклятым. Так подними оружие против тех, кто обманул тебя, против врагов своей Отчизны!
– Вот ты как меня…
– А ты думал, мы в ляльки будем бавыться? А люди пусть гибнут. Что нам с того, не твоя и не моя сестра, не наши дети? Нет, Роман, не так ты про честь думаешь! Мне моя гордость не меньше твоей дорога, а надеваю вашу шкуру и в вашу стаю забираюсь, чтоб не лилась кровь, чтоб не пострадала Родина от рук бандитов! Сказал, выбрал уже дорогу… Так иди до конца, не останавливайся. Мужчиной будь!
– Не агитируй, не на сборах комсомольских! Ведь, наверное, комсомолка?
– Ошибся, коммунистка!
– Ого! Справаджу тебя к Рену, вот будет подарочек нечаянный!
– Иой, Ромцю, ну що за глупство? Ты в свою душу заглянь, другим стал за эти дни, навек от бандитов отвернулся…
Ива спросила:
– Помнишь, как погибла «боевка» Дубровника?
– Сам там был…
– Ты живым тогда ведь ушел… – вела свое Ива.
– Только чудом и спасся. До сих пор удивляюсь… – Романа явно заинтересовал неожиданный поворот разговора, он выжидающе смотрел на девушку.
– Благодари Малеванного, что землю топчешь…
– Так он…
– Да. Узнал тебя еще на автобусной остановке, фотография твоя есть, еще со времен оккупации… Вот и провалился бездарно Дубровник.
Где-то очень далеко, там, где за серой пеленой снега спряталось село, поднялась в небе красная ракета. Ива проводила взглядом оранжевый, размытый пургой комочек огня.
– Как по вашим правилам вы поступаете, если видите в небе ракету? – спросила у Романа девушка.
– Обычно обходим то место. Мы ракетами не пользуемся, ходим в темноте. А раз ракета – значит там «ястребки» хороводятся…
– Добре, – почему-то обрадовалась Ива и сунула руку за отворот кожушка.
Роман отпрыгнул в сторону, потянул затвор автомата.
– Облыш. Ни к чему мне в тебя стрелять. И не пистолет у меня, ракетница. Договорилась со своими: если забеспокоятся, пусть сигналят, я отвечу, ваши обычаи мы тоже знаем.
Ива переломила ракетницу, достала из кармана два заряда.
– Зеленая ракета – «все в порядке», красная – «прощайте, товарищи»… Какую выбирать?
Роман ответил не сразу. Вот и наступил тот момент, когда надо решать окончательно: или-или… Он, наконец, скрутил цигарку, прикрылся полою ватника, прикурил.
– Зеленую. Кажы, що бажаеш од мене?
Улетел в небо зеленый комочек, описал дугу, погас.
– Кажы, що робыты? Вирю Мальованому, а раз прийшла од нього, то й тоби вирю…
Двое в бункере
Трудно сказать, как, по каким признакам Рен почуял опасность. Правду говорят, у старого волка нюх особый. А вроде бы все было спокойно, «боевка» занималась будничными делами: кто латал одежду, кто чистил оружие, кто лениво перебрасывался в карты.
Рен с утра неприкаянно бродил по своему бункеру, порой о чем-то задумывался и тогда стоял неподвижно, подпирая головой низкий накат. Когда на проводника находило такое настроение, в его бункер боялись соваться. А тут Рен сам вызвал двух «боевиков» и приказал проверить, хорошо ли заминирован схрон с архивом краевого провода. Архив накапливался несколько лет. В металлических патронных ящиках хранились донесения от сотников и проводников, рапорты самого Рена центральному проводу, копии его приказов, протоколы наград, записи бесед с разными людьми. Рен во всем любил порядок: когда кого повышал в звании, расстреливал или награждал – все фиксировал в соответствующих документах.
Бумаги эти представляли определенную ценность. По ним можно было проследить действия краевого провода за значительный отрезок времени, выявить важные связи. Кроме того, они, по сути, являлись грозным обвинением: в рапортах сотников и военно-полевой жандармерии подробно перечислялись все «акции» против населения. На большинстве приказов и рапортов значилось вместо названия территории стандартное «мисце постою», но в тексте встречались наименования сел, лесов, речек, дорог, и по ним можно было определить зоны действия банд. Правда, они уже не существовали, однако в тех местах еще скрывались уцелевшие националисты.
«Боевики» возвратились растерянные.
– Друже проводник, в минах вывернуты взрыватели, – переминаясь с ноги на ногу, доложили Рену.
– Заминируйте снова, – внешне спокойно распорядился Реи. – Ящики откройте, рядом поставьте канистры с бензином. Чтоб дотла сгорело все после взрыва.
«Неужели Роман предал? – росло у Рена подозрение. – Он минировал схрон с архивами… Он знает, как и обезвредить мины…»
Велел позвать Чуприну. Пока искали Романа, проверил пистолет, еще один сунул в задний карман брюк.
Роман влез в бункер заспанный – подняли с нар.
– Сдаеться, Роман, приходит нам конец, – проводник был очень встревожен. – Надо менять бункер, связи, курьеров – все менять, если хотим оставаться живыми.
– Нелегко это зимой, – после короткого размышления сказал Роман. – Будем, как медведи-шатуны, по лесам мотаться. А что стряслось? Вроде бы ниоткуда тревожных сигналов не поступало…
– Вот то-то и оно… Не могут чекисты оставить нас в покое. Они даром хлеб не едят. Откуда, почему такое затишье? Будто и нет нас на белом свете. Не к добру. Значит, собираются с силами, чтоб ударить смертельно.
– Так и наши не активничают, – продолжал сомневаться Чуприна. – Может, потому и тишина? Мы их не трогаем, они нас тоже?
– Глянь, Романе, мне в очи, – негромко приказал Рен.
Чуприна поднял голову. Было у него в неясном свете коптилки лицо как из меди; отливала светлым литым металлом присушенная, прокаленная зимним студеным ветром кожа. Он не моргнул даже тогда, когда проводник медленно опустил руку в карман.
– Был я тебе отцом…
Рен внимательно всматривался в голубые глаза Романа, будто искал в их глубине то, что подтвердило бы его неясные сомнения, навеянные сегодняшним днем подозрения.
Роман смотрел на него без ненависти – равнодушно, чуть озабоченно.
– Щенок! – загремел проводник. – Языком измену заметаешь? А у самого очи застыли, как из гипса вылепленные!
«Вот и конец, – горестно подумалось Роману, – недолго ждать довелось». И еще обрывками, обгоняя друг друга, понеслись другие мысли: не оставит Рен в покое Еву и дочку, пошлют головорезов своих, закатуют.
А там, над толстым накатом бревен, ложится в леса солнце. Низкое вечернее небо навалилось на сосны. Сегодня оно спокойнее: желто-оранжевый диск солнца, идут медленно бесконечные облака. Стынет на ночь глядя лес. Наверное, именно сейчас двинулись в путь оперативные группы. Если бы протянуть несколько часов…
В бункере душно. Воздух плотный, стоялый, пропитанный потом, запахами пищи, ружейной смазки, лежалой одежды. Роману хочется разрезать воздух на куски, как студень, и выбросить через круглый люк наружу. У Рена рука в кармане – там пистолет. Он всегда был предусмотрительным, Рен, даже когда подобрал оборвыша, сунул ему кость: жри и помни, чье мясо лопаешь.
– Руки за спину, – приказал проводник.
Роман стоял, чуть расставив ноги, зорко следил за каждым движением проводника. Он нехотя выполнил приказание, всем своим видом показывая, как его возмущают непонятные подозрения.
– Кто вывинтил взрыватели?
– Какие взрыватели? Спал я. Кому приказали, у того и спрашивайте.
– Пообещали тебе жизнь сохранить эмгебисты? В обмен на архивы? Или на меня? Может, ты и Дубровника под пулю подвел?
– Жизнью своей не торгую! – презрительно процедил Чуприна. – Сами отучили беречь свое життя и чужое!
Реи вырвал из-за Романового пояса парабеллум, швырнул его в дальний угол.
– Шагай из бункера!
Проводник взял автомат, щелкнул предохранителем, повесил на грудь.
Вход в бункер – круглый металлический люк, вроде тех, что на канализационных колодцах. Закрывается массивной крышкой. Когда бункером не пользуются, на крышке растет разлапистый куст – маскируют вход. Его можно сдвинуть в сторону или, наоборот, «посадить» точно на крышку, прибросать снегом, и первая метель заметет, запорошит все следы.
Сейчас люк отброшен – лагерь глубоко в лесах, и каждый, кто попытается к нему подобраться, напорется на мину еще на дальних подступах. Они стерегут логово – эти деревянные коробочки, прикрытые снегом, – лучше всяких часовых. Но и охранение тоже выставлено: на высоких соснах устроены несколько гнезд для наблюдателей.
Чтобы выбраться из бункера, надо подняться по лесенке, как в погребе, протиснуться в узкую круглую дыру.
– Давай, давай! – подтолкнул Рен Романа автоматом.
Интересно, куда поведет? К схрону с архивами? Зачем? Тогда подальше от бункера – дальним эхом откликнется в соснах автоматная очередь, станет одним жильцом меньше на белом свете. Но если отойдут от лагеря, сразу увидит Рен разрытый снег, свежеприсыпаниые ямки – там, где были мины. Еще днем расчистил Роман тропу, повывинчивал взрыватели у чертовых игрушек.
Роман поднялся по ступенькам лесенки, услышал сзади тяжелое дыхание Рена.
